Неизлечимо

Вот он - Джон Ватсон, посмотрите. Внимательно посмотрите. Вполне положительный мужчина. И на первый, и на второй взгляд - добрая улыбка, синие глаза, чуть седые волосы. Военный врач. Человек, рискнувший своей жизнью десяток? сотню? раз, чтобы спасти-вылечить-подставить плечо. Он располагает к себе, правда? Такому хочется довериться, открыться, отдаться. Это же Джон, спросите любого, кто его знает - он хороший друг, прекрасный врач, чудесный муж, а скоро и заботливый отец. Вряд ли кто-то скажет Вам о Джоне что-то по-настоящему плохое. У Джона внутри - чернота. Горячая, выжженная, выстраданная чернота. Вам о ней никто не расскажет. Если только Вы не захотите посмотреть чуть глубже... *** В жизни до-Шерлока у Джона было много событий - хороших и не очень, и боли было много, и счастья - настоящего такого, теплого, солнечного. Цель в жизни, работа, друзья, сестра, девушки - да, большой и настоящей любви с ним не случилось, но он не отчаивался, и пробовал снова и снова. - Имя - Шерлок Холмс, адрес - Бейкер Стрит 221В. Жизнь наскочила на стену, врезалась с размаху и брызнула осколками во все стороны. Джон не влюбился. Джон всего лишь шагнул в пропасть. А за ней - падение. Вечное, мучительное, прекрасное. Телефоны друзей пылились в виртуальной телефонной книжке - Ватсон не звонил им сам, а на звонки - сначала частые, а потом все реже - бурчал в трубку что-то вроде "Я занят" или вообще не принимал вызов. Друзья стали не нужны - с их скучной жизнью, скучными историями, бесконечными вечерами в пабах - каждый, как под копирку, честное слово! Хотелось с работы поскорее домой - там Шерлок. Удивительный, невероятный, самый потрясающий на свете. Даже если просто лежит на диване и стреляет в смайлик на стене. Яркий, нужный, острый, и ждет его, и только ему расскажет о действительно гениальных ходах в расследованиях, и внутри все вспыхнет, взорвется восхищением. Джон думал, что ярче Афганистана с ним уже ничего не случится. Джон смотрел, но не наблюдал. У Джона появился Шерлок - и Афганистан, с его сухим воздухом и колкими звездами остался позади, в туманной дымке. Шерлок закрыл, затмил, переплюнул все. Джон держался за него, как за спасательный круг. Дышал им. Понимал, что без Шерлока он снова будет сидеть в своей серой съемной квартирке и смотреть в стену - часами смотреть, пока не заболят глаза. Работа давно превратилась в место, которое приносило деньги, которые нужны, чтобы платить аренду - не более того. Девушки? Серьезно? Он вряд ли смог бы вспомнить имена хотя бы пяти последних и безбожно путался в их собаках-племянниках-увлечениях, чем страшно злил. Если Шерлок вдруг бросит, наиграется, решит, что Джон скучен - у Джона останутся только серые стены и полный магазин в старом револьвере. А самоубийства совершают не только на эмоциях. О тех, которые сплошной порыв и нервы, жалеют за секунду до смерти. О продуманных, спокойных - когда сначала моешь посуду, принимаешь душ, а только потом пускаешь себе пулю в висок - никогда. Потому что совершают их, когда сам человек уже мертв, задохнулся, кончился, только тело осталось - ходит, дышит, покупает молоко и булочки - пустое, ненужное тело. Страх стал неотъемлемой частью жизни Джона. Он прекрасно понимал, что не может быть Шерлоку полезен в работе - да, возможно, его опыт и позволял на секунду раньше определить причину смерти, и то не всегда, но это ведь Шерлок Холмс, тот самый, который гениальный детектив. Если он поедет на расследование без Джона, оно завершится так же быстро и так же блестяще. Джон чувствовал, как внутри все сжимается в кулак и давит под