Разговоры

two birds on a wire one tries to fly away, and the other watches him close from that wire he says he wants to as well but he is a liar I’ll believe it all there’s nothing I won’t understand I’ll believe it all I won’t let go of your hand

1.

Над Междуречьем сгустилась ночь. Единственный человек, находившийся в это время в приемной зале дворца правителя Орина, стоял у окна и не отрываясь глядел на огромную звезду, солнцем и луной этой ночи всходившую над горизонтом. «Пришло время жалить…» Много дней, лиц и непересекшихся Путей назад с этих слов начался очередной виток бед, захлестнувший в конечном счете весь многострадальный Круг Земель. Но здесь и сейчас, в единственной реальности, отведенной тому, кто замер у окна, все выборы сделаны и разбужены все беды, кроме последней, как никогда близкой теперь – и оттого ужаснейшей. Ибо нет ничего ужасней беспомощности. На бледной ладони Сделанного Человека лежала крупная брошь, выполненная в форме скорпиона. Крошечные самоцветы, усыпавшие позолоченное тельце, колючими огнями сверкали в бледнеющем свете звезд. Им не дожить до утра – багровое пламя Тайа-Ароан, зарево будущих и прошлых пожаров, все сильней разгоралось над горизонтом. Но и в его таких непростых лучах скорпион, в которого вложено было столько сил, оставался никчемной игрушкой. Бесполезной вещицей. Брошкой. Дряхлый старец, тщащийся сомкнуть трясущиеся пальцы на рукояти меча, что некогда служил ему верой и правдой, не знал и тени бессильной ярости и черного отчаяния, захлестнувших в этот миг душу Октанга Урайна. Некогда – Звезднорожденного, величайшего из трех, принявшего титул Длани, Уст и Чресл Хуммера, а теперь – жалкой тени себя-былого, втиснутого в не рожденное женщиной тело, с грузом памяти и ненужных знаний и руками, способными удержать перо, но не меч. Такова цена отступничества?.. Он аккуратно, даже слишком аккуратно опустил скорпиона в поясной сарнод, борясь с желанием раздавить безмозглую дрянь в кулаке. Это он еще мог. Но тогда пришлось бы проститься с последней надеждой отомстить – и выжить, как бы глупо это ни звучало. Элиен, Брат по Рождению, успел заразить и его своей бараньей уверенностью в том, что ни одному из них не дано пережить год Тайа-Ароан. Он, конечно, тоже не спит сейчас. Верх глупости – проспать последние часы своей жизни, не так ли, любезный брат мой? О чем думаешь ты, ученик Леворго, разрушитель Чаши Хуммера, погубитель Дагаата, вернувшийся из небытия в Диорхе? Может, тебе известен какой-нибудь способ, как спасти всех нас и на этот раз?.. «Нас» так привычно мелькнуло в мыслях Урайна, что он даже не обратил внимания. Его разум был занят иной, куда более сложной дилеммой. Нелегко выбирать между гордостью и местью.

2.

- Здравствуй, брат. - Что тебе нужно? – Элиен поднял голову от Скрижалей, всем своим видом показывая, как он занят Накануне штурма Элиену в голову пришла блестящая, как ему тогда показалось, мысль – записать на своих Скрижалях историю второй ветви года Тайа-Ароан, творцом которой был он сам. Пусть она послужит уроком потомкам, у которых уже не будет ни Диорха, ни Хвата Тегерменда, чтобы в любой удобный момент вернуться по Древу Времени назад и исправить содеянное. Пусть учатся действовать, полагаясь не на промысел Гаиллириса или Хуммера, не на возможную ошибку противника, а только на себя и на собственный разум. И пусть помнят Звезднорожденных, которые хоть и причинили миру много зла, а все-таки творили и добро. Старались, по крайней мере. В Диорхе у него была вечность на то, чтобы осмыслить и записать. Сейчас – одна ночь, да и ту дадут ли ему? Кровь зажгла алые глаза алустральского императора, и он не успокоится, пока не истребит все, что хоть самую малость напоминает о молодом Хозяине Гамелинов, чудом пережившем Ночь Возмездия Наг-Нараона, и о прежнем слуге нового хозяина Торвента, Звезднорожденном Октанге Урайне. Это значит – Торвент не станет медлить. Это значит – чем дольше он, Элиен, сидит, уставясь в чистый лист как баран на новые ворота, тем меньше у него шансов приписать своей истории хоть сколько-нибудь счастливый конец. Счастливый? Нет, все как началось, так и закончилось. Им не удалось предотвратить войну. Дети Тайа-Ароан властны над многим, но не над собственной судьбой, и втроем теперь едва ли стоят одного. Пусть брат не идет на брата, но Алустрал пришел в Сармонтазару, и хотя внутренне Элиен был готов к такому исходу, легче от этого не становилось. Страшна не смерть. Страшно на самом пороге оглянуться – и понять, что жизнь прошла впустую. Дадут ли всходы те семена, что они посеяли? Поймут ли далекие потомки тревогу предков, видевших легенду изнутри? Вот о чем думал Элиен, ученик Леворго, разрушитель Чаши и прочая и прочая, когда на пороге библиотеки, где он сидел в одиночестве, появился его непутевый брат. И начал, как это за ним водилось, издалека: - Ты помнишь своего Стража Реки?

3.

