Визит из невыразимого

Нам на двоих дана одна премудрость: Влюблённым быть до наступленья дня. БГ.

Событий, вместившихся в довольно короткий промежуток нескольких последних недель, было так много, и все они порождали раз за разом столь сильные эмоции, что, казалось, они давно уже должны были бы разорвать его изнутри. Смерть Спиннет, их объяснение с Гермионой, развод с женой, чудесное спасение и новая смерть Снейпа, явление Древнего и общение со Жнецом, и вот теперь – очередная шокирующая новость – всё это сваливалось на него изо дня в день, падало, как кирпичи, он не успевал как следует переварить предыдущее, как уже новая эмоциональная волна захлестывала его и буквально не давала перевести дух. Он сам удивлялся, как держался столько времени, как не сорвался, не устроил какую-нибудь истерику, не накричал на кого-то, не напился и не накинулся с кулаками. Для него было загадкой, как он до сих пор умудряется оставаться относительно в своей тарелке. И тот факт, что он сейчас - вот прямо сейчас - получил доступ к тому, чего так сильно жаждал, пускай и при достаточно странных обстоятельствах, скорее, мобилизовал его, нежели привёл в состояние возбуждения. Несмотря на все его проблемы, её положение было сейчас во много раз более сложным, и он хорошо понимал, насколько она в данный момент нуждается в его ласке и утешении. Поэтому у него в голове роилось больше мыслей, нежели чувств. Он приобнял её поплотнее, опустил голову и стал покрывать её лицо нежными поцелуями, и она тут же расплылась в глупой улыбке, зажмурившись, как довольная кошка. Это продолжалось пару минут, он чувствовал, насколько сильно сидело в нём это желание – касаться губами её лица, сколько раз оно всплывало, поднималось к самой поверхности, и сколько раз он мучительно подавлял его, представлявшегося таким естественным и простым, что было странно отказывать себе в нём. А ей, казалось, вообще не нужно было более ничего, казалось, она способна вот так стоять, всё с той же глупой улыбкой, опущенными, словно брошенными вниз руками, и ощущать на себе его прикосновения сколь угодно долго. Постепенно он перешел ниже, на её шею, бережно поворачивая её голову в разные стороны. Очки немедленно стали мешать, и он понял, что пришла пора уже перестать маячить тут посредине этой убогой комнаты. Он подхватил её на руки одним движением, снова поражаясь, до чего мало в ней было веса, и её бедра сплющились на его руке, что зажгло в нём, вдобавок к переполнявшей его нежности, еще и первый огонек настоящего влечения. - Здесь есть, мм… более подходящее место? - Я не спрашиваю тебя для чего, - прошептала она ему в ухо, как ей казалось, заговорщически, но, в действительности, с изрядной долей смущения, - но спальня дальше по коридору. - Ага! Пока он нёс её по коридору, ему пришла в голову мысль, что стоит всё-таки поинтересоваться, что это за такое странное непритязательное место, в котором они находились. Потому что меньше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы кто-то их прерывал. - Это квартира Отдела Тайн, - сообщила Гермиона, не прекращая улыбаться ни на секунду, - ты разве не заметил, что она снаружи меньше, чем внутри? - Нет, хм, как-то не обратил внимания. И для чего она нужна? - Ну, это служебная квартира, для разных всяких встреч. Здесь нам никто не помешает. Мне стоило большого труда, чтобы заполучить её на сегодня. Ты же не думаешь, что у Отдела много квартир? Так что цени это, - снова прошептала она ему на ухо. Он подумал, что она как всегда всё предусмотрела, вряд ли им было бы очень комфортно на Гриммо, учитывая обстоятельства. Теперь до него, кажется, дошло, почему Джинни назвала его дурачком в их разговоре о её новом месте жительства. Впрочем, сейчас ему следовало, во что бы то ни стало, выкинуть из головы мысли о Джинни. И о Роне тоже. Он знал, что вполне способен ляпнуть что-нибудь такое