☂
Свободное место рядом с Дженсеном на первой же лекции — не иначе как веление благосклонных богов, и Миша, не собираясь упускать свой шанс, направляется прямо к нему. — Здесь свободно? — самым безмятежным тоном спрашивает он и обезоруживающе улыбается, когда Дженсен оборачивается на его голос. Почти целая минута после этого проходит в молчании. У Миши начинает сводить скулы, но он терпеливо ждет, потому что, кажется, впервые за полтора года Дженсен смотрит прямо на него — не отводит взгляд, не убегает прочь, не скрывается в неизвестном направлении и дарит все свое внимание. Конечно, если подумать, то скрываться ему по сути и некуда — куда он денется со своей собственной пары? Но Дженсен так упорно держит Мишин взгляд, что он невольно начинает искать в нем тайные значения и скрытые послания. Наконец, Дженсен отводит глаза, закусывает губу и... Ничего не говорит. Зато поворачивает голову, чтобы посмотреть туда, где в нескольких рядах от них высокий парень, слегка лохматый и очень симпатичный, с сияющим видом и подавляющим энтузиазмом рассказывает что-то забавное Женевьев Кортез, которая, как и Миша, стала жертвой необязательного профессора из Нью-Йорка. Это, если Миша ничего не путает, Джаред Падалеки — лучший друг Дженсена. Джаред реагирует моментально: ловит взгляд Дженсена, словно у него встроен внутри миниатюрный датчик, настроенный на Дженсен-волны (Миша бы, пожалуй, не отказался от такого), и отвлекается от Женевьев ровно на столько времени, сколько ему требуется на оценку ситуации — оценку Миши. И расплывается в широкой ухмылке. Он подает Дженсену какой-то странный знак, тот поджимает губы и награждает друга сердитым взглядом, а Миша наблюдает за всем этим со стойкостью, которой позавидовал бы оловянный солдатик, и решительно игнорирует с каждой секундой нарастающую неловкость — уж в чем-чем, а в этом Миша чертовски хорош. Он вопросительно приподнимает одну бровь, как бы тактично напоминая, что хоть какой-нибудь ответ был бы кстати, когда ярко-зеленые глаза наконец вновь возвращаются к нему, но вся игривость покидает Мишу на раз, когда он понимает, что во взгляде Дженсена читается даже не незаинтересованность или нерешительность, а что-то удивительно сродни легкой панике. И — да, Дженсен хорош собой, окутывающая его плащом таинственность притягивает Мишу как магнит, будоражит интерес и воображение, и, возможно, эта увлеченность опасно граничит уже с обсессией, но, как бы сильно Мише кто-то ни нравился, если интересующий его парень этот интерес явно считает нежелательным — Миша скорее откусит себе палец, чем будет преследовать и навязываться. — Хей, это ок, — мягко произносит Миша и делает преувеличенно беспечный взмах рукой. — Я найду себе другое место. Ему хотелось бы вернуть на лицо дурашливую улыбочку, но против воли уголки губ сами опускаются вниз. Он поворачивается, чтобы пройди вглубь аудитории, однако скрип стула по полу заставляет его остановиться, и он с трудом подавляет желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что ему не чудится, как Дженсен отодвигает для Миши соседний стул и делает приглашающий жест рукой. — Приземляйся. — Спасибо, — выдает Миша и не может сдержаться — радостно лыбится, когда садится рядом. И Дженсен улыбается ему в ответ, чуть кривовато, но так неожиданно искренне, что Мишино сердце тоже не может сдержаться и радостно пропускает удар. — Я Миша. Благодаря своему популярному статусу он привык, что стандартный ответ на это представление — «Я знаю», нередко также сопровождаемое ахами и всем сопутствующим. Дженсен в ответ серьезно кивает и протягивает руку: — Дженсен Эклз, приятно познакомиться. Ох уж это южное воспитание, думает Миша, пожимая протянутую руку, и в груди у него что-то сладко ноет. Дженсен вблизи еще красивее: глазищи в пол-лица, ресницы на полкилометра, изгиб губ, который мог бы задавать каноны красоты в саму эпоху эллинизма. Миша, сидя по соседству, чувствует себя Золушкой. А потом на несколько секунд чувствует себя принцем, выручившим из беды диснеевскую принцессу, потому что, когда Дженсен пытается записать что-то на чистом тетрадном листе и его ручка вместо следа из чернил оставляет на бумаге только вмятины, он именно к Мише обращается за помощью: — У тебя не найдется запасной ручки? — Одну минуту, я проверю, — откликается Миша и пару секунд роется в сумке. К счастью, необходимый предмет там находится, и он протягивает его Дженсену с торжественным «Тадам!» Тот благодарно улыбается, и дальше все время до начала лекции они проводят в молчании. В общем-то, они потом всю первую пару проводят в молчании, и на Мишу это не очень благотворно влияет. Их локти с Дженсеном буквально в нескольких сантиметрах друг от друга, и периферийным зрением он видит, как тот внимательно слушает профессора и временами старательно записывает что-то в свой конспект. Иногда Миша не может удержаться и бросает на своего соседа любопытные взгляды искоса, но Дженсен никогда не смотрит в ответ. Радостное волнение удачно начавшегося утра постепенно превращается в нервную энергию: Мише ужасно хочется поделиться с Дженсом комментарием или что-нибудь спросить — но тот выглядит таким сосредоточенным, а Мише совсем не хочется, чтобы Дженс сделал ему упрек или наградил раздраженным «тшшш» за то, что Миша его отвлекает. За ерзанием и размышлениями время перерыва наступает совсем незаметно, и, ооох, Миша ведь даже не думал еще о том, какие возможности открывает перед ним эта дверь. «Не хочешь вместе пойти чего-нибудь перекусить?» — собирается спросить он, когда профессор объявляет, что они свободны до следующей пары, но Дженсен вскакивает с места и вылетает за дверь с такой скоростью, словно за ним гонится сама Смерть. Или словно он после мимолетного забвения вспомнил, каков их статус-кво, и резко вернулся обратно к избеганию своего нового соседа по парте, разочарованно думает Миша, пока слова приглашения умирают у него на языке. — Эй, хей, не обращай внимания, — раздается радостный голос у него за спиной. Поворачиваясь, Миша обнаруживает там Джареда. Вернее, обнаруживает чью-то грудь, а потом, задрав голову, понимает, что это Падалеки. — Не знаю, что на него нашло, но уверен, что ничего серьезного! — О-окей, — тянет Миша и на автомате протягивает руку, потому что, как и в случае с Дженсеном до недавнего времени, лично они еще не знакомы. — Миша Коллинз. — Я знаю! — с энтузиазмом выдает Падалеки. — Видел тебя на вечеринке у Ричарда. И был на празднике в честь «Random Acts», который ты устроил. Это было круто, чувак! Я, кстати, Джаред, приятно познакомиться, Дженсен — мой сосед по комнате, мы лучшие друзья. Для Миши немного непривычно участвовать в диалоге, где из двоих не затыкается не он, но Джаред излучает такую позитивную энергию, что останавливать и прерывать его у Миши попросту нет никакого желания. — Вообще мы обычно с Дженсом в столовку идем после этой пары, я всегда голодный, а он терпеливо таскается со мной. Он, наверное, подойдет туда. Не хочешь к нам присоединиться? — Да, почему бы и нет, — моментально отзывается Миша, но потом вспоминает о поведении Дженсена и неуверенно добавляет: — Если ты не думаешь, что Дженсен будет против?.. — Миша действительно не хочет навязываться. — Поверь мне, он не будет, — с сияющей улыбкой заверяет его Джаред. — Окей... — кивает Миша и подхватывает свою сумку. Удивительно довольный вид Джареда не внушает ему абсолютного доверия, но причиной ему может быть и шарм очаровательной Женевьев, рядом с которой Джаред сидел всю пару; его хитрая улыбка совсем необязательно означает, что он собирается выкинуть какой-нибудь номер, решив разыграть Мишу или Дженсена, или их обоих, правда? Озорной блеск в глазах Джареда не делает ничего, чтобы подтвердить эту теорию и опровергнуть Мишины опасения.☂