- Даже десять Стражей Реки не остановят Торвента, если он захочет войти в Орин, - устало отозвался Элиен, потирая ноющие виски. – А он захочет, уж поверь мне. У него тут личное дело к одному раскаявшемуся слуге Хуммера. Они не ладили. Скользкий, как змея, Урайн ухитрялся не отставать от Братьев по Рождению, вроде бы помогая общему делу, и в то же время ходил какими-то своими тропами, лелеял собственные замыслы. На прямые вопросы отвечал уклончиво. Создавалось впечатление, что он намеренно избегает общества своего драгоценного брата и его возлюбленной жены Гаэт. Порой Элиену казалось, что Урайну не хватило лишь года, чтобы измениться. Порой он думал, что Урайн неспособен измениться вообще. Что это – общее проклятие Звезднорожденных? Однако с Шетом у Урайна установилось полное согласие. Больше того – они словно думали одной головой на двоих, причем оба получали от этого самое искреннее удовольствие. Что в этом было от Хуммерова морока, восемь лет оплетавшего душу его Брата по Слову, что – от незримых уз единородства или искони присущей Шету душевной мягкости, Элиен предпочитал не задумываться. Но при них двоих неизменно начинал чувствовать себя третьим лишним. - Он также не откажется побеседовать с отцом одного юного выскочки, - против ожидания, Урайн не выглядел уязвленным, и насмешки в его голосе было не больше, чем обычно. – Оставим наши счеты, брат. Я пришел к тебе не за этим. - Тогда зачем? - Ты позволишь присесть? – вопросом на вопрос ответил Урайн и, дождавшись скупого кивка, устроился в кресле за тем же столиком, напротив Элиена. В кресле, где обычно сидела Гаэт. Усилием воли Элиен взял себя в руки. Верх глупости – тратить последние часы жизни на перебранку с языкастыми Устами Хуммера. - Я слушаю. - Я повторю свой вопрос. Ты помнишь Стража Реки? Ты воздвиг его на так называемом Гибельном Мысу пятнадцать лет назад. Он должен был защищать Орин от врагов с воды… возможно, даже от меня… и один раз все-таки защитил, если верить твоим Скрижалям, а точнее, моему рассказу, который… - Я это помню, - начиная терять терпение, перебил Элиен, - ближе к делу! С Урайном явно творилось что-то неладное. Он облизнул губы и, старательно избегая взгляда Элиена, заговорил быстрее: - Изменения такого уровня не всякому под силу. Указывать, что делать, любой дурак может. Легко диктовать свою волю – труднее подменить ею чужую, заставить кого-то… что-то, изначально неподвластное тебе, каждым словом, взглядом, каждым действием нести в мир твою волю, сделаться ее послушным проводником. Мне нечасто доводилось видеть… - А Шет? Слова сорвались с губ Элиена быстрее, чем он успел осознать их смысл. Растревоженной раны довольно слегка коснуться. И по тусклым, неопределенного (на мелочи вечно не хватает времени!) цвета глазам Урайна Элиен понял, что тот ждал этих слов. И, что всего удивительнее – боялся их услышать. - Любезный брат мой, - произнес Октанг Урайн тоном, который совершенно не вязался с затертыми до бессмыслия в его устах словами. – Наша ссора потешит разве что Торвента. Еще, может быть, нашу Мать. У Высоких Сущностей странное чувство юмора. Пример тому – мы с тобой. Сейчас, когда мне больше всего на свете нужно, чтобы ты меня выслушал – мне нечем удержать тебя. У меня нет ничего сколько-нибудь ценного, обстоятельства ничем не помогут мне. Ты волен выставить меня за дверь. Волен встать и уйти. И именно поэтому, Хуммер тебя раздери, дорогой брат, выслушай же меня! Забудь хоть на время свои болячки! – Урайн умолк и, переведя дыхание, с расстановкой проговорил: - Мы можем победить. Я бился над этим целый год. Может быть, ты соизволишь взглянуть сюда? На девственно чистые страницы так и не написанной «Новой Истории» упало что-то маленькое и тяжелое. Элиен прикрыл глаза рукой – переливы самоцветов жгли их мертвящим дыханием зла. - Что это? – он невольно понизил голос. И Октанг Урайн ответил: - Убийца Отраженных.

4.

Глазам Элиена так и не вернулось былое многоцветье. Отныне спокойствие темно-карего в них сменялось пестротой всполохов лишь тогда, когда правитель Орина испытывал какие-то сильные чувства – злился, например – или находился поблизости от творимой могущественной магии. Или когда звезда Тайа-Ароан всходила на небе. Элиен держал Убийцу Отраженных за тельце так бережно, что неясно было, сохранность чего его волнует больше – злой хуммеровой игрушки или собственных пальцев. В глазах Брата по Рождению, то и дело вспыхивающих зеленоватым пламенем чьих-то костров, Урайн не мог прочесть ничего из того, что ожидал. Ни страха, ни удивления, ни восхищения. Только бесконечная, напряженная сосредоточенность и в глубине за ней – неясное подозрение, сомнение, червем точащее душу Элиена. О чем он думает? Что там увидел? Что из этого посчитает возможным открыть ему, Урайну?.. Так думал Октанг Урайн в то время, пока его велеречивые уста спешили затопить уши Элиена потоком слов, в сущности, бессмысленных для того, кто умел видеть, но жизненно необходимых тому, кто такой возможности был лишен. - Помнишь, тогда, в Нефритовой Гостиной, мы рассуждали, как можно справиться с Отраженными? Ты сказал тогда, что большие походы не имеют смысла, потому что одна-единственная песчинка – Торвент ли, Кальт ли – ускользнет из самой частой сети, какую мы сплетем, потому что в год Тайа-Ароан не может быть по-другому. И так или иначе, но эта песчинка запустит лавину, которая сметет нас как чахлые кустики, из последних сил цепляющиеся корнями за склон… Нам казалось тогда, что решения нет. Но я нашел его, и вот оно перед тобой. Мой Скорпион разыщет Отраженного, где бы он ни был – на земле, в воздухе или воде, в Сармонтазаре или Синем Алустрале, на любом Дагаате или Хеофоре! Даже в самой крепкой броне отыщется уязвимое место всего для одного укуса, и Отраженному уже ничто не поможет. Покончив тем временем с осмотром, Элиен аккуратно уложил Скорпиона на книгу, чуть ли не на то самое место, куда его бросил Урайн. Сомкнул пальцы. Поднял голову и посмотрел на Урайна глазами, в которых затихали последние отблески колдовского пламени. И все это – без единого слова. - Ну давай, давай… - раздраженно пробурчал тот. – Скажи: «Урайн, сукин ты сын, где ж ты был целый год? Ты же мог всех нас спасти!» Элиен едва слышно хохотнул. - Урайн, сукин ты сын… - он покачал головой: до того все это было нелепо. – Ты убил целый год на штуку, от которой Хуммером разит как от какого-нибудь кутах, притом что она страшна только одному человеку во всем Круге Земель?! - Двоим, любезный брат мой, - не согласился Урайн. – Кальт Лозоходец тоже является та-лан отражением. И это не мои слова – ты сам утверждал это, а твоим глазам и твоим словам я, за неимением лучшего, склонен верить. Элиен мгновенно посерьезнел. - О Кальте речи не идет, Урайн. Погибнет Кальт – погибнет Сармонтазара. - У Сармонтазары есть мы – Звезднорожденные. Какое нам дело до каких-то занюханных Отраженных? – пренебрежительно отмахнулся тот. Элиен помолчал. - Ты так ничего и не понял из Скрижалей, - сказал он наконец тихо и как-то обреченно. – Что ж, пусть так. Ты еще увидишь, что был неправ – хотя, видит Гаиллирис, я сам предпочел бы оказаться неправым. Но этого не будет, и тебя мне, вижу, не переубедить. Пусть так. Я уже научился смиряться. Одного не пойму: зачем ты пришел? При всех своих прочих недостатках Октанг Урайн обладал способностью мгновенно оценивать обстановку – и приспосабливаться к ней. И сейчас он понимал, что если ему не удастся вновь завладеть вниманием Элиена, дело, на которое он затратил столько сил и времени и ради которого наступил на горло собственной гордости, будет проиграно окончательно. А значит, любые средства хороши, и если гордости суждено умереть – пусть будет так. Все стоит мести. - Помоги мне, брат, - просто сказал Урайн, и его мрачные глаза вдруг отразились в глазах Элиена: то же безмерное удивление было в них и та же вспышка мгновенной радости, но куда полней и ярче; впрочем, тому едва ли было дело до сравнений. Сотен людских жизней стоят долгожданные слова.

