Still Loving You

Love, only love Can break down the walls someday. I will be there, I will be there... Still Loving You - Scorpions Что мы наделали? Скоро уже год как я задаюсь этим вопросом. Кому от этого лучше? Тебе? Мне? Нашим семьям? Тысячам наших фанатов? Кому, Джерард? Кто-то стал счастливее? Ну, скажи же мне, ты подозревал, что все будет так? Как же я хочу задать тебе этот вопрос в лицо... Мы с тобой стали счастливее? Может, наши жены? Я уверен в том, что ты так же часто, как и я - Джам, ловишь на себе взгляд Линдси, полный сочувствия и сожаления. Пожалуй, лишь наши дети действительно счастливы, потому что их папы дома, а мы ведь оба любим наших детей больше, чем самих себя. Но, знаешь, моя проницательная Лили все равно замечает, что папа временами грустит. Что же мы наделали? Почему то, что сначала кажется таким правильным, потом приносит столько боли? Все стало заходить слишком далеко, и от давящего чувства вины уже ни ты, ни я никуда не могли деться. Правильность... Такое идиотское слово, на самом деле, как и «норма». Да кому все это надо? «Это неправильно». «Это несправедливо по отношению к нашим близким». Когда мы уже оба стали медленно сходить с ума от этой обоюдной зависимости, поглощающей всех и всё в наших жизнях, почему-то разрыв всего, что было раньше, показался нам самым разумным выходом. Ни взаимных обид и упреков, ничего. Только опустошение. Идиоты мы, Джерард. Оба. Взрослые мужики, мы как наивные подростки предполагали, что переживем, переболеем и начнем заново. Ни черта. Я не знаю, как пытался с этим справиться ты. Мы оборвали общение полностью. Я ушел в работу, ища там спасения и утешения, ища успокоения и возможности избавиться от всего, что есть во мне, делясь этим со всем миром и никем одновременно. Фанаты радуются каждой моей работе, в то время как ты... А что ты? Я даже не знаю, что у тебя сейчас происходит. На твоей страничке в Твиттере безумие, ты мало рассказываешь о том, что ты делаешь, но в этом же ведь весь ты, не так ли? Все самое больное — в себе. Еще года не прошло, а как целая вечность. Время, оно как замерло. Меня спасает лишь работа и дети. Джам, моя милая Джам, она пытается помочь, она искренне пытается помочь мне, и я безумно ей благодарен за это. Даже пластинку для нее записал. Надо ли говорить, о ком я думал, когда забивал десятки гвоздей, которые потом красовались на обложке «for jamia...»? Мне до сих пор трудно улыбаться кому-то, кроме камеры и детей. Я не знаю, что сейчас с тобой, пережил ли ты наш разрыв, я не знаю, что ты чувствуешь, но я очень хотел бы знать, думаешь ли ты обо мне. Вспоминаешь ли ты хоть иногда меня? Скучаешь ли так же, как я? «Думаешь ли ты обо мне так же, как я о тебе?» Я — да. За окном уже глубокая ночь, а я, промаявшись пару часов без сна, в конце концов оказался на кухне, с телефоном в руках, листающим наши старые фотографии. Господи, да когда это уже кончится? Чем я заслужил все это? Чем? Я что, до такой степени отвратительный человек, что не заслуживаю хоть немножко счастья? Глядя на нашу очередную фотку, я в который раз признаюсь себе в том, что все так же хочу знать: где он и что делает. Не знаю, зачем мне это. То ли для того, чтобы убедиться в том, что у него все отлично, он счастлив, и причинить себе еще больше боли, то ли для того, чтобы узнать о том, что ему так же плохо. ...