Желайте осторожно

«Я порублю тебя на сашими». Скуало уже почти забыл эти слова. А ведь когда-то искренне в них верил. Разнести вдребезги это нелепое сборище малолетних идиотов - простейшее задание для Варии. Последний шаг для него. И Занзаса. Он не вспомнил об этих своих словах ни разу за всё время обучения повернутого на бейсболе пацана, которому судьба по непонятным причинам даровала весьма неплохие способности. И даже чуть лучше, чем просто неплохие. На меньшее Скуало бы не согласился. Он уже совсем забыл о том, что когда-то всерьез хотел его смерти. И вспомнил об этом, только разгребая руками балки и кирпичи склада на окраине города. Он когда-то хотел этого сам, а теперь боялся исполнения своего же желания. Желайте осторожно. Скуало понял, почему так говорят. Вот поэтому салаги не должны бывать на боевых миссиях. Вот поэтому десятому поколению следовало сидеть смирно и не лезть в чужую драку. Вария - худшие няньки. Они и себя-то не могут защитить, что уж говорить о других. Свистящее дыхание Бельфегора и шум передвигаемых кирпичей раздавались совсем рядом. Его голова была вся в крови, а бессменная диадема согнута и едва держалась в волосах. Скуало душил тревожную ярость внутри, поспешно и зло, вороша каменное крошево и обломки балок. Он не верил, что это может случиться. Не хотел верить и вместо мыслей предпочел грубую ручную работу, направив все силы на исключительно важное дело. - Идиот, какой идиот... Скуало шипел сквозь растрескавшиеся губы, чувствуя, как по лбу скользит теплая струйка крови. Едва ли задело только Бела. После того, как закончится бодрящее действие адреналинового шока, для него всё может измениться, но сейчас чужие раны куда важнее своих. Какой идиот. Перед глазами всё ещё стояла нервная улыбка. «Я помогу Гокудере! Мы справимся!» Следовало вытянуть его за шиворот, применить силу, в конце концов, но Скуало хватило только на разочарованный рык. Он не думал, что дойдет до такого. Никто не думал. Ни он, ни покачивающийся и оскальзывающийся сейчас на руинах Бельфегор, ни те, кто был готов пожертвовать своими пешками ради того, чтобы замести следы. Тротила много не бывает. Никогда. Даже если он выносит ударной волной стекла в окнах близлежащих домов. Не справились. Скуало, наверное, уже не сможет забыть голодное пламя пожара, вмиг сносящее опоры помещения, и грохот взрыва. Склад рухнул, как карточный домик. Сложился пополам, разметав вокруг себя огонь и щепки. Их с Бельфегором спасло пламя Дождя. Спасло ли оно никчемного будущего десятого босса Вонголы и его недоразвитых Хранителей? Скуало не знал. Но очень сомневался. Группа медиков ехала так долго, что, казалось, уже не явится вовсе. Желайте осторожно. Скуало узнал, что это значит. Он узнал это, когда обгоревших и раненных пацанов всё же удалось найти под грудой обломков. Вой сирены и шарахающиеся в стороны автомобили на четырехполосном шоссе. Его знание становилось тем глубже, чем больше времени проходило. Мимо. Однозначно - мимо. Искусственный свет ламп на потолке и мерзкий больничный запах ударили по голове, заставили очнуться от шока. Его поливали дезинфицирующими смесями, и от Скуало за пять метров разило спиртом, ему перебинтовали правую руку и наклеили на лоб какой-то позорный пластырь. Он позволял людям в белых халатах измываться над собой ровно до тех пор, пока шок не прошел окончательно, и не навалилось осознание произошедшего. Мир вторгался в сознание обрывками, осколками ощущений и бессвязных картинок. Кажется, он сильно ударился головой, но не более того. Скуало помнил, как быстро и раздраженно сдирал с себя окровавленный варийский форменный мундир, оставаясь в одной взмокшей рубашке. Как он заталкивал рваное тряпье в большой больничный мусорный бак. Его не пускали в отделение интенсивной терапии, пока он не наденет на себя чистый белый халат. И он почти сразу согласился, чтобы ускорить переговоры. Он помнил, как впились ногти в ладонь, а протез жалобно скрипел, когда его руки сжимались в кулаки при виде вороха трубок и проводов, в который превратился Ямамото Такеши. Пиликанье, заменившее пульс, действовало на нервы, словно прикосновение каленого железа к коже. Он помнил, как матерился, спешно