Аннотация – краткое рекомендательное изложение
«Жила-была некогда в Англии весьма рассудительная девица по фамилии Эйр. Её все так и называли: «мисс Эйр». Однажды встретила мисс Эйр на безлюдной дороге принца – чистопородный аристократ, вопреки сложившемуся мнению, прямо там, на дороге и валялся. Принц оказался не промах, с характером, и быстро взял за правило называть мисс Эйр по имени: подкрадётся бывало со спины, и с придыханием так: «Джен, Дженет!» А затем пробило двенадцать, карета превратилась в тыкву, мисс Эйр, следуя закону жанра сбежала, но хрустальной туфельки не оставила. Эдвард Рочестер только и успел крикнуть ей вдогонку: «Джен, любимая, что ж вы наше счастье-то переехали!». Прошел год, блудная Золушка вернулась, и жили они долго и счастливо». С признанным гением и мастером пера не поспоришь: если Шарлотта Бронте написала, что эти двое были впредь безоблачно счастливы, так тому и быть. Шарлотте Бронте лучше знать, о чём написано в её автобиографическом романе с небольшими купюрами, который вошёл в золотой фонд мировой литературы как история о всепобеждающей любви, о непреодолимом чувстве долга и о чём-то там ещё. История гувернантки, наделённой всеми возможными добродетелями сразу. История благородной, чистой, гордой, смелой девушки, которой для полного соответствия не хватало только пионерского галстука и барабана. История, которая мало кому была бы интересна, не будь там неистовой страсти, великолепного чувства юмора, такой очаровывающей пылкости и,конечно, такой безусловной, покоряющей любви. Проще говоря, кому была бы нужна Джен Эйр со всеми её добродетелями, не будь там Эдварда Рочестера. История бедной, но гордой девушки, которая жила в скромной башне из слоновой кости и выходить оттуда нипочём не хотела. Разве что впустила туда своего принца, по большой любви и о-о-очень большому одолжению. Правда, взамен потребовала от него принести в жертву их великой любви зрение и руку, чтобы ни у кого в дальнейшем не возникало сомнения по поводу того, кто в этой семье носит брюки. Чуть позже один глаз своему принцу вернула: убедившись, что хребет у него перебит вполне надёжно, расщедрилась и решила быть добренькой оптом: глаз вернула и наследника родила. И после этого, как утверждает автор и признанный гений художественного слова Шарлотта Бронте, эти двое были окончательно и бесповоротно счастливы.История создания романа «Джен Эйр»
История создания романа «Джен Эйр» проста: однажды молоденькая гувернантка выбралась из тихого захолустья на свет божий и поехала в Брюссель, преподавать в частном женском пансионе. И в этом пансионе нарвалась на бледно-смуглого, носатого, жгучего брюнета с ужасным нравом – профессора зельеварения, тьфу ты, профессора риторики и литературы Константина Эже. И молодая впечатлительная преподавательница влюбилась в него со всей страстью и жаром, со всей свойственной ей рассудительностью и конструктивной натурой в придачу. Профессор риторики и литературы был намного старше Шарлотты, у него была жена-мегера, и как результат отсутствия чувства меры – полдесятка разнокалиберных чад. Наверное, поэтому биографы Шарлотты Бронте пишут об этом периоде её жизни исключительно шёпотом: «Это была возвышенная любовь, больше похожая на дружбу». Константин Эже, знаете ли, за глупую девичью влюблённость принял чувство глубокого, исключительно дружеского восхищения, и вообще, этот казус был из разряда: «сама придумала, сама поверила». Что-что, а придумывать Шарлотта Бронте с детства была мастерица, и поэтому в историю с нелепой девической влюблённостью поверила не только она сама, но и мадам Эже, которая и закатила на ровном месте дикий скандал с битьём посуды. Возможно, что мадам Эже застукала супруга и выдумщицу-англичанку за неким невинным развлечением совершенно дружеского свойства или услышала, как супруг зовёт эту девицу в неведомые края, чтобы там стать счастьем друг для друга. Почему бы нет. Если у человека пятеро