Обед проходит... странно. И факт, что это признание исходит от Миши, практически равен присвоению этому «странно» знака качества. Дженсен, как и обещал Джаред, появляется в столовой немногим позже их, но Миша в это время стоит спиной ко входу, так что пропускает его первую реакцию. Когда Дженсен через несколько минут подходит к выбранному ими столику, сжимая в руках красный пластиковый поднос с колой и чизбургером, выражение его лица спокойно и собрано. Он никак не комментирует присутствие Миши, если не считать кивок и вежливое «приятного аппетита», — но Миша потом все-таки улавливает, как он украдкой пихает Джареда в бок локтем и делает страшные глаза. Это заставляет Мишу нахмуриться и начать гадать, не было ли ошибкой полагаться на слова Джареда. С этой мыслью он настолько остервенело вгрызается в свой вегги-бургер, что не рассчитывает размер откушенного, и, подавившись при глотке, заходится жутким кашлем. От того, что случается дальше, он чуть не давится повторно — Дженсен срывается с места и в мгновение ока оказывается подле Миши, одна рука на его спине, другая сжимает запястье. — Эй, ты в порядке? Постучать? Миша мотает головой в ответ на второй вопрос, кивает в ответ на первый; осознает, что наверняка запутал Дженсена, и сдавленно сипит: — Я в порядке. Ладонь Дженсена на его запястье сухая и горячая, и он начинает скучать по этому теплу сразу, едва тот убирает руку. — Когда в следующий раз решишь объявить войну фаст-фуду, будь осторожнее. Ужасно глупо будет проиграть в схватке булочке и листу салата, — шутливо говорит Дженсен, улыбается Мише — тепло — и, перед тем, как вернуться на свое место, награждает Мишину спину дружеским хлопком. Миша сглатывает и упускает шанс ответить что-нибудь остроумное, до странного растерянный. У Дженсена поразительная способность заставать его врасплох — сначала обманывать надежды, потом неожиданно их возрождать. — Ты все еще красный, попей чего-нибудь, — вклинивается Джаред, пододвигая бутылку с водой. Миша чувствует на себе взгляд Дженсена, когда присасывается к узкому горлышку бутылки, но как только он ее опускает, тот начинает изучать свой поднос так внимательно, будто там спрятаны как минимум секреты мироздания. Весь остаток перерыва примерно так и проходит: Миша пытается поймать взгляд Дженсена, тот упорно прячет глаза, а Джаред, совершенно индифферентный к происходящему между ними, болтает за троих. Когда они возвращаются в аудиторию, все трое, не сговариваясь, рассаживаются на те же места.☂
Начиная с того первого дня у них складывается определенная рутина, негласный договор о мирном сосуществовании — уже не прежний холод игнорирования, но и дружбой это назвать пока сложно. Миша с Дженсеном все еще не общаются за пределами общих лекций, но по крайней мере на этих парах стало уже обычным, что они сидят вместе, а Джаред, как и в первый день, обретается на задних рядах с Женевьев. Компания Дженсена — как наркотик, чем больше времени они проводят вместе, тем больше Мише хочется, чтобы это время не ограничивалось несколькими часами в неделю. Однако поймать Дженса ни на одной вечеринке и ни на одном мероприятии Мише пока так и не удалось: тот либо ускользает еще до его появления, либо не является вовсе. Что ж, у него есть хотя бы это — возможность стабильно каждый вторник три часа подряд исподтишка глазеть на предмет своих увлечений и делать все в его силах, чтобы поднять Дженсену настроение. Это не так уж сложно, потому что тот, даром что серьезный и ответственный студент, с улыбками расстается легко. Каждый раз, когда