***
- …нька! Держись! Если бы Оз не подхватил его вовремя, считать бы Гилберту остаток ступенек подбородком, наверняка. А ведь это слуга должен поддерживать господина! Ничего, в другой раз он, Гилберт, обязательно поймает Оза Безариуса на этих коварных ступеньках. Но на следующем же пролёте лестницы он спотыкается снова, и Оз вновь хватает его за руку. -П-рости, – выговаривает Гилберт и дальше старается смотреть под ноги. Чем глубже они спускаются, тем темнее становится вокруг, тем больше тянет неприятной сыростью от стен, тем сильнее пробирается под одежду холод. – А нам точно нужно идти так далеко вниз? - Конечно! – бодро отвечает Оз. – Внизу же самое интересное! Там тёмная страшная комната. - Что же там может быть интересного? В тёмной страшной комнате? – ёжится Гилберт. – Тараканы, мокрицы, сырые стены, паутина, сквозь которую невозможно пробраться, крысы? А если вдруг ещё и привидения? - Именно! Это же всё так интересно! Гил, ты не понимаешь романтики приключений, - глаза Оза сияют, он даже при тусклом свете свечки это замечает. - Вот представь, на тебя нападет огромная крыса, её алые глаза сверкают в темноте, шерсть зловеще топорщится, с клыков капает слюна, и тут я появляюсь и спасаю тебя. Как тебе? Гилберт отворачивается и сопит: - Это я вас спасать должен… - Отлично, тогда вперёд! -…а ещё лучше просто не пускать туда, где может быть опасно, – заканчивает Гилберт. - Гил, ну Гил! Я же всё равно туда пойду. Неужели ты отпустишь меня одного? Там интересно, Гил, ты точно не пожалеешь! - Да-да, конечно, – кисло бормочет Гилберт и медленно плетётся следом. Под землёй, по слухам, замок Безариусов не меньше, чем над землёй. Ему определённо не нравится это место, которое пахнет немного сыростью, слегка - затхлостью и сильнее всего - неприятностями. Но улыбка, широкая задорная улыбка Оза Безариуса влечет его за собой, и он понимает, что пойдёт за ней куда угодно, за этой улыбкой, потащится в логово привидений, полезет в высокие горы, спустится на дно заброшенного колодца, даже если будет каждый раз изображать недовольство и сопротивляться, то больше для вида, потому что такой улыбкой трудно, почти невозможно не проникнуться. Наконец, они останавливаются. Оз поднимает свечу повыше, ставит в одну из каменных ниш. И Гилберт замирает, Гилберт даже открывает рот от изумления, как маленький, а потом очарованно оглядывается по сторонам. Тысячи мелких камешков переливаются в свете свечи, делая помещение похожим на пещеру из восточных сказок, которые им однажды читал вслух дядя Оскар. Даже запах застоявшейся воды откуда-то неподалёку отходит на второй план, почти не чувствуется. Гилберт смотрит, во все глаза смотрит на это чудо и не может отвести взгляд. Стены сияют, вспыхивают разноцветными сполохами, искрятся радужной пылью. - Красиво, да? – Оз светится от гордости, - я сам нашёл это место вчера, помнишь, когда все меня искали, и я опоздал к ужину. Он говорит об этом так, словно, по меньшей мере, собственноручно сделал эти стены. Гилберт невольно улыбается, его всегда умиляла эта особенность молодого господина. - Очень! Ты позвал меня, чтобы это показать, да? – Гилберт почти благоговейно притрагивается к разноцветным камешкам, они холодные и колкие, словно кусочки разбившегося витража. – Спасибо, тут действительно здорово! - Я просто искал подходящее место для того, чтобы ты выполнил своё обещание. Помнишь, ты проиграл. - М-м-м, – Гил продолжает исследовать комнату, – Конечно, помню. А что ты хочешь? Оз ненадолго замолкает, и это совсем на него не похоже, так замяться и ничего не говорить. «Может быть», – думает Гилберт, – «он задумал какую-то особенно злостную шалость и теперь тянет время, чтобы я подольше помучился?» Но молодой господин выглядит скорее задумчивым, чем весёлым, и на его лице не расплывается обычная для таких случаев шкодливая улыбка. - Гил, научи меня целоваться! – наконец выпаливает Оз. - Ц-целоваться? – Гилберту кажется, что он ослышался, что Безариус оговорился, что в этом подвале звук как-то странно искажается, что… в общем, что он точно