Обычное утро

Несмотря на острый пытливый ум, иногда даже Шерлок совершает ошибки. Случается так, что он воспринимает детали слишком однобоко для человека, который способен узнать род занятий собеседника по привычке застегивать манжеты. Обычно он мыслит всеобъемлюще и способен найти связь там, где ее нет — просто сделав верное предположение, правда… За все время сотрудничества с ним, Джон неоднократно порывался спросить: неужели ты действительно не понимаешь, что упустил? Все потому, что Холмс ошибается там, где Джон мгновенно находит ответ. Переменчивость человеческих чувств как была, так и остается для детектива темным болотом бесконечной глубины. Шерлок не понимает, как можно ненавидеть, искренне любя. Не понимает, как можно предать, будучи крепко привязанным к человеку. Не понимает, как можно желать смерти тому, кто дал тебе жизнь. Не понимает — а потому забывает принять во внимание. Для того, чтобы расщепить на составляющие какую-то особенность человеческого поведения, Шерлоку необходимы неоспоримые факты. И хотя он нашел неопровержимые доказательство влюбленности — пульс и расширенные зрачки, в других вопросах гений чувствует себя так, словно балансирует на краю пропасти и любое движение может оказаться шагом в никуда. Джон ужасно недоволен утренним пробуждением. Шерлок поднял его страдальческими воплями измученной скрипки в единственный выходной, поэтому бывший военный врач совершает привычные утренние процедуры, будучи мрачнее доведенного до ручки Майкрофта. Ватсон зол, но, наученный горьким опытом, даже не пытается препираться с Шерлоком. Он решает, что будет достаточно укоряющего взгляда. Который, впрочем, совсем не укоряющий. При тусклом естественном свете теплота его глаз концентрированная — кофейно-древесная, а не привычно оливковая, отчего даже злой взгляд наполнен чем-то теплым и душевным. Тем, к чему Шерлок привязался с самой первой их встречи. Затяжной писк вдруг меняет свою истерическую тональность на благородную песню. Шерлок цепляет взглядом безладовый гриф и нежно проводит пальцами по натянутым струнам, пока что не отдавая себе отчета в том, что желание разбудить Джона уступило место всплеску вдохновения. А мелодия идет сама. Сначала чуть рваной, хромой походкой. Холмс попробует передать даже тихий стук трости в пол, ненавязчиво выбив такт. Звук смешивается с тяжелым узором прошлого — агонии выстрелов и кровавых пятен на пальцах. Затем общий тон музыки сменяется на враждебно-удивленный, спокойный, размеренный. Шерлок приоткрывает глаза и встречается взглядом с Джоном. Врач держит в руках чашку чая, пальцами свободной руки поправляя ворот рубашки. Тень раздражения на лице медленно растворяется в любопытстве. Детектив смотрит прямо и как-то слишком… откровенно. Он редко позволяет себе эту колкую осознанность в повседневной тягомотине, особенно прозябая в стадии «отвратительная скука». Джон настораживается, почувствовав, что Шерлок хочет что-то ему сказать. Его удивительные кристально-серые глаза прячутся под веками. Джон с непониманием рассматривает своего сожителя. Одухотворенного, легкого, свободного, бесстрашного. Таким он становится в погоне за очередным злом — такой он сейчас. Все это, вкупе с растрепанной шевелюрой, домашним халатом и пижамными штанами выглядит странно, и превращается в то, чего Джон еще никогда не видел. Тем временем музыка становится глубже. Льется сначала неуверенными, тревожными нотами, потом укутывается в блаженство и удовольствие. Шерлок приступает к этому месту увереннее, потому что эту музыку он хорошо знает. Это музыка погони, опасностей, тайн, сложных загадок, бесконечных приключений. Где-то через минуту Шерлок слышит, как Джон садится в свое кресло. Пальцы вплетают в музыку поверхностные интрижки и многогранную привязанность. Такую, какая могла бы случиться, если бы твердые предметы можно было развернуть и склеить всеми сторонами сразу. Понимание, доверие, сочувствие, переживания, самоотдача. Дальше. Дальше все очень сложно и в какой-то момент рука Шерлока начинает дрожать — получается неверный, неправильный звук, который в последствии перетягивает все на себя. Тоскливый. Обидчивый. Ревнивый. Отстраненный. Звук заводит его все ниже, все глубже, в непонятные Шерлоку места, заставляя волочить ноги по ступеньками — вниз. Шаг. Еще. И