скармливая четвертаки телефонному автомату в больничном холле, когда его мобильник оказался разбит, а это был первый телефон, попавшийся на глаза. Как уши резанули гудки и голос Занзаса, взявшего трубку где-то очень далеко, на другом конце города. Скуало не смог сказать ему больше, чем адрес больницы и «возьми с собой Луссурию». Судя по короткому ответу и отсутствию вполне законных и понятных вопросов, Занзас тоже понял ситуацию. Понял, что желания иногда сбываются. Время уходило. Для кого-то быстрее, для кого-то - медленнее. Гокудера Хаято умер ещё полчаса назад. Скуало узнал это от высокого врача в очках, неожиданно нервно теребящего историю болезни при виде стилета Бельфегора, который тот рассеяно вертел в руках. Слишком много ожогов. Гокудера закрыл собой своего Десятого босса и тем самым, возможно, подарил ему шанс. Он сгорел. Сгорел на работе, к которой даже ещё не успел толком привыкнуть. - Блять. Больше сказать было нечего. Скуало на ощупь подтянул к себе стул у стены и осел на него, запустив руку в слипшиеся от пепла и гари волосы. Бельфегор молчал. Уже весь гребанный вечер, что было для него совершенно не характерно, и Скуало подумал, не потерял ли тот возможность говорить в принципе. Он выглядел немым и безразличным. Несмотря на машину сопровождения, мигалку, и то, что Занзас водит, как псих, они прибыли поздно. На целых пятьдесят минут позже времени смерти Гокудеры Хаято, зафиксированного врачами и черной датой застывшего в его карте. Луссурия не был шаманом или волшебником, а его силы не были рассчитаны на такую серьезную регенерацию. Однако, они дали ещё несколько часов напряженного ожидания, пиликанья аппаратов и бессовестно острой надежды. Савада Цунаеши лежал в боксе этажом выше интенсивной терапии. Он был в стерильной палате, в которую никого кроме врачей не впускали. Занзас, кажется, там что-то забыл. Прямо у двойной двери прозрачного бокса. Скуало сложно было представить, что это - совесть, предвкушение или что-то другое... Но Занзас старательно искал это и не покидал коридор надолго. Он дежурил у стеклянной стены, сосредоточенный, но спокойный. Непрошибаемости Занзаса можно было только позавидовать. Скуало и завидовал. Он так и не понял, чего конкретно ждал босс. Хороших новостей или плохих. И как именно выглядели в его понимании те и другие. У них было место безмолвного совета. В гудящей тишине искусственного света белых ламп, они с Занзасом каждый час встречались у кофейного аппарата, стоявшего на лестничной площадке между этажами. Эта чертова кофе-машина стала тотемным знаком их бессилия. Скуало раздраженно стучал железными пальцами по крышке автомата, глядя на скупой и молчаливый кивок Занзаса, обозначавший «без изменений». Они смотрели друг на друга напряженно и растеряно, как смотрят звери, не решившие броситься ли им в атаку или обойти противника стороной. Скуало винил в случившемся себя. Целиком и полностью. Занзас, наверное, был согласен. Но своё мнение никак не демонстрировал. Только его тяжелый взгляд при каждой встрече казался ударом хлыста. Они стояли друг напротив друга и молчали, потому что сказать было нечего. Потому что их немой совет продолжался только пару минут. А потом каждый возвращался на свой пост. Занзас - к прозрачному боксу, а Скуало - к койке Ямамото на этаж ниже. Пиликанье вгрызалось в мозг, раздражая, играя на натянутых нервах. Скуало смотрел на обожженное и частично скрытое бинтами лицо Такеши и думал о том, что если пацан справится, то будет ещё эффектнее Занзаса. Такие шрамы дорогого стоят. Но это не страшно. С этим живут. И сражаются. И бухают. И даже отдают идиотские указания. Скуало вертел в руке кольцо Дождя Вонголы и ждал. Ждал, пока пиликанье станет чаще, ждал, что Ямамото проснется, и он отдаст ему кольцо. И выдерет, как следует, за такие тупые выходки. Кто-то решил поиграть в героя. Не вовремя, неумело, не к месту. Кольцо царапало острыми гранями, Скуало сжимал его в ладони вгоняя метал в кожу, и думая о том, что ещё никогда так сильно не хотел лишиться этого «бесценного дара». Он уже один раз простился с кольцом и теперь не имел никакого желания его возвращать. У него был другой хозяин. Скуало