Руки в крови

Ло ненавидит, когда его отвлекают. Особенно, если его руки по локти в крови из-за разрыва печеночной артерии, и он ищет эту чертову проблему на ощупь, в разрезе влажно хлюпает, а пальцы в латексных перчатках ничего не чувствуют, хотя сейчас, кажется, он весь слух и внимание. Ло ненавидит, когда в операционной кроме него и пациента-полутрупа есть кто-то еще. Дофламинго глядит на него с извечной насмешкой, Ло знает, каково сейчас выражение его лица, хоть оно и закрыто медицинской маской. Дофламинго сидит на подоконнике, и, если бы не яркий свет лампы над хирургическим столом, Ло бы попросил его убраться. Плевать, что это дом Дофламинго, когда Ло работает, то именно он хозяин в операционной. Дофламинго забрасывает ногу на ногу и молчит. Он и так делает достаточно, чтобы мешать. Чтобы Ло совсем немного начал нервничать, а его пальцы — срываться в липкую жижу, с которой не справляется тихо шуршащий отсос. Ло закрывает глаза и глубоко вдыхает привычный, пропитанный кровью и антисептиком воздух, не торопясь, но одновременно с тем проворно скользит пальцами вдоль артерии и прощупывает печень со всех сторон, приподнимая и отделяя. Порез заметен не сразу, только когда печень перестает кровить и зависает перед ним, пока он крутит ее в руках. — Еще бы пара минут, и она истекла бы на столе кровью, — говорит он. — Значит, ты пришел вовремя, — отзывается Дофламинго и опускает маску — губы растянуты в улыбке. Дофламинго улыбается почти всегда, словно находит жизнь крайне забавной штукой. Может, для него все так и есть. Жизнь Ло никогда не казалась забавной, какой угодно, но не забавной, и лучше бы Дофламинго надел маску обратно сейчас же. Все-таки у Ло в руках скальпель, а пространство вокруг подчиняется только ему. — Ты чем-то недоволен? — на этот вопрос можно ответить по-разному, но Ло сжимает губы и молчит, а Дофламинго продолжает: — Ты как будто не рад меня видеть? — Рад, — коротко отвечает он и кивает на Детку-5. — Кто ее так? — Какой-то мошенник, ты же ее знаешь. Она никому не может отказать и постоянно влипает в истории. — Почему бы тебе не находить людей поразборчивее?— под нос бормочет Ло, но Дофламинго все равно слышит. — Потому что я люблю вас всех, с вашими достоинствами и недостатками. Вы — моя команда. Ло фыркает и опускает изрезанную печень Детки на место. Органы расходятся в стороны, давая необходимое пространство. Если бы Ло не обладал силой дьявольского фрукта, то вместо Детки на столе уже полчаса как лежал бы труп. Дофламинго не разбрасывается людьми, а значит, эта девка ему нужна, или нужен сам Ло – не важно. Дофламинго уже долго не вызывал его к себе, только иногда просил уладить какие-то совершенно пустяковые дела. Будто не доверял, не хотел поручать ничего серьезного, недооценивал. Другой бы, придя к такому выводу, оскорбился, но отсутствие внимания было на руку Ло. И ему везло, до этого раза. Дофламинго наглым образом отвлек Ло от дел, и тот недоволен. Стать нужным Дофламинго — огромная почесть. Для кого угодно, только не для него. Если Дофламинго захочет, чтобы он возился с каждой его пешкой, Ло застрянет тут навсегда. Да, Дофламинго умеет выбирать нужных людей, притягивать их к себе. Умеет дать понять, что они небезразличны, хотя все прекрасно знают, что им отведена роль пешек, большинству из которых никогда не достичь противоположной стороны шахматной доски. Но Дофламинго любят, слепо, преданно, слишком многие, и Ло может бесконечно ломать голову, задавая себе вопрос почему, но не находя ответа. Когда-нибудь он узнает. Когда-нибудь он сделает так, чтобы все узнали, каков Дофламинго на самом деле. Дофламинго поправляет белый халат, который накинул, прежде чем ворваться в операционную. Небрежно, словно смеясь над правилами. Он выглядит непривычно, дико. Будто голый, уязвимый, без защиты, без своей шубы. Он раскачивает мокасин на пальцах ноги и кажется довольным. По его лицу нельзя определить, о чем