еще. Прячущийся. Блуждающий. Одинокий… Одинокий… Одинокий. Растерянный. Уставший. Влюб… Шерлок резко опускает руку, переводит взгляд куда-то в стену и старательно натягивает маску обратно. А та не хочет налезать на его душу, случайно и неосторожно обнаженную перед Джоном. Внимание привлекает короткий всхлип. Шерлок не может не среагировать, а, повернув голову, мысленно чертыхается. Влажные глаза, в которых не так давно блуждали огоньки злости, до краев наполнены сложными переживаниями. Ватсон смотрит на него — и не смущается своей слабости, хотя в любой другой ситуации он никогда бы не позволил Шерлоку увидеть себя таким. Мальчишкой, который не хотел брать в руки оружие, но взял ради того, чтобы доказать всему миру — могу и буду защищать. Который боялся опасности так сильно, что, желая уничтожить свой страх, приблизился к матери-смерти непозволительно близко и уснул под широким кровавым крылом. Юношей, который потерял больше, чем приобрел из-за своей больной привязанности. Мужчиной, который чувствовал, что нормальный мир ему не подходит — а Подходящий где-то далеко, там, где у страха есть материальное воплощение. Шерлок видит то, что и раньше знал. Но не понимал. Видит, что Джон умрет за него, если потребуется. Умрет за его дурацкие концерты по утрам, за человеческие пальцы в холодильнике, за череп на полке, за пепел в пробирке. И за Шерлока — невыносимого, заносчивого, наглого, беспринципного. Расстанется с жизнью, не успев поддаться животным инстинктам самосохранения, что означает только одно — это сильнее. Это сильнее самого Джона. Нечто, которое тянет его к опасности. Тянет к Шерлоку. Интересно, что он испытывает, находясь под прицелом? Ликование или страх? Удивление или принятие? Неуверенность или готовность? А сейчас — что? Детектив не знает, как разгадать эту загадку, а потому так и спрашивает: — Что?.. Джону хватает звука его голоса, чтобы полностью прийти в себя и опомниться. Он стирает скупые слезы, а затем смотрит в пол, нехотя впуская в сознание понимание произошедшего. — Красиво, — наконец, выдыхает он, не зная, есть ли смысл пытаться отвертеться от любопытства Шерлока. — Просто музыка. — Если бы ты так играл каждое утро, — Джон ставит кружку на столик поверх газет и Шерлок подается вперед, чтобы проверить единственный факт, который он знает о человеческих чувствах. Смычок падает на пол, а его ладонь ловко обхватывает запястье. Вздымающаяся артерия. Ощущение, неверно названное «стук сердца». На самом деле являющееся общими границами систолы и диастолы, равномерных периодов сокращения и расслабления мышцы. Ускорилось. — Шерлок? — Джон в замешательстве и никак не реагирует на выходку сожителя. Не убирает руку, не пытается что-то скрыть — доверяет. — Что это значит? — обессиленно спрашивает Холмс. Все неверно. Джон был чертовски злым, когда проснулся из-за скрипки, но сейчас все изменилось. И Шерлок опять не смог уловить ту тонкую грань, где заканчивается раздражение и начинается что-то другое. Любовь к музыке? Любовь к скрипке? Любовь к грустным мотивам? Любовь к чаю, в конце концов? Пульс под пальцами становится быстрее, а недоумение на лице Джона — отчетливее. Шерлок долго не шевелится. Тогда до Ватсона медленно доходит, что замешательство детектива связано с его поведением. С его реакцией. — Тебя удивило то, что я расчувствовался? — Почему? Почему ты «расчувствовался»? — Ну, это очень на тебя непохоже — так играть в моем присутствии. «На тебя» — эхом отдается в сознании Шерлока. Он выпрямляется, наконец, отпустив запястье Джона. Снова приобретает уверенное выражение и, расправив плечи, улыбается уголками губ неуловимой искренней улыбкой. — Ясно. Затем снова принимается пытать скрипку — теперь уже без смычка, щипками. Джон качает головой, усмехается и углубляется в новости из газеты, иногда отпивая из кружки горячий чай. А Шерлок осознает, что да. Эмоции слишком хаотичны, чтобы их можно было как-то структурировать и систематизировать. Он сам способен терять голову — например, как сейчас. Его собственный пульс тоже ускорился, хотя на горизонте не маячит разгадка тайны или очередной хитрый преступник. «Тебя» — повторяется в голове. А трепет никуда не исчезает — Холмсу приходится сменить положение, чтобы дрожь не была заметна. Это сильнее. Сильнее самого Шерлока. Ведь он тоже умрет за Джона, если потребуется.