Мише удается его рассмешить остроумной ремаркой во время лекций, ощущается как победа. А смех у Дженсена прекрасен — лучший звук, что Миша когда-либо слышал (он совершенно пропащий человек). Еще иногда Миша застает Дженсена в моменты задумчивости. Зеленые глаза при этом, туманные, смотрят вдаль, взгляд — отрешенный, губы — поджатые. Дженсен может минутами не выходить из подобного транса, и Миша обычно уважает его личное пространство: не нарушает спокойное состояние соседа и не пользуется им как возможностью поглазеть. Но порой лектор именно в это время начинает вещать что-то важное, что-то, что, Миша знает, Дженсен не хотел бы пропустить, и тогда Миша осторожно теребит его за рукав, громко шепчет его имя. И эти моменты — лучшие за Мишину неделю, потому что Дженс, очнувшись, не сразу воздвигает свои стены, и, когда он поднимает глаза на Мишу, их хвоистая зелень наполнена золотистыми солнечными крапинками, а улыбка у него мягкая, нежная, словно спросонья, и несколько мгновений все это — только Мишино. А потом Дженсен бормочет «спасибо» и отворачивается, и температура воздуха в аудитории — между ними — падает на несколько градусов. Все эти факторы вместе оставляют Мишу с неясным ощущением некоего подвешенного состояния, будто они с Дженсеном танцуют странный танец: вроде бы в паре, но все па они исполняют разные, и Мишиной ламбаде никак не подстроиться под лад румбы Дженсена. Особенно с учетом того, что темп и правила игры тот каждый раз меняет. Дженсен посылает ему смешанные сигналы, и это выбивает Мишу из колеи, оставляет его, обычно решительного, обычно бесстрашно бросающегося в любые новые авантюры и новые отношения, хвататься за воздух, высчитывать шаги. Будь это кто-то другой — и Миша давно пошел бы на провокацию, пошел решать вопросы в лоб, но это Дженсен, и он не может. Его пугает возможность того, что он не надумал неприязнь Дженсена к нему, и у него действительно нет шансов — он еще не готов это принять, не хочет расставаться с иллюзиями, которые скрашивают его жизнь последние... достаточно долго — остановимся на этом. Но Дженсен — мастер исчезновений, не избавлений, и при личном контакте ничем не выдает антипатии; он держит Мишу на расстоянии вытянутой руки, а не отталкивает прочь, и, выбирая между первым вариантом и тем, что еще остается, Миша потихоньку начинает склоняться к выводу, что Дженсен о его обсессии даже не подозревает и относится к нему настолько нейтрально, насколько возможно, и на этот случай у Миши тоже заготовлена стратегия. К ничего не предполагающему объекту подбираться надо медленно и тихо, чтобы не спугнуть, ибо переть напролом и напугать, и довести до бегства — худшее, что можно сделать, птичку в клетку потом уже не загнать. Главное — добраться до безопасной дружеской позиции, войти в доверие достаточно, чтобы Дженс позволил себе расслабиться с ним рядом. А уж потом... Миша коварно улыбается, ныряя в восхитительные фантазии, в которых Дженсен давно перестал быть вежливым улыбчивым айсбергом. Самое обидное, что у него, похоже, единственного подобные сложности с подступами к менее настороженной и компанейской Дженсеновой стороне. Иногда, когда их пары так совпадают, на обеденный перерыв к Джареду и Дженсену с Мишей присоединяются сумасшедшие друзья последнего: Рич и Мэтт, и Себ, и чуть менее (по некоторым данным, впрочем, наоборот, — более) чокнутый Роб. Первый раз это вышло случайно, Ричард с Себастьяном заметили Мишу в столовой и подкатили к их столу с требованием выявить, с кем он им изменяет; во второй они даже не удосужились придумать еще какой-нибудь идиотский предлог, просто завалились рядом и влились прямехонько в поток восторженного рассказа Джареда о его собаках и их ветеринаре так, словно их всегда тут ждали. Тогда-то Миша и узнал, что Дженсен, словно туз в рукаве, скрывает за маской серьезного спокойствия личину, способную затмить любого за столом и с ходу записаться в приятели к каждому новому человеку. Так что он на самом деле совсем не удивляется, когда Ричард в один вечер словно невзначай сообщает, что «Джеи», как их ласково прозвала вся компания, обещали зайти завтра на его вечеринку в цокольном этаже их общаги. Он также старается не думать о том, что Дженсен будет личным гостем одного из Мишиных лучших друзей, в Мишином корпусе общежития, и какие перспективы это все открывает.☂