5.

- К Хуммеру Кальта! Пусть живет, если уж ты так хочешь; пусть себе царствует, набивает брюхо и в один прекрасный день превратится в такого же бестолкового жирного крота, каким был покойный Неферналлам… и еще триста раз проклянет твою безграничную доброту! Но Торвент, - Урайн круто повернулся на каблуках и продолжил вышагивать туда-сюда перед Элиеном, едва сдерживающим смех, - Торвент должен умереть. Слишком он зажился на свете, этот мальчик с душой старца, слишком возомнил о себе! Ему не стать ни Властелином Круга Земель, ни новыми Дланью, Устами и Чреслами Хуммера. Хотя бы потому, что я еще жив, - Урайн недобро сощурился, - и даже в этом проклятом теле кое-чего стою. - И все же… - Да, да. Не заставляй меня повторять это еще раз, брат мой, прошу тебя! – полушутливо, полусерьезно взмолился Урайн. Элиен отвернулся, пряча улыбку. - Тогда рассказывай. Урайн присел на краешек кресла. Другого. Теперь половина его лица скрылась в тени. - Видишь ли, брат, - медленно начал он, - этот мир устроен вовсе не так просто. Всякая вещь в нем имеет свое назначение. Нельзя ловить рыбу мечом точно так же, как не отбиться от шайки разбойников одной лишь удочкой… «Можно, если очень захотеть», - мысленно не согласился Элиен, которому при этих словах вспомнилось кое-что из приключений далекой юности. Но вслух он ничего не сказал. От слов Урайна еще мог быть толк. От его сентиментальных воспоминаний – никакого. - Если нужно уничтожить могущественный Измененный предмет, или сразиться с Хуммеровым Чудовищем, или – чем судьба не шутит! – Урайн усмехнулся видимой половиной рта, - с другим Звезднорожденным, лучше нас, Звезднорожденных, не найти. Как знать, не для того ли мы рождаемся под Солнцем Предвечным? Если нелюди не будут истреблять нечисть, дела людей станут совсем плохи… Но Отраженные – это совершенно особенная нечисть. Только изощренный ум алустральских мудрецов мог изобрести нечто, подобное искусству та-лан. Я потратил несколько месяцев, пытаясь отыскать его следы в Сармонтазаре – потратил впустую. Мне пришлось довольствоваться тем немногим, что удалось раздобыть в библиотеке Наг-Нараона да в нескольких источниках, не вполне заслуживающих доверия. На родине учение та-лан теперь либо пришло в упадок, либо никогда не переживало настоящего расцвета. Это ясно: охотников сразиться с собственной судьбой найдется немало. Тех, кто выйдет победителем – единицы. Тех, кто согласится после этого доживать век в чужом теле на птичьих правах… Судорога исказила черты Урайна. Элиен промолчал. Вряд ли они подумали об одном и том же – такое часто случается даже с родными братьями. Но сейчас Элиену было не до старых ран. Слова Урайна, зловещий блеск сапфировых глаз Убийцы Отраженных, негасимая искорка тайны на дне поглощающих свет глаз его создателя – все это будило в душе Элиена какие-то новые, давно забытые чувства, призывало верить, что не все еще потеряно. Только глухой не внял бы этому призыву – а он, как оказалось, еще не совсем оглох. - Действительно, совершенно особенная нечисть, - заметил он вслух, когда пауза начала затягиваться. - Правда, брат? – вскинулся Урайн. – Только подумай: какая-то жалкая секта… смертные, возомнившие, что им по силам править Ветрами Судьбы, бросают вызов нам… и побеждают! Признаюсь, я думал, что это шутка, искусная ловушка, которую ты и Шет расставили, чтобы переманить меня на вашу сторону. Лучше бы это была шутка! Что случилось с этим миром, что случилось с нами, если нас загнали в угол и вот-вот раздавят те, кого мы сами в былые времена могли раздавить одним пальцем?.. Элиен покачал головой: - Ты их недооцениваешь. - О нет, - Урайн улыбнулся. Самодовольная улыбка эта куда больше шла надменному царьку дикого лесного народа, нежели Звезднорожденному. Но от того, с кем из них сейчас разговаривал Элиен, зависело нечто большее, чем даже жизнь его возлюбленного брата. - Я не хуже тебя знаю, как опасно недооценивать противника. И я приложил все мыслимые усилия к тому, чтобы никакая известная под Солнцем Предвечным хитрость не помогла Отраженному спастись от моего Скорпиона. Элиен согласно кивнул: - В самом деле. - Я не ослышался, брат мой? – Видимой частью лица Урайн искусно изобразил удивление. – Ты одобряешь мои методы? Он не мог перестать паясничать даже сейчас. Ему слишком нравились собственные игры. Но в этот раз Элиен не собирался подыгрывать. «Хватит уступок. Мы и так ходим по краю». - Ты не пожалел сил на Скорпиона – это правда. Но ты не понимаешь, что именно создал. Даже мне, Звезднорожденному, тяжело находиться рядом с этой штукой. От нее несет смертью так, что я начинаю беспокоиться за любимые ирисы моей жены. На том столике за мной – видишь? Если они еще не увяли, то сделают это очень скоро. И моя Гаэт очень расстроится. А твой Скорпион не переживет и своего первого укуса, Урайн, он рассыплется в прах, едва коснувшись плоти своей жертвы, потому что никакому существу, живому или неживому, не выдержать пробуждения такой злобы! - Если она пробудится, - вполголоса заметил Урайн. - Ну, для тебя это не вопрос. Молчание было ему ответом. И когда Элиен заговорил снова, растерянность и тревога в его голосе впервые звучали не против, но за: - Что ты наделал? Урайн поднял голову, выскользнув наконец из тени, и усмехнулся изломанной, желчной усмешкой. - Чего я не наделал, хотел ты сказать… брат мой. Элиен молчал. Тишина сгущалась, как прокисшее молоко. \Урайн неторопливо поднялся. В его движениях сквозило что-то неестественное, точно мягкое кресло и задушевная беседа разом лишили его способности управлять своим новым телом. Медленной, неуклюжей походкой – бледной тенью кошачьего шага прежнего Октанга Урайна – направился он вокруг стола и вокруг кресла Элиена, уверенно заходя ему за спину, и все это время не переставил говорить, понизив свой послушный голос до омерзительно вкрадчивого: - Все, что я говорил про Скорпиона, было правдой. За исключением одной маленькой детали. Ты помнишь, с чего начался наш разговор? Страж Реки, Слепец, кутах… в нашем мире развелось слишком много существ, тайной сознания которых владеют немногие. Но пока я искал способ победить Отраженных, эту проклятую алустральскую нечисть, на которую не действуют старые капканы – я понял, что это лишь часть проблемы. Глубже и древнее тайны сознания лежит тайна создания таких существ. И тот, кто некогда звался Дланью, Устами и Чреслами Хуммера, в конце концов вынужден был признать, что эта вторая тайна ему недоступна. Он стоял теперь прямо за спиной Элиена, и этот последний, все чувства которого напряглись до предела, ощутил едва слышный, но такой знакомый, такой ненавистный аромат тления. Так близко он еще не подбирался. Кровь бросилась Элиену в голову, свет поплыл перед глазами, и он почти наяву увидел, как вскакивает из кресла, хватает меч, лежащий рядом на столе – не меч Эллата, но тоже добрый оринский клинок – и одним движением, обернувшись, сносит Октангу Урайну голову. За все. За Шета, что теперь наслаждается обществом своего убийцы и пленителя, за все страхи и треволнения последнего года, за надежду, разбуженную так искусно и так внезапно и подло – совершенно в духе Урайна! – истребленную. Круг замкнулся. Но он, Элиен, все еще сидел за столом, его ладони все еще осязали теплую, гладкую поверхность столешницы, и Октанг Урайн по-прежнему стоял у него за спиной. И, должно быть, что-то почувствовал – потому что склонился ниже, коснувшись дыханием щеки, и сказал очень тихо и очень просто: - Я ведь все еще Звезднорожденный, Элиен. Я позвал, и мне ответили. И Скорпион взял всю мою боль, мое упорство, мою ненависть – мне теперешнему они не больше чем помеха. Только одно осталось со мной: сознание. Важнейшая и опаснейшая часть. И сделка не совершилась: мне показали путь к спасению, но не дали ключа. Взять его сам я больше не могу – но знаю, что тебе это по силам, брат мой. Вот о чем я тебя прошу. Дай мне стать им, стать нашим спасением. Клянусь, я не промахнусь. И мы еще увидим рассвет нового дня – ты, я и Шет – и нам будет светить ясный лик Солнца Предвечного, а не пылающее гневом Око Тайа-Ароан! Руки Урайна сжались на спинке кресла; он дышал часто и тяжело, как загнанный зверь. Элиен смотрел на Скорпиона, все еще лежавшего перед ним, и ему казалось, будто в зловещем блеске самоцветов иссыхают страницы, чернила и краски блекнут и то, что никогда не должно было быть забыто, уходит во мглу неизвестности и зовет, зовет оттуда своего создателя. Он протянул руку и поднял Убийцу Отраженных с книги. - Я попробую, - сказал он и сам удивился: так хрипло и жутко прозвучал его голос. Урайн торжествующе улыбнулся, и Элиен ощутил эту улыбку так отчетливо, словно она коснулась его собственных губ.

