Ее время

Беллатриса приходит ночью. Ночь — ее время; худое бледное лицо, яркие полные губы, разметавшиеся темные волосы. Беллатриса прихрамывает. Гермиона не знает, отчего. Да ее это и не касается. Ее вообще ничего не касается — она игрушка Беллатрисы, оставленная в живых лишь по прихоти Волдеморта. Темный Лорд был рад, когда убил своего главного врага. Да что там — Темный Лорд пребывал в отличнейшем настроении и, видимо, по этой причине решил бросить кость своей самой верной последовательнице. Хочешь эту грязнокровку? Да пожалуйста, забирай. Мне нет никакой нужды, чтобы она умирала быстро. А в моем новом мире ей все равно нет места, она украла нашу магию, она… Сначала Гермиону охватил черный ужас; кажется, она сопротивлялась. Потом, когда упал заступившийся за нее Рон, ей стало не до сопротивления. Она, наконец, поняла, как себя чувствовал Гарри, уходя в Запретный Лес. Они уничтожили крестражи, все или почти все, но этого оказалось недостаточно. Волдеморт был жив и достаточно силен, чтобы создать еще сколько угодно крестражей. Мир Гермионы закончился здесь и сейчас. Все, что она могла сделать — это по своей воле уйти с Беллатрисой. Иначе было бы хуже, им, тем, у кого еще оставалось ради чего жить. Сколько это все продолжается? Темная башня, холодный пол, хохочущая Беллатриса — провести столько лет в Азкабане для нее, должно быть, ничего не значило, она и так была безумна. В ее безумии — благородство, и это опаснее всего. Она не предавала своего Лорда никогда. Она убивала — темная, беспросветная жизнь. В ночи, под гнетом мрака. Возможно, Беллатриса сдалась тогда, когда выбрала такую жизнь. Возможно, и Гермиона сдалась, когда пошла за ней. — Я буду убивать их всех, по одному, — Волдеморт усмехался, — мужчин, женщин и детей! Гарри сделал свой выбор и умер, как полагается герою. Свой выбор совершила и Гермиона, только ей умереть было не суждено. Сколько же времени прошло с тех пор? Сколько лет она мечтает о смерти? Глядя на свое отражение — бронзовое зеркало, такое не разобьешь даже, чтобы перерезать вены осколками, Беллатрисе не нужно, чтобы ее игрушка умерла раньше времени, — Гермиона находит, что не особенно изменилась. Та же тонкая фигурка, то же слишком взрослое для ее лет лицо. Морщин — нет. Странно. Единственное существенное изменение, которое в ней произошло — это сеть шрамов, испещрившая тело. Беллатриса приходит ночью. Ночь — ее время. Чтобы за волосы стаскивать Гермиону с кушетки, на которой та спит, оглушенная странными препаратами, добавленными в воду и пищу; чтобы прижимать к полу весом своего тела (она тяжелая, каждый раз удивляется Гермиона, кто бы мог подумать), чтобы срывать одежду, которую Гермиона меняет все реже и реже, чтобы проводить по исхудавшему телу — иногда пальцами, иногда отточенным лезвием. — Грязнокровка, — смеется Беллатриса, сжимая кинжал, — грязнокровка! Ты пойдешь на корм дементорам! Ее угрозы пусты. Гермиона знает, что Беллатриса никогда не убьет ее. Это было бы слишком милосердно. Не сейчас, когда в Гермионе еще сохранились силы. Человек способен вынести больше, чем возможно, а Беллатриса никогда не переходила определенную грань. Она не применяет к Гермионе заклятий — никаких. Только снадобья, подмешанные в пищу, которую нет смысла не есть. От этих снадобий Гермиона сходит с ума. Она перестает чувствовать боль — спектр чувств изменяется, срастается, все перемешивается, как в миксере, и ничего уже не понять. Она чувствует вожделение. Не то, робкое, похожее на желание пощекотать за пятку младенца. Другое. Сметающее все на своем пути. Неконтролируемое. Такое, что, если не удовлетворить — полетят головы. Должно быть, Беллатриса чувствует его всю жизнь. Вожделение этого типа никогда не будет удовлетворено полностью, оно — спутник настоящего безумия. В клочья. Гермиона не лежит под Беллатрисой, как послушная жертва. Гермиона разрывает ворот черного платья, и в смехе Беллатрисы появляются визгливые нотки. Она отбрасывает окровавленный кинжал и душит, душит Гермиону, а потом, когда воздуха в легких не остается ни на грамм, разжимает руки, наклоняется и целует. После этого все смешивается еще сильнее. Слезы жертвы отходят далеко в прошлое. Теперь слезы Гермионы — злые, злые слезы. Она ненавидит Беллатрису, она ненавидит себя, она поглаживает начинающие увядать