он думает, и Ло это раздражает. Таких противников нужно знать хорошо. Намного лучше, чем он знает Дофламинго сейчас. Ло мало волнует Детка, ему интересно, зачем он понадобился, когда Дофламинго, казалось бы, совсем о нем забыл. Где носило Ло полгода, тот и так знает: его люди повсюду на Гранд Лайн, не придумали еще такого места, чтобы скрыться от Дофламинго. Ло не спрашивает, он ждет — Дофламинго сам все расскажет, когда придет время. Когда ему надоест развлекаться. Другое дело, может потребоваться ждать долго, а Ло не любит этот дворец, не любит Дресс Роуз. Не хочет оставаться здесь больше необходимого. Но пока Дофламинго молчит, наблюдая за ним, Ло ничего не может сделать, чтобы ускорить свой отъезд отсюда. Спрашивать — незьзя, показывать, что интересно, — нельзя, иначе Дофламинго так и будет тянуть время. Когда на бок Детки ложится последний шов, ее сразу увозят куда-то, а Ло нагло выталкивают из операционной, и он стягивает окровавленные перчатки уже в светлом-светлом коридоре, где вдруг появляется свежий воздух и где Дофламинго наконец-то начинает вести себя как положено хозяину дома. Ло бросает перчатки на пол, под ноги, но запах крови все равно не проходит, будто въелся под кожу. Может, так и есть. Дофламинго сдергивает маску с лица и шипит, смеясь — пошли, поговорим, Ло. Ты мне нужен, Ло. Ло никогда не покупался на такое. Дофламинго не может быть честным. Как бы ни звучали его слова, правды в них лишь жалкая часть. Да, Ло нужен ему. А если он откажется, то Дофламинго просто размажет его по стене, вот и вся откровенность. В коридоре пустынно и светло, пахнет цветущим садом. Прежде чем Ло делает шаг в сторону выхода, он понимает, что попался. Тонкие нити натянуты вокруг него, они тихо звенят, подпевая ветру, они просят крови и получают, когда Ло неосторожным движением задевает рукой одну. Этот разговор ему не нравится с самого начала. Ло глядит на Дофламинго снизу вверх. И Дофламинго улыбается довольной улыбкой охотника, загнавшего добычу в давно расставленный капкан. — Мне нужен откровенный ответ, прежде чем я предложу тебе то, что хотел бы получить любой. — Гору денег? Сокровища? Всех девственниц мира? Ло становится смешно. Ему ничего не надо от Дофламинго. — Мне нужно знать, кто ты мне — друг или враг. — Я недостаточно показываю свою готовность служить тебе? Паранойя поддается лечению, если что. — Ло, ты плохо читал историю. Все проблемы, как правило, начинались с одного единственного человечишки, которому вдруг захотелось что-то изменить в своей никчемной жизни. — Меня все устраивает, если ты об этом. Дофламинго подцепляет его подбородок пальцами, поднимая голову и заставляя смотреть на себя. — Ты мне нужен. Ло усмехается ему в лицо. Даже через очки взгляд Дофламинго пробирает до костей. Дофламинго может казаться легкомысленным баловнем, но когда он серьезен, то шутки с ним плохи. Но нужно еще сначала понять, что он серьезен. Ло смотрит на него дерзко, не отводя взгляд. Дофламинго заливается смехом. Его пальцы сжимают подбородок крепче, Ло нестерпимо хочется дернуть его за руку, чтобы отпустил. Но он стоит неподвижно и унимает внезапно нашедшую дрожь, когда подушечка большого пальца скользит с подбородка к его губам, сминает и царапает шершавой кожей. Дофламинго отходит так быстро, что Ло не успевает отреагировать, так и остается стоять с задранной головой. Ему некомфортно в обществе Дофламинго, некомфортно от его роста, но он никогда не подает вида. Он хочет отступить, но чувствует невидимое сопротивление, будто мышцы отказались слушаться разом, и на тело напало окоченение. Ло поднимает руку и тыльной стороной ладони снова напарывается на сковывающие его нити. Порез ерундовый, острая боль сменяется тупой ноющей почти мгновенно, и Ло замечает, что почти весь опутан, замирает и выжидающе смотрит на Дофламинго. Его игры совсем не удивляют, чего-то подобного Ло всегда ожидал, и теперь ликование от чувства собственной