Лучше бы не...

Только что в комнате было восемь человек. Несколько секунд назад Юлиан слышал за спиной голос Бене Хёведеса, а теперь, когда он проиграл партию и обернулся, чтобы отдать ракетку для настольного тенниса Марио Гётце, Бене больше не было видно. Ройс с Шюррле пялятся в планшет, перешептываясь и водя по дисплею пальцами, и хихикают, прикрывая рты. Опираясь на стену спиной, на них взирает Матс Хуммельс. Лукас Подольски, которому Юлиан, собственно, и проиграл с разгромным счетом, протягивает свою ракетку Мертезакеру. А Бене нет. Он еще раз обводит комнату взглядом, разочарованно пожимает плечами и выходит в коридор. По сравнению с уютной и светлой комнатой отдыха в коридоре холодно и темно. И одиноко. Юлиан поднимается этажом выше, где расположены комнаты игроков. Он направляется в номер, который он делит с Хёведесом. Может быть, Бене уже надумал спать? Вряд ли. Еще слишком рано. Проходя мимо одной из комнат, Юлиан замирает, уловив краем уха странные звуки. Кажется, здесь живет Мануэль Нойер… А там не заперто. В коридор на какой-то сантиметр высовывается кусок ткани, помешавший двери закрыться. Юлиан сразу узнает узор свитера Хёведеса, который был на нем надет несколько минут назад, когда он его видел в последний раз. Этот узор притягивает, как магнит. Пройти мимо становится просто выше его сил. Юлиан несколько секунд прислушивается, потом приоткрывает дверь на толщину пальца, и его взгляд тут же ловит отражающуюся в зеркале картину… На Юлиана обрушивается дикий стыд. Он опускает глаза – как выясняется, только для того, чтобы рассмотреть на полу, помимо свитера Бене, его же футболку и куртку Мануэля, в которой он был на ужине. Вообще-то он догадывался. Подозревал. То ли слухи ходили, то ли намеки были, так что увиденное не стало для него сюрпризом. Но все равно почва ушла из-под ног. Лучше бы ему этого не видеть. Становится трудно дышать. В отражении видно боком низкую кровать – и сидящих на этой самой кровати мужчин. Бенедикт тянется к Мануэлю широко раскрытым ртом, притягивает его лицо к себе, целует, куда придется. Это не нежность. Не голод. Не безрассудство. Это неприкрытое никакими правилами приличия желание. Когда в голове в ритме пульса бьется только «мне», «хочу», «еще» – отдельные слова, не связанные логикой и правилами грамматики. Это чистая тоска. Когда из космоса на Землю летят обломки космической станции, самоуничтожаясь не в водах Тихого океана, а сгорая в атмосфере от собственной скорости. Безысходная покорность. Как прорыв плотины под тяжестью воды: держалось, держалось, и вдруг рвануло и понесло, и ты ничего больше не можешь сделать. Бене больше не может. Он прижимается к Мануэлю, настойчиво дергает его за резинку штанов. Юлиан моргает. Он несколько раз видел его таким – нетерпеливым, ненасытным. И он думал, что это даже в каком-то смысле красиво. По крайней мере, ему нравилось смотреть на Бене в такие моменты. Раньше. Теперь он, кажется, понимает смысл выражения «Истинная страсть безобразна». Наверно, он совсем не знает своего капитана. Мануэль наваливается сверху, и в зеркале хорошо видно, как жадно Бене стягивает с него майку, обнимает его широкую спину, гладит обнаженную кожу. Мануэль недолго возится со своими штанами и бельем. Он наклоняется к уху Бене, что-то шепчет, и тот сбрасывает кроссовки, не развязывая шнурков, просто дергает по пяткам. Что Ману может ему говорить? Что-то нежное и ласковое? Или что-то грубое и пошлое? Или что-то забавное и расслабляющее? Лучше не знать. Обувь падает на пол с тяжелым стуком. Джинсы Мануэль стаскивает с Бене сам – и не без удовольствия. Он быстро расстегивает ремень, ловко справляется с ширинкой и стягивает, практически полностью вывернув наизнанку, затем снова забирается на кровать. Бене смеется и избавляется от носков и трусов, даже не замечая, что из вещей куда летит: он смотрит на одного Мануэля. А Юлиан смотрит только на него. На его отражение в зеркале. Наверно, они еще и говорят что-то, но он не слышит. Временная глухота. Вот бы временно ослепнуть вдобавок. Или амнезию, чтобы навсегда забыть все увиденное. Это было бы самое то. Нет. Не надо. Зачем Бене так смотрит? Зачем он так безропотно раскрывается? Ману наслаждается его пристальным вниманием и, можно сказать, отвечает взаимностью. Замерев, он глядит на Бене сверху вниз, гладит его по голени, прихватывает его за лодыжки, проводит ими себе по бокам, зажимает одну ступню под мышкой. Он проделывает это спокойно, по-хозяйски, а