Небо видело всё...

      Высокий, хорошо сложенный мужчина с темными волосами слегка длиннее положенного, одетый в белую форму врача, задумчиво смотрел на экран, перед которым стоял. Там, на этом экране размеренно билась между четкими границами координатной сетки ярко—зеленая точка, превращая свой путь в кривую линию. Этими острыми пиками билось сердце пациента, находящегося в данный момент в специальной капсуле камеры восстановления. Яркие с холодным отблеском лампы под потолком заливали помещение неживым светом и подсвечивали мутно—зеленый кокон, которым был окутан пациент внутри капсулы. В этом мареве, в зеленоватой дымке лежал пятилетний Малком. Система поддержания жизнедеятельности работала исправно, в отличие от самого организма. Мерно поднимавшаяся и опускавшаяся грудная клетка ребенка лишь создавала видимость жизни. Высокочувствительные сенсоры на теле мальчика фиксировали каждое изменение, а умнейшая электроника и компьютеры впрыскивали в кровь биостимуляторы, пока еще позволяя сердцу биться. Все датчики присоединенных модулей и систем сигнализировали о минимальных жизненных показателях. Это явно свидетельствовало о том, что жизнь уже покинула это тело, и его существование поддерживала исключительно техника. Доктор поднес руку в прозрачном латексе перчатки к экрану и прикоснулся самыми кончиками пальцев, словно боялся, что, коснись он чуть сильнее, надави, и линия, прыгавшая на экране, тут же замрет и вытянется в обычную прямую. Он провел пальцами вниз по экрану почти до самого конца, не отрывая взгляда от пока еще постоянных данных на мониторе. В этой мешанине символов он видел нечто большее, что—то совершенно не доступное для непосвященных. — Прости... — его тихий шепот был едва слышен за писком и шорохом техники в камере восстановления. — Мы сделали все, что было в наших силах. Затем он подошел к переговорному блоку у двери, нажал несколько кнопок и отдал четкий и короткий приказ: — Впустите родителей. Он отошел к большому окну с толстым, чуть затемненным стеклом и встал спиной к входной двери. Несколько минут спустя в тишине кабинета раздался негромкий звук компрессоров ультразвуковой очистки в шлюзе перед камерой восстановления. Он криво и невесело усмехнулся: ультразвуковая предстерилизационная очистка, а после и стерилизация, были уже не нужны. Ни к чему теперь была стерильность в этом отсеке, потому что этот бой со смертью они вновь проиграли. Потому что это была уже седьмая смерть ребенка за полгода. Он услышал за своей спиной шелест отъехавшей автоматической двери и тихие шаги двух человек — Тереза и Дик Фойтэн. Доктор обернулся и на мгновение столкнулся с ними взглядом. Сколько раз он видел такие глаза? И он знал все слова, что потом говорили эти люди. Но, черт возьми, каждый раз, когда они, врачи, проигрывали подобный бой со смертью, он считал это своей прямой виной. Своей личной ошибкой и своим провалом. Подойдя, он быстро набрал несколько команд на панели модуля, и на небольшом экране появился постепенно заполняющийся индикатор. Проценты бежали по шкале быстро и неотвратимо. — У вас есть примерно четыре минуты, — сказал он, — потом система произведет полную остановку системы жизнеобеспечения. Он спрятал руки в карманы формы и, развернувшись, направился к выходу. — Доктор?... — голос Терезы Фойтэн заставил его остановиться и обернуться. — Спасибо, что рискнули и попытались спасти нашего сына. — Не за что благодарить, — он отрицательно покачал головой и устало, с тоской посмотрел на зеленое марево, которым был окутан Малком. — И в этом нет вашей вины, доктор. Он в последний раз бросил взгляд на приборы, начавшие обратный отсчет и отмерявшие последние показатели, на процентную строчку на мониторе и на зеленую дымку кокона. А затем вышел из отсека. Брайан устал. Он чертовски устал, и ему до одури хотелось нажраться.