time to say

Большую часть жизни Чондэ считал себя неплохим и неглупым парнем; он носил узкие брюки, всегда свежие рубашки, а школьный пиджак смотрелся на нём как на манекене в доме мод. У него были достаточно серьёзные амбиции, острый язык (и ядовитые клыки, как часто говорил его самый лучший и самый нежный друг Ифань), а главное — эти потрясные очки в огромной тёмно-коричневой оправе. В общем, Ким Чондэ был кем-то вроде очень классного парня. Он зажимает backspace, безжалостно уничтожая ровные печатные строчки, словно они поломали ему жизнь или как минимум увели любимую девушку. Поправляет плавным, доведённым до профессионализма движением очки на переносице и вновь заносит пальцы над клавиатурой нетбука. Забудьте. Ким Чондэ — чёртов кретин. Конечно, доля правды во всём этом есть: например, про брюки, идеально сидящие на его заднице, рубашки, застёгнутые на все пуговицы, острый язык и эти совершенно — невыносимо! — прекрасные очки в роговой оправе. В общем, Ким Чондэ на самом деле кто-то вроде очень классного парня, вот только идиот полнейший. Если бы он им не был, с ним бы точно не случился О Сехун и ещё одна неприятная вещь на букву "лю" — Чондэ не произносит это слово вслух: так он чувствует себя почти в безопасности. Что-то в духе "проблемы нет, если о ней не говорить", вот он и молчит, изредка отпуская замечания кому-нибудь под боком, чтобы заглушить собственную нервозность: — Ифань, Тао готов отдаться тебе, даже когда ты не ходишь с бичфэйсом. — Лухан, прекрати таскать Минсока на руках — он уже совсем зелёный — и вообще поставь, где взял. А потом мимо обязательно проходит — хотя скорее проплывает — О Сехун, и Чондэ ощущает приятную пустоту на месте мозгов. /// О Сехуну девятнадцать, он высокий, как телебашня, и его ноги уходят в туманную бесконечность. Он слушает SNSD и Лану Дель Рей и ходит везде с совершенно потерянным (загадочным!) выражением лица. Лухан говорит, что они с Чондэ отлично подходят друг другу — два ебанутых на всю голову фрика, — и тот спешно вспоминает, не сказал ли случайно слово на букву "лю". Нет, кажется, нет. Но не может же всё быть настолько очевидно? Чондэ упорно пытается понять, за что же на него так обиделось мироздание и почему его так невзлюбил О Сехун. Откуда взялась уверенность, что Сехун относится к нему именно так, Чондэ, честно говоря, не знает, но, может, это всё потому что они до сих пор не вместе? В Чондэ это слово на букву "лю" поселилось почти три недели назад, а оставшиеся четыре буквы бродят непонятно где всё это невозможно долгое время. Ходят где-нибудь в туманной бесконечности рядом с сехуновыми ногами, а добраться до его красивой светловолосой головы не могут. Чондэ представляет, как Сехун встряхивает головой, словно отгоняет посторонние мысли; как белеет в лучах солнечного света его чёлка и аккуратно опускается на бледный лоб; как напрягается тонкая длинная шея в вороте тёмно-синей футболки. Ох, Сехун. /// Май переваливает за середину, и воздух едва заметно вибрирует от мерного жужжания насекомых, когда в один день в столовой рядом с Чондэ возникает длинноногая фигура Цзытао. Он подсаживается к Чондэ за столик, складывает руки на коленях и смотрит совершенно щенячьими глазами, и всё это выглядит чертовски подозрительно. Чондэ поднимает голову от лежащей перед ним тетради, бросает на Цзытао быстрый, незаинтересованный взгляд и вновь возвращается к своему занятию. Сегодня настроение у Чондэ неожиданно плохое, почти на уровне "я ненавижу этот мир": с утра он встретил в университетском коридоре Сехуна — на нём было светло-серое худи и невозможно узкие скинни-джинсы, которые делали его ноги ещё тоньше и длиннее, — и это было как в первый раз, снова что-то в Чондэ обрушилось, как если бы не выдержала давления опорная балка. У него даже коленки задрожали — за это Чондэ стыдно до сих пор, но что он может с собой сделать, когда этот парень настолько невозможен? Цзытао щурится и говорит моему другу нужна помощь с учёбой — и Чондэ хочется смыться из столовой как можно быстрее, — а потом добавляет его зовут О Сехун, он второкурсник и вообще хороший парень — и Чондэ понимает, что безнадёжно опоздал. Он хочет упасть на колени и возвести руки к потолку, теряющемуся где-то в вышине, мол, дрг мрздн, за что?, но уверен, что ответа не получит. /// — О Сехун, — представляется он, протягивая Чондэ бледную аккуратную ладонь, а у того в голове что-то вроде "вау, он настоящий и он разговаривает". Он