Он честно не собирался спаивать Дженсена. И если его попросят доказать это в суде, Миша будет настаивать, что все случившееся — вина исключительно Джареда. Именно у него Миша позаимствовал высокую кружку с кофе после того, как, выйдя на террасу, где ревущая из установленных в общажном подвале колонок музыка слышна была совсем приглушенно, превращая террасу в своего рода чилл-аут зону, краем уха услышал Дженсеново мечтательное «Кофе бы...» И, так как он весь вечер искал идеальный предлог подкатить к Дженсену — а Мишин обласканный двумя стаканами пива мозг решил, что появиться перед Дженсеном с дымящимся напитком богов как можно быстрее — достаточно идеально, — то Миша, увидев Джареда с кружкой кофе в руке, недолго думая эту самую кружку быстро приватизировал. Кто же знал, что это был айриш кофе, и что сорокаградусного виски в кружке было намного больше, чем упомянутого кофе. То есть, Джаред наверняка знал, но «забыл» упомянуть. Хотя где-то в глубине души Миша вынужден признать, что, если бы это у него насильно отобрали с непонятной целью только что приготовленный айриш, он бы тоже себе оставил лазейку для злорадства. Но также он знает и то, что, в отличие от Джареда, не стал бы спихивать споенного лучшего друга под ответственность других людей, когда случилось это из-за замолчанного им факта. Дело в том, что приятно удивленному поднесением Дженсену напиток пришелся весьма по вкусу, и заодно еще и неожиданно хорошо лег на пиво и текилу, которые тот до этого пил с ребятами, — в общем, попросту говоря, Дженсена основательно развезло. И так как Джаред свою вину признавать отказался и свалил ее вместо этого на Мишу, все единогласно решили, что он теперь в ответе за Дженса, и Миша вдруг оказался в роли не то его компаньона, не то гувернантки. Не то чтобы Миша так уж сильно против. Пьяный Дженсен совсем не похож на себя трезвого. У него осоловело блестят глаза и губы все время кривит полуулыбка-полуусмешка, а руки и язык ведут себя намного свободнее и распущеннее, чем в стандартном режиме. Миша думает, что Дженсен ему таким нравится: он складывается почти пополам, когда хохочет над чьими-то (по большей части — Мишиными, к черту скромность) шутками, и не отодвигается, когда люди (по большей части — опять же, Миша) подходят слишком близко. Жаль только, что для этой кондиции понадобилось содействие алкоголя. Алкоголь, впрочем, оказывается Мишиным ценным и верным союзником, потому что после инцидента с кофе Миша с Дженсеном умудряются проиграть несколько партий в настольный футбол Джареду с Мэттом, в качестве наказания оказываются вынуждены опрокинуть еще несколько шотов (Миша не уверен, что именно было в рюмках) — и вот, не более чем через два часа с начала вечеринки они ее уже покидают, почти в обнимку: последний шот практически добил Дженса, и теперь тот едва стоит на ногах, так что Миша, как ответственный за эту беду — хотя сам он настаивает, что это просто джентльменское поведение, — ведет его через весь кампус к корпусу общежитий, где живут Джеи. По мере того, как Миша с Дженсеном отходят все дальше от пункта отбытия, звуки вечеринки за их спиной начинают постепенно угасать, пока не умирают вовсе. Вместо них слух наполняют шелест