груди Беллатрисы и дразнит языком темные соски. Беллатриса прикусывает большой палец Гермионы и стонет. Она больше не смеется. — Грязнокровка… «Да, — думает Гермиона, — я — грязнокровка. А ты, видно, была грязна недостаточно, вот и завела меня, как мерзкую и потому экзотическую зверушку — для тебя одной. Ты не зря устанавливаешь столько щитов в этой комнате перед тем, как начать. Ты не хочешь, чтобы остальные узнали, что ты делаешь со мной. Тебе это зачем-то нужно. Я — твоя слабость, вот в чем дело. Ты не видишь во мне личность. Ты не знаешь, но в этой же комнате я нашла письмо девушки, которая жила тут до меня. Она любила тебя, но ты охладела к ней. Я не хочу думать, что с ней случилось потом. Я не хочу знать, почему ко мне ты до сих пор не охладела. Возможно, потому, что я тебя ненавижу?» О да, Гермиона ненавидит Беллатрису. Но ненависть — это всегда страсть, в отличие от спокойной любви. Мало кто знает, как любить. Мало кому ведома настоящая страсть. И, потеряв любовь, отчего бы не заменить ее страстью? Беллатриса не вызывает в Гермионе отвращения — есть повод ненавидеть ее еще сильнее. Есть повод ненавидеть себя. Страсть двух женщин неисчерпаема. Хоть всю ночь напролет — довести друг друга до грани, и снова отойти от последнего порога, заменив наслаждение болью. Время тянется как резина. Гермиона ждет очередного визита Беллатрисы. Гермиона читает в своей памяти, как в огромной книге. У нее всегда была запредельная память — поэтому, а не только благодаря ответственному подходу к занятиям, она оставалась отличницей все эти годы. Гермиона мечтает умереть. В тайнике, где она нашла письмо девушки, которая жила здесь раньше, лежали косметические средства. Волшебные. Гермиона читает в своей памяти… Наконец, после довольно долгого отсутствия, Беллатриса приходит вновь. Как всегда — ночью. Она прихрамывает и вскидывает бровь, когда понимает, что Гермиона не спит. Она выглядит совершенно сумасшедшей, но Гермиона теперь выглядит не лучше. Беллатриса пристально смотрит на Гермиону большими глазами, черными, как от морфия… или страха. Беллатриса говорит невероятное: — Я верну тебе палочку. Уходи. — Что? — сердце холодеет в груди Гермионы. Неужели Беллатриса поняла? — До тебя тут жила одна, — тонкие губы Беллатрисы кривятся, — грязнокровка. Я когда-то училась с ней… Она нашла способ сбежать от меня. Я не сумела ее вернуть. Ты похожа на нее. Если так будет дальше, ты тоже сбежишь. — Ну так убей меня, — предлагает Гермиона. Она давно не боится смерти. Она ждет ее, как величайшего избавления, потому что такой уже не сможет жить. — Нет! Ты хочешь сбежать, — Беллатриса близка к истерике, истерика — ее обычное состояние, — если ты умрешь, то сбежишь от меня! Я сама отпущу тебя. Убирайся! На колени Гермионы падает ее палочка. Удивительно, что Беллатриса не сломала ее, не уничтожила. «Кажется, она и правда не понимает». — Темный Лорд не заметит твоего ухода, — продолжает Беллатриса, — Ему не до того. Мы приблизились к мировому господству… наконец-то. Но есть еще пара нор, куда ты можешь забиться. Уходи. — Нет, это не «норы», — качает головой Гермиона, вытаскивая из-под подушки помаду, которую когда-то нашла в тайнике. — Это вполне организованное сопротивление. Ты всегда много говорила… Даже слишком много. От тебя я узнала, что Темный Лорд временит с созданием крестражей. На этот раз он хочет сделать их действительно надежными. От тебя я узнала о его местонахождении, его охране, обо всем. Сегодня Волдеморт умрет. На этот раз навсегда. Гермиона открывает тюбик помады. Голос Джинни, впущенный в комнату, зовет: — Гермиона?.. Что у тебя, Гермиона?.. Гермиона берет палочку, и через мгновение от тюбика остается лишь дымящийся след на полу. Беллатриса хватает ртом воздух. — Нет… не может быть… ты… — Я жила только ради этого, — Гермиона позволяет себе усталую улыбку, — я знала, что рано или поздно сумею сделать передатчик и связаться со своими. А теперь… Думаю, моя роль подошла к концу. — Я… мой Лорд! — Беллатриса, кажется, начисто забыла о Гермионе. Она бросается к выходу, она берется за дверную ручку… — Авада Кедавра. Она падает. А Гермиона без удивления смотрит на собственную палочку. Она никогда не думала, что это заклинание дастся ей так легко. Беллатриса умирает ночью. Ночь — ее время… И оно подошло к концу.