6.

Он брел, увязая в коварных песках пустыни Легередан, и каждый шаг давался тяжелее предыдущего, словно чья-то злая воля твердо вознамерилась удержать его здесь. Урайн! Кто же еще это мог быть, кроме проклятого Хуммерова прихвостня?! Ну уж нет! – Элиен стиснул зубы, пренебрегая заскрипевшим в них песком. Он выберется отсюда. И найдет Шета. А Урайн может утереться краем своего роскошного плаща, за который, как болтают, можно скупить половину земель от заката до восхода… Да только земли добываются не плащом, а мечом, уж он-то знает. - Элиен? Элиен, брат мой! Опять?! Кажется, этот герверитский царек совсем не учится на своих ошибках. Чем он на этот раз будет его прельщать? Всю Сармонтазару уже предлагал. Теперь – с мифическим Алустралом в придачу? А может… может быть, свободу Шета? От такой мысли Элиен споткнулся и чуть не по пояс провалился в жадный песок. Нет, никогда он не будет торговаться с вонючим герверитом за жизнь своего Брата по Слову. Их спор решит честная сталь, когда Чаша Хуммера раскатится черепками по каменному полу. «Да ведь ее уже нет», - будто подсказал кто-то Элиену на ухо, и тот аж замер, забыв о том, чтоб отвоевать у песка собственную ногу. Как это – нет? Это что, новая ловушка Урайна? Только… постойте, ведь и в самом деле нет больше Чаши. И никто иной, как он сам, Элиен, сын Тремгора, был свидетелем ее разрушения… Память возвращалась медленно, неохотно. Много воды утекло с тех пор, как он и в самом деле шел через Легередан и думал, что свободу Шета и судьбу Круга Земель решит честный старый поединок. Будь это в самом деле так, он никогда бы не сидел здесь, в библиотеке собственного дома в основанном им на месте древнего Меара городе, и не Обращал бы вспять Пути, пытаясь исправить ошибку Урайна… Урайна, который теперь на его стороне. Время вернулось в избранное русло. Элиен открыл глаза. - У тебя получилось, брат мой! – Октанг Урайн сиял, как молодой папаша. – Получилось! Элиен обнаружил, что понятия не имеет, сколько времени прошло с тех пор, как он взял в руки Урайнова Скорпиона и направил острый клинок своей воли в мрачную пучину глазных сапфиров. Свеча догорела почти до половины, да Урайн снова уселся на место Гаэт, да взял в руки Убийцу – когда только успел забрать его из рук Элиена?.. - Стой! – Слова царапали горло, обожженное сухим воздухом мертвой пустыни. Урайн сделал вид, что не слышит. А может, и в самом деле не услышал. Он был настолько поглощен Скорпионом, так внимательно вглядывался в каменные глаза, так бережно и вместе с тем жадно ощупывал тельце, что и звуки алустральских рогов, пожалуй, не разбудили бы его. Но рогов Элиен дожидаться не мог. - Урайн, - сказал он насколько возможно твердо; имя легло на язык неприятным соленым привкусом, - послушай. Без меня тебе не разобраться. Тот неспешно поднял голову и улыбнулся так, как улыбался много лет назад, в тронном зале Варнага, когда стоял перед Элиеном в блеске своего могущества и превосходства, а сам Элиен сидел перед ним в луже своей беспомощности и растерянности. - Я знаю, что мне делать. На сей раз он не потрудился добавить «брат мой», и облегчение, затопившее душу Элиена, было сродни тому, что наступает в конце тяжелого боя – одиночество среди трупов, с окровавленным клинком в руках, но бьющимся сердцем в груди. - Нет, - сказал Элиен спокойно, - не знаешь. Позволь мне объяснить. Урайн прищурился: валяй, мол, только не задерживай. Элиен бережно закрыл «Исход Времен», которому суждено было дойти до потомков в имеющейся одной – и единственной – части, положил руки на переплет и негромко начал: - Помнишь, с чего начался наш разговор? Ты привел мне множество примеров – Хуммеровых кутах, алустральского Слепца, моего Стража Реки – чтобы я мог понять, чего именно ты хочешь. Слушай меня внимательно: ни один из этих примеров не стоит рядом с твоим образцом. Ученик превзошел учителя. Твой Скорпион оказался могущественней всех этих созданий, вместе взятых. Урайн усмехнулся и хотел что-то сказать, но Элиен, будто не заметив, продолжал: - Это потому, что ты напоил его своей кровью, кровью Звезднорожденного, и заклял смертью на Истинном Наречии Хуммера – ты, бывший некогда его Дланью, Устами и Чреслами. Я видел это. И я видел, что Скорпион хорошо помнит и знает тебя. Ты мог бы войти в его сознание без моей помощи. Однако если бы ты попытался сделать это – ты умер бы на месте. Элиен помолчал, давая Урайну возможность осознать это. И, увидев, что тот снова собирается что-то сказать, остановил его взмахом руки: - Ты хочешь знать, почему? Я скажу тебе. Ни ты, ни я не можем даже представить себе пределов нашей истинной мощи. Может быть, только Шет о чем-то догадывается – но он никогда не скажет этого вслух. Звезднорожденным известно многое, они способны узнать многое, кроме одного – кто или, вернее, что они есть на самом деле. Создавая Скорпиона, ты обратился к самым глубинным, самым древним пластам своего могущества, так как высшее и более тонкое искусство было тебе уже не под силу. И ты создал то, чему я не могу подобрать названия: воплощенную ненависть, воплощенное разрушение, погибель, не знающую устали и жалости, заключенную вот в это маленькое тело. Но ты многое потерял в процессе. Поэтому, если бы ты только попытался войти в сознание Скорпиона, твоя собственная боль и твоя кровь, выпущенные на свободу, уничтожили бы тебя. Поэтому, брат мой, я сделал все возможное, чтобы закрыть для тебя этот путь. Элиен глубоко вздохнул. Оставался последний удар. - И прежде чем ты спросишь – я не стану пытаться сам. И Шет не станет. Потому что мы можем погибнуть, возможно, все трое – и это далеко не худший исход. Уничтожить Орин и с ним половину Сармонтазары? Сорвать с небес звезды? Погасить Солнце Предвечное? Твой Убийца несет смерть не только Отраженным, но всему, с чем соприкасается. Остается только один выход, одна возможность пробудить его сознание. Но для этого не нужен могущественный маг. Как раз наоборот – простой человек, возможно, даже не обладающий никакими способностями. Обыкновенный смертный уроженец Круга Земель, который не знает нас, не знает, как мы любим и как убиваем. Которому, в сущности, наплевать на нашу борьбу, потому что он идет своим собственным путем, и во лбу у него горит собственная маленькая звезда. На моей родине таких людей называют Странствующими За Ветром В Поле, потому что они так же свободны и так же бесполезны для остальных, как этот ветер. Варанцы же именуют путь, которым следуют эти люди, Пестрым Путем Великого Безразличия… Губы Урайна дрогнули, и Элиен понял, что это название ему знакомо. - Проклятый Конгетлар, - выплюнул Урайн так, словно эти два слова жгли ему язык. - Только он, - совершенно серьезно кивнул Элиен. – Больше никто не выживет. Твое оружие обернется против любого, кто вздумает подчинить его себе. Урайн долго молчал. Скорпион по-прежнему лежал на его ладони, но Урайн, казалось, больше не хотел смотреть на изменившее ему творение. Его невидящий взгляд уперся в высокое окно, выходившее на медленноструйный Орис. Бывший Властелин Круга Земель принес гордость в жертву мести и проиграл все. Элиен ждал. Протяжный зов рога, донесшийся со двора, заставил буквально подскочить обоих. Звезднорожденные, еще недавно решавшие судьбы Круга Земель с великолепным хладнокровием бывалых игроков в Хаместир, переглянулись, точно нашкодившие мальчишки при звуке голоса грозного дядьки, и каждый увидел в глазах другого отражение собственного страха. - Торвент, - почему-то прошептал Элиен. Урайн сквозь зубы выругался. Во дворе начиналась настоящая суматоха: метались факелы, рвались панические выкрики – и Элиен, могучим усилием воли подавив поднимающуюся в нем самом панику, встал из кресла. Больше он уже не сядет в него, не перевернет страницу любимой книги, не поцелует склонившуюся к нему Гаэт… Время мчалось, как напуганный кролик. Элиен наклонился над креслом жены. - Медлить больше нельзя, - сказал он, и Урайн ответил ему таким раздраженным взглядом, словно это он был правителем, а Элиен – вестником, явившимся в неурочный час. – Дай мне Скорпиона. Я разыщу Герфегеста. - Мне ты, конечно, такое важное дело не доверишь, - прошипел Урайн, и глаза его полыхнули скорпионьей ненавистью. - Ты не знаешь, где его искать. - А ты не найдешь! Не забывай, что Торвент – та-лан отражение его учителя! - Что ты хочешь этим сказать? Урайн все повышал голос, а Элиен понижал, так что последний свой вопрос он прошептал почти в ухо брату, и бешеное лиловое пламя в левом зрачке разочарованно опало, когда Урайн отвел свой бесцветный взгляд и таким же шепотом ответил: - Ничего. Забирай, - он поднял ладонь со Скорпионом выше, так, чтобы Элиен мог его взять, - ищи кого хочешь. Только дай мне разбудить Шета. Холодное тельце Убийцы Отраженных обожгло Элиену пальцы, но он зажал его в кулаке, спешно развернулся и уже от двери твердым голосом главнокомандующего армии Орина произнес: - Дождитесь меня.

two birds on a wire one says: come on, and the other says: I’m tired the sky is overcast and I’m silent one more or one less nobody’s worried I’ll believe it all there’s nothing I won’t understand I’ll believe it all I won’t let go of your hand

7.

