сто из ста

Иногда Бёнджу кажется, что он встречается с девушкой – так сильно Хансоль ебет ему мозг. Проще уже, ей богу, завести себе полноценную подружку, которая будет покидать его хотя бы на развилке между женским и мужским туалетом, потому что даже там ему ныне не скрыться от одного долбоеба, нечаянно ставшим для Бёнджу дамой сердца. Хансоль его бесит, и Биджу кажется, что сколько бы костей он этой дуре ни сломал однажды, нервов она ему перетрепала еще больше. Потому что эту нестерпимо сладкую улыбку, как у самой бесценной проститутки из самого центра Каннама, с лица Хансоля не может стереть ничто. Бёнджу, едва завидев, как уголки его губ невольно растягиваются в усмешке, сразу бьет парня локтем под ребра или пытается отдавить тому ногу под столом, иногда больно щипается за руку, а порою и просто дает Хансолю по губам. Тщетно. Тот только лыбится еще шире, да еще и от лживой боли начинает стонать на всю улицу, как самая… В общем, Бёнджу - очень терпеливый парень. Когда он приводит Хансоля к себе домой, то представляет его матери в качестве друга. - Мой одногруппник, мам, нам нужно с кое-чем по учебе разобраться. Мать юноши искренне радуется: с начала учебного года прошло всего два месяца, а сын-первокурсник уже обзавелся лучшим другом. Да еще и таким прелестным. Хансоль воспитанный и крайне приятный с виду парень. Выходя из комнаты Биджу и уже намереваясь уйти, он видит госпожу Ким на кухне, занятой в процессе готовки, и тут же кидается ей помогать. Женщина, безусловно, малость в шоке: родной сыночка умеет только чайник ставить, а у Хансоля внезапно (тут в шоке уже Бёнджу) руки растут откуда положено. Биджу чувствует себя лишним на этом празднике жизни, когда полчаса молча сверлит, сидя за столом, спины матери и Хансоля, колготящихся у плиты и о чем-то бойко болтающих. Он понимает, что начал прислушиваться слишком поздно, когда слышит звонкий смех Хансоля и обрывки рассказа матери о том, какой Бёнджу был непоседливый в детстве. Парень удрученно вздыхает и благодарит мать за то, что она хотя бы не принялась показывать его детские фотки. - У Бёнджу почему-то не ладится с девочками, - посмеивается госпожа Ким, когда от только что приготовленного ужина остается один десерт, - А ты с кем-нибудь встречаешься? Она разговаривает исключительно с Хансолем, хотя весь их диалог строится на обсуждении Биджу, его криминального прошлого, светлого будущего и неясного настоящего. - Нет, как-то тоже не выходит, - чувствуя, что вот-вот начнет неприлично ржать, Хансоль отправляет в рот очередную ложку лимонного пирога и говорит уже с набитым ртом, - Наверное, жду единственную. Под столом рука Бёнджу до такой степени сильно сжимает его коленку, что пирог из Хансоля чуть не лезет обратно, и ему приходится в ответ отдавливать Биджу ногу. Кризис минует, пирог заканчивается, а Хансолю пора домой, поэтому Бёнджу еще десять минут слушает, как мать провожает парня, и, наконец-то, вздыхает спокойно. Женщина возвращается из коридора и предупреждающе тычет сыну пальцем в грудь. - Он очень славный, не вздумай с ним ругаться, - продолжает причитать она уже из кухни, - Что за мать была у мальчика, который так хорошо готовит. А манеры! Боже мой, а какой он красивый! Бёнджу стоит в дверном проеме и с неохотой понимает, что настал в его жизни ебаный пиздец. Кажется, он ревнует к Хансолю родную мать. Через полчаса его телефон разрывается короткой смс-кой: «Я добрался до дома. Слушай, это было очень мило. Можно, я загляну завтра?» Биджу отправляет сотовый в окно, но вес аппарата и аэродинамическое состояние комнаты делают свое дело, поэтому приземляется он на пол в шаге от кровати. От кровати, которая успела вся пропахнуть Хансолем за ту пару часов, что они якобы занимались учебой, хотя