правоты смешивается с раздражением от беспомощности и ожиданием того, что же будет дальше. — Я люблю своих людей, Ло, какими бы ни были их недостатки, — повторяет Дофламинго свои недавно сказанные слова. — Но терпеть не могу, когда мои люди начинают действовать по-своему. Ты понимаешь, о чем я? Ло не кивает и никаким другим движением не собирается показывать, что слова Дофламинго относятся к нему. Он терпеливо ждет, пока Дофламинго не скажет, зачем заставил притащиться сюда, и тот, кажется, сам не видит смысла тянуть дальше. — Я хочу, чтобы ты стал шичибукаем. Ло хмурится. Здесь их желания с Дофламинго совсем не совпадают. Ло не любит, когда от него требуют то, чего он совсем не хочет, не считает нужным. Стать шичибукаем — значит повышенное внимание всех к себе. — Сто пиратских сердец — цена мирового правительства. — Сколько принес ты? — мрачно интересуется Ло. — Нисколько. Все платят по-разному. Дофламинго будто не может стоять на месте спокойно. Он снова оказывается рядом, над ухом тонко звенят нити, переливаются прозрачно-жемчужным блеском совсем рядом с лицом, и Ло задевает щекой одну. Тяжелая рука Дофламинго у него на затылке, сжимает волосы в кулаке, тянет, и Ло снова смотрит вверх. Моргает, но глаза все никак не перестают слезиться. — Мне нужно, чтобы ты сделал это как можно быстрее. — Дофламинго наклоняется к нему, и его взгляд будто вспарывает на лице Ло кожу. Ло чувствует, как болезненный жар приливает к щекам, а высохшие губы становятся непослушными и колючими. — Я могу начать с твоей команды? — шипит он. Едва сдерживаясь, чтобы не сказать "с тебя". — Щенок. Пальцы, перебирая волосы, скользят по затылку, гладят, мягко толкают вперед, и нить впивается в щеку Ло сильнее. — Mix, — хрипит он и приходит в себя через пару секунд — непозволительно долго — будто оказавшись в новой реальности. В которой до рези в глазах кружится голова, и Ло чувствует себя по-другому, совершенно чужим. Ло смотрит вперед и видит себя, свое тело, растянутый в усмешке рот и сощуренные глаза... такое выражение лица может принадлежать только Дофламинго. В чьем бы теле тот ни находился. Он снова смеется громко и раздражающе, и Ло кривится от этого смеха. Нестерпимо хочется, чтобы он заткнулся, потому что Ло кажется, что одним своим смехом Дофламинго опорочил его тело. Наступившая тишина приносит облегчение и тяжелый яростно-уставший взгляд Дофламинго. Он стирает поцарапанной рукой со щеки кровь, еще больше размазывая ее по коже, касается испачканными подушечками пальцев губ и облизывает их. — Поиграли и хватит, — говорит он, и Ло не узнает свой голос со стороны. Глубокий, грозный, с хрипотцой и совершенно чужими интонациями. Ло протягивает руку вперед, рассматривая чужие длинные узловатые пальцы, сжимает и разжимает кулак. Делает шаг, переступая с ноги на ногу. Тело Дофламинго кажется легким и неожиданно ловким, несмотря на немалый рост. Ло хочет потрогать себя, ему интересно прикоснуться и почувствовать под пальцами свое, ставшее чужим тело, но выражение лица Дофламинго его останавливает. На его щеках — неровный розовато-оранжевый румянец. Ло не знает точно, но что-то ему подсказывает, что у него самого никогда не было такого блядского взгляда. Дофламинго портит все, к чему прикасается. Черт знает, что он еще придумает. Дофламинго явно собирается обыграть его в его же игре. Ло бы мог оставить все, как есть, горы свернуть в теле Дофламинго, отомстить, как давно хотел, но это было бы неправдой, полуместью. Поменяв их телами, кого бы он наказал в итоге? Ло вздыхает и отменяет команду. — Хороший мальчик, — рычит Дофламинго ему на ухо, обрывая вокруг него нити и сгребая в кулак накрахмаленный воротник белого халата. Ноздри его раздуваются, он в ярости. Притискивает, прижимает собой к стене. Шумно дыша, просовывает ногу между колен, теперь точно не убежать. Только тогда Ло понимает, что надо дышать. Понимает, что не стоит на полу, а лицо Дофламинго