***
Когда они подошли к крепости Тол-ин-Гаурхот, Финдарато наложил на них всех орочьи личины. Наверное, это запросто могло бы сработать, не будь в крепости ее хозяина. Но Саурон самолично явился, чтобы узнать, что за неизвестный орочий отряд проходит мимо его владений. Тогда-то все и пошло не так. Конечно же, Жестокий почти сразу понял, что перед ним не орки. А когда Финрод проиграл песенный поединок и личины одна за другой стали спадать с обессиленных эльфов, Берен, устало опускаясь на землю возле пошатывающегося короля, успел с ужасом увидеть, как недобро сверкнули глаза темного майя. Потом был допрос — долгий и мучительный. Их всех привели в тронный зал. Финдарато обвел затуманенным взором стены, потолок, мозаичный пол, и Берену вдруг вспомнилось, что эта крепость не всегда принадлежала Саурону. Он был здесь всего лишь захватчиком, силой отобравшим у младшего брата короля власть над островом. Но построил ее именно Финрод Фелагунд. Король лишь мельком взглянул на своих спутников, которым стража Жестокого уже успела связать руки, и они еле заметно кивнули. «Он не должен ни о чем узнать, - услышал Берен тихий голос короля у себя в голове. – Ни наших имен, ни куда мы идем, ни о цели нашего похода…» Не привыкший к осанве, мужчина пошатнулся, с трудом удерживаясь на ногах. — Итак, пожалуй, начнем. Саурон Гортхаур восседал перед своими пленниками в высоком кресле, одной рукой опершись о серебряный подлокотник, а второй поглаживая огромного черного варга, словно стражника, сидевшего у его ног. — Я хочу знать, - голос Жестокого взлетел вверх к высоким потолкам, отбиваясь от мраморных стен, - кто вы, и зачем пришли в мои владения. От глаз Берена не укрылось, как на последних словах Саурона лицо короля дернулось, словно от пощечины. — Вот ты, - Темный указал пальцем на Финрода, - посмевший состязаться со мной в поединке, кто ты? Назови свое имя. И, возможно, я вас отпущу. Эльфы упрямо молчали, потупив взоры, казалось, даже не обращая внимания на начинавшего злиться Саурона. Владыка Тол-ин-Гаурхот тем временем поднялся со своего трона и, не спеша, подошел к пленникам. Остановился напротив Берена. — Ты не эльф, так ведь? От черных, словно наичернейшая бездна, глаз темного майя мужчину бросило в дрожь, а колени снова подкосились. Он сделал над собой огромное усилие, чтобы не упасть к ногам Жестокого, и упрямо сжал губы. Все, что угодно, но только не начинать говорить. Берен каким-то десятым чутьем понял, что стоит Саурону вытянуть из него хотя бы одно слово, и все будет потеряно. Узнав что-то одно, Темный без труда узнает и обо всем остальном. — Зачем тебе умирать с ними, адан? – вкрадчиво спросил Саурон. – У тебя свой путь. И то, что он каким-то немыслимым образом пересекся с путем безрассудных эльдар, еще не означает, что ты не можешь решать сам за себя. Помоги мне. Просто скажи мне имя вашего предводителя, и я тебя отпущу. Обещаю. Берен продолжал хранить молчание, как заклинание повторяя про себя имя своей любимой, ради которой он отважился на этот безумный поход. Одна лишь Лютиэн давала ему сейчас силы стоять перед владыкой острова Тол-ин-Гаурхот, а не валяться у него в ногах, умоляя сохранить ему жизнь. — Ну, хорошо, - Саурон вздохнул и, сделав рукой жест в сторону своего варга, повернулся к пленникам спиной, скрестив руки на груди. Зверь в один огромный прыжок оказался возле своего хозяина и, оскалив клыки, издал негромкое рычание. — Да кого хочешь, - пожал плечами Жестокий. – Можешь взять самого младшего. И прежде чем Берен сумел хоть что-то сообразить, варг бросился на юного Ингвэ. Мужчина вдруг вспомнил, как молодой эльф вызвался идти вместе с королем, не боясь гнева сыновей Феанора, без стыда подстрекавших народ Нарготронда и настроивших добрую половину из них против своего