имеет в виду что-то другое. - Ага, - весело и просто отвечает Оз. – Научишь? – И протягивает руку к Гилберту. Тот ощущает, как кровь приливает к его щекам, как стремительно розовеют уши и холодеют пальцы от ужаса. Гилберт едва не спотыкается на ровном месте, в третий раз за сегодня и отступает подальше, в самый угол комнаты, но на сколько шагов отходит Гилберт, на столько же приближается Оз, пока слуга не упирается спиной в холодную шершавую стену. - Гил, ну подумай, кто, кроме тебя, может мне помочь? Мне целых четырнадцать, а я не умею, представляешь? Гилберт отводит глаза. Вот как объяснять такому, с его широкой улыбкой и честными зеленущими глазами, что об этом не просят слуг, не просят друзей и уж тем более не просят мальчиков. Он чувствует себя ужасно смущенным, отказываться нельзя, совсем нельзя – он же проиграл в фанты и пообещал, что выполнит любое желание Безариуса, каким бы оно ни было, да и что, если из-за этого господин Оз подумает, что он не хочет ему помогать совсем ни в чём, а если он расстроит господина Оза? Но если согласиться, если согласиться… Гилберт отчаянно мотает головой. Ну как можно, ему – и целовать Оза? Не то, чтобы Гилберту не хочется, если быть совсем честным, то очень хочется, конечно, даже страшно хочется, но что если это навредит господину, если ему не понравится, если … И вообще, он стесняется, ужас как стесняется и легче провалиться, но они и так под землёй, куда ж глубже-то проваливаться. - Я понял! – сияет Оз. – Ты тоже не умеешь, – и с потрясающей уверенностью добавляет. – Тогда ещё лучше, мы научим друг друга. - Как? Ведь мы оба не знаем, что нужно делать. – Гилберт так удивляется, что даже забывает о своём смущении. - А если мы сделаем это неправильно? - Сделаем? Так ты согласен? – расплывается в улыбке Оз. – Тогда дело за малым. И чтобы Гил не успел передумать и начать сопротивляться, Оз сразу же крепко зажмуривается сам, закрывает ладошкой глаза Гилберту, чтобы тому было менее страшно и легко целует его в губы. Губы оказываются тёплыми и мягкими, и Оз обнимает Гилберта за плечи, прижимает его к себе поближе, чувствуя, как отчаянно колотится, трепещет сердце его друга, и целует его ещё раз. - Так не пойдёт, - шепчет Безариус, – тебе нужно приоткрыть рот. Нет, не так сильно, чуть-чуть. Гилберт послушно приоткрывает рот, но почувствовав робкое прикосновение языка к нижней губе, вздрагивает, краснеет и отшатывается. От взмаха руки свеча падает, гаснет и катится по полу. - Извини, я не хотел! Когда свеча гаснет, волшебство пропадает, становится темно, и вновь возвращаются сырость и холод, оживают странные звуки, шорохи и поскрёбывания, и наваливается, накрывает тяжёлая, подавляющая жуть. Оз опускается на корточки и пытается нашарить свечу, но как назло она откатилась куда-то далеко. И тут что-то прыгает, стремительно несётся на них в темноте, что-то большое и покрытое шерстью, задевает руку Оза, а потом вскрикивает от боли Гил, и через пару мгновений Безариус уже бежит к выходу, увлекаемый за руку своим другом, который мчится не разбирая дороги, и лишь чудом не натыкаясь на стены. - Оно поранило мне руку. Но я ни за что не отдам вас чудовищам, - задыхаясь от бега выкрикивает Гилберт, - Скорее! Скорее, господин Оз! Твари несутся за ними по пятам, звуки их шагов гулко разносятся по подземелью и отражаются эхом от стен, в ушах свистит от быстрого бега, но останавливаться нельзя, что-то было прямо за спиной, настигало, грозилось напасть и сожрать их. Мальчишки взлетают по лестнице вверх, и только пробежав с десяток шагов по освещенному коридору и не услышав больше таких страшных и гулких звуков, Оз решается обернуться. Оборачивается, останавливается, дергает Гилберта за руку и хохочет. - Не беги, это же всего лишь ко…***