тот так откровенно доволен, что становится очевидно – он хотел этого. Этот преданный взгляд, это послушное ожидание, пока Мануэль наиграется, эта бесстыдная поза. Бене тянется к широкой груди вратаря, но не достает, тогда он начинает ласкать его живот, спускается в пах, используя это положение, чтобы потереться своим членом о член Мануэля, зажать их вместе в ладонях. В конце концов, тот теряет терпение: он жестко хлопает Бене по бедру, а после наклоняется к его лицу для поцелуя и долго не отрывается. Юлиан затравленно дышит. В горле набухает комок. Ему хорошо видно, как в это же время рука Мануэля сползает с бедра Бене, уходит ниже, и его капитан на миг замирает, боясь шевельнуться – первое прикосновение обжигает. Как бы не растягивали, сколько бы смазки не было, даже осторожно, даже одним пальцем – сначала всегда бывает горячо. Когда Ману тянется к тумбочке, Бене как-то рассеянно, словно ничего перед собой не видя, переворачивается на живот и наощупь подтягивает под себя подушку. Теперь его зад гостеприимно приподнят. Юлиану видно в отражении, как он разводит ноги и в напряженном ожидании оглядывается на Мануэля через плечо. Тот занят: упираясь коленями в кровать, он натягивает на свой вздыбленный член кондом. Бене елозит по смятому одеялу, вцепляется в изголовье. Последним жестом Ману оглаживает себя по груди. Он наклоняется к Бене, мокро целует его между лопаток, ведет языком вдоль позвоночника и медленно выпрямляется. Тот словно этого и ждал. Он подается навстречу Мануэлю, трется об него, позволяет шире раздвинуть себя. У Юлиана кружится голова. Ему одновременно и противно, и приятно. Будь его воля, он бы предпочел, чтоб этого не было. Но раз уж есть, он хочет смотреть. Пусть лучше он видит, чем кто-то другой – или чем не видит никто. Мануэль пристраивается между ягодиц Бене, водит туда-сюда головкой, словно приноравливаясь, а потом плавным движением бедер глубоко засаживает, вжимается в его тело. Тот убирает руки с изголовья кровати, прогибает спину и опускается на локти. Угол этого прогиба, в профиль отраженный зеркалом, постепенно дополняет мощная фигура Мануэля. Он делает все очень неторопливо, словно в замедленной съемке – или это у Юлиана просто такое впечатление. Бене мотает головой. Его рот приоткрыт, губы беззвучно шевелятся. Непонятно как, но Юлиан это видит. Воцарившуюся вокруг тишину взрывает протяжный стон удовольствия, и он уже не может понять, чей. Это громкое, какое-то мучительное «Оооо» режет слух. Бене прячет лицо в подушку. Он не трогает себя и лишь подставляется, да и Ману никак особо не притрагивается к нему, выебывая его резкими толчками. Он крепко прихватывает его за бедра, натягивает на себя с каждым движением. Бене, который может быть властным и злым – ему-то это известно, – чуть ли не мурлычет. Наверно, потом на его коже останутся красные пятна там, где особенно сильно надавили руки Мануэля. Может быть, эти отметины еще будут видны, когда Бене вернется в их номер, перед тем как лечь спать. Он же вернется? Господи, с кем же Нойер делит номер? Юлиан не помнит. Он в бессильном отчаянии прикусывает костяшки пальцев. Они только сегодня днем заселились, и он не обратил внимания. Лишь бы он жил не один! - Ты с ума сошел? – раздается за его спиной возмущенный шепот, и Юлиан оборачивается. Матс Хуммельс смотрит на него, с подозрением прищурившись. Мгновенно его насквозь прошибает мысль о том, что Матс откуда-то все знает: и про него, и про его отношение к Бене, и про то, что сейчас творится за прикрытой дверью. Он робеет, как застигнутый за списыванием школьник. Главное – не подпустить Матса к двери, поэтому он отступает от нее на шаг. - Юлиан, сколько можно? - Ты о чем? – отвечает Юлиан, прилагая все усилия к тому, чтобы голос звучал более-менее нормально. И тут ему вспоминается комната отдыха. Бене был у него спиной, поэтому он не видел, как он вышел из комнаты, а Матс стоял напротив. И Матс знает, с кем Бене ушел. Черт. Притворяться, что ничего не происходит, получается плохо. - Тебе не кажется, что это слишком? – Матс поймал его на месте преступления и явно это понимает, а у него нет никакого оправдания. - Я ничего не делаю. - Не вынуждай меня применять силу, – угрожает тот. - Я тебя не понимаю, Матс. - Юлиан, отойди от двери, иначе я тебя заставлю это сделать. Юлиан непроизвольно закрывает дверь спиной. Тогда Хуммельс со всей сноровкой защитника грубо толкает его в плечо и, схватив за локоть, разворачивает. Юлиан старается