государя. Ему вспомнилось, как потом, уже перед самым их уходом из города, Ингвэ долго прощался с хрупкой светловолосой девушкой, все никак не хотевшей его отпускать. Кем она была? Сестрой? Подругой? Любимой? Этого ему теперь никогда не узнать. …Прости, милая, надеюсь, Мандос будет к вам милосердным и позволит вам снова свидеться в своих чертогах… Варг повалил юношу на пол и, с силой сомкнув клыки на его плече, рванул на себя рвущуюся плоть. Хлынула кровь. Эльф закричал — страшно и надрывно, пытаясь высвободиться из-под огромной звериной туши. Берен и другие эльфы рванулись было к своему товарищу, но хохочущие и ругающиеся орки тут же оттащили их в стороны. Зверь, лапами прижимая извивающегося и орущего от боли Ингвэ к порядком уже залитому кровью полу, продолжал нещадно рвать его тело клыками. Саурон, склонив голову набок, с холодным интересом всматривался в перекошенное от болевого шока лицо юного эльфа, будто силясь рассмотреть в нем что-то особенное, известное ему одному. Клыки его варга страшно щелкали, то и дело отрывая от тела юноши очередной кусок. А тот уже даже не кричал. Из его разорванной груди вылетали только еле слышные хрипы. Когда и они, наконец, стихли, Саурон снова повернулся к своим пленникам. — Таким вот образом я убью вас всех, – будничным тоном пообещал он, – одного за другим. А ты, – он обернулся к бледному и дрожащему Финроду, – будешь свидетелем каждой смерти. Сначала я убью их, – Саурон кивнул в сторону эльфов, – а потом твою собачонку, – кивок в сторону Берена. – И только потом — тебя. Ты хорошо меня слышишь, эльф? Берен дернулся было к королю: — Господин… Он хотел сказать ему, что не нужно больше смертей. Что его миссия, какие бы высокие цели она не преследовала, не стоит тех ужасных мучений, на которые обрекал их сейчас слуга Моргота. Он хотел сейчас сам рассказать Саурону обо всем — о проклятом сильмарилле, о Тинголе, Лютиэни и о злосчастном обещании, за исполнением которого он, Берен, явился в Нарготронд… Все это уже было готово сорваться с языка человека, когда подал голос Финдарато: — Я сказал молчать! – слова эти прозвучали особенно громко в наступившей тишине, изредка нарушаемой только довольным урчанием варга, все так же продолжающего рвать зубами плоть мертвого эльфа. Берен дернулся, будто от пощечины, наткнувшись, словно на стену, на каменный взгляд короля, и так и не сумел больше проронить ни слова. Невидящим взором смотрел он на Финдарато, но ослушаться его не посмел. — Ну, что ж, - Саурон вплотную подошел к Финроду и с интересом заглянул в его лицо. Он был почти на целую голову выше эльфа, но тот, не смотря на разницу в росте и видимое превосходство Готрхаура, не спешил отводить глаз. – Ты сам определил свою судьбу, эльф. И судьбу своих спутников — тоже. Он повернул голову в сторону стражи, все еще державшей молчащих пленников: — Этих — в подвал! – затем снова повернулся к Финроду. – А с тобой и твоим смертным дружком мы поговорим особо. От этих слов по телу Берена пробежала дрожь. Ему вдруг стало так страшно, как не было еще никогда в жизни. Он проводил глазами даже не пытающихся сопротивляться товарищей и медленно перевел взгляд на Саурона. Тот лишь легко взмахнул в его сторону рукой, и мужчина тяжело рухнул на колени, не в силах противиться чужой воле. — Пусть я не могу залезть вам в головы, - усмехнулся темный майя, - но с вашими смертными оболочками я волен сделать все, что мне заблагорассудится. С этими словами он цепко ухватил Финрода за подбородок и заставил его запрокинуть голову. — Знаешь, что я собираюсь сделать с твоим господином, эдайн? – Саурон, не отрывая глаз от застывшего лица короля, снова обратился к Берену. – Я возьму его. Прямо здесь, - он склонился к самому уху Финдарато, обжигая его горячим дыханием, делая