Сердце Мари.

С чего бы мне лучше начать эту удивительную историю? Может со слов: «Однажды давным-давно»? Ведь это действительно произошло очень давно, ещё в те времена, когда мир населяли волшебные, невероятные существа, а люди ещё не потеряли веру в них, а воздух был наполнен магией. А, может, подойдёт такое начало: «Жила-была девушка, по имени Мари». Тоже неплохо. Ведь она действительно жила, и была воплощением доброты, милосердия и мужества, на которые способен человек. Но было бы не совсем точно начинать именно так, потому что, когда начинается моя история, Мари не жила, а выживала, как могла. Так что, я думаю, подходит вступление вроде этого: «Однажды, родители Мари умерли». Не слишком радужное, но очень точное начало, ведь Мари начала отсчитывать свою жизнь с того дня, как осталась одна с двумя младшими сёстрами и братом на руках. И, хоть эта история и не про её выживание в тяжёлые времена, именно здесь лежит её начало. Итак, родители Мари умерли. Не в один день, не внезапно, но трагично. Война, длившаяся уже два года, отняла жизни у многих своих солдат. Не был исключением и отец Мари, Тиболь. Это был исключительно добрый и милосердный человек, учивший своих детей по заповедям любви и сострадания, и совершенно неспособный на ненависть. Даже война, опорочившая столькие души убийством, не могла поколебать его веру в добро и человека. Так он и умер, со словами прощения на устах. Мать Мари, Мириам, тоже добрая, но слабая духом женщина, прожила после смерти мужа только год. Несчастье уничтожило её. Последние месяцы она уже не помнила кто она, не видела своих детей, сидящих у её постели. Мать Мари видела перед собой лишь бескрайние небесные долины и своего мужа, с которым вместе уходила всё дальше от земли. Так умерли родители Мари, и она осталась старшей в семье. Ей было семнадцать. Её сёстрам, Лилиан и Софи, было четырнадцать и тринадцать лет, её братишке, Клоду, не было и десяти. Когда ответственность за детей легла на её хрупкие плечи, Мари поняла, что для неё началась новая жизнь, ещё более тяжёлая и невыносимая, чем прежде. Девушка с детства привыкла к работе, потому что жизнь для неё никогда не была лёгкой. Чтобы семья жила в достатке, трудиться приходилось всем. Но раньше это была полная, счастливая семья. Когда они были вместе – даже самый трудный день был в радость. Жить бы им так и дальше, но война не пощадила никого. Кажется, что не осталось в мире человека, который избежал горя и утрат от этой бойни. Когда отец уходил на войну, его провожала вся семья. Мари было пятнадцать и она ещё была сущим ребёнком, не понимающим всей тяжести жизни. Она прощалась с отцом так, будто он уходил лишь на несколько дней на охоту, а не на долгие годы туда, откуда не все возвращаются. Она плакала, потому что плакала мама, целовала отца, но на душе у неё было легко и спокойно. Это ведь был её отец, самый сильный и добрый человек на свете! Что могло с ним произойти? Мать Мари, Мириам, была напугана. Она не питала иллюзий по поводу войны. Тиболь не мог успокоить жену. Как бы он ни шутил, как бы ни подбадривал, она всё равно глядела на него так, будто видела его в последний раз. Женское сердце не обмануть. Как отец скрылся за поворотом дороги, Мари не видела. Конечно, знай она, что видит отца в последний раз в жизни, она бы глядела во все глаза ему вслед, и продолжала бы глядеть, пока последняя песчинка, поднятая его сапогами, не опала бы на землю. Но Мари была ребёнком, и ей было не до мыслей о смерти. Дом их, казалось, опустел. С уходом отца пропала какая-то радостная искра, которую он зажигал своей добротой и весельем. Реже слышался детский смех, мать часто плакала, и постепенно в ней начал угасать тот свет, который поддерживал своей любовью отец. Мари видела всё меньше радости в глазах матери, меньше улыбок. Их место в её жизни заняли забота семье, доме, саде. Работать приходилось столько, что они с Мириам ложились спать позже всех, а поднимались раньше всех. Но и даже тогда, когда семья их так опустела, это была семья! Иногда, когда от отца приходили весточки или письма, мать вдруг преображалась, загоралась радостью