на самом деле Биджу все это время искренне пытался настроиться на рабочий лад и даже напечатал титульник к курсовой (сдавать ее в декабре, но, зная напарника, лучше начать готовиться прямо сейчас), а Хансоль только и делал, что катался по чужой постели да пылесосил парню мозги. Бёнджу так сильно не хочет снова слушать фанатские визги матери, посвященные Хансолю, что следующим вечером вместо обещанного ужина дома тащит его в какой-то ночной клуб. Он уже трижды спланировал, как мастерски удастся ему споить Хансоля, дабы развести благоверную на лишение девственности, но все закономерно идет по пизде, как только в крови дамы сердца начинает гулять первая стопка Б-52. Биджу еще спокойно посмеивается в сторонке у бара, когда наблюдает за тем, как к Хансолю то и дело подкатывают симпатичные подвыпившие девушки, возомнившие себя львицами в эту ночь. Биджу лишь слегка настораживается, когда к этим самым хищницами начинает подкатывать сам Хансоль. Он успевает только подбегать к барной стойке, опрокидывать в себя очередной бокал и пьяно целовать Бёнджу на прощание, оставляя после себя жуткий спиртовой шлейф. Парень сам уже начинает напиваться от отчаяния, когда замечает первую пару железобетонно положенных на Хансоля глаз раньше, чем сам Хансоль. Рука высокого крепкого юноши оказывается у танцующего Хансоля на талии, и блядская улыбка на губах того обретает доселе невиданные Биджу масштабы. Даже у сидящего в пяти метрах от танцпола и еще трезвого Бёнджу какое-то херовое чувство концентрируется внизу живота. Что ж говорить о пацане, который уже прижимается к взмокшему Хансолю всем телом и едва стоит на ногах. Биджу вскакивает с места, быстро пробирается сквозь толпу и изящно толкает незнакомца в плечо, заставляя того чуть не упасть. - Руки убери, блять. Он оборачивается к Хансолю в надежде встретить на его лице страх или хотя бы испуг. Может быть, отпечаток чувства вины или гордость за своего бойфренда. Хоть капельку бы удивления, ну. Улыбка на губах Хансоля искрится самодовольством, и нечего тут списать на алкоголь. Он тянет руки к шее Бёнджу и мертвым грузом повисает на нем, выдыхая на ухо: - А я б не прочь уединиться. Биджу тащит его в туалет, где смачно дает по трясущимся рукам, тянущимся к его ширинке, и нагибает Хансоля только ради того, чтобы его голова оказалась под струей ледяной воды, бегущей из крана. Тот всячески брыкается и матерится во все горло, но потом собственноручно умывается и просто молчит в ответ на резкое: «Пожалуйста, бля». Бёнджу провожает Хансоля до дома, а сам полчаса выслушивает ругань матери, недовольной столь поздним возращением сына. - Хансоль напился, я провожал его домой, - парень, в конце концов, не выдерживает. - Как ты смеешь матери врать! – праведным гневом разрывается женщина, - Я вообще в шоке, как его туда занесло! Хватит портить мальчика! Бёнджу находится в статическом ахуе неполных два дня. В периодическом – два месяца. В конце декабря они с Хансолем на пару защищают написанный Бёнджу курсач по программированию, и он совсем не удивляется, когда видит напротив своего имени 98 из 100 баллов. Через секунду из кабинета преподавателя вылетает скачущий Хансоль и размахивает зачеткой из стороны в сторону. Биджу может выдавить из себя лишь «Да пожалуйста, бля», когда юноша крепко обнимает его и звонко целует в щеку на глазах у десятка однокурсников, продолжая пищать свое зацикленное «спасибоспасибоспасибоспасибо». Сто из ста, нахуй. Но Бёнджу бросает Хансоля далеко не из-за этого. Точнее Хансоль считает, что его бросили, хотя из Биджу вырывается только «давай отдохнем друг от друга», потому что тот зовет его в свой родной город на рождественские каникулы, а получает вполне ясный отказ. Бёнджу остается дома с матерью, а Хансоль уезжает