Месть

Соседи не сразу обратили внимание на то, что Марьи, которая вечно бродила по улицам, то трезвая, то, чаще, пьяная, в последнее время не видно. Лишь когда из приоткрытого окна ее дома стал доноситься удушливый запах разложения, кто-то решил сообщить в соответствующие органы. Ведь если она умерла, кто еще ее похоронит? Подойдя к дому, инспектор профилактики осмотрел окно, завешенное дырявой тряпкой, потом, немного отодвинув эту «занавеску», всмотрелся сквозь решетку. Ситуация была ясна и без детального осмотра. Пожилая женщина – судя по всему, сама хозяйка, – лежала на кровати без признаков жизни. Однако войти в дом инспектор не спешил. Кто знает, как она умерла... Даже в случае естественной смерти – сколько писанины требуется… А ведь не исключено, что ее кто-то и убил. Всегда подозрительно, когда еще недавно вполне здоровый человек вот так внезапно умирает. Лучше всего сообщить о происшествии в прокуратуру, – и на этом его задача окончена. Вся писанина ляжет на их плечи. Они сами и определят, что делать с трупом. Прибывшая после сигнала инспектора оперативно-следственная группа обнаружила, что на двери снаружи висит замок. Ни на двери, ни вокруг нет следов взлома. Значит, замок заперли своим ключом. Хотя выводы делать, пожалуй, пока рано. Есть ведь «умельцы», что могут такие обычные замки открывать и закрывать простым гвоздем… Поэтому замок сняли вместе с основой: эксперту-криминалисту предстояло определить, открыт ли он своим «родным» ключом или другим, а может, и вовсе не ключом, а каким-то другим приспособлением. И вот мы в доме Марьи. Состоящий из одной комнаты и узенького коридора, он скорее подходит под определение барака: дома такого типа, для временного проживания, раньше строили вблизи железнодорожных вокзалов. В коридорчике стоит двухконфорочная плита, замызганная до такой степени, что нельзя определить ее цвет. На ней горой – немытые тарелки и миски. В углу навалены сгнившие и проросшие картошка и лук. На двуногом столе, кое-как прикрепленном к стене, – полбутылки хлопкового масла и остатки макарон в надорванном целлофановом пакете. В другом конце коридора лежат сваленные в кучу старые тазы, два помятых ведра, лопатка со сломанной ручкой, еще какая-то утварь… Проходим в комнату. Она не намного больше коридора. На большой железной кровати у стены лежит опухший труп женщины: багровое лицо, выпученные глаза… От смрада, стоящего здесь, невозможно дышать. Первым делом открываем двери и окна, однако от трупного запаха нелегко избавиться… На теле, как показал осмотр, имеются шесть ранений – в основном в голову, в лицо и в область шеи. Все ранения неглубокие и нанесены одним оружием. По оставленным отметинам можно предположить, что орудием преступления был топор. И без экспертизы ясно, что смертельными оказались два удара в голову. Кому же понадобилось убивать безобидную, еле сводящую концы с концами шестидесятилетнюю женщину? Ради поживы? Но в доме нет ничего мало-мальски ценного… Да и неудивительно, что не скопила Марья ничего за свой век: пустые бутылки из-под дешевого вина в углу красноречиво свидетельствуют об образе жизни хозяйки дома. Посреди комнаты на столе в захватанной стеклянной пепельнице – окурки одной марки – «Прима». Такие же – в самодельной пепельнице, вырезанной из пластмассовой баклажки. Значит, в комнате находились двое и оба курили одно и то же. Однако самой пачки нигде не видно. Начался поиск следов, которые мог оставить преступник внутри и вокруг дома. Обычно в таких случаях закон предписывает обязательное участие двух понятых. Однако найти их – почти всегда проблема: мало кто соглашается быть понятым при обыске. Действительно, роль не из приятных, хотя в задачи понятого входит лишь наблюдение за тем, как все факты вносятся в протокол, и подтверждение их. И все-таки у большинства людей в таких случаях сразу же находится множество отговорок: недостаток времени, срочные дела и так далее. Но в то же время, как правило, этот «занятый» человек не уходит до самого конца, с интересом наблюдая за происходящим…