Шет окс Лагин проснулся разом, будто кто-то сдернул повязку с его глаз. Голова была ясная, ни клочка тумана, который непременно остается после вечернего гортело. «Впрочем, кажется, утро еще не наступило», - сказал себе Шет, оглядывая полутемную комнату. Брат отвел ему лучшие покои во дворце, однако из всей окружающей роскоши глаз Шета притягивал лишь кувшин гортело, стоявший на ночном столике. Голова была неправдоподобно ясной. Шет окс Лагин к такому ощущению не привык. Возможно, поэтому он не сразу смог истолковать сигнал, который настойчиво подавали ему проснувшиеся инстинкты, а именно: в комнате, кроме него самого, Шета окс Лагина, кто-то есть. Кто-то, кто тихо притворил за собой входную дверь. Кто-то, кто мягко ступал по ковру. Кто-то, кто нарушал благословенную ночную тишину едва слышным дыханием. - Я не сплю, Элиен, - сказал Шет окс Лагин, справедливо решив, что в находящийся на военном положении Орин будет не так-то просто проникнуть убийцам. Если, конечно, они не приехали в его собственном войске. - Любезный брат мой, я огорчен. Ты не узнаешь меня? Кровать вздохнула, когда тяжелое, почти как живое, тело Сделанного Человека опустилось на нее. Шет окс Лагин улыбнулся и прикрыл глаза. - Что случилось? – поинтересовался он. – Где Элиен? - Торвент, - лаконично ответил Урайн. – Элиен велел ждать здесь. Как ты? Шет вздохнул. - Как никогда. Должно быть, это последняя милость Матери. Так нас все-таки решено убрать? Разве мы были плохими детьми, о Мать? - Хорошими… быть может, даже слишком, - Урайн шевельнулся. – Ты скоро увидишь ее, Шет. Сегодня она вышла во всем блеске посмотреть на то, как будут умирать ее дети. - Она будет плакать о нас? – Шет размышлял вслух. – Знаешь, иногда я думал, что будет, если мы не станем ждать гибели в бою или от рук друг друга, а просто… уйдем. Тихо, без крови. Разве мы не заслужили хотя бы этот выбор? Шестнадцать лет назад ты презирал бы себя за такие мысли, подумал Урайн, а вслух сказал: - Ты боишься? - Не за себя, - Шет качнул головой. Ему вспомнился Инн, как страшно он обиделся, когда Шет решительно отказался взять его с собой в Орин. Он вполне мог бы убежать с пристани и сделать какую-нибудь глупость, если бы его и Великого князя не окружили двойным кольцом отборные дворцовые стражники. Тогда, глядя на мальчишку в забрызганном соленой водой дорожном костюме, высоко задиравшего подбородок и шмыгавшего носом, чтобы позорно не расплакаться у него на глазах, Шет как никогда остро ощутил свое одиночество и беспомощность. Все, что он имел, на что надеялся в этом мире, было сосредоточено в трех существах. Двоим лежала одна с ним дорога – во мрак; оставался один. И этого одного Шету некому было доверить, не на кого оставить, некого попросить проследить, чтобы в положенное время он узнал о том, что оставляет ему уже покойный Великий князь. Скрижали Элиена говорят, что мальчику суждено высоко взлететь; но судьба – плохой заступник. Его, Шета, и его Братьев по Рождению она не уберегла. - Не за себя, - повторил Шет окс Лагин тихо, жалея, что не родился простым человеком: тогда, по крайней мере, у него оставалось бы утешение в молитве. Урайн, пытливо вглядывавшийся в его лицо, криво усмехнулся. - Не беспокойся, любезный брат мой, - сказал он, и горечь в его голосе была сильнее, чем то положено утешающему. – Он выживет. Мать не интересуют простые люди. Шет не ответил. С мыслью о собственной смерти он свыкся давно: среди бессонных блужданий по тропам этого и иных миров он выучился здороваться с нею за руку. Однако мысль о смерти Инна внушала ему… нет, не страх – этого чувства Шет окс Лагин не испытывал уже давно. То, что хуже страха: пронзительная печаль, тягучая неотступная боль в левой стороне груди не отпускали его с того самого момента, как берег Варана навсегда ушел из-под его ног. Если бы не Инн, Шет, возможно, сумел бы достойно встретить смерть. Печальные мысли его прервал стук открываемой двери: Элиен, в отличие от Урайна, не видел необходимости скрываться. Шет обернулся и даже приподнялся на локте, а Урайн, весь напружинившись, пытливо вглядывался в хмурое лицо Брата по Рождению, пытаясь на нем прочесть ответ на единственный интересовавший его вопрос. - Шет, спускайся, - отрывисто сказал Элиен. – На кораблях паника. Если людей не успокоить, Торвент пройдет по ним, как по дороге. - Ты нашел Конгетлара? – не выдержал Урайн. Элиен быстро взглянул на него. В правом глазу золотистыми углями тлела ярость. - Герфегеста нет. Никто не знает, где он и что с ним. Говорят, он ушел еще до тревоги. С кем ты идешь? Урайн опустил голову, чтобы никто из братьев не увидел его лица. Все. Это значит – смерть. Это значит – нам не спастись. Это значит – я все еще не доверяю тебе. Это значит?.. Октанг Урайн поднял голову и улыбнулся своей самой мягкой, самой смиренной улыбкой. - Пусть будет так. Помочь тебе встать, любезный брат мой? Шет перевел непонимающий взгляд с него на Элиена. Тот дернул щекой и повернулся, чтобы идти. - Знаешь, - устало и тихо сказал он, - я желал этого не меньше тебя. Урайн поднялся и протянул Шету свою руку.

two birds of a feather say that they’re always gonna stay together but one’s never going to let go of that wire he says that he will but he‘s just a liar

8.