ударение на каждом слове, - на этом полу. У тебя на глазах. Гортхаур вдруг схватил эльфа за волосы и с силой оттянул его голову назад. — Слышишь меня, эльф? Я трахну тебя, - выдохнул он ему в самое лицо, - здесь и сейчас. А твоего смертного дружка заставлю смотреть. Стоит того ваше молчание, как думаешь? Финрод упрямо продолжал смотреть в лицо Саурону, ни разу не моргнув и не отведя взгляда. — Делай, что собираешься, - наконец прошептал он, - и покончим с этим. Темный майя зарычал и с силой толкнул эльфа на пол. Финрод упал на спину, больно ударившись затылком о мраморный пол. От удара в глазах у него потемнело. Он попытался перевернуться на бок, но получилось это не сразу. Берен дернулся, однако подняться на ноги не смог. Он чувствовал себя будто приросшим к проклятому полу. Мужчина застонал от бессилия. И вдруг снова услышал у себя в голове тихий голос короля: «Что бы он со мной ни делал, не поддавайся. Не говори. От этого зависит твое будущее… будущее всех нас…» «Но, государь, я не смогу… Ты не сможешь…» «Прости меня, мой друг…» «За что, государь?» Но ответить Финрод не успел. Саурон буквально в несколько шагов оказался рядом с ним и вдруг со всего размаху ударил короля носком сапога под ребра. Финдарато захрипел, задыхаясь от боли, пронзившей его бок и легкие, и подтянул колени к груди, пытаясь хоть как-то защититься. Мозг Берена, который все еще был связан с эльфийским владыкой осанве, пронзило раскаленной иглой. От неожиданности он вскрикнул, чувствуя, как его собственные ребра начинают гореть огнем, будто избивали его самого, а не его короля. А Саурон тем временем грубо толкнул Финдарато ногой, заставляя того перевернуться на живот, и, с силой опустившись коленом ему на поясницу, придавил его к полу, а потом снова схватил эльфа за волосы и повернул его голову так, чтобы Берен мог без труда рассмотреть его искаженное болью лицо. — Тебе хорошо видно, эдайн? – в глазах, обращенных к человеку, было черным-черно, и Берена охватил ужас от понимания того, что хозяин этих нечеловеческих глаз не врал: он и правда собирался надругаться над его королем. - Подожди, самое интересное еще только начинается. Я ни за что не позволю, чтобы ты хоть что-то пропустил. «Прости меня, государь, я не могу этого допустить…» Финрод не ответил. И тут Берен понял, за что владыка Нарготронда просил у него прощения. И почему до сих пор не прервал осанве. Он не просто был сейчас мысленно связан с эльфийским королем, они будто сплелись воедино — разум эльфа и разум человека, — стали единым целым, и разорвать эту связь у Берена не было сил. Он не только не владел больше своим телом, но даже разум его больше ему не подчинялся. Он беззвучно застонал, ощущая на себе тяжесть чужой воли — давящей и сжигающей изнутри, не позволяющей ни пошевелиться, ни просто (чего Берену хотелось бы сейчас больше всего) закрыть глаза. Однако человек очень скоро понял, что ему вовсе не обязательно смотреть, чтобы видеть все происходящее с Финдарато. Его король, не желая оставить Берену право выбора, заставил его молчать. А еще он, сам того не желая, заставил своего друга чувствовать все, что происходило сейчас с ним самим. И от этого мужчина тоже не мог защититься. Все происходило будто во сне. В страшном кошмарном сне, от которого невозможно было проснуться. Берен чувствовал на своих (на своих?!) бедрах чужие прикосновения, и его от этого бросало в дрожь и мутило. Пальцы Гортхаура были холодны, словно лед, и он не спешил… О, нет, он не спешил, наслаждаясь каждым сантиметром исследуемого тела, по-хозяйски теребя и сдавливая. «Прости меня, Ингольдо… Как бы я хотел сейчас не смотреть… не видеть…» Берен почувствовал, как чужие руки рвут одежду на его теле, как грубые пальцы требовательно раздвигают его ноги, сжимая его (его??!) бедра