сердцем. Да, он Шерлоку нужен, но зачем? Тяжелее всего понять, когда ты что-то делаешь правильно. Ошибки видны всегда, а вот правильные вещи мы не замечаем. Не умеет этого банальный, примитивный мозг таких, как Джон Ватсон. Шерлок Джона ценил по-своему, но до обидного не замечал. Джон ушел? Неважно, буду с ним говорить. Ну и что, что он не слышит. Джон ведь настолько незаметен. Есть он в комнате или нет - незначительная деталь. Джон шел в ванную, включал воду и долго на нее смотрел. Из горла рвалось что-то сухое, надрывное, не плач даже - странная, несуразная истерика. "Не отбирай, Боже, только не отбирай у меня эту жизнь. Настоящую. Это ведь чудо, невозможное чудо, господи, я и не надеялся ведь, что буду жить, жить, а не кислород расходовать.." Джону было страшно, до чертиков страшно. Как в тот момент, когда в него вошла пуля, а он запаниковал, не сориентировался во вспышке боли и на минуту подумал, что умирает. Вот оно, незабытое ощущение, привет. Твоя жизнь не принадлежит тебе, Джон Ватсон. Она зависит не от пули, от Шерлока - такого же холодного, острого, безжалостного. Но к Шерлоку у Джона была невероятная, всепоглощающая нежность. Накрывала и не отпускала, до слез душила, даже если Шерлок всего лишь злился на пакет молока, крышку к которому, по его словам, полные идиоты придумали. Против часовой стрелки открывается, ну надо же! Всегда по часовой, а тут - против, и газовой горелкой пришлось несчастный пакет открывать... Джон стоял, в горле слезы жгли, царапали. Шерлока хотелось обнять, взъерошить волосы, крепко-крепко прижать, чтобы не исчез никуда. Но страх был в Джоне. Сильнее любви, нежности, всего тепла. Шерлока было страшно даже за руку взять. Вдруг даже такая мелочь все перевернет, все разобьет? Джон шел по минному полю. Орал на Шерлока за эксперименты - точно знал, что на это Шерлок по-настоящему не разозлится, но боялся говорить, как он ему важен. Как боится его потерять. Непроверенная почва. А этот взрыв его, определенно точно, уничтожит. А потом была крыша. "Прощай, Джон". Ветер ледяной, чужой, и все вокруг - чужое, и люди чужие Шерлока переворачивают и трогают... Джон за Шерлоком бежал, всегда бежал, с первого дня, выбиваясь из сил, задыхаясь. И почти догонял. Всегда - почти. Но так близко. Ладонь Шерлока в его руке, металл наручников, испуганные серые глаза, когда Мориарти вытолкнул его в бассейне навстречу Шерлоку - он, и правда ведь, на секунду поверил... За каждый, даже самый маленький всплеск человечности в Шерлоке, Джон готов был пробежать километры. Оно того стоило. Было по-настоящему прекрасно. На черном мраморе золотые буквы - блестят, когда о них разбиваются солнечные лучики. Джон об этот камень тоже разбился. Гонка окончена. А жизнь? Жизнь тоже пришла к финишу? Если бы. Сердце билось, гнало кровь, заставляло дышать. Вот только совсем не хотелось. Ничего не хотелось, разве что взять тот самый пистолет, лежащий в тумбочке у кровати и сделать выстрел. Шерлока нет, жизни нет, Джона теперь тоже нет. В первые дни, наполненные звонкой, рвущей перепонки пустотой, Джону помогала жить лишь надежда. А потом случился еще один взрыв. Джону хотелось избить Шерлока, до гематом и сломанных костей, в мясо, чтоб не встал и кровью кашлял. Джон военный врач, ведь помните? Герой той войны. А лежит на кровати, прижимается к стенке и умоляет сердце перестать биться. Джон начинает ненавидеть Шерлока. Хотя нет, не начинает. Ненависть как волна - накрыла, унесла, поглотила. Шерлок ведь понимал, что Джон без него умрет. Ведь знал это, черт возьми! И Джон, верный, бесконечно преданный Джон не заслужил