- Это все? Слова тяжкими глыбами падали в тишину огромного зала. - Остальное тебе известно не хуже меня, повелитель. – Человек перед троном склонился еще ниже; блики огня плясали на его гладкой, как колено, макушке. Кальт, сменивший честное имя лозоходца на кичливый титул повелителя Ре-Тарской и подвластных земель («то есть вроде как новый Неферналлам», - пояснял, скаля зубы, Лоскир), облокотился на разукрашенный подлокотник и подпер рукою гудящую голову. Будь он в самом деле Неферналламом, этот жест означал бы смертный приговор незадачливому вестнику; но не то было время, не тот вестник и не тот правитель, чтобы так бездарно разбрасываться чужими головами. - Известно, - произнес наконец Кальт таким тусклым голосом, точно блеск Неферналламова венца выпил из него последние силы. Урайн молчал. Он знал, что Отраженному не протянуть долго, и тем худо-бедно утешался. - Орин пал, - Кальт тяжело задвигался на троне, - Торвент не берет пленных, не за тем он пришел, значит, Элиен Звезднорожденный… - Нет! Слова повелителя утонули в громком яростном выкрике. Урайн с крайне заинтересованным видом поднял голову. Элай, сын Элиена Звезднорожденного, Хозяин истребленного Дома Гамелинов, ненавидяще смотрел на него сверху вниз. Одежды Элая были богаты, место его – по правую руку от трона – было воистину почетно, и голос его жег, точно кнутом: - Мой отец не мог умереть, если только ты, мерзкая крыса, не продал его трижды клятому Торвенту! - Достойный Хозяин Гамелинов, - Урайн отвесил трону глубокий поклон, - при всем уважении, Торвент, прозванный Мудрым, превосходно обошелся и без моего предательства. Воцарилось молчание. - А я уж начал думать, каким б из алустральских увеселений потешить почтенного гостя, - проговорил наконец Элай. Лицо его было белым, ноздри тяжело раздувались, но голос звучал на удивление ровно: - Как считаешь, понравились бы тебе «крабьи клешни»? Или, может быть, ты предпочел бы прокатиться на «бешеной каракатице»? Или отправиться «в глубины моря», а, Октанг Урайн? Но во всех этих прекрасных выдумках больше нет нужды, ибо, как слышали все здесь присутствующие, - он широким жестом обвел зал, - ты сознался. Если б мой отец не стерег тебя пуще, чем муж-ревнивец гулящую женушку, ты бы с великой радостью продал и его, и всех красноглазому кровопийце. Кальт, - он беззастенчиво положил свою руку на безвольную ладонь повелителя Ре-Тара, - во имя нашей дружбы, во имя того доверия, которое питал к тебе мой отец, послушай меня. Прикажи распять эту бледную погань немедленно, если не хочешь для Тардера и всех твоих земель той же судьбы, что постигла мой родной Орин. «Смотри-ка, похоже, прекрасная Хармана успела кое-чему научить нашего птенчика», - приятно удивился Урайн. Бесчисленные царедворцы замерли, не смея дохнуть: ждали, чтоб их могучий повелитель, наконец, изронил свое слово. Как ни скверно это признавать, а, похоже, пришелец из-за гор прав. Нельзя верить этому шуту лысому. Но Кальт, похоже, не торопился с вердиктом. Он вяло шевельнул рукой, высвобождая ее из-под тяжелой ладони Элая, и, повернув голову, взглянул на Лоскира – тот, как повелось, торчал за его левым плечом. Лоскир ухмыльнулся и, махнув кому-то рукой, гаркнул: - Привести! Потом глянул на Урайна и прошипел, но так, что тот расслышал каждое слово: - Вот и пришла тебе хана, дружочек. Урайн ничего не ответил, хотя холодная, стальная злоба, сверкнувшая на миг в Лоскировых глазах, впечатлила его не в пример больше туманных угроз Элая. У хушаков, отвергнутых детей Диорха, со временем свои счеты. Урайн не удивился бы, скажи ему кто, что в миг, когда Элиен шагнул вспять по Древу Времени, все бесчисленные пройденные им ветви отразили ошалевшие зеркала под Воздушной Обсерваторией. Только одному дивился Урайн – как у Лоскира еще хватило выдержки. Впрочем, и это стало ясно, когда в зале – без стука дверей, без лязга цепей, без окриков стражи – словно из воздуха образовался человек. Он исподлобья глянул на Урайна, и откуда-то сверху прозвучал чистый, неподдельно изумленный голос Элая: - Герфегест? - Заклятие Конгетларов. Он прочел мне Новое Заклятие Новых Конгетларов. Я едва слушал его – счел, что все это бред сумасшедшего, жалкая попытка оттянуть неизбежное. Я таких навидался. И просто пошел на него. А потом я перестал быть собой. Ноги и руки отказались мне повиноваться. Я выронил кинжал и рухнул как подкошенный – рухнул бы, если б он меня не подхватил. Я и сейчас не знаю, как он это сделал. Он сильный колдун. А еще он когда-то был моим учителем. Но убивать меня он не стал, хотя я заслужил смерть, так бездарно провалив задание. Он сказал, что сохранит мне жизнь, чтобы я увидел. Герфегест умолк, чтоб перевести дыхание. Во всем зале не шевельнулся ни единый человек. Кальт почти не слушал, уронив голову на руку – но он-то наверняка уже всю исповедь Проклятого Конгетлара знал до словечка. А вот Элай ловил каждое слово, позабыл даже упрекнуть своего доброго друга Кальта за не подобающую друзьям скрытность. Урайн, если по-честному, обошелся бы и без повторной экскурсии в последний день Элиена и Орина, но его, как на грех, спросить забыли. - И я увидел, - нарушил тишину Герфегест. Урайн раздраженно выдохнул: давай уже, мол, не тяни. – Я не знаю слов, чтобы рассказать, что Торвент сотворил с Орином. Даже в Наречии Хуммера таких нет. Он все сделал сам. Он сказал – и вода поднялась, варанские корабли посыпались, как детские поделки. Он пошел, и все, и алустральцы и южане, пошли за ним, будто заговоренные. Ни одна оринская стрела, ни один добрый оринский клинок их не коснулся, а сами они разили без устали, будто были выточены из камня. Он вошел в