и оставляя на них синяки. Из глаз его хлынули слезы, когда в его тело грубо ворвались, сжигая огнем и разрывая внутренности. Он услышал, как Финрод кричит, увидел, как он забился под тяжестью тела Саурона, и вдруг почувствовал, что их связь начинает истончаться. Король Нарготронда уходил из его головы, не желая делить с человеком свои боль и унижение. «Нет, стой!» Берен понимал, что абсолютно ничем больше не в силах помочь своему королю. Он мог сейчас только смотреть и быть рядом, чтобы разделись с Финдарато его участь, и мужчина не собирался оставлять короля одного. «Не смей, слышишь меня? Не смей меня бросать!» «Я… не хочу… Это… слишком тяжело…» Голос Финрода был так слаб, что Берен едва расслышал его. «А я говорю тебе — не смей! Не смей уходить! Не смей оставаться один!» Берен почувствовал, как воля эльфийского владыки слабеет, и ухватился за нее, не давая королю возможности прервать осанве. Финрод Фелагунд протяжно застонал и снова забился под Сауроном, чувствуя, что человек сейчас в полной мере ощущает каждый толчок Гортхаура в его теле, будто в своем собственном. Он лишь на миг повернул к другу лицо, чтобы прошептать искусанными губами «Прости», и снова уткнулся лбом в холодный пол. Саурон одной рукой обхватил пленника за живот, заставляя его повыше поднять бедра, а вторую запустил ему в волосы, наматывая их на кисть и запрокидывая голову эльфа вверх так, чтобы Берен смог увидеть его лицо. — Ну что, эльф, тебе нравится? – сопровождая каждое свое слово очередным сильным толчком, прошипел Жестокий. Он чувствовал неописуемый восторг от осознания того, что может обладать этим, хрупким на первый взгляд, телом, может брать его так, как ему нравится, втаптывая в грязь и унижая, превращая сильного и гордого врага в безвольную игрушку, годную лишь для одного… Эльф извивался и бился под ним. Ему, должно быть, было ужасно больно, ведь Саурон вторгся в его тело грубо и жестоко, не заботясь о какой-либо предварительной подготовке. И это неимоверно возбуждало. Саурон зарычал и одним резким рывком перевернул Финрода на спину. Тот в слабой попытке хоть как-то защититься уперся связанными руками в грудь насильника. — А ты забавный, эльф, - Гортхаур криво усмехнулся и впился зубами в шею пленника. Король Нарготронда вскрикнул, чувствуя, как тонкая кожа на его шее лопается под натиском зубов Саурона. Жестокий продолжал вбиваться в тело своего врага, наслаждаясь его кровью на своих губах, его стонами и всхлипываниями. А Финрод, запрокинув лицо, невидящим взором смотрел вверх. По щекам его текли слезы, оставляя после себя грязные дорожки-следы. Изувеченное тело его, мучимое безжалостным врагом, болело и молило о пощаде. Но больше всего его терзало осознание того, что его добрый друг — человек, понадеявшийся на него, стоящий всего в нескольких шагах — не по своей воле стал свидетелем (и, что куда хуже — почти участником) надругательства и унижения, которым подверг его Гортхаур. «Государь, я здесь, я держу тебя, ты чувствуешь?» «Да…» «Прости меня, я не хотел этого…» «Я знаю…» Финрод взвыл, чувствуя, как Саурон, сделав несколько последних сильных толчков, излился в его тело. А потом нахлынула тьма.***
Берен не знал, сколько времени прошло с тех пор, как слуги Саурона бросили их в темницу. Он не знал — день сейчас или ночь. Да и судьба их спутников была ему так же неизвестна. Финрод долго не приходил в себя, и это пугало мужчину до дрожи. Саурон, казалось, не оставил ни единого живого места на теле эльфийского владыки. Одежда его была изорвана и перепачкана кровью и семенем Темного, и Берен в конечном итоге снял ее совсем, не желая, чтобы… это… касалось тела его измученного короля. Он укутал эльфа в свой плащ, а его одежду отбросил в дальний угол камеры. Несколько раз он слышал за дверью