Молочные усы

— Самое забавное? Знаете, у Дина, когда он Фили, на усах есть такие маленькие, но тяжелые бусинки, их еще как-то мудрено называют. Так вот из-за них усы так забавно раскачиваются. — Эйдан почти ткнул указательными пальцами себе в нос и покачал ими из стороны в сторону. На усы было похоже не очень, но сами движения выглядели необычайно уморительно, да и сам Тернер с таким выражением лица тоже. Дин рядом прикрылся ладонью и почти хрюкал от смеха. А Эйдан продолжал: — А когда Фили вертит головой… — … в поисках своего непутевого брата Кили… — поддел Дин. — …они бьют его бусинками по щекам. Дин первое время то матерился на них, то медленно, очень медленно поворачивал голову, чтобы синяков не осталось. Он даже просил убрать ему эти чертовы косички с металлическими шариками, но ему не разрешили. — Сказали, что нельзя, меня, то есть Фили, по этим усам и будут опознавать, отличать от других гномов. — А забавные случаи с этими усами были? — Конечно, — радостно закивал головой Эйдан. — Вот, сейчас расскажу. — Он ощутил тычок под ребра со стороны Дина, который для зрителей по-прежнему умирал со смеха, и сказал: — Они расплелись, когда мы плавали в бочках. У Фили видок еще тот был! Но об этом нам еще нельзя говорить, потому что фильм еще не вышел. Спасибо! — Эйдан! Ненавижу! И усы, и бусины, и тебя ненавижу, — за кулисами Дин обиженно сверкал глазами и потирал челюсть — от смеха ее все еще сводило судорогой. — Да я ничего же не рассказал! — Эйдан улыбнулся, ослепительно, впрочем, как всегда. — Дин, прости, не сдержался, — он ткнулся лбом ему в лоб и похлопал по плечам. — Но согласись, это было смешно. — Тогда или сейчас? — Сейчас. И тогда. — Вам всем было смешно. Идиоты. — Да, мы все слышали, что ты о нас думал в тот момент! — Слышали они! Непонятный ор вы слышали. — Усиленный эхом. — Да. Идиоты. Они репетировали эту сцену в доме Беорна уже третий раз, потому что ПиДжей все никак не мог найти удачного ракурса. Первый раз Торин сидел напротив хозяина дома во главе стола. ПиДжею не понравилась разница в росте. Да и сидели они, существа с чем-то похожей судьбой, слишком далеко друг от друга. Второй раз Микаэль решил, что его Беорн не может сидеть вместе с теми, кого недолюбливает, и ходил вокруг стола. Торин не сводил с него глаз, вертя головой, что основательно подрывало его авторитет. Это режиссеру тоже не понравилось. Так что теперь ПиДжей махнул на них рукой, позволив делать все, что душе угодно, лишь бы слова нужные говорили. Все гномы, кроме Торина, в этой сцене играли такую же роль, как и козы Беорна, поэтому либо перемигивались, либо подъедали то, что выдали им снабженцы. Микаэль изображал великана, который, несмотря на странный нрав, все же чтит законы гостеприимства, да и вообще в душе белый и пушистый, поэтому он поставил перед гномами тарелки с хлебом, какой-то зеленью (от которой их всех тошнило еще со времен Ривенделла), немного меда и орехов. Гномы косили на него одним глазом, про себя обзывая жадиной — пусть по книге их кормили именно этим, съесть хотелось что-то более существенное. Торин, гордо подпирая стену, недобро посматривал на хозяина дома. Беорн, прижимая к себе громадный кувшин, в ответ посматривал со скрытым презрением, мол, навязались на мою голову всякие дармоеды, которые меня же в мой дом не пускают! Но, справившись с собой, он подошел к гостям, оторвал от сердца кувшин и налил гостям угощения. Дин, который не знал, что же там такое, вытянул шею, высматривая напиток. А потом скривился — молоко он ненавидел с детства. Впрочем, позже он сообразил, что медведь (вернее, те, кто отвечал за его «стол») не будет угощать их пивом. А жаль. С другой стороны, Дину дико хотелось пить. Он еще повертел головой, и правда больно ударяя себя по щекам проклятыми бусинами на кончиках заплетенных в косички усов, потом вздохнул. Беорн как раз начал рассказывать про свою семью. То есть до конца этой сцены еще очень долго. А он уже запарился в этой шубе. Упарился до невозможности и понял, что если он сейчас ничего не выпьет, то просто рассыплется песком. Или помрет от жажды. Так что, не слушая ни медведя, ни Торина, когда они начали препираться, он подвинул кружку размером с двухлитровую банку к себе, вцепился в нее руками с накладными кистями и почти опрокинул на себя, спрятав в ней лицо. А потом понял, что попал. — Стоп, снято. Все молодцы. На сегодня свободны. Гномы зашумели, вылезая из-за стола. Ричард еще о чем-то поговорил с Микаэлем, а потом повернулся, по привычке ища своих родичей. Тернер уже куда-то смылся, а Дин сидел, прижимая