отчаянно, неистово, всей душой не желал оставлять это кольцо у себя. Это была самая длинная ночь в его жизни. Бельфегор сидел за дверью и по-прежнему молчал. Один раз, когда Скуало покинул палату, отправляясь на очередной совет с Занзасом, тот выпустил из рук стилет и металл со звоном встретился с белым кафельным полом коридора. Скуало вздрогнул, бросив взгляд на Бельфегора. - Уронил, - негромко констатировал он. - Случайно. Лицо Бельфегора не выражало совершенно ничего, как и негромкий голос. Но на памяти Скуало, он ещё ни разу не ронял стилеты «случайно». Наверное, эта ночь была длинной не только для него. Желать нужно осторожно. Неосознанная, но такая важная истина. Её нужно понимать, принимать и знать, как аксиому, никогда не подвергая сомнениям. Солнечная регенерация Луссурии не дала им ничего. Кроме нескольких часов боли, ожидания и самоистязаний. Савада Цунаеши умер, погруженный в морфиевый сон, неспособный проснуться из-за подстерегающей его боли. Количество ожогов было критическим. Занзас так и не нашел у бокса то, что потерял. Его кулак оставил трещину на стеклянной непробиваемой стене, когда долговязый доктор сообщил ему новость. Ямамото Такеши умер часом позже, так и не придя в себя. Скуало видел, как от него отцепляют трубки и электроды. Как качает головой уже другой врач, дежуривший в ту длинную ночь в интенсивной терапии. Скуало всё ещё не верил. Он облизал пересохшие губы, крепче сжал в руке кольцо и шумно выдохнул, опираясь протезом на спинку стула. Невозможно. Запредельно. Ямамото не мог умереть. Идиотский, легкомысленный, глупый пацан... Кровь билась в висках, нервы жгутом стянулись внутри, заставив всё тело напрячься, словно в судороге. Скуало казалось, что на какой-то миг он тоже умер, и жил, дышал и всё ещё стоял на ногах только по инерции. - Нет... Вы издеваетесь?! Это прозвучало слишком бессмысленно и бессильно, даже не зло. Всё еще не верил. На его плечо легла тяжелая рука, и Скуало обернулся, наткнувшись на острый взгляд Занзаса. Его босс уже верил. Уже видел одного такого героя, слишком рано отдавшего концы. Всё было кончено. Хотя Скуало продолжал сражаться с новостью. Он всё так же остервенело не хотел верить, стоя между двумя дубовыми гробами в специальной больничной палате. Резные листья, ручки, обшивка, крышки... Безумный кошмар, и у Скуало никак не получается проснуться. Он не спал уже сутки и совершенно не хотел, у него даже мыслей о сне не появлялось. И о том, чтобы вернуться на базу Варии. Даже когда его силой выталкивал в коридор мрачный Занзас, даже получив отрезвляющий удар по роже от босса. - Истеричка, - коротко приложил тот. Мечник вытирал живой рукой кровь с разбитых губ, удивленно глядя на алые потеки на пальцах. Из его груди вырвалось нечто среднее между сдавленным смехом и стоном. Скуало облизывал кровь, языком проверял на месте ли зубы уже по дороге к машине, куда его без лишних церемоний тащил Занзас. В голове было пусто, а внутри - холодно. Словно залпом выпил стакан ледяной воды. Он мелко дрожал, ощущая, как холодеет его нутро и отказывает в работе мозг. Кто-то говорил ему, что нужно отдохнуть. Ведь он не спал так долго. И не ел совсем. Может, принести чего-то с кухни? Это был Луссурия, Скуало почти уверен, но он не запомнил наверняка. Просто больше было некому. Уговоры продолжались недолго. До возвращения Занзаса. Тот появился на пороге всё такой же мрачный, усталый, с закатанными рукавами рубашки и стаканом в руках. Скуало запоздало дернулся, подняв взгляд на босса, но тот протянул ему стакан с водой. На кровать упала пачка таблеток. - Что это? - вяло спросил он. Занзас достал из кобуры пистолет, зажег пламя и под протестующие вопли Луссурии направил ствол на Скуало. - Пей. Молча. Скуало с трудом собрался с мыслями, открыл рот, желая что-то сказать, и тут же упустил нить. Мысли утекали сквозь пальцы, как горсть песка. Занзас собрался его отравить? Мог бы сразу пристрелить. Босс был не из тех, кто склонен получать эстетическое удовольствие от изощренного убийства. Пуля в голову куда надежнее. А уж пламя - точно. Он поднял таблетки, перевернул их этикеткой. Снотворное. - Все? - заторможено уточнил Скуало, вытряхивая таблетки в