детей, настойчиво напрашивается вывод: или ему скучно, или он не в состоянии вовремя остановиться, что бы там ни утверждали биографы и жизнеописатели. Иначе с чего бы вдруг мадам Эже пришла в голову мысль громко скандалить и выкидывать молоденькую девушку на улицу в темпе чечётки? Не иначе с того, что супруг увлёкся не на шутку, и мадам Эже понимала, что ещё немного – и не помогут даже пятеро детей оптом. Шарлотта громко хлопнула дверью, вернувшись домой, засела с горя за рабочий стол, и мадам Эже досталось по полной, только в романе её звали Берта Мэйсон. От тоски и разбитого сердца неискушённая девица спасалась домыслами и фантазиями в письменном виде и чисткой картошки для вдохновения. Эти средства помогали слабо, а если предположить, что Константин Эже хотя бы вполовину соответствовал описанию Эдварда Рочестера, то неравнодушный читатель может только посочувствовать принципиальной гувернантке с пионерскими принципами. Истосковавшись и нарыдавшись долгими ночами в подушку, Шарлотта Бронте недрогнувшей рукой дарит своей героине счастливый финал, в котором присутствуют обретённые вдруг родственники, крупное наследство и кузен Риверс – красавец с мощными пылевыми завихрениями в умной блондинистой голове. И конечно, Эдвард Фейрфакс Рочестер, закрученный, дабы не трепыхался без команды, солидным морским узлом. Кузен со своими завихрениями и претензиями прямым ходом отправился в Индию, а умница Джен замуж. Не хватало разве что звёздной пыли, для авантажу. Присыпать неоспоримое счастье сверху – чтоб блестело. Но злодейка-судьба только ухмылялась, глядя на эти жалкие потуги, и под венец с персонажем, весьма похожим на кузена Риверса, пошла сама Шарлотта Бронте. Артур Белл Николлс сделал её настолько счастливой женщиной и женой, как утверждают всё те же биографические источники и жизнеописания, что бывшая девица Бронте предпочла как можно скорее умереть в родном английском климате, изрядно сэкономив на поездке в Индию. И как утверждают всё те же источники, Шарлотта до конца жизни писала письма своему горячо любимому Константину. Жизнь подвела черту под историей несгибаемой гувернантки, и можно смело утверждать, что такой естественный финал и уложил Шарлотту Бронте в фамильный склеп в Хауорте. Вот что с людями делает задушенная на корню любовь, а вовсе не хрупкое здоровье. «Джен Эйр» – не просто автобиография, в которую вложен весь жар души, это качественная попытка сделать хорошую мину при плохой игре, и ещё это очень смелая попытка объехать судьбу на кривой. Не могу припомнить, чтобы кому-нибудь ещё из литературных гениев слова посчастливилось с таким блеском и мастерством кусать локти на потребу почтеннейшей публике. Джен делает тот же незамысловатый, автобиографически точный – не сделать и маяться – выбор, и в тепличных условиях, щедро сдобренных исключительно воображением автора, взращивает то самое ослепительное счастье. Счастье, которое было отмерено для автора и персонажа, одним аршином на двоих. А доверчивый читатель имеет удовольствие читать роман, который чрезвычайно напоминает путешествие по Перу: сначала восхитительный пейзаж-пейзаж-пейзаж, и вдруг обрыв – мутный, глубокий и заканчивающийся, предположительно, где-то у центра Земли. И ниточкой над ним игрушечный мостик на честном слове – дорожка к незыблемому счастью, обязательно заверенному штампом в паспорте. Дочка священника, выросшая в глуши и питавшаяся всю жизнь по большей части собственным, хорошо развитым от природы воображением, искренне верила в такую, самую правильную и незыблемую форму счастья. Иезуитская мораль тех прелестных, давно ушедших лет, державшая общество в ежовых рукавицах буквой «зю», поверьте, никак не влияет на ход и развитие сюжета в романе. Будь Джен современницей века нанотехнологий, она всё равно бы ушла в ночь, без штампа в паспорте не согласилась бы и, конечно, не допустила бы никаких экспериментов в области совместного проживания ни за какие коврижки. Вот в чём