Скрипач

Он стоял на углу улицы каждый день. Его очертания скрадывала тень здания фабрики, выплёвывавшей в небо клубы дыма из огромной, похожей на толстенную сигару трубы. Он стоял и играл на скрипке. Доктор Джон Уотсон знал это, потому что ходил на работу этой дорогой. Он не сразу заметил, как что-то изменилось, и в привычный шум моторов и гул толпы вплелся тягучий печальный звук, похожий на застывший во времени всхлип. Когда он раздался в первый раз, Джон на секунду замер. Ему показалось, что с крыши сорвалась сосулька и с хрустальным звоном разлетелась о мостовую. Встряхнувшись, доктор продолжил путь в госпиталь, но звук повторился, снова и снова, плывя в застывшем зимнем воздухе. И тогда он впервые увидел его. Скрипач стоял под навесом, так что Джон видел только половину лица с высокими скулами и мягким завитком на виске и руку со смычком. Покрытый изморозью смычок порхал, подобно мотыльку, в мраморно-белых от холода пальцах. Музыкант был одет в едва прикрывавшие тело лохмотья и стоял на заснеженной мостовой босиком. Перед ним стояла потрёпанная шляпа, дно которой едва прикрывали монеты. Джон остановился, вслушиваясь в мелодию. Он не считал себя меломаном, но, как ему казалось, он разбирался в музыке. Эти же звуки были ему незнакомы. Они даже не были музыкой в обычном смысле этого слова, без определённого ритма и структуры, они то взмывали, то падали, то летели, то тонули. Джон подумал, что именно так звучали бы эмоции и чувства, будь у них такая способность. Задумавшись, доктор чуть было не попал под колёса автомобиля. Пробормотав извинения, он прошёл мимо скрипача, задержался на миг, чтобы бросить ему пару монет, и продолжил свой путь на работу. Джон думал, что забудет о нём, погрузившись в свой обычный мир гнойных нарывов и пулевых ранений. Не вышло. Он вспоминал скрипача весь рабочий день и всю долгую, бессонную ночь, вглядываясь в ледяное синее небо со вмёрзшими в него звёздами. Постепенно это стало своего рода ритуалом. Джон вставал неподалёку от скрипача и обращался в слух, гадая, что он сыграет сегодня. Он уже слышал расслабленность летней ночи, наполненной стрёкотом сверчков и мягким сиянием крохотных светляков; слышал приправленный страхом восторг от созерцания бури на море, когда ветер гонит по небу рваные клочья низких, тёмных облаков, а море с силой швыряет гальку о берег; слышал тревожность возвращения домой в поздний час, когда каждая тень в неровном свете фонарей превращается в чудовище из старых сказок... Джон слушал, позволяя себе раствориться в этом звучании, потом стряхивал с себя эти странные чары, точно утренний сон, бросал в шляпу монеты и шёл дальше. С каждым разом монет становилось всё больше, но в жизни скрипача ничего не менялось. Он всё так же был скудно одет, всё так же был бос, а его глаза выдавали бушующий внутри жар лихорадки. И Джону было грустно от мысли, что его деньги, сколько бы он их не давал, не могли помочь этому человеку. Однажды доктор Уотсон возвращался домой после ночного дежурства в госпитале той же дорогой, что всегда ходил на работу. Стояла звенящая предрассветная тишина, казалось, готовившаяся с минуты на минуту обрушить на мир лавину звуков. Джон шёл, от усталости не видя дороги перед собой. Наверное, поэтому он не сразу понял, что показалось ему таким знакомым в этот безмолвный час. Играла скрипка. Джон, не веря своим глазам, подошёл ближе. Всё верно — скрипач стоял на том же месте, всё так же взлетал и опадал смычок. И впервые при рассеянном свете восходящего солнца Джон увидел, что снег рядом с босыми ступнями музыканта был окрашен кровью. Доктор подошёл ближе и наконец увидел скрипача в полный рост. Он стоял, держа в левой руке смычок. Правая рука была согнута и немного отведена в сторону. На ней, протянутые сквозь живую плоть, находились струны. Они дрожали от каждого прикосновения смычка, врезаясь в кожу ещё глубже, орошая мостовую слегка дымившейся на морозе кровью. Джон подскочил к скрипачу, бестолково тараторя о том, что он доктор, что он может помочь, что ему надо в больницу, здесь неподалёку есть госпиталь... Скрипач только печально улыбнулся, и ответил, что никакой доктор здесь не поможет. - Почему? - спросил Джон. - Потому что я проклят, - ответил музыкант. Его звали Шерлок Холмс. Когда-то он был младшим сыном в богатой семье, близкой к правительству Великобритании. Однажды Шерлок, заскучав, решил без спроса позаимствовать машину старшего брата и прокатиться. Он видел, как это делают другие, и не находил в этом ровно ничего сложного — крути руль да жми на педали. Для начала Шерлок объехал территорию поместья, а потом, разогретый восторгом от нарушения запрета, выехал на улицу. Но не успел он проехать и пары сотен метров, как о бампер автомобиля ударилось что-то мягкое и большое. Шерлок понял, что сбил кого-то, и поспешил обратно в поместье. Там он, как мог, привёл машину в порядок, залез через окно в свою спальню и всю ночь молил о том, чтобы никто ничего не заметил и не начал расспрашивать. О том, кого он сбил, Шерлок и не думал. Прошло время. Наступил один из тех редких дней, когда Шерлок остался один в поместье. Он спокойно готовился к очередному эксперименту (по случаю проводившегося в гостиной), когда в дверь постучали. Не ожидая ничего плохого, Шерлок открыл её. На пороге стояла молодая женщина с тёмными, как агаты, глазами и тёмно-рыжими волосами, одетая в яркое тряпьё. При виде Шерлока она удовлетворённо кивнула головой и произнесла: - Значит, это ты тот, кто сбил мою мать на украденной машине и уехал, не оказав никакой помощи и даже не взглянув на неё. Я знаю, что ты любишь играть на скрипке. Так слушай же — кровью моей матери, ветрами и реками, кострами и травами я заклинаю: не будет отныне тебе и твоей семье счастья и удачи, а ты — ты будешь стоять в любую погоду, в удушающую жару и лютый мороз, босой и едва одетый, со смычком в руке, и будешь играть на собственной плоти и крови, на жилах и венах, пока «что» и сын не встретятся с домом. Шерлок только рассмеялся в ответ на это. Но на следующий день его отца лишили места в правительстве, а банк, где они держали сбережения, обанкротился. А ещё через день он проснулся и ощутил страшную боль. Взглянув на свою руку, он увидел на ней струны, которые сводили с ума своим звоном, и причиняли невыносимые страдания. Боль стихала, только когда он играл. Так Шерлок и очутился на этой улице, и останется на ней, пока не упадёт замертво от голода и мороза, искупая вину за то убийство. Выслушав Шерлока, Джон мягко коснулся его ледяной руки, сжимавшей смычок, и сказал: - Всё будет по-другому. Проклятия больше нет. - Откуда ты можешь это знать? - Потому что меня зовут Уотсон. Джон Уотсон. И я встретил тебя.