ладонь. - Двух с тебя хватит, мусор. Под прицелом пистолета, Скуало проглотил пару таблеток, смиренно запив их водой. Это была самая трогательная забота босса о нем, которую он только мог вспомнить. В других обстоятельствах он даже поразился бы и рискнул нарваться на выстрел. В нынешних – лишь немного удивился. Ощущение едва коснулось его сознания, проносясь мимо. Занзас покинул его комнату незамедлительно. Луссурия - вскоре, прихватив с собой и снотворное. Прошло ещё около двадцати минут, прежде чем Скуало покинуло и сознание. Он рухнул на постель, как был, в рубашке и форменных брюках, даже не стащив сапоги. Медикаментозный сон был глубоким и выбивающим из головы все мысли. Никаких снов, он ничего не чувствовал и только где-то на самой грани сознания застыла неясная тень тяжести. Ему было тяжело, но во сне он не знал почему. Это были несколько часов глубокой и полной отключки, ничего общего с отдыхом не имевшие. Скуало проснулся утром странного солнечного дня. Он чувствовал себя всё таким же уставшим, но мысли в цепочки собирать было уже проще. Голова гудела, в теле, казалось, не осталось ни единой целой кости, а взгляд никак не удавалось сфокусировать. Ямамото Такеши мертв. Это была первая осознанная мысль, посетившая Скуало ещё до того, как тот полностью проснулся. Он с трудом понимал, как течет время. И это жутко бесило. Весь мир превратился в какую-то раздражающую и бессмысленную суету. Прошло ли всего несколько дней или несколько часов до того момента, как он натягивал на себя строгий черный костюм - Скуало не знал. Он смотрел на своё отражение в зеркале и не видел его. Только черный костюм, пуговицы на рубашке, как их много, затем галстук... Он повторял механические движения, одеваясь и стараясь не думать. Ему это было совершенно ни к чему. Без него и так всё уже решили. Девятый вообще любит всё решать сам. Церковь, традиционные похороны, лилии, черное, омерзительно официальная утрата. «Он не был католиком». Скуало, казалось, повторил это около трех-четырех раз за тот день. Но его мнение не вызвало никакой реакции, кроме презрительного хмыканья Занзаса. Ненависть к Девятому крепла. Чем дальше - тем больше. Какое он вообще имел право? Чертов никчемный босс, куда хуже его приемного сына. «Но он же не был католиком». Скуало шипел это по дороге к церкви, в машине, совершенно забыв, что католиком не был и уже-не-будущий Десятый босс Вонголы. Скуало вообще с запоздалым удивлением обнаружил, что гробов было три. Три больших, черных ящика, уносящих с собой будущее мафиозной семьи. Осколки Десятого поколения хоронили в закрытых гробах. Ямамото Такеши так и не дожил до своих восемнадцати. Слишком много свечей. Скуало было душно, от лилий ему было мерзко, а от латыни гудело в голове. Неподвижный, словно изваяние, Занзас сидел на скамье рядом. Его взгляд не выражал совершенно ничего. Бельфегор выглядел каким-то помолодевшим на десяток лет. Он был маленьким, незаметным и тихим. Совершенно неуместным. Луссурия не скрываясь, плакал и утирал слезы аккуратным белым платочком с монограммой. Это почему-то раздражало. Хотелось дать ему по роже и выставить за дверь. Лилии буквально душили. Звон и церемониальное прощание. Он не хотел прощаться и не умел это делать. К горлу подкатывал комок. Скуало думал, что не вынесет всего этого. Но первым не вынес Занзас. После очередного стиха, он просто поднялся и, не сказав ни слова, покинул церковь. Под убитым взглядом Девятого, под ненавидящим - Емитцу. Скуало тоже провожал его взглядом до самого выхода. Занзас шел один по проходу, пересекая полосы солнечного света, растекшегося по красным дорожкам разноцветными квадратами окон. В такие дни не должно светить солнце. Должен лить дождь, а лучше - гроза. С молниями, оглушительным громом, черными тучами, застилающими небо... Это было бы правильно. Прилично, по крайней мере. Непристойно яркое солнце, бьющее в разноцветные витражи, раздражало и казалось глупой издевкой. После ухода Занзаса он ощутил себя неожиданно одиноко и нелепо. Ерзал на месте, оглядывался, не знал, куда деть руки. Это было кошмарное мучение. Скуало сначала сложил их на коленях, потом на груди, после чего уставился в пол, подпирая лоб