чьи-то тяжелые шаги и приглушенные голоса, но в темницу так никто и не вошел. Пару раз до его слуха донеслись крики — такие страшные, что о судьбе своих оставшихся спутников человек старался больше не думать. Раны короля болели и жгли огнем, и мужчина чувствовал каждую из них — будто еще сохранилась связь между ними. А еще из какого-то наитемнейшего уголка его подсознания пришло понимание того, что Финрод Фелагунд умирает. Тело его было поругано и изувечено, и душа эльфа сейчас едва держалась в нем. Владыка Нарготронда пожертвовал всем, чтобы сохранить одну жалкую человеческую жизнь. И Берену хотелось выть от этого. — Государь, - в который уже раз тихонько позвал человек. И спустя целую вечность Финдарато открыл глаза. Это далось ему с огромным трудом, глаза его слезились, а веки, казалось, стали каменными. Он попытался подняться, но тут же со стоном рухнул обратно на руки друга. — Тише, не спеши, - Берен, вытерев тыльной стороной ладони катящиеся из глаз слезы, второй рукой поправил сползший плащ, поплотнее укутав в него короля. — Послушай, - Финрод судорожно сглотнул, - у меня очень мало времени, а сказать надо так много… — Подожди, подожди, - мужчина подавил нервный смешок, - о чем ты говоришь? Финрод посмотрел на друга в упор и грустно улыбнулся: — Ты знаешь. — Нет, - Берен замотал головой, чувствуя, как по щекам его снова текут слезы, - нет, нет, нет… Мужчина склонился над умирающим другом, почти касаясь его лба своим, и зашептал, словно в горячке: — Прости, прости, прости меня. Это я во всем виноват! Я привел вас сюда… Эта клятва… Этот Тингол… Этот сильмарилл, будь он проклят! Это я должен был за это умереть! Я, а не ты, государь… Прости меня, прости… — Тсссссс… - Финдарато коснулся кончиками пальцев губ Берена и покачал головой. – Нет, друг мой, ты слишком много на себя берешь. Ты не Эру, и тебе не дано предугадывать будущее… Но вот что я тебе скажу. Послушай меня сейчас внимательно, потому что это очень и очень важно. Пообещай, что запомнишь каждое слово. Прошу. Сделай это для меня. Исполни последнюю волю умирающего короля… Обещаешь? Берен кивнул. — Хорошо, - Финрод тяжело вздохнул. – Скоро ты останешься совсем один. И тебе будет казаться, что это конец. Будет очень страшно и тяжело. Но я хочу попросить тебя не падать духом. Ведь самая страшная темнота наступает перед рассветом. И еще есть одна вещь. Самая лучшая вещь на всем свете. То, что помогает жить даже тогда, когда начинает казаться, что нет смысла для этой самой жизни. Это надежда, Берен. И она не умирает. Запомни это, друг мой. — Как ты можешь говорить о надежде, пережив… такое? – Берена уже вовсю трясло. — Именно поэтому, - Финрод снова коснулся его лица. – Я хочу подарить тебе кое-что… Она идет за тобой, она уже почти здесь. Я вижу ее и хочу, чтобы и ты увидел. Посмотри. Человек закрыл глаза и вдруг увидел лицо той, которую он любил больше всего на свете. Ее глаза — такие глубокие, что в них, казалось, можно было запросто утонуть. Ее прекрасные длинные волосы — такие черные, чернее самой темной ночи. Она стояла у ворот крепости Тол-ин-Гаурхот, а рядом с ней сидел огромный серый пес. Берен уже видел его однажды, но не мог вспомнить, где и когда. Финдарато тихонько застонал, роняя руку, и видение исчезло. — Лютиэн! – выдохнул мужчина, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее. — Она скоро будет здесь, - почти беззвучно прошептал владыка Нарготронда. – Она пришла за тобой. — Но она погибнет! Саурон убьет ее! — Ты ошибаешься. Ею движет то, что очень часто недооценивают такие, как Саурон. Это любовь. А она сильнее любого черного колдовства. Последние слова дались королю с огромным трудом. Он вздохнул и устало закрыл глаза. — Тьма уйдет, Берен. И после нее обязательно наступит рассвет. Вот увидишь.