в самый неподходящий момент, поэтому дал себе зарок контролировать себя на этот счет строже некуда. Спальня своей обстановкой не сильно отличалась в лучшую сторону от остальной квартиры, но, по крайней мере, тут была довольно широкая кровать, застеленная светло-зеленым покрывалом, и когда он откинул в сторону его край, бельё, обнаружившееся под ним, было чистым и, самое главное, обычным, не шёлковым, иначе ему пришлось бы сильно постараться, чтобы самому не начать истерически хихикать. Он бережно опустил Гермиону на постель, выпрямил ноги, и она снова проявила полную покорность, лежа ровно в той позе, в которой он её положил, продолжая улыбаться глуповато-блаженной улыбкой. Это было даже слегка не в её духе, но если в какой области Гермиона и не умела взять всё в свои руки, так, видимо, в этой. Он, наконец, снял очки и продолжил с того места, на котором остановился. Принялся целовать её тонкую шею и вырез на рубашке. Бархатность её кожи восхищала и поражала его. Он и раньше знал, до какой степени она приятна на ощупь, но сейчас словно всё сильнее и сильнее втягивался в это желание вновь и вновь пробовать её на вкус, хотелось буквально не пропустить ни одного фрагмента, куда еще не касались его губы. Он двигался медленно, сверху вниз, расстегивая одну за другой пуговицы на её рубашке, чтобы уже наконец распахнуть её, убрать совсем это препятствие, как вдруг почувствовал её руки, прижавшие тонкую ткань к своей груди. В этом движении было что-то истерическое. Он попытался осторожно, мягко убрать эти руки, эту нежданную помеху, но их владелица, похоже, довольно твёрдо решила не позволить ему это сделать. Он поднялся к её лицу и вопросительно уставился на неё. Теперь она уже не улыбалась, а смотрела на него довольно жалобным взглядом. - В чём дело? – прошептал он удивленно. - Ни в чем. Я просто… Я просто стесняюсь, - сказала она и немедленно залилась краской. «Стесняется?!» Почему она ведет себя, как третьекурсница? - Эй, тут кто-то давеча обещал скинуть с себя всё при первой же возможности. - Мало ли! Я думала… думала, что так и будет. А теперь… Понимаешь, – она бросилась объяснять ему, видя его удивленный взгляд, – это же ты, Гарри! Как только я подумаю, что это ты, так тут же начинаю чувствовать, что вся какая-то не такая. - Ты говоришь полную ерунду! – улыбнулся он, целуя кончик её носа. – Ты самая лучшая! - Ничего не могу с собой поделать. Ты не мог бы как-нибудь… ну… обойтись без этого? - Без чего? – опешил он. - Ну, без того, чтобы меня совсем раздевать? «Ага, сейчас! Ты хочешь всё испортить? Я не дам твоим тараканам этого сделать!» - Знаешь, Гермиона, я бы, может быть, и выполнил твою просьбу, но, к сожалению, уже поздно об этом говорить. Поезд ушёл. - Почему? – она приподняла голову с удивлением. - Да просто я уже и так всё видел, так что поздно стесняться, - признался он. Сейчас его признание было абсолютно оправданным. - Как видел?! Когда?! – всполошилась она. - Частично, когда жили в палатке, а недавно в номере «Убежища» – полностью. - Как, совсем полностью?! - Ну, кто же виноват, что ты спишь голой? Я просто зашел к тебе, потому что волновался, почему ты не просыпаешься. Ну и… всё увидел. Но я сразу вышел! - Ты!.. Ты!.. – её глаза расширились от смущенного негодования. – Как ты посмел?! Ты просто ужасен, Гарри Поттер! Я доверяла тебе, а ты! Она замолотила ладонями по его груди, а он принялся потихоньку хихикать. - Это нечестно! – наконец резюмировала она, в притворном бессилии отбрасывая руки в стороны. - Я был не прав, но в результате получилось к лучшему, - сказал он, пользуясь моментом и распахивая её рубашку. Она немедленно залилась таким румянцем, что он даже не подозревал, насколько сильно её кожа способна краснеть. «Ну, сущая школьница, никакая не замужняя женщина!» - Они ужасны, да?.. – пролепетала она еле слышно, прикрывая глаза от стыда. Он едва не задохнулся, и опустил вниз голову, чтобы она не увидела его собственные глаза, вылезшие из орбит. Да что с ней такое?! «Кто тебе такое внушил?!» Он тут же проглотил едва не сорвавшийся с губ вопрос, вспомнив свой зарок ни в коем случае не касаться прежних отношений. Ему не должно быть дела до прошлого, он должен думать о том, что происходит сейчас, вот прямо сейчас. - Они замечательные! – произнес он с чувством. – Они похожи на трамплинчики. Посмотри… Он осторожно провел указательными пальцами сверху вниз по её грудкам, поражаясь их удивительной упругости, и она немедленно вздрогнула от его прикосновения. - Видишь, они просто чудесны! - Тебе правда нравится? – спросила она с огромным сомнением, едва не плача. - КОНЕЧНО! – он всем своим видом постарался показать, насколько. Похоже, она всё-таки поверила, потому что слегка успокоилась. Он полностью стащил с неё рубашку, потом очень осторожно, чувствуя насколько это смущает её, взял в руки её груди, медленно поглаживая, и прихватил губами её сосок. Потом другой. Она шумно выдохнула. - Нет, тебе правда нравится? – спросила она снова, опустив глаза вниз, на него, но на этот раз он уже предпочел не отвечать. И так нетрудно было догадаться по его всё более настойчивым ласкам, что он без ума от её маленькой груди, которая так чудесно ложилась в ладонь. «Как будто специально для меня», - мелькнула у него мысль, потому что ему и вправду сейчас казалось, что эта форма и размер буквально идеально подходят под его желания. Подхватить снизу ладонью это полукружие и мягко сомкнуть пальцы на остром конусе, сжав топорщащиеся, твердые соски. Нет, это и вправду была «его» форма и «его» размер! Он всегда считал дурочками девушек, комплексующих по поводу своего размера. Форма же была намного важнее. И вот эти, как он выразился, «трамплинчики» с озорно задранными вверх сосками он не променял бы ни какие «дыни», «арбузы» и иные бахчевые культуры, какого бы размера они ни уродились. Да и сама фигура должна была соответствовать. Для этого тоненького, хрупкого тела, что лежало сейчас перед ним, не было ничего лучше и гармоничнее, чем то, чем оно уже обладало. Возможно, кто-то из его друзей с ним бы и поспорил, но он еще не встречал ни одного парня, мнение которого на этот счет сходилось бы с остальными. Каждый имел собственное мнение и собственные предпочтения. При мысли о друзьях, ему в голову вновь полезли всякие нехорошие размышления, и он попытался не портить себе замечательные впечатления, которые он сейчас получал. Довольно быстро он заметил, что и его подруга тоже не остаётся равнодушной к его ласкам, её участившееся дыхание и бегающий взгляд явственно свидетельствовали об этом. Это было хорошим знаком, потому что больше всего он боялся, что она окажется нечувствительной, что с её стороны это всего лишь жест, который она делает, чтобы показать, что готова отбросить все преграды и начать серьёзные отношения. За всё время она ни разу не попыталась ответить ему, поцеловать, погладить по голове, просто положить руки на плечи, и эта непонятная апатичная покорность несколько напугала его вначале. Теперь он видел, что под ней кроется страсть. Он никогда раньше не задумывался об этом, но сейчас ему пришла в голову мысль, что Гермиона должна быть весьма скрытной в вопросе своих желаний, подобное было вполне в её духе, а то, что эти желания существовали и, возможно, немалые, он догадался, подумав, что она, в общем-то, довольно темпераментная девушка. Он вспомнил несколько эпизодов, когда её темперамент прорывался наружу, и понял, что она давным-давно уже привыкла себя контролировать. Вся её обычная выдержанность и спокойствие скрывали под собой нешуточную бурю эмоций, и только привычка, только свои собственные принципы, призванные удерживать её на определенной линии поведения, создавали ощущение человека, живущего одними лишь