даже пяти минут объяснений? Шерлок шагает с крыши и отнимает сразу две жизни - и свою, и Джона. Извинения? Чушь! Шерлок Холмс не думает ни о ком, кроме себя и своих бесконечных игр. Проиграл - и из игры вышел. За себя решил. Оставив Джона умирать над его телом - мучительно умирать, в агонии, захлебываясь несказанными словами и разрывающей сердце болью. Время идет, а Джон Ватсон застыл на месте. В нем из жизни - только огонек надежды. Нерациональный, глупый, неугасающий огонек. Что вернется Шерлок, и он снова сможет продолжить за ним бежать. Джон совсем дурной, и на надежде этой помешался. Зато с утра есть хоть какие-то силы открыть глаза. Джон так же верил, что сможет вызвать в Шерлоке хоть какую-то привязанность. Ему казалось - почти получилось. Каждый намек на неравнодушие зажигал внутри маленькое личное солнышко. Теплое, родное, свое. Шерлок выгнал его из Бартса, нелепо выгнал, даже сильно заморачиваться не стал, ударил в больное - и Джон убежал сам. Злой на Шерлока, испуганный за миссис Хадсон... Джон действительно его ненавидит. Ненавидит так, что приходит на могилу и кричит все вслух, давится горькими слезами - действительно горькими, даже соли в них почти нет, одна горечь. Легче не становится. Джон все еще верит, надеется, ждет. Джон ненавидит Шерлока. Джон ненавидит в себе эту покорную верность. Шерлок сломал его. Шерлока нет уже больше года, и Джона тоже нет - есть набор серых дней, и они летят перед глазами - темно-светло-снова темно. Джон выживает на надежде, а жить его учит ненависть. Он начинает отношения с Мэри, получает повышение по работе и уезжает с Бейкер стрит. И все это - почти одновременно. - Смотри, Шерлок! - хочется кричать ему. - Я живой, сукин ты сын! Я живой, я Джон Ватсон, я не придаток, не дополнение к тебе! За любую мелочь, не связанную с Шерлоком и с памятью о нем, Джона накрывает гордость. Даже Мэри он рассказывает все сухо - отводит на могилу, говорит что-то совсем чужое, не о них - "Был хорошим другом... Было весело... Буду помнить... Простил." Джон так старательно доказывает себе, что и без Шерлока его жизнь прекрасна, что и сам начинает в это верить. Вера эта злая, колючая, и даже в ней - ненависть. Потому что, господи, Джон был живым только рядом с Шерлоком. По-настоящему живым, легким на подъем, сильным, и кровь кипела, и счастье другим было - острым, пронзительным, до нехватки воздуха в легких. Джон это прекрасно понимает. И покупает обручальное кольцо. *** Шерлок вернулся - ни следа стыда, раскаяния, ничего - вот он я, я живой, Джон, привет. А Джон и ответить не может. У него жизнь рушится, рушится, рушится. Потому что теперь Шерлок Холмс жив. Теперь вся ложь - "Моя жизнь прекрасна" и "Я счастлив" звучит жалко даже в мыслях. Будто Джон сидел в крошечной комнатке без окон, а теперь в углу появилась дверь, а за ней - вселенная. Джон ненавидит себя, потому что эту дверь непременно откроет. И еще больше ненавидит Шерлока. Потому что тот даже не просит прощения, не просит быть рядом - он знает, что Джон будет. Джона предали, бросили, убили. И боли было, будто наживую вскрыли. Шерлок это знает, и Шерлок знает еще кое-что. Джон пойдет, Джона даже звать не нужно. Он выбросит все, что есть в его жизни, все, что собирал и склеивал все два года, вытаскивая обломки счастья из слез, кошмаров и боли. Шерлок в Джоне безгранично уверен. Джону невероятно хочется Шерлока ударить. Снова. Ему так невыносимо, немыслимо - господи, помоги - хочется сделать Шерлоку больно. Хотя бы как-то. И вот он, парадокс. Шерлок ломается, прогибается, и человечность - та самая, о которой Джон так