город, и не будь я Герфегест Конгетлар, если к вечеру там остался хоть один живой оринец. Торвент все любит доводить до конца. Урайну надоело наблюдать за Элаем: мальчишка сидел, будто и сам был выточен из камня. Школа Харманы, Хуммер ее побери. Ах нет, кажется, уже побрал. Или как это там у них, в Алустрале, зовется? Пучина Вод? Все одно. Элай куда больше ему нравился, когда орал на него, обзывая мерзкой крысой: чем-то он напомнил тогда Элиена в их первую встречу в Варнаге. Идеалисты, храбрецы, горячие головы. Такими всегда проще управлять. Он с досадой отвернулся, про себя страстно желая, чтоб запас красноречия Последнего Конгетлара на этом и иссяк. Убийцы же, не ораторы. Откуда он вообще знает такие длинные слова? - Когда мне наконец удалось стряхнуть его чары, было уже поздно. Я не могу даже поставить себе в заслугу, что перебил всех, кого он оставил охранять меня, всю стражу его раззолоченного шатра. Потому что когда я попытался пробраться к городу, чтобы разузнать, чего хочет Торвент, со всех сторон меня преследовали одни и те же слова, одна и та же радостная весть: Звезднорожденные мертвы. Он выставил их трупы на всеобщее обозрение, дабы всякий мог убедиться. Я успел вовремя, я добрался туда, прежде чем их окружили ваши кровожадные южане. Я видел сам: мой Брат по Слову мертв. Наблюдательный Урайн подметил, что Герфегест использовал неродное выражение, а еще – что он ни словом не обмолвился о судьбе Шета окс Лагина. Впрочем, эта последняя была Урайну известна куда лучше его собственной. И, кажется, в этом зале волновала только его. - Доблестный Герфегест, - начал он, не дожидаясь, пока это сделают те, у кого больше прав (по крайней мере, в их собственных глазах), - а видел ли ты там меня? Герфегест медленно, точно наброшенное Торвентом оцепенение еще не утратило своей власти, обернулся к нему. - Нет, Октанг Урайн, тебя я там не видел. И, полагаю, ты не очень удивишься, если скажу, что и не ждал. Честная смерть воина в бою не для тебя. Ты, как крыса, бегущая с корабля, в первую очередь стремишься сохранить свою шкуру. Но увидишь еще, как настанет день, и твоя последняя утлая лодчонка потонет вместе с тобой. Второй раз за день его назвали крысой, но Урайн и не подумал оскорбиться. Вместо этого он широко улыбнулся и отвесил Герфегесту самый изящный поклон, а затем обратился к трону: - Видишь, повелитель, и ты, Хозяин Гамелинов, что я не лгал. Черными были мои вести – черными, но и правдивыми. Теперь в Ре-Тарской земле Торвента будут ждать, и да укрепится ваша отвага и не дрогнет ваша рука, ибо вы знаете, что любезный брат мой возлагал на вас большие надежды, как на последний оплот Сармонтазары против хищных алустральских чаек. Мне же позвольте удалиться в мою родную землю и там, в тишине и покое, дожить свой век, ведь я уже не тот, что был прежде, и ничем больше не могу вам помочь. Так говорил Октанг Урайн самым своим медовым голосом, но ответил ему не Кальт, повелитель Ре-Тарской и окрестных земель, а Элай, сын Элиена, почетный гость Тардера: - Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что твои сладкие речи усыпили всех нас. И ты ошибаешься еще сильней, если думаешь, что я позволю тебе уйти отсюда безнаказанным. Довольно ты глумился над моим отцом и исторгал слезы из светлых глаз моей матери. Если Кальт не желает, я сам свершу правосудие, ибо, как ты правильно заметил, я – Хозяин Гамелинов, и на этой земле есть еще верные мне люди. - Уж не доблестного ли Герфегеста ты имеешь в виду? – поинтересовался Урайн, широким жестом указывая на означенного Герфегеста, застывшего, точно каменный столб. – Клянусь тремя площадями Рема Великолепного, Дом Гамелинов знавал и лучших воинов. И неужто ты думаешь, Хозяин, что жаркое лоно белотелой Харманы связало вас столь прочно, что ради тебя Герфегест отдаст свою жизнь? При упоминании имени Харманы Элай рванулся вперед, будто хотел придушить Урайна на месте собственными руками. Урайн знал, куда бить. Хозяйка Дома Гамелинов умерла на руках возлюбленного Хозяина. В первый раз с момента появления Герфегеста в зале его и Элая взгляды столкнулись. Особо впечатлительным почудилось при этом, будто они слышат звон стали – чужой, потаенной, опасной. По ту сторону Хелтанских гор даже сталь говорит иначе. И в этом коротком поединке уроженца Наг-Туоля, вскормленного на земле Сармонтазары, и сына правителя Орина, ставшего мужчиной под неумолчный рокот прибоя Синего Алустрала, прозвучало лишь одно слово, общее на двоих: «Убей». - Я требую поединка, Кальт, - сказал Элай. Он колоссальным усилием воли овладел собой, и только судорожно сжавшиеся на подлокотниках руки выдавали бушующую внутри ярость. – Поверь, я желаю Ре-Тару только добра. Если эта… этот человек не предатель, мой меч не причинит ему вреда. Вот тут Урайн всерьез пожалел о том, что так и не удосужился вызнать – у одного либо другого Брата по Рождению – чьим же та-лан отражением является Кальт Лозоходец. Да знал ли это сам Элиен? Не хотел ли он лишь сделать из Кальта удобный противовес, идеального противника для страшного Торвента? Не думал ли, что, когда они расшибутся друг о друга, земля по обе стороны Хелтанских гор может вздохнуть спокойно? Жаль тебя разочаровывать, брат. Рука Кальта, облепившая прекрасное резное навершие подлокотника, выполненное в виде головы оскалившегося сергамены, шевельнулась. - Я не волен нарушить долг гостеприимства. Этот человек твой. Поступай как знаешь, Элай. Молодой Хозяин Дома Гамелинов поднялся из кресла. - Расступитесь! Казни не будет. Я хочу честного поединка. О каменные плиты тяжело лязгнул брошенный к ногам Урайна меч. Лоскир оскалился: - Будет потеха!