и надеждой, и в их маленьком доме вновь слышался смех, песни и детские радостные возгласы. В такие дни Мари вновь позволяла себе стать ребёнком, у которого в жизни нет забот и горестей. Но всё изменилось в один миг. Однажды к ним в дверь постучали. Мари открыла незнакомому солдату. Он что-то говорил. Мать стояла рядом. Они обе слушали, но Мари его не слышала. Когда она очнулась, солдата уже не было. Мать сидела на кровати, уронив руки на колени. Лилиан и Софи стояли в стороне, не решаясь сказать ни слова, а Клод хныкал где-то в углу. Мари подошла к матери и встала перед ней на колени, заглянув ей в глаза. В них была пустота. Это были те же родные глаза, в них не было слёз. В них ничего не было. -Матушка! - позвала Мари. – Мама! Что он сказал, мама? Кто это был? Мириам подняла глаза на дочь и не узнала её. А губы её только прошептали: «Отец мёртв» С тех пор Мари, её сестры и брат остались сиротами. Мириам была ещё жива, но она уже не была той их матерью, которую они помнили. Теперь она только лежала или сидела у окна, глядя в пустоту, не реагируя на вопросы и мольбы услышать. Мари столько просидела у её постели, что уже потеряла счёт дням. Но, когда в доме кончилась последняя еда, девушке пришлось оставить мать, чтобы её семья не умерла с голоду. Тогда то и началась новая жизнь Мари. Теперь на её попечении были сёстры, брат и больная мать. Инстинкты говорили Мари, что нужно защитить свою семью, нужно позаботиться о ней. Девушка устроилась работать в один из зажиточных домов, где трудилась пять дней в неделю по четырнадцать часов в сутки, и только два дня в неделю проводила дома. Вскоре сестры Мари тоже начали работать, нося яйца на рынок и подрабатывая иногда в лавках. Но опорой семьи всё равно оставалась Мари. Жизнь казалась ей адом, когда, измученная работой, она вновь открывала глаза утром и не видела просвета для себя и своих уставших мускулов. Но, когда она видела своих сестёр, когда они обнимали её, когда она целовала брата и мать, девушка забывала о том, как устала. Она видела перед собой лишь будущее для своей семьи. Своими руками она создавала для них жизнь. А потом умерла и мать. Это случилось в один из теплых вечеров бабьего лета, когда солнце уже скатилось за горизонт. Мари отпросилась у хозяев, потому что мать сильно хворала последние дни. Сидя у её постели, девушка всё время впадала в дремоту. Сестёр и брата в доме не было. В этот момент отдыха и полного расслабления, Мари показалось, что у них настоящая, счастливая семья. Они были вместе, они были живы, и вокруг была такая блаженная тишина, что девушка и забыла о стонах и криках, доносившихся с войны. Мать тяжело вздохнула. Мари вышла из забытья и склонилась над постелью. Лицо Мириам было бледно. Лоб её покрылся испариной. Мари коснулась её щеки, она была холодна, как мрамор. - Матушка, что с вами? Вам плохо? Мириам, впервые за долгие месяцы, взглянула на дочь и узнала её. - Мари. - Прошептала женщина пересохшими губами. - Который сейчас час? Я, кажется, задремала. Девушка удивлённо взглянула на мать. - Только солнце село, матушка. Вы спите уже несколько дней. Вы всё хворали… Мириам, казалось, не слушала дочь. Она беспокойно обводила комнату взглядом. - Который сейчас час? Уже смеркается, Мари! Отец ещё не вернулся с охоты? Сердце у Мари болезненно и страшно сжалось. Мать бредила. Девушка сжала ей руку. - Мама, вам надо отдохнуть! Лежите, - Мари мягко не дала матери подняться. Беспокойство Мириам всё больше росло. Она металась на кровати, звала отца, спрашивала, давно ли он ушёл. Мари поила её водой, боялась отойти хоть на минуту. Ночью у матери начался жар, но к утру она перестала метаться и лежала тихо-тихо, будто дремала. У Мари слипались глаза, но она страшилась закрыть их хоть на миг, потому что чувствовала тяжёлую поступь смерти, уже видела её черный плащ, спускающийся на кровать, где, беззащитная, лежала её мать. Ах, если бы Мари могла броситься на постель и закрыть мать собой, чтобы смерть не могла к ней прикоснуться! Но шаги её звучали всё отчётливее, дыхание Мириам становилось всё тяжелее и тяжелее. И вдруг, мать Мари приоткрыла