травы и шум деревьев, громкий стрекот сверчков. Гравий шуршит под ногами, когда они медленно идут мимо подсвеченного белыми лучами прожекторов главного здания. Но самый приятный звук из всех, что нарушают тишину темной августовской ночи, — незатейливая песенка, которую Дженс мурлычет Мише почти в самое ухо. У Миши мурашки от этого бегут по телу и сердце колотится, и он неосознанно крепче сжимает руку, которой придерживает Дженсена, чтобы тот не завалился, не удержавшись на ногах, прямо в сырую от свежей росы траву аккуратно подстриженного газона. Весь путь до дверей низкого длинного здания, где расположены комнаты студентов, проходит для Миши как в тумане. Он только смутно потом сможет припомнить какой-то бестолковый разговор о звездах и медведях, но зато что он точно не забудет, так это как Дженсен уже у самых дверей тяжело приваливается к косяку и внезапно собранным голосом (слишком внятным для того пьяного состояния, что он демонстрировал всего секунду назад) говорит: — Ты мог бы зайти, ты знаешь. Когда смысл слов доходит до Миши, он думает, что ослышался. Он открывает рот и смотрит на Дженсена, и тот встречает его взгляд непроницаемым выражением лица. Какую-то часть Миши подмывает произнести «да», воспользоваться приглашением, воспользоваться ситуацией, но он знает, что никогда не сделает этого. В этом он уверен ровно до тех пор, пока Дженсен не делает слегка неустойчивый шаг, не вцепляется пальцами в лацканы Мишиного пиджака и не пользуется ситуацией сам — и внезапно губы Дженсена уже касаются его, а язык на миг проскальзывает в до сих пор открытый Мишин рот. Миша не делает абсолютно ничего в первые мгновения, остолбенев, и Дженсен, не получив в ответ никакой реакции, отступает, за что Миша ему конкретно сейчас безмерно благодарен. Все, на что он способен сам, — это слабое: «Какого черта?» Дженсен прислоняется обратно к явно полюбившемуся ему косяку, вскидывает одну темную бровь. — Думаешь, я не видел, как ты на меня смотришь? Будто на последнее любимое пирожное, оставшееся на витрине. — Дженсен переступает с ноги на ногу, и с этим жестом часть его новообретенной хищной уверенности неожиданно рассеивается прочь, так же, как исчезает из глаз темнота. — Ты бы знал, как мне иногда хотелось им побывать... Миша смотрит на него недоверчиво, сам толком не зная, хочет ли продолжать эту беседу. Но слова слетают с его языка без спроса, быстрее, чем он может их остановить: — И почему нет? Почему надо было напиваться вдрызг, чтобы сказать мне об этом? — Потому что ты повсюду, — бормочет Дженсен, издает нелепый смешок. — Ты гребаный ураган, не человек, а буря в человеческом обличье. — Ты слишком пьян, чтобы вести этот разговор, — вздыхает Миша, делает шаг, чтобы заново подхватить Дженса и довести его наконец до дома. — Я слишком трезв, чтобы вести этот разговор, — возражает тот. Послушно закидывает руку на Мишино плечо, начинает переставлять ноги, но и не думает замолкать: — От смерча разве можно укрыться? Но я, видишь ли, пытался. Но нет, ты все равно как чертово торнадо явился в мою жизнь. Думаешь, я не знаю таких, как ты? Весь мир — игровая площадка, все люди — личные куклы. Ты придешь как гребаная буря, разнесешь все к чертям и исчезнешь, оставив меня собирать обломки. Поэтому мне нельзя в тебя влюбляться, Миша. Даже если мне очень, очень хочется. Ты слишком опасен, понимаешь? Ох, он опасен, думает Миша, чувствуя, как в душе поднимается волна злости и закипает та самая буря, о которой все не затыкается Дженсен. Перед глазами проплывают месяцы тоскливой безответной влюбленности, горькой неуверенной надежды пополам с черными сомнениями. Он все искал и искал, куда же ему постучаться, а Дженсен просто строил стены и баррикады, забыв посмотреть в глазок. Миша знает, знает, что