ближе, чем необходимо для разговора, и что теперь Ло не нужно задирать голову, чтобы посмотреть на него. У Дофламинго горячий влажный язык, и он давит на порез, проходясь по щеке, будто хочет сделать больнее. Ло втягивает ноздрями воздух, а потом они сталкиваются губами, зубами и дыханием — рваным, общим. Воздух разрывает легкие, Ло скользит затылком по стене, пока на него не ложится ладонь и не притягивает, вжимает в рот Дофламинго еще сильнее. Целоваться с тем, кого когда-нибудь собираешься убить — словно бежать навстречу лавине. Ненависть захлестывает, а губы, жесткие и горячие, целующие развязно и так хорошо, заставляют на секунду усомниться в желании отомстить. Не сейчас, когда-нибудь. Ло ерзает, и Дофламинго отпускает его, не давая свалиться под ноги, когда Ло скользит по стене вниз и приземляется на пятки, болезненно, будто пол утыкан иглами. — Сто сердец, Ло, — говорит Дофламинго. — И чем скорее, тем лучше. Дофламинго отходит, его грудь вздымается, он все еще не выровнял дыхание. Ло облизывает губы и чувствует вкус его слюны и своей крови. Лучше пережить еще десяток обменов телами с кем угодно, чем стоять сейчас здесь, потому что у Ло еще никогда так не кружилась голова. Дофламинго не уходит. Он скидывает с плеч белый халат и остается в цветастой рубашке. Халат падает под ноги; Ло не двигается с места, наблюдая, как Дофламинго топчет его, а потом, подцепив носком мокасина, отшвыривает в сторону. Дофламинго хватает со спинки дивана оставленную шубу и накидывает на плечи. — Пошли, — говорит Дофламинго, и Ло не двигается с места. – Малыш Ло испугался? — Дофламинго уже поднимает руку, чтобы потащить его за собой, но Ло делает шаг сам. Голос не слушается, Ло молчит и чувствует, как приторно сладко пахнет опасность, что у нее вкус поцелуев Дофламинго и звук едва скрипящих под шагами полов. В кабинете Дофламинго распахнуты окна, и запах цветов и прохлады удушающе приятен. Дофламинго обходит стол и, оттолкнув кресло в сторону, роется в выдвижном ящике. Достает какие-то листы и швыряет Ло. Тот хватает их на лету и с интересом пробегает глазами по строчкам. — Ты можешь убивать, кого хочешь, но сделаешь мне приятно, если это будут они. Ло видит знакомые имена. Кивает. Действительно, все равно, кого убивать, если ты в любом случае станешь мясником. — Доверие надо заслужить, — говорит Дофламинго, рассматривая его внимательно, будто Ло ему что-то должен. Все наоборот. Это Дофламинго ему должен. И не только ему — за все, что сделал и еще сделает. Ло сжимает кулаки и чувствует под пальцами шершавую рукоять нодати. Одно движение — и меч падает на пол. Потому что Дофламинго сейчас все равно бы оказался быстрее. Они оба знают это. Ло еще не готов разрубить все, что их связывает, слишком рано. Он еще успеет проиграть. Сейчас походка Дофламинго тягучая, мягкая, и Ло вспоминает ощущения, которые испытывал, когда был в его теле. Дофламинго наклоняется и поднимает его меч, опускает на стол и не спешит отходить. Рассматривает Ло с любопытством. Они все для него маленькие наивные игрушки, одних он любит больше, других — меньше. В этом правда. Кажется, Ло не повезло, и Дофламинго относится к нему по-особенному. — Сегодня ты хорошо поработал. Если он имеет в виду Детку, то ничего он не понимает в хорошей работе. — Детка нужна мне, — говорит Дофламинго, поднимая руку Ло за кисть и сжимая его пальцы. Солнце светит в распахнутое окно, слишком яркое, у полуослепленного Ло перед глазами красные круги. Кажется, что его руки снова в крови. Нужно быть полнейшим дураком, чтобы не почувствовать зашкаливающую опасность, но Ло не уходит. Ноги его будто крепко приклеены к полу. Это может быть Воля, а может, Ло нравится играть с опасностью. Дофламинго никогда не позволял себе двусмысленных высказываний и неуместных касаний, он вел себя так, как считал нужным, так, как было ему комфортно. Сегодня что-то меняется. — Ты всегда должен быть на связи, — говорит