знаниями и разумом. «Вот почему она так боится алкоголя!» – озарило его неожиданной догадкой. Теперь он знал, что она непременно станет сдерживать себя, потому что эта привычка уже давно стала её второй натурой. Однако не верил, что она продержится долго. «Ну, ничего, я вытащу из тебя наружу всё, что в тебе скрывается!» Он оставил её грудь, понимая, что кожа довольно быстро привыкает к прикосновениям, даже таким приятным, и переместился ниже. Запечатлев несколько поцелуев на её животике, который очень смешно поджался, стоило только прикоснуться к нему, он решил оставить его в покое, подумав, что ей в голову могли приходить сейчас неприятные ассоциации на этот счет. Часто при таком маленьком росте своей обладательницы женские ноги оказываются короткими и полными. Но Гермиона была на редкость гармонично сложена. Конечно, её ноги не были такими длинными и грациозными, как у Джинни, но для её роста они поражали своей стройностью и какой-то правильной, точёной формой, хотя их худощавость и бросалась в глаза, впрочем, как и во всей её фигуре. Он провел по ним от круглых коленок вверх до самых бедер, с удовольствием ощущая, как замечательно ладонь словно бы обтекает эту замечательную кожу, скользя по ней, и вдруг с удивлением обнаружил манжеты собственной рубашки на своих руках. Оказывается, он до сих пор не снял её, попросту забыв об этом, не желая ни на секунду оставлять предмет своей любви, словно в страхе за то, что она вот-вот передумает. Он поскорее кое-как стащил рубашку с себя и тут же прильнул всем телом к своей подруге, но не полностью, а оставив меж ними некоторое расстояние, так, чтобы только её грудь касалась его груди, и провёл несколько раз по её напряженным соскам, зарываясь лицом в её густые волосы, ныряя головой вниз, целуя её за ушком, надеясь, что сейчас-то она точно обнимет его или хотя бы положит ладони на его плечи. Но она лежала всё так же, не поднимая рук, в глазах читалось что-то похожее на изумление, как будто она повторяла про себя: «Неужели это происходит в действительности?» Впрочем, возможно, он и ошибался, возможно, дело было всего лишь в игре его воображения, и всему виной являлась её обычная сдержанность. Он снова спустился вниз, к её ногам, начиная медленными массирующими движениями ласкать их, поглаживая и целуя внутреннюю часть бёдер, постепенно забираясь всё выше, но не сразу, периодически прерываясь, чтобы снова прихватить губами её соски, или неожиданно оказаться у её лица, сорвать с её губ быстрый поцелуй, не давая ей опомниться, снова спуститься вниз и, при этом, ни на секунду не прекращать гладить её кожу, где бы ни касались ладони, так, чтобы она постоянно чувствовала его руки, чтобы градус возбуждения только рос, чтобы можно было уже перейти к более мощным, акцентированным ощущениям, которые дарили пальцы, путешествующие вдоль её ног, вверх-вниз, внутрь и наружу и снова внутрь, и всякий раз всё плотнее и выше, так, что ладони всё чаще задевали тонкую шёлковую ткань. Наконец он решил, что уже пора освободить её от этой последней полоски, прикрывавшей её наготу. Он взялся за её трусики – медленно, так, чтобы она понимала, что он собирается сделать. Он рассчитывал, что они уже будут влажными к этому моменту, но они были сухими, что являлось очевидным диссонансом с её явным возбуждением. Он потянул их вниз, в любую секунду ожидая её сопротивления, но она только дёрнулась и сжала руки в кулачки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Очевидно, изо всех сил боролась с собой, с желанием ему помешать. У него вновь захватило дух, так ему захотелось немедленно покрыть поцелуями эти два чудесных розовых лепестка, плотно сжатых, словно юный бутон. Но, конечно, он не стал этого делать сразу. Он продолжил своё медленное продвижение в этом направлении, слегка раздвинув её ноги и страстно целуя внутреннюю поверхность её бёдер, лаская