Игры со смертью

      Лето. Середина июля, а на улице почему-то весь день идет дождь. И что приспичило погоде за сутки выдать миру годовую норму осадков? Было бы у меня тело, мне сейчас было бы очень холодно и чертовски мокро. Мне бы было, а Джорджу есть.       Ты там как, братец? На тебе хоть что-нибудь сухое осталось?       Стоп, а тебе вообще есть разница, что на улице как бы не прогулочная погодка?       Сколько можно идти, Джордж? Куда мы идем?       Ты что, не слышишь меня?!!       Ах да, не слышишь. В бесплотном существовании помимо кучи плюсов, вроде отсутствия физических потребностей, есть один минус: никто тебя не слышит и не видит. Никто. Даже родной брат. Даже близнец.       Вот так и приходится таскаться за ним повсюду, пытаться продолжать его фразы, но в итоге обрывать себя же на полуслове, потому что братец и не думает останавливаться, чтоб дать мне закончить за него. Так и приходится останавливаться вместе с ним, когда он увидит что-то забавное или интересное, смеяться в голос и снова обрывать себя, потому что его губы едва-едва подернула вымученная улыбка. Так и приходится молча наблюдать, как он ежедневно, ежесекундно занимается самоистязанием, как не ест, не спит, не смеется и мало с кем разговаривает, как постоянно держит себя в руках, стараясь не дать хода истерике.       Ему больно, а он боится закричать. Ему страшно, а спрятаться от этого некуда. Ему жить не хочется, а никто не в силах ему помочь.       Братец, четыре месяца прошло, успокойся! Расслабься и живи дальше! С чувством, что ничего не изменилось. Ничего не изменилось, слышишь? Я с тобой, я рядом! До меня рукой подать, я в полуметре. Даже ближе, чем другие. Даже ближе, чем раньше…       И что напрасно сотрясать воздух? Ты меня не слышишь, черт возьми! Раньше мне и говорить не нужно было, чтоб ты меня понял. Сейчас я ору тебе в самое ухо, а ты не слышишь!       И уже четыре месяца так. Вроде бы все, как и раньше. Мы вместе, мы рядом. Два одинаковых человека. Мы смотрим на одно и то же, слышим одно и то же… Чувствуем разное, да, потому что душа чувствовать не способна. Но я ведь не ушел никуда. Почему тогда так плохо нам обоим?!       Говорят, близнецы связаны. И если умирает один, умирают оба. Вот только один сразу, а другого ждет о-очень длительная агония. У Джорджа вот она длится уже пятый месяц. Спрашивается, что лучше? Точнее, не так. Что проще?       Джордж, а ты вообще замечаешь мир вокруг тебя? Ты осознаешь, что никто не поставил жизнь на паузу, и вокруг кипят события?       Не замечаешь, правильно. А что замечать-то, правда? Проще ведь ото всех закрыться. От мамы, от братьев, от сестры…       Не думаю, что им легче, Джордж, по крайней мере, не намного.       За четыре месяца все, так или иначе, смирились, успокоились.       Все, кроме моего дражайшего близнеца, которому в данную секунду приспичило уставиться в одну конкретную точку и изобразить на лице что-то среднее между счастливой улыбкой и болезненным прищуром глаз.       Проследив за взглядом этого полоумного, я наткнулся на магловскую женщину с двумя маленькими мальчиками не старше шести, один из которых был весь запачкан грязью.       И что в них такого? Не понимаю…       Хотя нет, стоп…       Понимаю…       Мерлинова борода, они же близнецы! Идентичные близнецы, как мы с Джорджем. Причем, судя по всему, такие же неугомонные и заводные, вечно плюющие на правила.       — Еще раз увижу нечто подобное, накажу обоих!       Ух ты, да у них и мама — копия нашей.       Джордж, ты только посмотри на них! Да мы как будто в собственное прошлое попали. Почему ты не смеешься, Джордж? Это же… весело…       Братец слетел с места, будто бы земля у него под ногами раскалилась и обожгла ему пятки.       Секунды не прошло, а он уже несся по улицам Лондона до ближайшего парка.       Клянусь, если б у меня было тело, я бы ни за что за ним не поспел, дыхание сбилось бы на третьем повороте. Но, хвала Мерлину, дыхания у меня вообще не было, и сбиться было нечему. Потому-то я и остановился рядом с Джорджем и, с неодобрением качая головой, начал наблюдать за его одышкой.       Плюхнувшись на скамейку, братец задышал так, будто бы у него начался астматический припадок, и зажмурил глаза и скривил лицо, отчего я почти поверил, что кто-то наложил на него Круциатус.       Осторожно присев на другой край лавки, я грустно и шумно выдохнул.       