ко рту громадную кружку, и тихонько гудел в нее. — Дин, идем, ПиДжей нас просил зайти к нему. Дин замотал кружкой, не отнимая от лица. — Дин! Кончай придуриваться, поставь ее. Дин послушно грохнул посудой об стол, но и сам согнулся над ним, по-прежнему прижимаясь к кружке ртом. — Дин? — Микаэль подошел ближе. — Что, такое вкусное молоко? — Дин загудел. — Хочешь, еще налью, у меня осталось. Ричард тоже склонился над «племянником»: — Я думал, ты его терпеть не можешь. Дин что-то прорычал прямо в кружку, недовольно и как-то обиженно. — Идем уже, что ты к ней прилип, как… — Ричард не договорил, потому что Дин поймал его за рукав и принялся вслепую — его лицо по-прежнему тонуло в громадной кружке — тыкать ему в нос, вернее, в усы. — По-моему, он зацепился своими косичками и не может освободиться, — сказал Микаэль и склонился над ним. Дин отчаянно закивал вместе с кружкой. — Давай помогу. Он протянул руку, попытался нашарить его усы, но в кружку рука не пролезала, тем более что там уже был Дин, теперь завывающий в чертову посудину. — Оторви их к чертям, Дин, и идем уже! — Ричард не выдержал и рванул «племянника» за шиворот, удерживая кружку на столе свободной рукой. Тот застонал, но от кружки не оторвался. — Не, Рич, не получится. Нам с ним усы сегодня клеили каким-то суперклеем. Держит насмерть. Гримерши всеми четырьмя рукам пытались оторвать — ничего не вышло. Микаэль еще раз, низко склонившись над бедным гномом, попытался освободить Дина и вытащить его ус из трещины в кружке, но тихо охнул и застыл. А потом выдал, смущенно поглядывая на Ричарда одним глазом (второй прятался в посуде): — По-моему, я тоже застрял. Чертова борода. Дин обреченно застонал, тихо покачиваясь из стороны в сторону — от запаха молока его уже мутило. Вместе с ним вынужденно покачивался и Микаэль. Ричард потер ладонями лицо и задал самый популярный в идиотских ситуациях вопрос: — И что мне с вами делать? Микаэль мучительно покраснел, Дин продолжал раскачиваться. В этот момент вернулся жизнерадостный, как всегда, Тернер и с порога завопил: — Дин, тебя там сейчас кое-кто убьет! Ой, а что вы тут делаете, а? — С ума сходим, — с тяжелым вздохом ответил за всех Ричард. — Иди, зови гримерш, лучше Кэти, и поскорее, пока Дин тут не отрубился. Не яблоки, так молоко. Первый раз вижу такую реакцию. Кэти пришла не сразу — она была занята тем, что снимала грим с остальных участников этой сцены. Придя в домик оборотня, она охнула, всплеснула руками, рассмеялась и подошла к пострадавшим. Она внимательно осмотрела их, погладила обоих по голове, как маленьких глупых детишек, и только потом полезла в карман за растворителем для суперклея. Под веселый смех Тернера, горестный ох Микаэля и придушенный стон Дина она измазала все лицо Беорна, чтобы освободить его и получить доступ к лицу Фили. Минут через пять растворитель подействовал, и Микаэль с радостным вздохом убрался из своего «родного дома». Руки Кэти были тонкими, поэтому она смогла засунуть их в дурацкую кружку и наугад измазать под сдержанные вопли Дина его лицо. Когда же через пять минут они наконец освободили О’Гормана от зверской посуды, он был бледен, судорожно сглатывал и шептал: — Никогда, больше никогда. Никакого молока. Ни за что. Эйдан, который поначалу смеялся как заведенный, глядя на Фили, прилипшего к молоку, но потом с тревогой наблюдал за спасательной операцией, протянул «брату» банку пива и увел его, шатающегося, прочь из ненавистного дома. Ричард проводил обоих своим фирменным взглядом «дети», вслух понадеялся, что Дину при сплаве из Лихолесья достанется все-таки яблочная, а не молочная бочка, и на всякий случай попросил Кэти никогда не применять к нему этот суперклей. Девушка вздохнула, пожала плечами, сказала что-то про эксперимент, но согласилась. Эта веселая история еще неделю рассказывалась всему касту и обслуживающему персоналу. Дину кто-то добрый даже подарил канистру молока, но при виде ее он просто позеленел, и шутки прекратились сами собой. ПиДжей при такой шумихе умудрился остаться не в курсе произошедшего. Поэтому в доме Барда Фили опять протянули кружку с молоком. Дин дрогнул одним усом, страдальчески посмотрел на Тильду-Мэри и мужественно сделал глоток, потом другой, третий, пока не выпил кружку до дна. После этого он со словами благодарности протянул ее девочке, а она удивленно уставилась на него. — А где усы? — не по сценарию, но искренне спросила она. Дин ощупал свое лицо, а потом они с Тильдой дружно заглянули в кружку. На дне лежала две косички, поблескивая бусинами. Впрочем, в этот раз смеялись все.