кожу вокруг заветного треугольника, чтобы ещё больше раздразнить её, заставить жаждать того момента, когда он доберется до самого главного, до десерта, и он старался как мог, чтобы этот самый момент наступил как можно позже, чтобы она сама внутренне начала умолять его сделать что-то с заполнившим её желанием. Даже сейчас, с уже достаточно раздвинутыми ногами, её внешние лепестки приоткрылись лишь самую малость, внутренние только чуть-чуть показались под ними, открывая в глубине багровую, слегка влажную щёлку. Зрелище было просто восхитительным! Даже самое интимное место Гермионы оказывалось как будто воплощением её самой – бесконечно очаровательным и удивительно аккуратным. Он понял, что его собственное желание уже готово напрочь смыть из головы все его мысли и планы. «Работай, работай!» - встряхнул он себя, осознавая, что самое главное ещё впереди, и от него потребуется много усилий. Как только он в первый раз дотронулся до её губ, она вздрогнула и шумно выдохнула. Он стал осторожно прихватывать их своими губами, смакуя распространяющееся наслаждение, как будто добрался до чудесного лакомства. Потом выпустил наружу кончик языка и провёл между ними, еще не погружаясь глубоко, отчего она задвигалась с беспокойством и вдруг спросила срывающимся голосом: - Что ты делаешь? Он поднял голову, нахмурив брови в непонимающем выражении. Она смотрела на него беспомощно и как-то растеряно, как будто не знала, как ей пояснить свою фразу. Он поднялся к её лицу, бережно пригладил ей волосы. - Тебе не нравится? - Мне? При чем тут я? Тебе же, наверное, неприятно это делать. «Что она несёт?!» Видно, на его лице отразилось такое откровенное изумление, что она спохватилась. - Нет, я знаю, что мужчины делают такие вещи женщинам, но тебе вовсе не обязательно… Я хочу сказать, что это же, должно быть, неприятно, и вообще, негигиенично, и… - она потеряно замолчала, всё более краснея. «Чем, черт побери, они с мужем занимались целый год?!!» Этот вопрос сейчас буквально высверливал его мозг. Он сам за месяц освоил всю эту немудрёную науку от и до. Правда, у него была такая умелая и изобретательная партнёрша, как Джинни, но год! ГОД! Впрочем, он пообещал себе помалкивать на этот счет, поэтому сказал просто: - Гермиона, поверь, это очень приятно! Всё, что доставляет тебе удовольствие, делать приятно. Да и само по себе… - Просто я хотела, чтобы ты насладился мной, так, как ты этого хочешь. А получается наоборот – ты доставляешь мне наслаждение. Это же неправильно! – она широко раскрыла глаза. - Нельзя получить настоящее удовольствие в этом деле, если его не получает женщина. Она посмотрела на него каким-то удивительно пронзительным взглядом, брови сдвинулись к переносице. - Хорошо бы, если всё было бы так, как ты сказал. Он почувствовал, что она готова заплакать сейчас неизвестно от чего и стал целовать её – быстро, настойчиво, желая поскорее выгнать из неё это непонятное настроение. Но, к счастью, она так и не заплакала. - Не слушай меня, Гарри, - сказала она через паузу. – Не обращай на меня внимания. Я просто… не слишком разбираюсь в этом вопросе. Просто делай то, что ты хочешь. Так, как ты хочешь. Хорошо? Как ты считаешь нужным. - Ну, хорошо, если ты говоришь, то… - Тем более… так даже лучше. У меня как раз бартолиновые железы плохо работают. Вот в этом была она вся – Гермиона! - Чего-чего?! Она лукаво улыбнулась и тут же начала краснеть. - Смазки не хватает… - промолвила она едва слышно, на щеках пылал алый румянец. Его губы поневоле растянулись в широкой улыбке. Ну, по крайней мере, хоть что-то прояснилось. Весь этот обмен странными репликами несколько выбил его из колеи, и, наверняка, её тоже, так что он снова прошелся по всему её телу, чтобы поднять градус желания, на этот раз уже как следует задействуя силу своих ладоней. Несмотря на кажущуюся хрупкость, на самом деле, он