Всполохи огня

Здесь всегда было холодно и царил полумрак. Здесь всегда пахло смолой и был слышен треск пламени. А иногда этот треск заглушали крики. Он стоит, повернувшись лицом к огромному стальному распятию на стене. Распятие отливает алым от света факелов. Чёрное одеяние, - не то ряса, не то мантия - подпоясанное кожаным поясом, капюшон , скрывающий лицо. Он не двигается. В стекленеющих глазах отражается крест. Он всё делает правильно. Он - карающий меч. Он - судья. Он - подручный Бога. Он не может ошибаться, потому что Небо на его стороне. Есть те, кто живёт. Есть те, кто должен умереть. А есть те, кто решает, кому жить, а кому умирать. Он решает. Он делает выбор. Он - Инквизитор. Длинные тонкие пальцы, привычные к перу, а не к оружию, медленно перебирают деревянные чётки. Он прикрывает глаза, чуть наклоняет голову. Молится? Нет. В этом нет смысла. Бог не слушает чьи-то молитвы. И горящие свечи ему не нужны. Бог лишь ставит отметки на Недостойных. А Инквизитор убивает их, если невозможно, конечно, смыть отметины. Кровью, разумеется. Скрип тяжёлой двери заставляет его вновь поднять голову. - Ваша милость... Ведьма. Творила колдовство, смущая умы и души соседей... - Введите. Голос у Инквизитора низкий и глубокий, как колодец с чёрною, не отражающей звёзды, водой. Чётки мерно проскальзывают между худыми пальцами. Одна... две... три... бусины двух цветов: чёрного и белого. Как и всё в этом мире. Иных цветов нет. Полутона - обман. Есть Правда и Ложь. Добро и Зло. Бог и Дьявол. Инквизитор и Ведьма. Ведьма... Он слышит, как её грубо вталкивают в ледяной полумрак подземелья. Он слышит, как она оступается и едва не падает. Он слышит, что ноги её босые. И, кажется, он даже слышит, как ей холодно. - Оставьте нас. Слова бусинами падают на каменный пол. Два послушника, согнувшись пополам, выходят, притворив дверь. Инквизитор не терпит ослушания. И он всегда прав. Он оборачивается. Губы сжимаются в узкую нить. Но не более того. Девушка перед ним одета лишь в холщовую рубаху. Ноги, открытые от колена и ниже, кажутся очень тонкими. Эти щиколотки легко можно обхватить, согнув в кольцо большой и указательный палец. Впрочем, нет. Его длинных пальцев будет даже много. Выше ног - грубое полотно рубахи и бледные руки. Изящная шея, спутанные светлые волосы, сильно отдающие рыжим, зелёные глаза. Ведьмины волосы. Ведьмины глаза. Меченая. Она смотрит на него. Молчит. Не отводит взгляд. Дерзкая, непокорная, порочная, бесстыдная, обольстительная, искушающая... Ведьма! - Ты знаешь, в чём твоя вина? Чётки всё так же бусинами отсчитывают темп его речи. Ровной, спокойной. Речи того, кто прав. Она молча качает головой. Лжёт. - Я обвиняю тебя в отступничестве, а, главное, в колдовстве. Она чуть улыбается. Улыбается? Она? Безумная. Нет. Всё неважно. Ведьму ждёт кара. - По воле Господа свершится правосудие... Она заглядывает ему под капюшон. Серые глаза и алые всполохи пламени. Кровь на льду. - Почему ты прячешь своё лицо? Он вздрагивает. Обычно они молят о пощаде или проклинают. И к тому, и к другому он привык. - Что? - Зачем ты прячешь лицо под капюшоном? Разве тебе есть чего стыдиться? Ты же... прав? Всегда... Да. Он прав. Но лицо скрывает. Боится быть узнанным? Нет. Боится, что его узнают после те, кто смыл метку, лишаясь от боли рассудка. Глупые. Они не понимают, что он дарует им очищение, даёт место на Небесах, взамен беря лишь кусочек даром не нужной ему жизни. Ему нужна лишь Правда. - Я не скрываю лицо. Ты говоришь ересь. Впрочем, иначе быть не может... Она вдруг делает шаг вперёд, поднимает связанные верёвкой руки. Он не успевает отшатнуться. А она лишь снимает злополучный капюшон. - Ты так... молод... Она отступает назад. И почему-то ему не нравится её горестный взгляд. Её расстроила его молодость. - ...