берёт себя в руки и улыбается: — Ким Чондэ. Пальцы у Сехуна сухие и какие-то цепкие — Чондэ уверенно пожимает ему руку и мысленно орёт от радости, потому что ладонь не вспотела от волнения, как это раньше часто бывало. Он вообще за последнее время отвык испытывать настолько сильные эмоции, а тут этот Сехун — весь такой бледный и волнительный. — Спасибо, что согласился помочь, Чондэ-хён. За спиной Сехуна маячит лохматая макушка Лухана — неплохое начало, чувак читает Чондэ по его губам и очень хочет приложиться лбом о что-нибудь твёрдое. /// В квартире у Сехуна слабо пахнет цветами — это первое, на что обращает внимание Чондэ, едва зайдя в коридор. Сама квартира оказывается небольшой, очень чистой и уютной и в принципе не смахивает на обиталище студента. Чондэ разглядывает чёрно-белые фото Нью-Йорка, Парижа, Гонконга и ещё каких-то городов, которыми увешаны светлые стены коридора, и пытается понять, что он вообще знал и знает о Сехуне, — выводы его ни хрена не радуют. Сехун, кажется, чувствует себя неловко: улыбается как-то неуверенно, словно у него уголки губ просто сами по себе дёргаются, и вообще оказывается совершенно не таким, каким представлял его Чондэ. Нет в нём ни капли высокомерия, только высота — эти ноги-ноги-ноги. Чондэ находит его очаровательным, очень приятным парнем и мгновенно проникается искренней симпатией, как к реальному, живому человеку. Сехун показывает Чондэ просторную гостиную, служащую заодно спальней, и светлую узкую кухню. Вся обстановка: кружевные занавески на окнах, мебель пастельных тонов и огромный стеклянный стеллаж с книгами — странно сочетается с самим Сехуном, но Чондэ не сказал бы, что ему это сочетание не нравится. Это место, эти вещи, эти цвета идут Сехуну, и Чондэ надеется, что и он ему тоже— Лучше об этом не думать. Они усаживаются за письменным столом в гостиной — он бесконечно длинный, выкрашенный в белый цвет, и Чондэ замечает чёрные пятна грифеля на столешнице — и склоняются над учебниками и конспектами. Чондэ объясняет неторопливо и внимательно следит за реакцией Сехуна: он то поджимает губы, то кивает понятливо, и его глаза становятся светлей. — Давай, главное, понять принцип. Механизм. Алгоритм. Шариковая ручка перестанет писать, если переставить местами пару деталек. А как работает Сехун? Как он устроен? Из чего сделан? Чондэ чувствует себя автором программы на дискавери ченел, но пока что с Сехуном у него всё сложно. Он не может понять принцип. Механизм. Алгоритм. Даже фишку просечь не может. Поверхностные знания, недостаток практики. Надо всего лишь набить руку, разве нет? Сехун тянет к себе чистый лист и карандаши с линейкой, проводит одну за другой ровные чёткие линии карандашом, поглядывает иногда на Чондэ, ожидая одобрения. Потом что-то у Сехуна стопорится: он разглядывает растерянно чертёж и кусает губы. Чондэ на него старается лишний раз не смотреть; двигает к себе лист и, вцепившись в сиденье сехунового стула, подтаскивает его ближе. Плечо у Сехуна сильное и тёплое; Чондэ берёт его за руку и поворачивает запястье под разными углами. Сехун слушает и смотрит чересчур внимательно, хмурит брови, а Чондэ в какой-то момент просто замирает — таращится на его профиль зачарованно, ощущая под пальцами слабое биение пульса. Кажется, всё хуже, чем могло показаться. Кажется, у Чондэ это безнадёжно. /// — Зайдёшь сегодня ко мне? — спрашивает Сехун, улыбаясь, и Чондэ счастлив, что сегодня надел тёмные очки, и никто не увидит его горьких слёз и трепещущих за стёклами ресниц— Может, Чондэ и сомневался, что Бог есть, но сейчас он уверен: Дьявол точно существует. — Конечно, часов в шесть вечера пойдёт? — он тоже растягивает губы в улыбке и неуверенно ерошит волосы на затылке. Чондэ готов сжечь все свои пиджаки и узкие брюки, даже выбросить любимые очки готов — только бы О Сехун не казался таким сложным. (а ещё Чондэ лично готов сделать ему бейдж с надписью очень классный парень, но это, наверное, будет лишним) /// Как-то так получается, что Чондэ приходит к Сехуну всё чаще — падает на диван или за стол с учебниками, иногда просто ковыряется в мобильном — только и слышно щебетание при новых меншенах. С чертежами Сехун не торопится и вообще местами ведёт себя крайне безалаберно, но едва ли это кого-то напрягает. Они тут как будто бы сдружились, только у Чондэ ощущение, что стоит Сехуну разобраться со своими делами и придётся разбрестись в разные стороны. Может, это немного несправедливо к Сехуну. Чондэ начинает чувствовать себя виноватым. Сехун тычет в экран телефона, и Чондэ недоверчиво изгибает бровь. — Ты вот сейчас серьёзно? Сехун смеётся (Чондэ серьёзно думает, что этот смех надо запретить — такой идиотский и живой) и начинает вертеться по комнате под «i got a boy». Танцует он здорово, а по меркам Чондэ так вообще запредельно. Машет длинными конечностями, улыбается широко, подпевая, и вообще выглядит дико счастливым. — Если бы я был девчонкой, то мог бы стать десятой участницей SNSD, — захлёбываясь смехом выдыхает он под конец песни и нагло заваливает к Чондэ на диван (его руки-ноги везде, острые и худые, но это по-своему мило). Может, Чондэ опять несправедлив к Сехуну, но очень-очень рад, что тот не девочка, а дурацкий парень О Сехун. И вот за эти мысли Чондэ вины не испытывает. /// — Хён, — голос Сехуна кажется слегка осипшим. — Чондэ-хён. Чондэ прижимает плечом телефон к уху, одновременно пытаясь нарыть в ворохе одежды посреди комнаты потерянные очки: Цзытао вчера вечером смёл их туда с тумбочки, а вытащить поленился или забыл, как обычно отвлекшись на чей-нибудь комментарий в блоге — и сейчас Чондэ готов проклясть его и всю его многочисленную китайскую родню. Откуда у него вообще столько шмоток и этот особый навык "напортачь везде, куда только руки дотянутся"? — Привет-привет. Что-то случилось? Звучишь не очень. Чондэ так и видит, как на другом конце разговора Сехун кусает губу и вертит в пальцах карандаш (наверное, твёрдый, почти наполовину сточенный). — Я уронил чертёж. В лужу. И, нет, умоляю, не спрашивай как. Чондэ замирает с боксерами Цзытао в руках и считает до пяти. — Ты вот сейчас серьёзно? — он бестолково открывает и закрывает рот, словно глупая пучеглазая рыба. Треска какая-нибудь. — Извини, просто у меня руки не из того места растут, — несмотря ни на что в голосе Сехуна слышится слабая улыбка — Чондэ с облегчением выдыхает и устало ерошит волосы. — Сдача завтра. И может, ты мне немного поможешь? Хочется засмеяться и сказать, что вот с этого надо было начинать. — Нет проблем, — отвечает Чондэ, уже натягивая в коридоре кеды. /// Часам к двум ночи он уже готов пожалеть о своём решении: перед глазами всё плывёт, растекается, словно он не карандашом чертит, а как-то наугад мажет по бумаге чёрной акварелью. Сехун рядом такой же сонный и замученный; он то и дело дёргает ворот футболки и обмахивается тетрадью: духота в квартире стоит невыносимая, воздух вязкий и горячий, едва колышется от редких порывов ветра из открытого нараспашку окна. Где-то в глубине души Чондэ страстно желает умереть. Весь сехуновский проект не такой уж и сложный, просто объёмный и со своими заморочками, которые под конец начинают сводить с ума. Графин ледяной воды они распивают на двоих за пятнадцать минут, после чего Чондэ обессилено снимает с мокрого носа очки и откидывается на спинку, не имея ни сил, ни тем более желания пошевелиться. Конечно, было бы круто идти до конца, и вообще сливаться раньше Сехуна — это как-то даже позорно, но, нет, серьёзно, эту битву он проиграл. Сехун критично оглядывает их работу — глаза красные и моргает странно — удовлетворённо кивает и бормочет что-то вроде "завтра утром сам доделаю". Чондэ слабо улыбается на его благодарности и вяло отмахивается, мол, нет проблем, я всегда готов помочь (тебе — на самом деле всегда). Сехун пытается станцевать «oh», и тянет безвольного Чондэ за собой, дёргает за руки во все стороны и довольно хохочет. Нелепо, булькающе как-то, но всё так же прекрасно. Где-то в мыслях на мгновение вспыхивает отпечаток того образа, который сложился у Чондэ до знакомства с Сехуном, и от этого становится смешно и тепло. Они заваливаются на мягкий светлый ковёр — длинные ворсинки приятно щекочут щёки и нос — пихают друг друга в бока, словно два лучших друга-школьника. Сехун так близко, он тёплый и пахнет молоком, и Чондэ уже готов сказать, что, кажется, чувствует к нему то самое — прекрасное и запредельное (начинается на "лю", а заканчиваться ему ещё рано). Во всяком случае, он думает, что оно должно быть именно таким, но Сехун сладко зевает, потягивается и, напоследок смахнув со лба Чондэ сбившуюся чёлку, прикрывает глаза. Он похож на ребёнка, получившего под Рождество заветный подарок от Санты. Ещё он похож на самого красивого на свете человека, но это мелочи. Чондэ касается его расслабленного плеча и мысленно желает спокойной ночи. Он уверен, что у него ещё будет время сказать про то самое.