знал, что женщины намного крепче, чем выглядят и с удовольствием принимают более жёсткие ласки, когда уже возбуждены. Он буквально выцеловал всё её тело, прежде чем вернулся к прерванному занятию, раскинув пошире её ноги. Он снова проник в её щёлку кончиком языка, словно жалом, и провёл снизу вверх, заставляя её невольно вздрагивать от (как он уже теперь понял) непривычных для неё ощущений. Потом самую малость углубился внутрь и начал повторять это движение, быстро нащупав маленький бугорок клитора… «…У неё всё маленькое, как она сама!» Но касаться его сразу - значило испортить всё удовольствие. Сперва нужно было как следует поработать языком, как следует раздразнить её губы, внешние и внутренние, он двигался вверх и вниз, но язык при этом то совершал короткие горизонтальные движения, щекоча напряженным кончиком, то распластывался для широкой ласки, то неожиданно нырял вниз и вглубь на два-три сантиметра. И неизменно он вновь забирался вверх, описывал вокруг клитора круг и опять оставлял его в покое, потому что главной задачей было сейчас избавить подругу от тех тормозов, которые буквально сжимали её изнутри. Он положил левую ладонь ей на живот, используя правую, чтобы слегка помогать своему языку подушечками пальцев, и одновременно прислушивался ко всё более учащающемуся дыханию, которое из неё рвалось. «Ну же, дорогая, ты всё равно не сдержишь этого!» Когда из неё, наконец, вырвался первый стон, он решил немного сжалиться и стал уделять клитору более пристальное внимание, дразня языком и ловя губами, делая посасывающие движение, но неизменно вновь откатываясь вниз, чтобы не дать возбуждению быстро достичь предела. Стоны Гермионы были более низкой тональности, чем её обычный голос и буквально обдавали его кожу волнами мурашек, насколько проникновенно звучал этот вырвавшийся из-под многолетней опеки звук. Он почувствовал сейчас глубокое внутреннее удовлетворение, оттого что смог таки добиться своего. Она бросила себя контролировать и сейчас всё сильнее двигалась всем телом в такт своим стонам, руки метались по простыне, сжимая и разжимая пальцы, пока, наконец, буквально не обхватила его голову ногами, а её живот напрягся и стал судорожно сокращаться. Он подумал, что нельзя уже больше прерывать это удовольствие, он полностью сосредоточился на её клиторе, языком и губами доводя её сперва до кульминации, когда она так сжала его голову между бедер, что загудело в ушах, а потом и до разрядки, когда раскидав в стороны руки и ноги, она раскинулась на постели, выпуская из себя стон теперь уже облегчения вместе с шумным дыханием. Он приподнялся и приобнял её, чтобы она не чувствовала себя в одиночестве в такой момент. Что ж, пока что он вполне мог чувствовать себя довольным собой. Начало оказалось неплохим, несмотря на все странности её поведения. Впрочем, она немедленно напомнила ему, что не все сюрпризы ещё позади. - Зачем ты это сделал?! – этот возглас он услышал в тот же момент, как только она смогла связно выражать свои мысли. - Что сделал? Ты о чем, Гермиона? - Зачем ты дал мне… дал мне… закончить? - Но… - Почему нельзя было сделать это… нормально? - Эй, да что с тобой? Как нормально? Ты о чём? - Как будто ты не понимаешь. Разве мы не должны были сделать это вместе? Зачем было… так? Это неправильно! Я думала, мы сделаем это вместе, я хотела быть с тобой, вместе с тобой, а не… так. - О-о-о! – протянул он сокрушенно. «Ну вот что прикажешь с ней делать?!» - Гермиона, скажи, ты куда-то собираешься прямо сейчас? - Нет, почему ты спрашиваешь? Если ты хочешь, чтобы я ушла… - О, господи, нет! Это была только прелюдия, Гермиона! Только прелюдия, понимаешь? Я просто хотел, чтобы ты немного расслабилась, прежде чем мы займёмся этим всерьёз. - Только прелюдия? Но… это было… так по-настоящему… Прости! Я опять горожу какую-то чушь! Я же сказала, что тебе не надо меня