two birds on a wire one tries to fly away and the other

9.

«Вот и все. Можешь смеяться – я и сам не могу поверить, что говорю такое. Это я-то, который, как верно подметил твой разлюбезный Герфегест, всегда стремлюсь сохранить свою шкуру! Но, видишь ли, я не хочу, чтобы мой преемник думал, будто служение Хуммеру – легкая, хоть и изрядно кровавая, увеселительная прогулка. На самом деле все куда интересней, и кому это знать, как не Звезднорожденному. Звезднорожденных трое, почему-то все об этом забывают, и я тоже. Мне бы еще жить да жить – тело, которое ты мне подарил, работает очень неплохо для глиняного болвана. Я бы с удовольствием посмотрел, как придет конец несчастной морской каракатице, вздумавшей взобраться на мое место, да и лозоходцу этому тоже. Как ни прискорбно мне это признавать, твой план, похоже, все-таки удастся. Как ни прискорбно признать это тебе – не без моего участия. Теперь ты наверняка знаешь это и без меня, но видишь ли, в чем дело: Звезднорожденные всегда возвращаются друг к другу. Наши судьбы сплетены теснее корней вязов в Земле Герва. На моих губах еще держится кислый привкус вспененной магией воды, поглотившей Шета. Я лучше того безвестного южного стрелка знаю, как летела стрела, какой ветер направил ее так, что она обскакала все заслоны и вошла тебе в правую глазницу. Тогда, в еще незанятом Орине, я понял, что и моя песенка спета. Может, я не умру честно, в чем мне благородно отказал Проклятый Конгетлар – зато я умру с пользой. Часть меня любила тебя всю свою жизнь, и будь я в своем настоящем теле, я видел бы это. Он дерется не хуже одного харренского выскочки, что так мечтал проткнуть меня мечом Эллата (весь к твоим услугам, мечты сбываются!) Но в его глазах я вижу свой огонь, тот огонь, что из глупого глиняного человечка сотворил Властелина Круга Земель. Нельзя дать ему сгинуть бездарно. Он – мой сын, и я знаю, что он поймет. Он отдаст Скорпиона Конгетлару. И моя Ищейка найдет Торвента, когда Тайа-Ароан уже призовет к себе последнего из своих детей. Встретимся ли мы еще? Безусловно. Поймем ли друг друга? Кто скажет! Действуй мы как одно целое с самого начала, прими ты мое предложение тогда, в Варнаге, чем бы мы стали сегодня? Я не знаю, но готов Солнцем Предвечным поклясться, что ты, Отраженный в самом себе Звезднорожденный, знаешь. А значит, нам есть еще о чем поговорить. Гибель следует за нами, И ночь служит нам. Когда вороны слетятся на это тело, Я буду ждать тебя во дворце из вязов. Прощай, Элиен, мой Звезднорожденный брат. Шет. Прощай».