Дофламинго, садясь на край стола. — На случай, если с кем-нибудь из моей, из нашей команды, — поправляет он себя, — случится беда. Ты и твои руки всегда должны быть готовы спасти пару жизней. Дофламинго тянет его на себя, и равновесие подводит, Ло заваливается вперед. Дофламинго точно использует Волю, иначе бы Ло уже давно вырвался. Дофламинго подносит его руку к губам, обводит кончиком языка буквы на пальцах. — Какая глупая татуировка, — говорит он, дуя на оставленные влажные дорожки. Прикусывает кожу над большим пальцем, смеется. — Смерть. Не стоит лишний раз вспоминать то, что и так найдет нас рано или поздно. Ноги Дофламинго широко расставлены, он толкает Ло на себя снова, Ло вжимается в него и чувствует стояк. Дофламинго скользит по его спине ладонями, растирая мышцы, заставляя кожу гореть, задирает футболку, сминает, стягивает через голову. Татуировки на груди нравятся ему больше. Ло давится воздухом, когда Дофламинго шарит пальцами по его телу, чувствует жар и покалывание в тех местах, которых касаются шершавые подушечки пальцев, будто поверх старых на кожу ложатся новые рисунки. Дофламинго снимает очки, жмурится, прижимает к себе сильнее, Ло хватается за его плечи и чувствует, как под тонкой рубашкой перекатываются напряженные мышцы. Дофламинго снова проходится языком по щеке, вжимая кончик в еще не затянувшуюся царапину. Ло заводит опасность. Он бы не стал пиратом, если бы не любил ее. И сейчас она так близко, обжигает горячим дыханием скулы и грохочет пульсом в ушах. У опасности пьянящие поцелуи и желание подчинять. Ло ничего не слышит, перед глазами снова хоровод из красных солнц, а в крови еще более слепящее возбуждение. Он втягивает сквозь зубы воздух и смотрит вниз, когда чувствует руку Дофламинго на своем пахе. Тело живет от разума отдельно, и это унизительно. Ло выгибает, с губ срывается придушенный стон, когда Дофламинго расстегивает и втискивается ладонью в узкие штаны. Обхватывает пальцами мошонку, скользит, сжимает его член, и Ло захлебывается воздухом. Дофламинго отпускает его на секунду, дергает завязки своих штанов, впивается пальцами свободной руки в ягодицы, подтягивает выше, их члены трутся друг о друга, Ло не выдерживает первым — обхватывает оба, сжимает, рвано дрочит и чувствует руку Дофламинго на своей. Их пальцы переплетены и двигаются легко и резко, так, как надо. Хорошо. Он стонет сдавленно, когда кончает. Во рту привкус неправильности, от которого ничего не остается, после того, как Дофламинго целует его лениво-расслабленно и отпускает. Теперь Ло кажется, что он сглупил, что зря не ушел. Теперь осталось понять, кто из них двоих первым придумает, как использовать случившееся в своих целях. — Сто сердец, — повторяет Дофламинго, и Ло хочется разрубить его на кусочки прямо сейчас. Этой самой нодати, которую Дофламинго протягивает ему, улыбаясь. Ло хмурится, и что-то ему подсказывает, что убив сотню пиратов ему не следует возвращаться сюда. Кто знает, насколько особенным станет отношение Дофламинго к нему за это время. Ло не хочется проверять. Он уже почти забыл, что ему было хорошо. Забудет окончательно, как только переступит порог этой комнаты. Дофламинго не обманет его снова. Никакой поступок не смягчит той вины, что лежит на нем. Никакой поступок не заставит Ло остаться во второй раз. Он не купится на ощущение опасности и новизны, сможет контролировать свое слабое тело, ничего больше не позволит Дофламинго. — Меня заводит, когда твои руки в крови, — говорит Дофламинго, и Ло снова почему-то задерживает дыхание. Ло знает. Он знает Дофламинго так, как не знает себя. К сожалению, это его и подводит. Он сжимает рукоять нодати и закидывает ее на плечо. — Значит, на операциях у меня появится постоянный зритель, — безразлично произносит Ло. Может, это и к лучшему. Сейчас Ло не готов. Но когда наступит подходящее время, он уже будет рядом. Когда цель на расстоянии лезвия меча, трудно промахнуться.