слушать. Совсем. «Если тебя послушать, такое ощущение, ты делаешь это вообще в первый раз! О боже, да что происходит?!» - Как ты себя чувствуешь сейчас? - Замечательно, - она потупила взгляд. – Спасибо. Не думала, что смогу… ох! Не думала, что смогу такое… Неважно! Но ты меня так раскачивал туда-сюда, что под конец я уже хотела тебя убить! Если бы ты еще чуть-чуть промедлил, я бы так и сделала, клянусь! - Ну вот, выходит я на чуть-чуть поторопился! - Я тебя убью прямо сейчас! – она хлопнула его подушкой. Да, теперь он видел, что она и вправду расслабилась. И совершенно перестала стесняться своей наготы. - Так ты хочешь продолжить?.. Впрочем, чего это я спрашиваю?! Он ухватил её поперек туловища и перевернул на живот, в очередной раз поражаясь, насколько же легким было это тело. Она издала что-то похожее на протестующий возглас, но тотчас затихла, как только он провёл обеими ладонями длинным растянутым движением по её спине. Впрочем, длинным его можно было назвать только условно, учитывая крошечные габариты хозяйки. Почти тут же ладони оказались у задницы, буквально упёрлись в неё, и он со смаком промолвил вслух: - Н-да, вот и ОНА! - Что это ты такое имеешь в виду? – буркнула Гермиона, пытаясь озабоченно выглянуть поверх своей спины. - О, ты знаешь! - Эй, только не вздумай меня уверять, что ты раньше пялился на мою задницу, Гарри Поттер! - Именно это я и делаю все последние недели. - Хффф! – она задохнулась возмущённым возгласом. – Как тебе не стыдно?! Я же твоя подруга! - Одно другому не мешает, - довольно констатировал он, делая первые поглаживания. Он продолжил широкими круговыми движениями, обеими руками, захватывая и бёдра, в одну сторону, в другую, делал это, пока она не привыкла к его рукам, потом перешёл к более настойчивым ласкам, позволив своим ладоням плотнее сжимать её ягодицы, ноги, тиская их, разводя в стороны и снова сводя, заставляя подругу попискивать от наслаждения. Ей было приятно, она снова разогревалась для секса, но эти движения больше были направлены на повышение его собственного желания. Он слишком себя контролировал до этой секунды, пора было расслабиться самому. - Думаю, теперь ты готова. Он не заметил, как перешёл на покровительственный тон, но она сама была виновата. Нечего было себя вести, словно для неё всё как в первый раз. «Может, это какая-то игра?» – мелькнула мысль. Впрочем, он понимал, что догадка звучала глупо, особенно учитывая обстоятельства. - Мне перевернуться? - Нет, переворачиваться не надо. Поднимись на колени. - На колени? А… хорошо. Она медленно поднялась, смешно переставляя руки по прогибающемуся матрасу. Он в это время стягивал с себя штаны, которые до сих пор оставались на нём просто потому, что не нашлось другого подходящего момента, чтобы их снять. - Хм… - ему пришла в голову забавная идея, - теперь выгни спину. - Выгнуть. Спину? - Да. Она выгнулась совсем чуть-чуть, не решаясь посмотреть на него, не решаясь спросить, что он задумал. - Ну же, Гермиона, выгнись по-настоящему! Ты же можешь. Вряд ли она догадывалась, что он пытался сейчас про себя устроить заочное соревнование между ней и Джинни, но его просьба её сильно смущала. Ему стало стыдно за такое своё поведение, когда она начала выгибаться, но какой-то бес противоречия внутри него буквально подзуживал довести дело до конца. - Еще сильнее. - Гарри… но… - Пожалуйста! Она выгнулась так, что уже буквально прижалась грудью к своим коленкам. Определённо, её портрет нравился ему больше портрета жены. Он понял, что уже не просто возбужден, а, пожалуй, перевозбуждён. - Мне так неудобно, - сказала она жалобно, и он решил, что она имеет в виду недостаток собственной гибкости. Но она продолжила: - Я чувствую себя как… чувствую себя как… Он прекрасно понял, о чём она, и улыбнулся глумливой улыбкой. Она вовсе не то подразумевала под словом «неудобно». Почему-то в голову пришла