- …шка! Справа, берегись! Гилберт отталкивает Оза, и нож летит мимо, но в следующее мгновение Януш, ловкий и цепкий как обезьяна Януш Кошка, уже оказывается рядом с ним, выбивает пистолет из руки и валит его на землю. И кажется, что у Януша тысячи рук и тысячи ног, он быстр, невозможно, нечеловечески быстр, он сковывает движения, успевает смеяться, он хохочет, весь трясётся от хохота, тянется скальпелем, невероятно острым скальпелем к груди Гилберта, и Гилберту бы схватить эту руку, сжать бы её до хруста костей, или врезать под дых, разве трудно отбиться от человека, который заходится от злодейского смеха, как в глупом детском мультике? Легче лёгкого ведь, просто, как победить младенца, но сил не хватает, руки немеют, и даже это чертово ржание слышится как будто сквозь вату в ушах, и все силы уходят только на то, чтобы отталкивать руку Януша, но лезвие всё же касается груди, рассекает ткань и царапает кожу. - Мальчик, тот самый мальчик! – радуется Януш. – Мальчик, а я тебя узнал! Гилберт успевает подумать, что фамилия удивительно подходит маньяку, что его оскал похож на улыбку чеширского кота, такой же ненормально широкий, и что он видит сейчас только эту улыбку, улыбку-без-Януша, и чувствуя, что вот-вот отключится, Гилберт бьёт из последних сил. Оз никак не может прицелиться. В глазах плывёт, и собственные движения кажутся ему замедленными, тогда как Гилберт и Януш ускоряются, как будто в старом немом кино, и мир выцветает, кажется черно-белым, искажается, идёт рябью, звуки сглаживаются, и даже смех, жуткий смех Януша тоже глохнет. - Это сила моей Цепи, это моя девочка вам поёт, слышите, слышите? – Надрывается безумец, – Девочка поёт для мальчика! Пой, моя хорошая, пой, у тебя будет ужин, только папа Януш приготовит, сама не лезь! Из тени, из угла проступает что-то большое, смутным силуэтом – не разглядеть, дышать становится сложнее. Оз знает, что ему нужно стрелять, нужно двигаться, иначе Гилберта убьют, но он боится, ужасно боится промахнуться, и когда всё вокруг вытягивается и искажается, он зажмуривается и бежит вперёд, надеясь, что хотя бы осязание его не подведёт. И оно не подводит, Оз вцепляется левой рукой в короткие жесткие волосы Януша, откидывает ему голову и посылает пулю прямо в лоб. Когда эхо выстрела перестаёт повторять звук выстрела, Оз открывает глаза и видит, как медленно поднимается на ноги его напарник. Облегчение накатывает на него волной – жив, Гилберт жив, он успел, он всё-таки успел. И сквозь облегчение Безариус чувствует, что здесь что-то не так, определённо не так, ненормально. - Ты в порядке? – успевает спросить Оз, и догадка накрывает его: он не видит Януша. Отсутствует труп. Кровища, плеснувшая на стену была, а тела не было. Он пропал, вместе со странной тенью у стены, будто его тут и не находилось. И если бы не разорванная рубашка Гилберта, не гильза и не это кровавое пятно, Оз бы подумал, что ему это всё почудилось. - Что тут происходит? - Не знаю, - мрачно и коротко отвечает Гилберт. – И знать не хочу. - Но что-то же ты видел? Гилберт вздыхает и прислоняется к стене, его всё ещё колотит. - Я видел только, как что-то огромное и довольно мерзкое появилось над нами, то ли схватило, то ли проглотило тело Януша и утонуло в каком-то чёрном провале. - Мда, – бормочет себе под нос Безариус, – мда-а. Дела, - и искоса смотрит на Гилберта, рубашка на груди детектива постепенно пропитывается кровью. – Он тебя ранил, да? Гилберт машет рукой и старается не смотреть на напарника. - Дай взгляну, - Оз так быстро расстегивает верхние пуговицы рубашки Гилберта, что тот не успевает ни двинуться, ни возразить, только вздрогнуть от ощущения горячих пальцев на ключицах и невольно податься вперёд, поближе, совсем немного ближе, испуг накроет его уже потом, после, через пару мгновений – ведь выдаст себя, ещё немного и выдаст, выложит всё как есть, как на духу, сдаст с потрохами, попадётся моментально, сразу же, позорно спалится, словно стеснительный подросток, которого застукал старший брат, дрочащим в ванной на фотографию грудастой старшеклассницы и так же вспыхнет до кончиков волос, пунцовый от стыдного желания, он всегда слишком быстро краснел, будь проклята эта особенность. Но это будет потом, а пока он млеет от неожиданного касания, ощущает тепло сквозь влажную от пота и крови ткань, такая малость, всего лишь пальцы, всего-то поверх