мечтал - буквально хлещет из него. Шерлок - сплошной оголенный нерв, и тянется к Джону, почти умоляет, и ему больно. Джону тоже больно. Это самый извращенный садизм в его жизни - мстит он Шерлоку, а больно обоим. И Джону, без сомнений, это нравится. Слишком долго, целых пять лет, в его жизни было только три составляющих - Шерлок, страх и боль. Теперь его очередь. Его игра. Шерлок ломается, проигрывает, говорит все то, что Джон невыносимо хотел услышать когда-то. Джон смотрит на Мэри и понимает - даже на ребенка ему плевать. Несмотря ни на что, он бросит их, если Шерлок попросит. Не намекнет, не продолжит делать вид, что за них счастлив - просто подойдет и скажет, что больше не может. Вот так, когда они не вместе - не может. Джон молится, чтобы Шерлок этого не сказал. Себе Джон умеет говорить нет, а вот Шерлоку? Джон смотрит на серый, в бликах от фонарей потолок и не может спать. Он солдат, он военный, он сильный взрослый мужчина, в конце концов. И ломается под Шерлоком, и помогает себя ломать - радостно так помогает. Кажется, его ненависть можно потрогать руками, настолько она сильна. Кружит над ним, бросает тени на лицо, делает синие глаза еще темнее. Джон не знает, что ненавидит сильнее - Шерлока или свою любовь к нему. Он только знает - к Шерлоку у него все неизлечимо. Джон ведь врач, и действительно хороший. Он абсолютно точно уверен - эта больная, неадекватная, уже давно не правильная любовь ничем не лечится. У обоих - не лечится. *** С Шерлоком надо попрощаться, Шерлока уже ждет самолет, а Джона - машина и беременная Мэри. Джону безумно хочется уйти. Еще больше - взять Шерлока за руку и пойти в этот самолет вместе. Джон кипит от злости, хотя, казалось бы, нечему уже болеть и взрываться внутри, выгорело все, дотла сгорело. Шерлок, идеальный, невозможный, влюбленный в него Шерлок, стоит, говорит чушь, жмет на прощание руку. Шерлока, совершенно точно, невозможно не любить. И еще точнее - нельзя любить. Джону досталась Мэри - и как ее бросишь? Шерлок пожертвовал всем ради Джона, ради семьи Джона, ради его стабильного счастья в домике на окраине города. Шерлок ведь не знает, что когда он упал на руки Джона, кашляя кровью, сильнее всего на свете Ватсону хотелось не сохранять семью, а достать пистолет и выстрелить в Мэри. Как когда-то, вечность назад, в незнакомого таксиста. Когда Шерлоку плохо, все вокруг чужие, незнакомые, опасные. И цель всего одна - защитить. От кого именно - не имеет значения. Шерлок снова улетит, исчезнет, да так, что не дозвонишься. А Джон останется на земле. И любовь к Шерлоку в нем останется. Та самая любовь, которая не даст ему дышать полной грудью, никогда не даст. Джон шагнул бы в самолет, точно шагнул, если знал бы, что Шерлоку это нужно. Но это ведь Шерлок. Шерлок, который забрал жизнь Джона Ватсона и до сих пор умудряется принимать решения за него. Шерлок уверен: Джон будет счастлив, небходимо лишь спасти Мэри и исчезнуть из их жизни. Джона он, как и всегда, не спросил. Шерлок улетает, а Джон остается. И, черт возьми, остается не жить - снова зависать в своем режиме вечного ожидания. Джон, определенно точно, ненавидит Шерлока. Себя самого, впрочем, тоже. Все они сломали. Так нелепо, так глупо сломали, сломали невозможное, то, что было на грани надежды, но все-таки было. Джону Ватсону очень больно. Он только надеется, что Шерлоку - тоже. Потому что только эта боль напоминает, что они были. По-настоящему были. И жизнь, яркая, светлая, невыносимо прекрасная, кружилась вокруг, затягивала все глубже... Джон будет ждать Шерлока. Конечно же, будет. Разве когда-то было иначе?