Парк был почти пустой. Опять же почти, потому что две девушки в отдалении шумно играли в мяч. Одеты они были явно не по погоде: в короткие шорты и длинные майки. Да и вообще, во что бы они ни были одеты, играть в мяч под дождем — весьма странное занятие, даже для маглов.       Джордж их не заметил (все еще был увлечен сбившимся дыханием), а девушки заметили. Переглянулись, передернули угловатыми плечиками и продолжили швырять друг в друга яркий резиновый шар.       Внезапный поток ветра удул их игрушку и отнес как раз под ноги брату. Тот осмотрел его, поднял и покрутил в руках, будто бы увидел что-то из ряда вон выходящее.       Хозяйки мяча стремительно понеслись к нам, надеясь побыстрее вернуть свою вещицу, которая так здорово их развлекала, и…       Мерлинова борода, девчонки-то близнецы тоже!       И что сегодня за парад? Почему все двойняшки Лондона решили выйти на улицу именно тогда, когда Джорджу вздумалось впервые за четыре месяца побродить по городу?       — Это ваше? — для галочки спросил мой брат.       Девчонки озадаченно переглянулись между собой. Еще бы им не смутиться — кроме них-то в парке никого не было.       — Да, спасибо! — высоким голосом пропела одна из близняшек и потянула к мячу руки.       Джордж будто бы с неохотой отдал сестрам их игрушку и, проследив, как они довольно убежали играть обратно, устало прикрыл замутненные глаза.       Пошли отсюда, брат?       О неужели! Ты услышал меня! Ты встал и пошел домой!       Там лучше, Джордж, поверь! Там точно не будет близнецов.       Он встал и побрел к пабу. К тому самому, который ведет к Косому переулку. А оттуда уже рукой подать до дома.       Молодец, идешь в правильном направлении. Обходи наш магазинчик за километр, чтобы случайно не наткнуться на витрину с тремя родными W.       В такую погоду даже волшебников на улицу не выпускают. Так что не было ничего странного в том, что Косой переулок опустел. Кажется, работал лишь банк Гринготтс, что неудивительно. Эти корыстные гоблины не упустят возможность поперекладывать с места на место чужое золото. Вряд ли сегодня у них есть клиенты, все же понимают, что финансовые дела могут чуть-чуть подождать.       И пока мой братец, потерявшийся в прострации, крутил головой по сторонам, ища правильную дорогу (не удивительно, что он потерялся, он не был здесь почти полгода), я пялился на суматоху за окнами банка. И что этим коротышкам так неймется?..       Хотя, как оказалось, заботы у них действительно были, потому что были клиенты. Но и они спешно покинули здание и, укрыв головы мантиями, перекинулись короткими фразами и приготовились бежать. В сторону Джорджа.       Мерлин! Как я мог не догадаться. В манере сегодняшнего дня в Косом переулке нам не мог повстречаться никто другой, кроме близнецов Патил.       Молясь всем известным мне богам, чтоб те забрали у моего братца зрение на пару минут, я подталкивал его самого в спину, крича на ухо, чтоб тот шел и не оглядывался.       Только он замер, девушки спешно летели ему навстречу и, ломая все мои планы, крикнули хором, приветственно размахивая руками:       — Джордж, здравствуй!       Мой близнец, узнав знакомые голоса, не без труда обернулся и, вымучив улыбку, выговорил:       — О, Парвати, Падма, приветствую!       Ха, братец, а ты хоть знаешь, кто из них Парвати, а кто Падма? Я вот никогда не различал их, когда они были не в школьной форме.       — О, нам так жаль! — заныла Падма. Или Парвати… В общем, Патил.       — Да, то, что случилось с твоим братом, это так ужасно! — подхватила вторая.       — Мы очень, очень тебе сочувствуем!       — Да, ты, главное, держись!       — Да, благодарю вас, девушки! — поспешил остановить все это Джордж. — Все в порядке, правда.       Врешь.       А близнецы поверили. Поддерживающе улыбнулись и бросились бежать дальше, потому что уже промокли до нитки.       Когда тех уже было не видно из-за поворота, брат обхватил голову руками и попятился назад, пока не уперся в стену банка. Ударив по ней кулаками, а потом и лбом, он так и стоял минут семь, пока его не прорвало. Дико заорав, он лупил стену в безумии, пока не догадался выхватить палочку, так долго лежащую без дела во внутреннем кармане пиджака. Продолжая сипеть и хрипеть в отчаянии, этот идиот зачем-то поднес палочку к горлу и, трясясь то ли от холода, то ли от истерики, закричал на весь переулок:       — Авада Кедавра!       Был ли какой-то смысл в моем рывке вперед, я не знаю. Но когда душа спешно покидала тело моего брата, я держал его за руку, и в эту пропасть, которая считается дорогой в лучший мир, мы летели вместе.       — Что у тебя вместо мозгов?! — орал я на Джорджа, падая вместе с ним в ничто.       Он ухватил меня за вторую руку и сжимал до хруста костей, улыбаясь при этом, как помешанный.       — Не знаю, — кричал в ответ брат, не отрывая от меня взгляда. — Наверное, уже ничего. У призраков ведь нет мозгов.       Впервые за эти месяцы Джордж смеялся. Смеялся и нес чушь, как и раньше. Как до Финальной битвы.       И, Мерлиновы усы, как приятно было слушать его ответы на мои вопросы. Его прежний, не хрипящий убитый голос, обращенный не ко мне.       Только вот все уж теперь точно не будет, как раньше. Джордж ушел из жизни несколько секунд назад.       — А как же мама с папой? А как же Чарли, Билл, Перси, Рон? Как же Джинни?       — Я не видел их с твоих похорон. Как и тебя. Им будет так проще, Фред!       — Да что ты говоришь? — вылупив на близнеца ошарашенные глаза, с сарказмом переспросил я.       Только услышать ответ мне не представилось возможным.       Мы упали. Приземлились на абсолютно белый, слепящий глаза пол. Да и пол ли это был?       Мы распластались в почти идентичных позах на горизонтальной поверхности и тут же поспешили подскочить на ноги и крепко обняться, пользуясь хотя бы такой возможностью быть рядом.       Ни он, ни я даже не заметили сначала девушку в полуметре от нас. Она была в белом плаще до пола. Причем такого же белого цвета, как и стены вокруг, так что сложно было выделить ее из этой… комнаты? Вдобавок, она была еще и блондинкой с призрачно-светлым тоном кожи, так что понять, что перед нами человек, можно было только по выразительным иссиня-черным глазам.       — Приветствую вас, близнецы Уизли, — мелодичным голосом пропела белая красотка.       — Здрасте, — ошарашенно и оттого немного сбивчиво произнесли мы хором.       Девушка оглядела нас озадаченным взглядом и, задержавшись глазами на покалеченной части головы брата, довольно хмыкнула и обратилась непосредственно к нему:       — Джордж Уизли, ты предпочел уйти из жизни раньше положенного срока. Если я позволю тебе умереть, то у меня останется большой избыток времени, и это будет большой проблемой. Ты даже не представляешь себе, какая бумажная волокита — возиться с самоубийцами. Вы своими выходками создаете временные петли по всему миру, которые мы, Жрецы Смерти, вынуждены закрывать.       — Я не понимаю, — пожал плечами брат, пялясь на новую знакомую.       По правде сказать, я занимался тем же, придерживая брата за плечо. Кто знает, что эта девушка решится с нами сделать, лучше уж быть вместе.       «Жрица Смерти» устало выдохнула, приложив ладонь к виску, и предприняла еще одну попытку чего-то от нас добиться:       — Попробуем сначала. — Взмахнув широким рукавом, она вызвала какое-то движение, и на белый пол неизвестно откуда спустились песочный часы. Девять огромных, размером с солидный шкаф, счетчиков времени. Я разглядывал каждые, и мои фантомные глаза лезли на фантомный лоб. Позолоченная надпись «Уизли» блистала на каждом из них. Первые семь — «Артур», «Молли», «Чарльз», «Уильям», «Перси», «Рональд» и «Джиневра» — работали исправно, и песок в них мерно ссыпался из верхней части в нижнюю. Навскидку, им оставалось еще немало, до глубокой старости дожили бы все. Часы с именем «Фред», хоть размером были такие же, как и все остальные, но песка в них было раза в четыре меньше. И, судя по тому, что в верхней их части было пусто, мне судьбой было уготовано погибнуть в тот самый день под завалом. Я прожил всю свою жизнь. А вот часы Джорджа, как и говорила Жрица, были поломаны его выходкой. В верхней части песка было еще лет на семьдесят, только он, почему-то, не сыпался вниз. — Твое время осталось неистраченным, и потому его нужно утилизировать. И чтобы оно снова оказалось в хранилище, нужно заполнить очень много бумаг, что отнимает очень много сил и времени…       — Оно мне не нужно, — перебил ее монолог Джордж, и я тут же наступил ему на ногу.       Почувствовал он это или нет, я не знаю, но он тут же заткнулся и обратил внимание на меня. Благо, терпеливая Жрица дала нам возможность перекинуться парой фраз.       — Ты думай, что говоришь. Мама, папа, Джинни. Помнишь? — зашипел я ему в единственное ухо. — Я должен был умереть, Форж, а тебе еще жить да жить.       — Знал бы ты, как я жил, — не без труда выговорив последнее слово, взмолился брат.       