глаза и взглянула на дочь. Это были те же родные глаза, те же, что смотрели на Мари, когда она лежала в колыбели, те же, что смеялись вместе с ней, плакали вместе с ней. Мириам подняла тяжёлую руку и коснулась ладони дочери. - Милая моя, - тихо произнесла она, - Ты так выросла! - Матушка, вам не стоит говорить, вы слишком слабы! – Мари было так больно от слабеющего голоса матери, что ей лучше бы его вообще не слышать! Мириам улыбнулась. - Мои дети, я так люблю вас! Вы для нас с отцом – самое дорогое на свете. Мари, тебе придётся позаботиться о них. Последние слова дались ей так тяжело, что её задушил кашель. Из глаз Мари градом катились слёзы, но она сдерживала рыдания. - Мари, - мать гладила дочь по руке, - Я люблю тебя, Мари! Дочка, мы с отцом присмотрим за вами. Он и сейчас здесь, рядом. Взгляни, Тиболь, какая у нас взрослая, красивая дочь! – Мириам в последний раз протянула руку в пустоту, а потом та, отяжелев, упала на кровать. - Он так гордится тобой, Мари. И я тоже… Голос её оборвался, и больше она не произнесла ни слова. Мари долго глядела на неё, прежде чем поняла, что жизнь уже покинула её измученные тело и разум. Казалось, что в этот момент и у неё в душе что-то умерло. Её сердце объял холод, и Мари, в рыдании, упала на кровать. Всю ночь она оплакивала мать, зная, что с приходом утра, в мир придёт и свет, и жизнь, которые заставят её снова вставать и идти навстречу будущему. А ей так хотелось лечь в землю вместе с мамой, забыться, заснуть навсегда. Но Мари не имела права впадать в отчаяние. Ей не было дано права страдать, она не могла опустить руки и поддаться своему горю. Перед ней мерцали жизни её сестёр и брата, девушка понимала, что без неё они пропадут. Мари страдала, но она продолжала работать, всеми силами вырывая у жизни шанс. В её мире не было места для боли, слишком много забот было у неё на сердце. Время шло, и Мари не забывала свою мать, не переставала тосковать по ней, но жизнь и молодость всё же брали своё и боль утраты начала утихать. Жизни противна смерть, они не могут долго жить под одним кровом. Новые заботы вытеснили старую боль. Мари продолжала усердно работать. У новых хозяев она стряпала на кухне, шила, убиралась в комнатах. Она привыкла к работе, поэтому страдала теперь не так сильно. А тем временем через город шло всё больше солдат. Война разгоралась по всей стране, поэтому все дороги были заполнены бодро шагающими здоровыми, сильными юношами и мужчинами. Все они были настроены на победу. И на всех этих людей Мари взирала с ужасом. Как могут они радоваться, идя на эту бойню?! Как могут слать воздушные поцелуи молодым девушкам зная, что идут убивать себе подобных и скорее всего сами лягут в землю раньше срока? Все женщины, молодые и старые, все старики и дети – провожали солдат возгласами поддержки и любви. Воины, удостоившейся поцелуя красавицы-крестьянки, считал себя благословлённым счастливчиком. В богатых домах устраивались торжественные проводы сыновей и мужей на фронт. Праздники гремели на весь город, отряд за отрядом уходил прочь по дороге. А Мари, провожая их глазами, не могла взять в толк, к чему всё это? Эти люди идут умирать. Они идут убивать! Отчего же столько восторгов, торжеств и поздравлений?! Неужели она одна видела всю горечь происходящего, неужели только она ощущала на себе тяжесть нависшей над ними опасности смерти? Конечно нет. Были в городе такие же как она, несчастные, уже лишившиеся своих родных, ощутившие на себе боль утраты и гнёт нищеты. Но кто их слушал? Всеобщий восторг и крики о близкой победе никто не мог заглушить. Казалось, что люди обезумили, заболели этой войной. Ничто не могло их образумить, только время. И, вскоре, время всё же взяло своё. Вначале это были лишь единицы, тащившихся по дороге раненых, оборванных солдат. Они тихо брели, часто останавливаясь и отдыхая. На них смотрели с сочувствием, давали кров и пищу. И хоть люди с содроганием глядели на эти плоды войны, они всё продолжали свято верить в правоту и необходимость этой расправы над себе подобными. Но Мари видела в этих раненых только подтверждение своих опасений. Это только