протезом в черной перчатке. Ему было неудобно и тесно здесь. И нечем дышать. Промучившись так ещё несколько минут, он решительно поднялся и, не оглядываясь, последовал примеру Занзаса. Рядов было так много и все были забиты. Попрощаться с будущим Вонголы пришло множество людей. Их фальшивое горе раздражало Скуало. Они ничего не теряли. Потому что у них ничего и не было. Это не их дети. Не их друзья. Не их ошибка. Это всё не принадлежит им. Чужое горе. Это его вина и его наследие. Скуало ревностно оберегал своё несчастье. Они забудут об этой официальной утрате, едва завершив все приличия и обычаи, предусмотренные случаем. А Скуало теперь с этим жить. Неожиданно его голову посетила мысль о том, что нужно купить билет на самолет в Японию. Следует кое-что поведать отцу Такеши. Наверное, именно он должен стать тем самым гонцом, что приносит дурные вести. И Скуало даже не думал о том, что, возможно, лишится за это головы. Такой финал казался слишком быстрым и простым для него. Найти Занзаса было легко. Он сидел на водительском месте своего джипа, с открытой дверцей и Скуало сразу его увидел. Занзас оказался не один. С ним была бутылка виски, которую тот опустошал прямо из горла. Скуало засунул руки в карманы, постоял на стоянке, не зная, нужна ли этим двоим компания. Но идти ему было больше некуда. Занзас даже бровью не повел, когда он уселся рядом, хлопнув дверцей машины. Только снова приложился к бутылке. Скуало поймал собственный взгляд в зеркале заднего вида и не узнал. Бледное, вытянувшееся лицо и огромные темные зрачки в глазах не могли принадлежать ему. Скуало рассчитывал на то, что Занзас врежет ещё раз. Или что-то скажет. Что-то с матом и пронзительной правдой, от которой станет и хуже, и легче. Но тот молчал. Было пусто. Растерянность и слабость пересилили всё остальное, хотелось разозлиться, но не получалось. Он словно блуждал в дремучем лесу и никак не мог найти выход. Все его силы были брошены только и исключительно на поиски выхода, но в темных зарослях не было видно ни одной тропы. Скуало достал из кармана пиджака кольцо Дождя. Повертел в пальцах, рассматривая, касаясь пальцами гладкой поверхности изменившейся формы. Оно не было совсем уж чужим, но и ему не принадлежало. Наверное, теперь уже никогда не будет принадлежать окончательно. Скуало испытывал к кольцу ненависть. Глубокую, искреннюю ненависть, словно оно стало причиной несчастья. Но причиной был только он сам. С некоторых пор в нем проснулась ответственность и поглотила всего, с головой. Наверное, это очень позорный поступок. Но Скуало не было стыдно. Ему было пусто. Он ощущал тяжесть потери, хотя и не мог её толком обрисовать. Словно его ребра стянули железными обручами. Скуало думал, что вскоре что-то сломается. Ребра или обручи. Это для него было уже не так важно. Он положил кольцо на приборную панель, возле бардачка. Занзас ещё раз хлебнул виски и тоже запустил руку в карман. Прошла пара секунд и возле кольца Дождя на черный пластик панели, разогретой солнцем, легло кольцо Неба. Скуало перевел взгляд на Занзаса. Тот неотрывно смотрел на кольцо, где-то в глубине его глаз тлела знакомая ярость, словно угли догоравшего костра. Скуало неожиданно ощутил себя не одиноким в своей потере. Он не нашел выхода из леса, но теперь с ним рядом был ещё один живой человек, а вдвоем уже не всё так плохо. Ветер влетал в машину, принося с собой пыль и приторный запах цветов. Неподалеку разливался глухой звон колоколов. Им предстоит выдержать ещё один фальшивый, но уже куда более светский прием. И прощание. Прощание с тем, что уже не вернуть. Скуало тоже перевел взгляд на кольца на приборной панели. Он уже никогда себя не простит. Уже никогда не сможет забыть. Обручи стягивали грудь всё сильнее. Глубокий вдох. Он всё ещё не хотел верить. Но уже понимал, что не сможет отпустить. Желайте осторожно. Скуало теперь осознал, что это значит. Они с Занзасом очередной раз оказались в одной лодке. У них было одно желание на двоих. Одна Вонгола. У них осталась одна потеря на двоих и невозможность что-то изменить. Занзас тоже не отпустит. И не простит. Он это вообще не умеет. Скуало даже не сомневался, он же слишком хорошо его знал.