Так молод, а уже отказался от жизни... Безумная... Наверное, с ней вообще нельзя говорить. Просто очистить. И предать огню. Но её слова слишком остры. Они иглами вбиваются в сердце. Почему? - Ересь... как ты смеешь так говорить?! - Ты ведь другое хотел спросить... ты хотел знать: что я имею в виду... Она снова подходит слишком близко. Она ниже него на голову. Он сверху вниз смотрит на неё, всеми силами пытаясь затопить в своих глазах волнами гнева... страх. Она склоняет голову на бок. - Ты красивый... ты не похож на... Правого... ты не он... нет... Ты другой... у тебя живые глаза... пока... почему ты похоронил себя, глупый мальчик? - Безумная... Губы пересохли. Похоронил? Непохож? Какая ерунда. Он жив. Он переживёт многих. По крайней мере всех тех, кого сумел... очистить. Она вдруг начинает смеяться. Сначала тихо, а затем всё громче. Её смех отражается от каменных стен, рикошетом отлетая обратно, в центр, копьями пронзая Инквизитора. - Молчи! Он не выдерживает. Багрово-серые глаза окончательно запутались в том, что они должны выражать. Гнев? Страх? А разве гнев порождается не страхом? И не гнев ли заставляет испытывать страх? От его удара - резкого, наотмашь - она чуть отлетает в сторону, падает на пол. Захлебнувшись смехом, она поджимает ноги к груди, обхватывая колени руками. Подол рубахи сильно задрался, оголяя молочно-белую кожу приятно-округлого бедра. А он-то думал что она совсем тощая. Но нет. Она идеальная. Тонкие щиколотки, округлые бёдра... Рыжие волосы, зелёные глаза. Меченая. Ведьма. Она всё так же смотрит на него. Но уже молча. - Ты очень красивый... но ты уже мёртв... а, хочешь, я помогу тебе ожить? Хочешь? Она суетливо встаёт на колени. Хочет встать на ноги, но он не даёт ей, грубо схватив за плечо, заставляя оставаться в таком униженном положении. Она не противится. Только смотрит. - Хочешь?.. Пойдём со мной... я... научу тебя жить... "Господи, спаси, сохрани и помилуй..." Чётки безвольно обвисли в пальцах. - Хочешь?.. Она чуть подаётся к нему, как-то нелепо дёрнув головой. Её потрескавшиеся губы чуть приоткрыты. А глаза широко распахнуты. "О, Боже... я служу тебе... давно... дай силы мне... её дурман... мешает думать... Боже... " Он служит давно, хотя и лишь несколько лет. Здесь каждый год - десятилетие. Быть Правдой сложно. Ибо всюду Ложь... - Я расскажу тебе обо всём... ты зовёшь меня ведьмой? Но ведьма - значит "ведающая", "знающая"... а знания и зло - это ведь не одно и то же... верно? Идём со мной... "Господи... Зачем ей это?.." Сказать что-либо он не в силах. А она вдруг наклоняет голову и медленно целует его больно сжимающие её плечо пальцы... Инквизитор отдёргивает руку, словно её коснулись не сухие губы, а калёный металл, так хорошо отмывающий метки. - В... Ведьма! Хлёсткий удар по белой щеке. Она не издаёт ни звука. Он тяжело дышит. Растрёпанные тёмные волосы спадают на остроскулое лицо. Инквизитор наклоняется ниже, прямо в лицо выдыхая Ведьме: - Думала, твои гнусные речи могут смутить меня? Думала, что я сверну с пути истинного? Думала, что получишь свободу? Нет! Слышишь? Не-е-е-ет... "Дай сил, Господь, мне духом не упасть..." Она молчит. Теперь молчит, словно пощёчина сургучом запечатала её губы. И не известно, что хуже: её голос или же её молчание. - Сюда! Его приказ слышат за дверьми. Послушники возвращаются вновь. Их лица бесстрастные. Не живые почти. Инквизитор брезгливо встряхивает руками, глядя на Ведьму. Она больше не смотрит на него, уставившись в пол, мерно раскачиваясь взад-вперёд. - Уведите её. Виновна. Последнее слово он буквально выплёвывает в спину ведомой послушниками Ведьмы. Тяжёлая дверь почти бесшумно захлопывается. Он медленно надевает капюшон. Распятие холодной сталью отражается в стали его глаз. Чётки со стуком падают на пол, а в следующий миг уже он падает на колени. Её лицо. Лицо Мадонны. Исчадие ада? Да. Меченая. Ведьма. Она говорила, он отказался от жизни... но он будет жить... А она - нет. Только что он убил её, хоть она и жива. До утра. А утром Всполохи Огня поглотят её фигуру. И он, почему-то, уверен: она не закричит. Только посмотрит на него своими зелёными глазами. И тогда умрёт уже он. "Дай сил, Господь..." Господь?..