сейчас не время и не место идти на поводу у эмоций — он и сам не совсем трезв, от накала атмосферы между ним и Дженсом его ведет, и он не может знать наверняка, что тот не забудет назавтра весь этот разговор. Но потом, возможно, именно это ему и не дает остановиться, позволяет резко затормозить посреди коридора, развернуться к Дженсену лицом и, схватив его за грудки, зашипеть: — Хочешь знать, что я понимаю? Что ты не знаешь обо мне ничего, но самое главное — что ты даже и не хочешь знать, потому что собственных фантазий тебе более, чем достаточно. И знаешь, что еще? Ты так боишься, что твой хрупкий мир потенциально не выдержит моего в нем участия, что я тебя разрушу и брошу, и тебе будет больно. Так вот, мой гений, грустная правда: одному из нас уже больно, и знаешь, в чем вся прелесть? Этот один из нас двоих — не ты. Краем глаза Миша замечает две двойки на двери неподалеку. Значит, это и есть нужная дверь: Джаред говорил, что Дженса надо довести до двадцать второй комнаты. — Вот мы и пришли, — бросает он, отпуская Дженсена. — Финиш. Разворачивается и идет прочь.☂
Следующий день — суббота, и она проходит совсем не так, как привык Миша. В эту субботу нет ни сборищ по клубам и интересам, ни тренировок и утренних пробежек — вернее, они есть, но Миши на них нет. Нет знакомств с новыми людьми, которые хотят присоединиться к его акциям, нет составления речей и планов для тех или иных проектов. Даже нормального завтрака, и того нет. Вместо всех этих стандартных мишеактивностей Миша до самого полудня пытается внушить своему организму, что он хочет спать, а когда тот упорно не поддается гипнозу, выбирается наконец из груды одеял и подушек на кровати и целую минуту раздумывает, стоит ли кофе тех усилий, что придется затратить на поход на кухню. Жажда и голод побеждают, и спустя несколько минут он уже снова у себя в комнате, но в руках у него теперь гигантская кружка кофе с размешанными в нем пятью ложками сахара и длиннющий бутерброд, из которого во все стороны торчат листья салата. Еда не делает его жизнь краше, несмотря на популярное мнение, что полный желудок способен излечить любые беды или по крайней мере слегка их приглушить. Словно подстроившись под Мишино настроение, за окном собираются тучи, небо хмурится, точно копируя выражение его лица. Миша надеется, что пойдет дождь, — это даст ему хоть какой-то повод поотменять часть запланированных на сегодня дел. Дождь, словно в насмешку, все собирается, собирается, но так и не льет. Миша проводит остаток дня, игнорируя звонки от друзей и изредка — стук в дверь от них же, вылезая из комнаты только в ванную или на кухню и играя в контр-страйк до тех пор, пока у него не начинают слезиться глаза. И весь день ни о чем не думает. Гонит прочь мысли и образы, и бестолковое ожидание, что кто-то явится к нему с извинениями или, быть может, с требованием извинений, или просто придет, чтобы вместе помолчать, потому что — удивительное дело — за последнее время Миша как-то незаметно полюбил молчать вместе с Дж... В девять вечера, бессовестно детское время, он закапывается обратно в гору из одеял и подушек и страстно призывает сон в надежде, что вечером тот окажется милосерднее, чем с утра.☂
Воскресное утро встречает Мишу разительным контрастом с предыдущим днем: приветствует мелодичным пением птиц и их же веселым щебетом, ослепительно наглым солнцем, для лучей которого даже жалюзи не оказываются помехой (хотя это Миша сам виноват, надо было закрывать их перед сном). Где-то из другого конца общаги слабо доносится энергичная и задорная поп-музыка, и это почему-то становится последней каплей, которая заставляет Мишу вскочить с постели радостной пружинкой, распахнуть окна, воздать должное освежающему контрастному душу и бодрящему апельсиновому