рубашки, а жаркая волна уже прошибает и воображение, неуёмное его воображение вылепливает перед глазами эту руку, скользящую по его груди вниз, очерчивающую мышцы живота, мучительно легко, дразняще, провоцирующе, так, чтобы хотелось постанывать от удовольствия и досады одновременно, и вжиматься, льнуть всем телом к ласкающей руке, хватать и вести её туда, где напряжено до болезненности, где она нужнее всего. Гилберт нервно перехватывает запястье напарника. Потом, спохватившись, быстро отпускает. - Царапина же, не переживай об этом. - И столько кровищи, – Оз недоверчиво качает головой, – Так, стой и не дёргайся, детектив Найтрей. Растрёпанный, раскрасневшийся, тяжело дышащий и слегка смущённый Гилберт вызывает в мыслях Безариуса отнюдь не образ только что произошедшей драки. Он уже давно хотел Гилберта, хотел отчаянно, до желания зажать где-нибудь в углу хранилища или подсобки, расстегнуть ему брюки, взять в рот его член и слушать-слушать сдавленные стоны, ругательства и протесты, наслаждаться изумлением и жаждой в этих невозможно красивых глазах. Но Гил, казалось, чего-то боялся, игнорировал намёки и внимание, трактовал любые его слова и намерения как угодно, только не так, как было нужно самому Озу. Хотя Безариус был почти уверен, тот хотел того же самого и не менее сильно, но торопить события не стоило и Оз сдерживался, держал приятельский тон, это было нетрудно, сложнее было по вечерам, когда уже не получалось отвлекаться на работу и хотелось особенно сильно. Оз прижимает платок к груди Гилберта. - Кажется, порез и впрямь неглубокий, только кожу слегка рассёк, тебе повезло. Сейчас ему даже хуже, чем обычно по вечерам, в паху жарко пульсирует, губы пересохли и Оз машинально облизывает их. Горячка боя слишком завела его, между ног тяжелеет, терпеть больше нет сил, и тщательно выстроенные планы летят к чертям. Сейчас. Ему нужно сейчас. - Гилберт, кажется, на тебе интересно сказалась драка… - Оз опускает взгляд немного ниже пряжки ремня напарника. Выпуклость там очень заметная. «А у него большой», - эта мысль заводит Безариуса ещё сильнее. - Это н-не… Гилберт кажется растерянным. - Не то, что я думаю, да, – заканчивает за него Оз и придвигается поближе, шепчет в ухо, едва задевая мочку губами. – Я тоже тебя хочу. Несколько секунд Гилберт смотрит на него с недоверием, потом со смесью надежды и смущения, а ещё мгновением позже, с абсолютно шалым, хмельным взглядом, прижимается к нему, вплетает пальцы в светлые волосы и целует Оза сам. Гилберт хочет целовать нежно, долго, чувственно, но нежно не выходит, выходит безумно и почти болезненно, выходит яростно и обжигает. - Ещё с июня, - выдыхает Гил. – Тебя. Оз удивлённо моргает, неужели так давно, раньше, чем он сам, чем он вообще заметил, но сейчас молчать, сейчас не время для слов и догадок, сейчас он слишком желает касаться, гладить, трогать, … да брать его прямо тут, у стены. А Гилберт уже расстёгивает его, Оза рубашку, доверяет-подставляет шею поцелуям и нетерпеливым укусам, откидывает голову, прикрывает глаза, а потом дыхание частит, дыхание срывается, когда ладонь Гилберта накрывает пах и лихорадочно ласкает, сжимает, теребит сквозь ткань и невыносимо хочется больше. И Оз стаскивает, нет, даже сдирает с Гилберта рубашку, она летит куда-то в сторону, оседает на пыльных плитах где-то там, позади. У Гилберта гладкая тёплая кожа, она приятно ощущается под пальцами и крайне чувствительные соски, каждый раз, когда Оз их касается, Гилберт судорожно втягивает воздух, сквозь сжатые зубы и едва слышно стонет. «Он ещё стесняется быть громким. В другой раз», - думает Оз. – «В другой раз мы сделаем это медленно, у нас будет ещё много времени, и тогда…» В висках у Оза стучит, в паху горячо и сладко тянет, он лихорадочно расстёгивает молнию на брюках Гилберта, освобождает член и становится на колени. Гил смотрит на губы Оза, сглатывает, да, пожалуйста, да. Некстати вспоминается, что его первый парень терпеть не мог член во рту, он не может позволить, чтобы Оз делал для него то, что ему самому не понравится. В Озе, который