прелесть литературных персонажей, за руку приведённых авторами в наш суматошный мир, – они не поддаются изменениям ни при каких обстоятельствах. «Пересказывать известные истории – занятие хлопотное, всё равно, что брать палку, и целеустремлённо тыкать в большую бочку для перемешивания шоколада, а то, что извлечёшь, будет выглядеть как какой-нибудь Август Глуп и пахнуть соответственно…» Цитатник. Первые десять глав романа поведают читателю о грустном детстве, становлении характера крошки Джен и вполне сойдут за предисловие к основной сюжетной линии. Жила-была жестоко обиженная судьбой сиротка, которая на протяжении первых десяти глав то и дело смело и скромно сетовала на свою незадавшуюся судьбу. Её кузен и кузины с тёткой-тираншей во главе были, конечно, не сахар, но если вспомнить о детском труде от зари до темна, о работных домах и прочих ужасах эпохи развитого до безобразия капитализма первой половины девятнадцатого века в Англии, то понимаешь, что сиротке ещё очень и очень повезло. А когда хрупкая деточка с глазиками, лихо отпинав своего кузена кричит: «Почему он мне хозяин? Разве я служанка?» – поневоле начинаешь сочувствовать тому, ещё неизвестному джентльмену, которому доведётся выступить в этой незавидной роли в дальнейшем. Далее следует Ловуд, по мановению руки превращённый из грязной дыры в полезное многоуважаемое заведение, и приезд юной, милой и скромной гувернантки в старинную усадьбу под названием Торнфилд-Холл. Рассказчик, каких поискать, Шарлота Бронте самым тщательным образом готовит почву повествования для судьбоносной встречи в час «Икс» на обледенелой дороге. Околдованному читателю даже в голову не приходит непредвзято взглянуть на главную героиню и рассмотреть её пристально – столь велико обаяние этого образа. Вот она, девушка родом из дальнего захолустья, вышагивает под луной по пустынной дороге: голова у неё в облаках, а ноги по колено в землю ушли. Она очень умна, она всё на свете знает, у неё куча предрассудков и ответы на любой вопрос в ассортименте. С её характером легко полки в атаку посылать. У неё дьявольская гордыня, искусно зажатая жизненными обстоятельствами. «Многознание уму не научает» – не её девиз вовсе. Лучший друг и прибежище в любой беде для неё – воображение. Махровая фантазёрка, и при этом абсолютно не верит в счастье, и что ни час ждет от судьбы подвоха. Она, пожалуй, добра. Жизнь воспринимает исключительно на глаз, трава для неё зелёная, небо голубое, вода мокрая, а дважды два – четыре. Главное слово в жизни – благопристойность. И конечно, каждого встречного эта особа мерит строго по себе. А что остаётся делать, если в голове одни пейзажи и куча всяко-разных знаний, приобретённых исключительно методом чтения? Жизненный опыт и умение должным образом применить собственные знания для этой неофитки от образования понятия абстрактные, а о том, что собой представляют живые люди, она может только догадываться. У неё пытливый, проницательный глаз художника, который без промаха бьёт «дичь» и доставляет своей хозяйке чёткие, красочные впечатления. А хозяйка рассматривает их по очереди, на каждое в отдельности навешивает ярлычки и складывает на полку. Достанет по необходимости «закат солнца в тихий февральский день», или «ставень, хлопавший на ветру в полночь», или «рыжие усы молочника», потрёт об рукав, сдует пыль и садится увлечённо рисовать какой-нибудь волшебный замок или свой очередной заход в астрал. С внешним видом своей героини Шарлотта Бронте намудрила и бесповоротно ввела читателя в заблуждение. Джен видит в зеркале дурнушку и не позволяет читателю ни на минуту об этом забыть. А всё только потому, что автора угораздило родиться в эпоху всеобщего восхищения пышными формами, и на предмет собственного теловычитания Шарлотта Бронте комплексовала ужасно, всю сознательную жизнь. Поела бы она «Гербалайф» банками, интересно, что сказала бы тогда. А если к изящному от природы телосложению добавить незаурядный