в Пусан, где его встречают старые друзья и приболевший отец, что сделало поездку обязательной, на две недели. На две недели, за время которых Биджу успевает решиться для себя начать новую жизнь, сходить на пару свиданий с девушками, два раза напиться в том самом клубе до чертиков, встретить Новый Год в одиночестве, не менее одиноко отметить свой день рождения и понять, что свою шальную стерву он любит всей душой и что без Хансоля ему абсолютно не хочется жить. Он стоит перед входной дверью съемной квартирки Хансоля на следующий день после числа, обозначенного в календаре, как день приезда, и долго не решается позвонить. Бёнджу встречают сонным лицом, но суровым вопросом: - Ну что, отдохнул? Биджу молча думает, что Хансоль та еще мразь и что нет, нихера он не отдохнул от него, и неспеша проходит вглубь знакомой квартиры, не зная, с чего начать разговор. - Мама зовет тебя к нам на ужин, ты ей очень нравишься. Хансоль сидит на своей разобранной кровати и нарочно не обращает внимания на то, как печально Бёнджу крутится на его стуле посреди комнаты. - Скажи ей. - Что? – замирает Биджу, пугаясь столь серьезного голоса Хансоля. - Расскажи ей, что мы встречаемся. Бёнджу восстанавливает процесс дыхания, пару раз моргает и мысленно прикидывает, что к чему, спустя долгую паузу многозначительно изрекая: - То есть мы все еще встречаемся? Ему в лицо мгновенно прилетает подушка. Не маленькая, декоративная, диванная подушечка, а огромная, спальная, перьевая подушка, насквозь пропитанная запахом Хансоля, и Биджу задыхается им, жадно глотая приторный воздух, пока делает вид, что падает со стула на пол. Забирается он уже на кровать к Хансолю, который предлагает им вдвоем забить на мамин ужин и остаться здесь до утра. Бёнджу целует его первым, потому что словами невозможно доказать, как блядски он скучал по этим нежным губам, что мгновенно краснеют от того, насколько Биджу нетерпелив. Ему хочется орать во всю глотку, что он едва не сдох тут один и что эти гребанные две недели были худшими в его жизни, но он только жарче полосует чередой поцелуев теплую кожу на шее Хансоля и просит его скорее раздеться. Наутро почти хозяин квартиры прямо за завтраком, который сам же и приготовил на двоих, вручает Бёнджу связку из двух ключей. - Я договорился с тем, у кого снимаю квартиру, можешь въезжать хоть сейчас. - Что? – Биджу слегка давится тем, что так тщательно жевал. - Я не поздравил тебя с днем рождения. Бёнджу первые полчаса боится брать ключи в руки, мало ли что, к тому же он прекрасно знает Хансоля, а эта истеричка может еще трижды передумать. Но он днем возвращается домой и, проходя по нему, прикидывает в мыслях, сколько времени понадобится, чтобы собрать нужные вещи. - Хансоль придет завтра на ужин, - говорит он матери через несколько дней, когда большая часть гардероба Биджу втайне от нее уже покоится в шкафу на другом конце города. На этот раз к блюдам Хансоль не прикасается, даже несмотря на то, что приходит на час раньше назначенного, поэтому весь разговор за столом сводится к похвалам в адрес госпожи Ким. Бёнджу привычно молчит, охреневая от того, как же сильно спелись две главные женщины в его жизни. Он открывает рот только тогда, когда по его ощущениям приходит час-икс. - Мам, мне нужно тебе кое-что сказать. Мать поднимает на сына радостный взгляд, который сохраняется на протяжении всей его недолгой речи. Биджу волнуется, и ладонь Хансоля, сжимающая его пальцы под столом, только усиливает нервозность. - Мам, я уже достаточно взрослый, поэтому мне пора от тебя съезжать. И тебе не стоит волноваться, что я умру от передозировки раменом, потому что Хансоль, ты сама видела, умеет готовить. Да, жить мы будем вместе, я уже начал перевозить к нему вещи. И еще кое-что. Хансоль