Историк

Времени было предостаточно. Времени было столько, что хотелось выть и лезть на стену. Времени было столько, что можно было сойти с ума. Вопреки всему, сходить с ума Танис не собирался. Равно как выть и лезть на стену. Он всегда умел находить выгоду – мог найти ее и в этом своем нелепом и жалком положении. Но мог ли он помыслить, что однажды Виктор – Виктор, которым он восхищался и перед которым преклонялся, разгневается на него? За такой пустяк. За книгу. Книга эта в данный момент лежала перед историком – в переплете из почерневшей от времени кожи, монументальная… и полная горя. Пожалуй, Танис мог понять Виктора. Да чего уж там – он понимал его, понимал его всем сердцем и всей душой, если, конечно, таковая имеется у вампира. В душах Андреас не разбирался. Зато прекрасно разбирался в делах сердечных. Он со вздохом открыл книгу. Одна страница была вырвана – одна-единственная, где он с таким трепетом и нежностью рисовал портрет леди Илоны – чужой жены, недоступной и далекой. Жены Виктора. Андреас отлично знал, что господин испытывает к супруге те же чувства, что таил в себе молодой тогда историк. А, может, даже более глубокие. В конце концов, Танис ни разу не видел, чтобы господин улыбался кому-то, кроме жены. Их отношения были наполнены такой трепетной любовью и искренней привязанностью, что брала зависть. Виктор превозносил супругу до небес, и, как оказалось, был способен на нечто ужасное, когда Илону у него отняли. И Танис понимал, что чувствовал Виктор, когда смотрел на истерзанное тело женщины, которая каких-то два часа назад провожала его на охоту. Понимал его ярость и ненависть, понимал его презрение к Маркусу, вставшего на защиту своего брата – чудовища, выродки которого посмели растоптать любовь Виктора, монстры которого посмели лишить его главного сокровища. Что удержало его? Не иначе, совсем маленькая дочь, которой тоже грозила смерть, в случае гибели одного из братьев. Но он нашел способ отомстить. И месть была наполнена изощренной жестокостью. Андреас мог представить, как жгло Маркуса вынужденное молчание. Как бесился он, зная, что его брат заперт в тюрьме, откуда нет выхода. Как скрипел он зубами, называя Виктора господином… И ни разу не попробовал вырвать власть из его рук. Потому что боялся. Потому что воины подчинялись Виктору – и только Виктору. А Виктор, сходящий с ума от горя и отчаяния, в первую заповедь Шабаша вынес пункт, который требовал повсеместно и постоянно истреблять оборотней. И навечно запретил вспоминать, что Маркус был первым, потому что Маркус тоже должен был получить свою долю боли. Книга, за которую Танис был отправлен в ссылку, должно быть, заставила Виктора снова пережить те кошмарные ночи. Эта книга рассказывала правду. И Виктор был не просто зол – он был в ярости. Что заставило его сохранить жизнь историку? Танис не знал, да и не задумывался никогда. Виктор даже книгу не сжег – лишь вырвал страницу с портретом жены. Как рассказывали потом Танису, портрет этот впоследствии висел в покоях Виктора. И тогда историк понял, почему ему сохранили жизнь. Кроме Виктора, он был единственным, кто помнил леди Илону. Господин просто не смог поднять руку на того, кто был свидетелем ее жизни. Танис устало потер глаза, закрывая фолиант и притягивая к себе чистые листы. Предстояло много писать, заставляя память услужливо поднимать из своих глубин воспоминания. Когда он умрет, не останется никого, кто смог бы понять мотивы жестоких поступков Виктора. А понять их стоило. Андреас взглянул на портрет молодой красивой женщины, что висел над камином – копию того, что забрал Виктор. Понять стоило определенно.