стоит на коленях, ему видится что-то неправильное. - Подожди, тебе может быть… - Приятно. Мне нравится это делать, – обрывает Оз. – Тебе же самому хочется, – он обхватывает ствол рукой и слегка сжимая, проводит рукой вверх и вниз, действительно большой, он не ошибся. – У тебя же так стоит от одной мысли об этом, разве нет, Гилберт? Гилберт думает, что от одних только интонаций можно кончить, а жаркий рот уже накрывает головку и Гилберт хрипло шепчет что-то неразборчивое и инстинктивно вскидывает бёдра вперёд. Оз почти давится, но жадничает, старается вобрать член поглубже, гладит и легко сжимает яички. У Гила дрожат ноги, и приглушенные стоны сквозь зубы переходят в почти всхлипы, когда палец Оза начинает поглаживать его между ягодиц. Оз возбуждён, Оз так возбуждён, что натянувшиеся брюки вызывают немалое неудобство, но от ощущения тесноты, трущейся ткани он тоже получает какое-то особенное, странное удовольствие, как и от горячего влажного члена во рту, но потом это становится слишком мучительно и он осторожно расстёгивает молнию. Однако этого мало, невозможно мало. - Ннн-хх…хочу тебя. Хочу. Гил лихорадочно дрожит. Это невыносимо, это хорошо и невыносимо, сейчас ему хочется только одного, чтобы Оз вставил ему, вогнал по самые яйца, только это доставит ему облегчение. Обычно он был не против позиции сверху, иногда даже предпочитал её, но с Озом … ему хотелось довериться ему целиком, как в бою, не задумываясь. - Не томи же, – смущение куда-то пропадает. – Оз, сейчас! И Безариус понимает, что подготовку пора прервать, её мало, лучше бы ещё, но они оба слишком заведены, и контроль держится только чудом. Оз прижимает Гилберта к стене и жестко, быстро берёт, насаживая на член, Гилберт кричит, бьёт по стене кулаком, боли он не чувствует, слишком на адреналине и слишком возбуждён, но от остроты ощущений хочется выть в голос и кусать губы в кровь. - Не жалей! – почти хрипит, едва выговаривает Гилберт и подаётся назад, чтобы глубже, теснее, сильнее. - И не подумаю, – улыбается Оз и увеличивает темп. «Мой. Мой-мой-мой-Гил». …Гилберт кончает первым, обессиленно цепляясь ободранными пальцами за неровную стену.***
В автомобиле следователь Найтрей курит, а детектив Безариус старается ехать помедленнее, и даже не ругается из-за переполненной пепельницы. Любимое радио Оза молчит, так и не включенное своим пламенным поклонником. То, с чем они столкнулись сегодня, начало беспокоить их вновь, как только приятная расслабленность покинула их тела. - Что с отчётом будем делать? – Гил выплёвывает остаток сигареты, он скурил её до самого фильтра и даже не заметил. В городе появилась какая-то необъяснимая дрянь, и он совсем не уверен, что с этим можно справляться силами полиции. - Замнём, – решается Оз, – Скажем начальству, что никого не нашли. А потом я зайду к кое-кому, есть у дяди один приятель, дядя говорит, что из контрразведки, но я так не думаю, – Безариус чешет переносицу, – в общем, он, это тип, встретил меня пару недель назад и сказал, что если я обнаружу какую-нибудь странность, если произойдёт что-то совсем не укладывающееся в рамки нормального мира, чтобы я сразу обращался к нему. Гилберт внимательно смотрит на Оза. - Его зовут Зарксис Брейк. Дурацкое имя, правда? Хотел бы я посмотреть на мать, которая обозвала своего сына Зарксисом… - Зарксис Брейк… – Имя кажется Гилберту смутно знакомым, но он никак не может понять откуда. Почему-то это его успокаивает, и неожиданно для самого себя он спрашивает: – Он …странный на вид? У него нет одного глаза? - Почему же, есть, – удивляется Оз. – С чего ты решил, что нет? Но Брейк действительно необычно выглядит, он альбинос. - Ясно, – кивает Гилберт. Хотя ему на самом деле ничего не ясно. Появившийся было отголосок воспоминания исчезает, растворяется в глубине памяти и теперь собственный вопрос ему кажется донельзя нелепым. Оз накрывает руку Гилберта своей: - Всё будет в порядке, напарник. Гилберт прикрывает глаза, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает его и негромко просит: - А теперь включи своё радио.