характер, к характеру – ясный проницательный взгляд, ямочки на щеках и великолепные волосы, то можно не сомневаться – Джен дурнушкой ни разу не была, как, собственно и Шарлотта Бронте. Начитавшись в глубоком детстве сказок о страшненькой гувернантке, я почувствовала себя жестоко обманутой, когда увидела портрет Шарлотты – карандашный набросок её сестры Эмили. Недаром Рочестер с первого взгляда прозвал Джен эльфом, а где вы видели страшненьких эльфов, скажите, будьте так добры. Вот такая получилась история про любовь, почти что сказка. Попал Иван-Царевич под лошадь, ударился о землю копчиком, потянул связки на ноге, влюбился с первого шага в обнимку – и всё это за какие-то десять минут по местному времени. А скромная серенькая лягушонка поправила на умной голове увесистую корону и поскакала себе дальше. И в целом сказка закончилась хорошо, если не принимать в расчёт тот факт, что царевной лягушка так и не стала, с каким бы пылом Царевич её ни целовал. Он попробовал на свой страх и риск бросить лягушачью шкурку в огонь, но получил такого безжалостного пинка по всем чувствительным местам сразу, что охота превращать лягушек в принцесс у него отпала навсегда. Почему Джен ушла, бросив Рочестера на произвол судьбы? Ответ до смешного прост – потому что была законченной ханжой и моралисткой. Правда, очень обаятельной ханжой и моралисткой, да ещё с неистребимой склонностью в самый ответственный момент цитировать Святое Писание и прикрывать собственную душевную скудность стройными цитатами из Евангелия и фантасмагорическими зарисовками на заданную тему: «Дочь моя, беги искушения», «Мать моя, обещаю!» Рочестер, когда дошёл до белого каления, сказал ей об этом напрямик. Ему ли было не знать, как облупленную, свою солнечную девочку с ямочками на щеках? Своего бледного маленького эльфа? Свою Паутинку? Рочестер видел своего эльфа насквозь и прекрасно понимал, какие фиалки произрастают на этой, скромно и гладко причёсанной инфантильной голове. Да только поделать с собой ничего не мог, как всегда и случается в историях о великой любви на все времена, рассказанных от первого лица. В историях, где девичьи мечты разбиваются в прах. Причём девицы разбивают их собственными руками и с упорством носорога, таранящего железный забор.История любви плебейки и сеньора
«Мир переполнен подобными историями под завязку. Куда ни посмотри, в какое место ни ткни пальцем, – всюду и повсеместно, какой-нибудь сеньор лезет на стенку от выдумок какой-нибудь плебейки. А без этого ему жизнь, видите ли, не в радость». Цитатник (Та самая сказка, в которой плебейка вышла замуж за сеньора) Итак, жил-был сеньор. Внешности он был весьма спорной, но, как утверждает Шарлотта Бронте, упорно обмусоливая внешние стати и внутренние совершенства Константина Эже в каждом своём романе: «Внешность не главное, вся соль в характере и натуре». Итак, жила-была плебейка – скромная серенькая уточка, которая всё плавала и плавала в стремительно замерзающей полынье, а лиса подкрадывалась по крепнущему льду всё ближе и ближе. И подкралась, на свою голову, ибо серая уточка была из таковских, какие, шутя, застрянут у любой лисы поперёк организма. Помещая эти два характера в прилагаемые обстоятельства, автор волшебно преображает известный всем и каждому, затасканный до дыр сюжет о юной неискушённой особе в услужении у темпераментного патрона. Ну, во-первых, героиня – дурнушка. Или считается таковой, поскольку не имеет в наличии алого ротика сердечком, изумрудных глаз с ресницами-опахалами, надменных точёных скул, роскошных бёдер и груди четвёртого размера. Вот такой «некомплект»; героиня то и дело тычет в нос каждому встречному свою некрасивость и, похоже, просто напрашивается на комплименты, ибо характер и норов с блестящим успехом компенсируют ей нехватку ротика, скул, бёдер и даже четвёртого размера груди. Во-вторых, герой – не герой, а просто загляденье... ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.