Телефон начинает издавать так раздражающую меня трель так неожиданно, что я едва не роняю его. Номер мне неизвестен, да и предположений, кто может звонить в такой поздний час, тоже нет. И тем не менее. - Алло. В трубке вдруг становится очень тихо. Полминуты я слушаю тишину, уже не зная, что и думать, как тишина вдруг нарушается голосом Джерарда. - Здравствуй, Фрэнки. Вот так просто. Почти год молчания, а потом: «Здравствуй, Фрэнки» Таким глухим и надломленным голосом, что я не узнаю его в первые секунды. А следующие секунды обнаруживаю, что не могу совладать с собственным: из горла просто не может вырваться ни звука. А единственное, что я могу выдавить после молчания: - Джерард? - Да. Я давно... - Джерард. «Ну зачем ты мне звонишь после стольких месяцев?» - должен спросить я, но я никогда не задам этого вопроса, я знаю это. Я все еще не могу поверить, что голос в моем телефоне — не галлюцинация. - Фрэнки, я... - Господи, Джерард. - Я хотел... - Я скучаю. О да. В этом весь я. Плевать мне, что он там хотел сказать. Я действительно рад его хотя бы услышать, я так безумно скучал. Это чувство заполняет меня, стоит мне наконец осознать, что со мной дейсвительно говорит мой Джерард. Плевать мне на все остальное. Слышу, как он резко выдыхает в трубку и, кажется, на пару секунд отстраняется. - Знал бы ты, как я скучаю. Я сижу у себя в мастерской и пересматриваю наши фотки, - вдруг сообщает мне Джерард. Телепатия, скажете вы. Мы просто все еще любим друг друга, скажу вам я. С чего я взял? Я знаю. - И я не мог просто... Я знаю, что не должен, но я мог не позвонить. Я так хотел тебя услышать. - Джерард. - Да? - Ты идиот. - Я знаю. - И я идиот. - Нет, Фрэнки. Только я. Я ведь... Господи, Фрэнки. А потом происходит то, что я не ожидал. Я слышу, как Джерард плачет. Кажется, он зажимает динамик у телефона, но я все равно слышу. И я знаю, что произошло. Плотина, которую выстраивал мой Джерард, чтобы пережить то, что случилось почти год назад, прорвана. Ему по-прежнему, как и мне, больно. - Прости меня, Фрэнки, - глухо шепчет он, и голос его хрипит от комка в горле, и говорит он немного в нос. - Я так виноват перед тобой. Прости меня. Качаю головой, чувствуя, что еще чуть-чуть — и тоже заплачу. - Не надо. Мы виноваты оба. - Нет. Это я разрушил все, что у нас было. Прости меня, - Джерард судорожно глотает воздух. - Успокойся, Джи, пожалуйста. Он все еще плачет, он такой же сломленный, он так же платит за свои ошибки. Мы виноваты оба. Я все еще люблю его. Даже еще сильнее. И ему не за что извиняться, потому что я никогда не держал зла. - Пожалуйста, не плачь, прошу тебя, - шепчу я. - Прости меня. Я люблю тебя. Я так люблю тебя, Фрэнки... - И я тебя. Ты знаешь это. Не плачь. - Скажи мне, что ты прощаешь меня за все то дерьмо, что я тебе сделал. Я замечаю, что меня трясет, как от озноба, но ничего с этим не могу поделать. - Если ты только пообещаешь мне перестать реветь в трубку. Слышу, он нервно смеется. - Фрэнки, Господи, как же я тебя люблю... Я был идиотом, когда думал, что так будет лучше для всех. Я должен был думать только о тебе. О тебе одном. - Мы оба идиоты, Джерард. Я уже не могу не улыбаться. Я сломлен, я разбит, я не знаю, что будет завтра, я не знаю, как мне жить без него, я не знаю, как мне вообще жить, я не знаю, куда себя деть. Но теперь я знаю, что он чувствует то же. Он плачет мне в трубку, как ребенок, а его слезы — самая искренная вещь. Я знаю, что лишь мы сможем излечить друг друга. По крайней мере, мы искренне пробовали сделать так, как надо. Кто-то стал от этого счастливее? Зато вот оно — лишь один его голос заставляет меня чувствовать счастье. Через боль и холод, которые все еще во мне, но которые мы сможем разрушить, только если захотим. Вдвоем. И он говорит то, что я мечтал услышать все это время, то, что может вновь изменить наши жизни. - Фрэнки, скажи мне, где ты сейчас? Я обязательно приеду. Я не могу больше без тебя.