Я на пару секунд онемел от шока, пока не вспомнил, как говорить:       — Я знаю это не хуже тебя, Джордж. Но это не повод сбегать. Мы с тобой не трусы.       — Вот именно, что мы с тобой, — даже, кажется, чуть разозлившись, повторил близнец. — А поодиночке мы уже не мы. Там нас с тобой уже не будет. Там ты оставил меня одного. И один я трус, Фред.       Закончив и даже выпрямившись, радуясь отстоянной точке зрения, он смотрел на меня и ждал реакции. А я не мог собрать мысли в кучу.       — А ты помни о нас, Джордж, — стараясь подбирать слова аккуратнее, чуть медленнее заговорил я. — Двадцать лет у нас было время одно на двоих. Неужели не о чем вспомнить?       — Было время одно на двоих, — уже не мне, а скорее для себя повторил брат. Мерлин, он ведь что-то задумал… Улыбнувшись во все тридцать два зуба, он отвернулся от меня и обратился к ожидающей нас девушке: — А нельзя мне вернуть только половину времени?       — А куда деть вторую? — на этот раз не поняла уже она. Да что там говорить, и я тоже. Хотя…       — А половину отдать Фреду. Мы ведь близнецы, мы всегда все между собой делили. Можно мы разделим мою жизнь?       Идиот!       — Хм-м… — протянула Жрица и снова грациозно махнула рукой. Оставшиеся года в часах Джорджа разделились надвое, и одна часть оказалась в моих часах. Теперь они, как и мы сами, ничем не отличались друг от друга. И так же одинаково не шли. Задумчиво приложив ладонь к подбородку, девушка соображала с полминуты, пока не выдала: — Они не заработают. Нужен толчок.       — Какой толчок? — с надеждой вопросили мы с братом хором и, сами того не ожидая, одинаково подались всем телом вперед.       — Небольшая материальная жертва. Вроде…       Растянув последнее слово, она повернулась на нас и прищелкнула пальцами, растворяясь в пространстве. Последним, что я увидел, было одновременное падение струйки песчинок через горлышко наших часов. А дальше мы с братом снова летели вниз, держась за руки. От этой телепортации у меня заложило уши, а потом и вовсе, кажется, лопнула барабанная перепонка и пошла кровь. Я завопил от боли, не в силах себя сдержать, пока Джордж не затряс меня за плечо:       — Тихо, тихо.       В его голосе и выражении лица одновременно угадывались беспокойство и безмерная радость. Только сейчас я понял, что мы разлеглись на мостовой Косого переулка, а на улице продолжает идти ливень. У Джорджа по коротко стриженным волосам стекала вода, он то и дело вытирал лицо, оставляя бледно-алые разводы. С тревогой переведя взгляд на руку брата, которой он выводил эти следы, я с замиранием сердца осознал, что обе руки у него в крови, и ими он отчаянно пытается снять мокрый, прилипающий к телу пиджак. Делая это, он, болезненно щурясь, круговыми движениями плеча терся о скулу, будто давно зарубцевавшаяся рана снова его беспокоила.       — Что случилось?! — тревожно воскликнул я, приподнимаясь на локтях.       Не рассчитав свои возможности, я не удержал равновесие и чуть не встретился затылком с асфальтом. К счастью, Джордж вовремя поддержал меня за плечо и, наконец, совладав с пиджаком, нервно скомкал его и приложил к левой части моей головы, вызвав растекшуюся по телу волну боли.       И тут кусочки картинки сложились в единое целое. Толчком к работе моих часов была часть меня. Жрица выбрала левое ухо, потому что Джордж в свое время тоже его лишился. Она знала, что только так мы сможем остаться теми близнецами Уизли, что и были — неугомонными волшебниками, которые портят жизнь всем помешанным на правилах букам, и которые всех морочат своим сходством. Теперь это будет просто — левых ушей-то у обоих нет.       — Потерпи, это пройдет скоро, — трясясь от холода или от волнения, бормотал Джордж, со всей аккуратностью стирая мне кровь с виска, старательно обходя открытую рану. — Сможешь дойти до больницы Мунго? Это не так далеко…       — Какой, к черту, Мунго? — радостно перебил я, вскакивая на ноги. К счастью, брат вовремя понял мои намерения и, тоже вставая, помог мне удержаться в вертикальном положении первые минуты. — Побежали в Нору, там же нас ждут!       Рассекая тогда улочки городка, чувствуя холод, боль и усталость от бега, я вспоминал нашу благодетельницу и в сотый раз повторял слова благодарности.       Дома встретившую нас маму чуть не хватил удар. То же самое повторилось с Джинни, Роном и приехавшими по первому зову Биллом, Чарли и папой с Перси.       Через сорок минут над фамильным гнездом Уизли сияло рыжее, как и мы все, солнце.       И вот тогда, действительно, все было хорошо.