начало. Вскоре раненых начало становиться всё больше. Они заполоняли все улицы, все дороги. Не было дома, в который бы они не постучались, не было семьи, которая не выделила им хотя бы краюху хлеба. Эти люди, которые ещё несколько недель назад были сильны, здоровы, полны радости и задора, готовы были свернуть горы, победить любых врагов, теперь эти люди, часто даже не могли дойти до города, они умирали прямо на дороге, как собаки. И с каждым днём их было всё больше. Они ползли в город нескончаемым потоком, а потом, когда уже не находили нигде помощи, понуро плелись дальше. Жители уже не могли ничем помочь. Отдавать уже было нечего, население нищало. А потом армия начала отступать. Это было похоже на налёт саранчи. Голодные, оборванные солдаты, которые ещё так недавно были всеми любимы, которых провожали, даря воздушные поцелуи, теперь они превратились в бич для бедного населения. Даже богачи страдали от мародёрства, потому что именно в их домах хранилось больше всего запасов еды. Солдаты грабили, совершали набеги на одинокие хижины, вынося оттуда всю пищу и одежду, которую могли найти. Некоторые, даже убивали местных жителей, если те отказывались отдавать еду по-хорошему. Холод и голод подбивали их на самые отчаянные кражи, даже если им грозила смерть и казнь. Если вначале король Габриэль велел наказывать всех, кто грабил население, теперь он смирился и даже перешёл на сторону солдат. Теперь обычные жители были вынуждены прятать пищу, зарывать её в садах и под домами, лишь бы эти голодные, одичавшие звери с человеческими лицами не могли её отыскать. Работы становилось всё меньше. Мари была слишком трудолюбива, поэтому её долго не прогоняли, но вскоре и она потеряла своё место. Теперь ей приходилось браться за любой заработок, который подвернётся. А война, полыхая вокруг, уже обдавала всех своим дыханием. Вскоре, вслед за отступающей армией, пришла армия противника, такие же голодные и оборванные головорезы. Как Мари и все члены её семьи выжили в этом аду, девушка сама не знала, потому что было страшно выйти на улицу – тебя могли убить за один только взгляд. Но и тогда Мари научилась ненавидеть людей. Она ненавидела саму войну, то, что она творила с человеком, и всех людей, которые в ней были повинны. И хоть её сердце болезненно сжималось, когда она вспоминала заветы своего отца, говорившего, что единственная вещь на свете, ради которой стоит жить – это любовь, она не могла заставить себя перестать ненавидеть мародёров, отнимающих последнюю пищу у её семьи. Вскоре армия покинула разорённый город. Теперь он был не так величественен, как раньше. Он походил на самый жалкий посёлок, который оставили и совсем забыли. Но в нем всё-таки была жизнь. Каждый день в церкви на холме звонил колокол, возвещая о наступлении нового дня и Мари, на секунду закрыв глаза, говорила про себя, что пока они живы, то всё не так уж и плохо. Когда армия покинула город, жизнь стала немного легче. Теперь можно было не так опасаться, что в любой момент могут прийти и просто забрать твою еду. Мари и Клод теперь подрабатывали на большой ферме, за что получали едой. Сестры Мари, Лилиан и София, работали у них дома, в огороде, выращивая картошку, свеклу и морковь, следили за курами, которых чудом спрятали от солдат, которые ели не только птицу, но даже кошек и собак. Эти годы для Мари прошли, казалось, быстро, но не бесследно. В постоянных трудах и заботах, в попытках просто выжить, она не заметила, как времена года сменяли друг друга, как природа, следуя своей привычке, впадала в сон, а потом вновь восставала к жизни. Нет, Мари было не до того, и, когда наступила та памятная зима, Мари тоже не заметила. К этому времени Мари из девочки, превратилась в красивую девушку, с очень длинными чёрными, доставшимися ей от бабки-цыганки, прямыми волосами и серо-голубыми глазами её предков, пришедших с севера. Это была красавица с измученным лицом и руками, как у аристократки: с длинными белыми пальцами, хоть и огрубевшими от постоянной тяжёлой работы. И хоть её осанка была полна прямоты и силы, непоколебимой внутренней опоры, глаза у неё были кроткие и добрые,