фрешу. — Ты рассорился с парнем, с которым еще даже и друзьями-то не успел толком стать! — словно говорит ему мир. — Наплевать! Жизнь не заканчивается с неудачными влюбленностями! — Я — Миша Коллинз! — громко отвечает миру Миша. — У меня нет времени тонуть в собственной жалости. У меня офигенные планы для Гаити! Его телефон — кладбище неотвеченных смс и пропущенных звонков, его календарь — карта военного поля, расчерченного символами и знаками, которые не взломал бы даже лучший в мире шифровальщик: отчасти потому, что Миша сам не помнит, что половина из них значит. Это не имеет значения. У него полно дел, дела — прекрасный способ отвлечься и развлечься, и Миша ни минуты больше не собирается тратить на бестолковые занятия, которые не приносят пользы хоть кому-нибудь. Он натягивает ярко-оранжевую футболку с принтом говорящей брокколи, собирается надеть поверх тонкую рубашку, но взгляд его падает на клетчатый спортивный пиджак, про который Дженсен как-то сказал, что его двоюродный дедушка носит такой же (явно воспитание не позволило прямо сказать, что он считает сей предмет одежды жуткой безвкусицей), — и из чувства противоречия Миша надевает именно его. А потом идет к дверям, открывает их, чтобы выйти на улицу... И нос к носу сталкивается с Дженсеном. Может быть, Дженсен теперь подрабатывает в полиции моды, развлекает себя нелепой мыслью Миша, разглядывая незваного гостя. Может быть, он просто шел мимо? Миша посматривает по сторонам, пытаясь придумать, куда тот мог идти, если не к нему. А потом замечает в руках Дженсена букет цветов — охапка незабудок и еще каких-то фиолетовых бутонов, названия которых он не знает, и таращится на них так, будто никогда в жизни не видел цветов. Может, этих фиолетовых и не видел — они какие-то странные. — Миша, — выдыхает Дженсен, и Миша поднимает наконец взгляд от голубых и лиловых соцветий, встречается с его глазами — прозрачной зеленью, полной тревожного волнения. — Это что? — тычет пальцем в букет Миша, снова переводя взгляд обратно, отказываясь тонуть в засасывающей его трясине чувств, которую вызывает идеальное лицо Дженсена. — Цветы, — хмуро сообщает Дженс. Недоволен Мишиной несговорчивостью? Он секунду смотрит на незабудки, потом крутит букет так и сяк, словно выбирая лучший ракурс, вздыхает и пытается еще раз: — Это извинение. Миша молчит, но взгляд возвращает обратно к лицу собеседника. — Я... — Дженсен явно собирается с мыслями, облизывает губы. — Я хочу дать тебе шанс. Ты был прав. — Между ними повисает неловкая пауза, и Миша собирается уже задать ему вопрос, но Дженс успевает до этого тихо и торопливо добавить: — И я хочу, чтобы ты тоже дал мне шанс. Еще один. — Ох, — отзывается Миша, потому что это все слова, что у него есть на данный момент. Это до странного знакомое ощущение — чувствовать себя выброшенной из воды любимого водоема рыбой в присутствии Дженса. Чтобы хоть как-то стряхнуть это ощущение с себя, сделать хоть что-то, Миша отнимает у Дженсена букет и возвращается с ним в свою комнату, безмолвно ожидая, что Дженсен зайдет следом. Он пристраивает цветы на столе, поворачивается с заготовленными на языке словами согласия — и неожиданно оказывается не больше в нескольких сантиметрах от своей зазнобы и своей главной беды. И когда Дженсен успел подойти так близко? — Это значит «да»? — тихо произносит Дженс в разделяющее их пространство. Миша кивает, потом спешно мотает головой и прежде, чем Дженсен успевает потянутся к нему с поцелуем или выкинуть еще что-нибудь подобное, уточняет: — А как же тот факт, что я ураган и цунами, и сею разруху одним своим присутствием? Это тебя уже не смущает? — Ты знаешь, что говорят про ураганы, — улыбается Дженсен и кладет руку ладонью Мише на грудь. — Глаз бури. Самое спокойное место — в ее сердце.