освободиться от его твердой хватки, однако у него ничего не выходит. - Прекрати уже! – горячее дыхание обжигает ухо. Юлиан вырывается, ему хочется закричать и убежать, но одна рука Матса держит его поперек груди, а вторая крепко закрывает рот. - Кончай дергаться, – жестко повторяет он. – Утихни! - Ыыыы, – Юлиан делает глупую попытку его укусить и безуспешно громко клацает зубами. Матс сжимает его так, что невозможно вздохнуть, и тащит его от двери, от сладостно-запретного зрелища, от Бене. Юлиан брыкается – но делает это непроизвольно тихо, чтобы в комнате не услышали, даже не заподозрили. В конце коридора у окна Хуммельс впечатывает его лицом в стену. - Успокоился? - Да, блин, отпусти! – Юлиану неприятно каждое прикосновение. Матс пристально глядит на него своими черными глазами, и на него накатывает волна жара. Мерзкий пот выступает под мышками, во рту скапливается горькая слюна. Только что он видел, как… Они еще… Осознание этого факта приходит медленно, причиняя физическую боль. - Ты видел? – к своему собственному удивлению Юлиан обращается к Хуммельсу, – а больше не к кому, – и его слова звучат по-детски пискляво. Он прокашливается, но голос дрожит. – Ты видел? - Прекрати истерику! - Матс! Ты видел? - Нет, не видел. - Там Мануэль… Бене… Они… Он… - Мне не нужны детали. - Ему… - Довольно. - Ему нравилось!.. Он хотел… - Заткнись, Юлиан! - Что это было? – недоуменно спрашивает он. - Юле, хватит, мать твою, – сжимает кулаки Хуммельс. – Ты не маленький мальчик. Ты и сам понял, что это было. - Нет! Я не понял! - Блять, я не буду тебе объяснять! - Я… А ты знаешь?.. Ты знаешь!.. Откуда?.. Ты! - А сам-то? Слушай, не заставляй меня это говорить, но ты никогда не задумывался, что вконец обнаглел? – прорывает Матса, и он выплевывает ему в лицо гневную тираду. – Ты же ему в одиночку шагу ступить не даешь: живешь с ним в одном номере, садишься с ним за один стол, таскаешься за ним везде, даже в туалет следом ходишь! Ты уже не мальчик, нянька тебе вроде не нужна. Так можешь ты быть хотя бы немного самостоятельней? Тебе его мало в клубе? - Ма-а-атс, – на Юлиана наваливается приступ тошноты. Он понимает, что все, в чем его упрекают, правда. – Нет. Ты шутишь. - Десять минут без тебя, Юлиан, может он себе позволить? На что-то для себя? Что молчишь? Я тебя спрашиваю! – продолжает давить Матс. - Это тебя не касается! Оставь меня в покое! – Юлиану становится стыдно. Неужели все так и было? Ему казалось, что ничего особенного он не делает. Блин, да ему казалось, что Бене не против. Что ему даже льстит такое внимание. А если нет? Если он просто терпел его назойливое присутствие и ничего не говорил из деликатности? - Ну уж нет. Или ты остаешься здесь со мной, или мы вместе спускаемся обратно к парням. - Я хочу побыть один, – озлобленно цедит Дракслер. - Юлиан, послушай, ты же понимаешь, что я тебе не верю. Юлиан молча кивает. - Ты успокоился? – докапывается Хуммельс. - Что бы тебе соврать получше? – он устал. Больше нет сил обороняться. - Не знаю, – бормочет Матс. – Я и сам не знаю, что тебе соврать. Юлиан поднимает глаза как раз вовремя, чтобы заметить, как защитник «Боруссии-Дортмунд» смущенно утирает лоб. Только что они чуть ли не подрались, а теперь стоят, пряча лица, в неловком молчании, и больше похоже на то, что жалеют друг друга. По крайней мере, Юлиан ловит себя на том, что ему почему-то жалко Матса. Тому, конечно, вряд ли нужно его сочувствие, но он примирительно касается его руки: - Извини. - Это ты меня извини. - Скажи, правда, что это так выглядело, будто я за ним таскаюсь? – не выдерживает Юлиан и жалобно спрашивает. Хуммельс громко выдыхает и вдруг приветливо улыбается ему: - Да, – и еще и кивает. – А что, ты не таскался, что ли? Как это тогда называть? - Вот блин! – Юлиан закрывает рот ладонью. – Неужели так заметно? - Да, – Матс уже чуть ли не ржет в голос. – Мы все так и думали. - О, Господи, – Юлиан стремительно краснеет. Он не хочет вдаваться в подробности, кого имел в виду Матс, говоря «все». Услышанного уже достаточно, чтобы сгореть от стыда. – А он? – пронзает его внезапная мысль. – Он что-нибудь говорил? - Что ты его не знаешь, что ли? – отвечает вопросом на вопрос Матс. – Не жаловался. Делал вид, что так и положено. Он за тебя беспокоится. Юлиан бросает взгляд в коридор. Где-то там дверь еще приоткрыта. - Пойдем вниз, – предлагает Хуммельс и ободряюще кладет руку ему на плечо. – Пойдем. Сыграешь со мной. Юлиан поджимает губы и позволяет себя увести.