мне не друг, он мой парень, а иногда мне вообще кажется, что я его люблю. Хансоль при этом стандартно улыбается, потому что не по плану идут только последние сказанные Биджу три слова. Его лицо на них вдруг становится серьезнее, а глаза наполняются нездоровым блеском. Госпожа Ким готовится сказать, что все в порядке и «иди, сыночек, куда хочешь», но она переводит взгляд на сидящего напротив нее Хансоля, который, кажется, вот-вот заплачет. - Я не знал, что он скажет это, - шепчет он в свои ладони, закрывая ими рот, потому что в глотке гораздо больше воплей и стонов, чем связных слов, и ему почему-то вдруг трудно становится дышать. Хансоль запрокидывает голову назад и не дает ни одной слезе пройтись по своей щеке, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не придушить Биджу в своих объятьях здесь и сейчас. Ужин продолжается более-менее спокойно, заканчивается в скором времени, и квартиру Хансоль покидает вместе с Бёнджу. Они в тишине доходят до ближайшей остановки, и, пока ждут автобус, Биджу вполне равнодушно интересуется: - Ты заранее ее предупредил что ли? - Конечно, - без колебаний отвечает Хансоль, и у Бёнджу, наконец-то, все точки расставляются по местам в вопросах, почему его воспитанная крайне традиционно мать с такой легкостью приняла некоторые неоднозначные факты и вообще отпустила безалаберного сына в сольное плавание по жизни. Биджу чувствует, как инстинктивно переплетает свои пальцы с пальцами Хансоля, лишь только нечаянно задев его ладонь, и понимает, что решение матери скорее было актом выдачи товара в руки его законного обладателя. Он поначалу воспринимал непрекращающееся желание Хансоля везде и всюду держать его за руку, трогать, обнимать и целовать, как признак показного собственничества, не более того, но после, когда наедине тот попросту дышал с Биджу общим воздухом, самостоятельно догнал, что по-другому юноша банально не может, если любит. Хансоль потом со смехом рассказывал про свои каникулы в Пусане, когда все семейство вместо больного отца принялось лечить приехавшего мрачным, словно туча, Хансоля, который так и проходил все две недели, как в воду опущенный. - Ты бы тоже мог предупредить, - принимается ворчать он, таинственно всматриваясь вдаль шоссе. - О чем? - Ты понял, о чем я, - бубнит Хансоль так недовольно, как если бы ему ни в любви признавались, а выставляли бы дураком. - А то ты не знал! – взрывается Биджу, с наигранно охуевшей физиономией оборачиваясь к парню. Вся его маска мгновенно сыпется с лица, как только он видит на губах Хансоля загадочную полуулыбку-полуусмешку, черт его разбери вообще. - Знаешь, что я хочу на день рождения? – лукаво скалится тот, и Бёнджу замирает в ужасе, потому что ждет, по меньшей мере, требований сыграть свадьбу. На улице порядком холодно, январский вечер заставляет парня натягивать шапку себе по самые глаза одной рукой. Второй он все еще крепко сжимает пальцы Хансоля, который, прежде чем огласить список, решает поиграться с паром изо рта. - Кошку. - Хуёшку, - отвечает Биджу, обреченным взглядом сканируя лицо, кажется, любви всей своей жизни, но что-то дохрена у Хансоля уже титулов, по его мнению. Автобус подъезжает, и они через полчаса уже наперегонки по льду несутся к входным дверям их квартиры, по паре раз каждый грациозно наебнувшись. Хансоль останавливается у самой двери, задиристо размахивая ключами перед лицом своего новоиспеченного сожителя, мол, хочешь – отбери, и улыбка у него та самая, в которую Бёнджу однажды не посчастливилось влюбиться. Но которую, к счастью, он любит больше всего на свете. Биджу только усмехается, доставая собственный экземпляр ключей, но все равно целует Хансоля замерзшими губами, обещая, что за эту наглость тому сегодня еще придется поплатиться.