странная мысль, что, будь он садистом, над такой неопытной, неискушенной жертвой было бы одно удовольствие издеваться. И тут же постарался поскорее выгнать у себя из головы эту гадость, неизвестно как забредшую туда. - Ладно, - сказал он, распрямил её, обнял за бёдра и осторожно подтянув к краю постели, поставил коленками на пол, на собственные брюки, валявшиеся тут же. Потом опустился на колени сам, раздвинул ей ноги и встал между ними, ложась на неё сверху, запуская под неё руки, чтобы контролировать свой вес и не слишком прижимать её маленькое тело к постели. И прошептал прямо ей на ухо: - Так хорошо? - Да… - ответила она еле слышно, и он почувствовал прижатой к её груди ладонью, как бешено бьётся её сердце. Когда-то, год назад, они точно так же начинали с Джинни. Джинни где-то вычитала, что для первого раза - это идеальная поза. Тогда вышло хорошо. И сейчас он решил, что, хотя Гермиона и не девственница, но в её поведении было столько откровенной невинности, что будет хорошей идеей начать точно так же. Когда он стал входить в неё, она вся затрепетала под ним, и издала несколько нечленораздельных звуков, как будто хотела в последний момент остановить его, но потом прервала сама себя. Он вошел и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. И самое главное из них, которое ошеломило его больше всего - что он дома. Нет, что он НАКОНЕЦ-ТО дома! Это было… удивительно! У него снова возникла мысль, уже успевшая посетить его сегодня, что она словно создана для него, что она идеально ему подходит. Он сидел в ней так, как будто её специально для него изготовили по индивидуальному заказу. То, как она облегала, сдавливала его, её недостаток смазки, который делал движение слегка растянутым, даже та незначительная сладкая боль, сопровождавшая эту растянутость, тот дополнительный жар от трения – всё казалось в точности таким, чтобы принести ему ощущение максимального наслаждения. Он медленно выдохнул, понимая, что в груди вновь поднимается волна бесконечной нежности к ней, и стал совершать первые движения, сперва осторожно, прислушиваясь к её реакции, но она замерла в его руках, прижатая к его груди и, видимо, потерявшая на время возможность как-то оценивать всё, что происходит, поэтому он увеличил амплитуду движений, входя в неё глубже, чтобы дать ей возможность опомниться, почувствовать себя полностью, и понемногу она начала отвечать. Её реакция отразилась в том, что она сперва сбросила с себя первоначальную скованность, а потом потихоньку её тело стало отзываться на его движения. Он едва не кончил в тот же миг, когда её бедра в первый раз вдруг подались назад, ему навстречу. Любое, малейшее проявление желания с её стороны сейчас поднимало в нём планку возбуждения сразу до самого верха. Он затормозил, шумно выдыхая воздух сквозь сложенные в трубочку губы, получше опёрся на собственные локти, потом продолжил уже гораздо медленнее, но основательнее, вдвигаясь ещё дальше, чтобы она ни в коем случае не вздумала сейчас частить, иначе это всё кончится очень быстро, а он хотел, чтобы первый раз был первым разом и для неё тоже. Она поймала его ритм и теперь уже вполне осознано двигалась вместе с ним, и её усилившееся дыхание стало хорошо слышно ему сейчас. «Она совсем привыкла ко мне», - подумал он и вдвинулся еще дальше, на полную длину, когда вдруг его головка словно достигла чего-то, какой-то мягкой и упругой преграды, и в тоже мгновение Гермиона, распахнув губы, издала под ним резкое: - Акк! «О, подруга, - тут же мелькнула в голове ехидная мысль, - вот сейчас ты будешь кричать!» Она оказалась короткой, короче Джинни. Чтобы достать жене до ворот её матки, ему приходилось хорошенько её изогнуть. Его член вовсе не отличался феноменальными размерами. Но с Гермионой всё было по-другому. Он не просто достал, он ещё и сразу правильно попал куда надо, что было большой проблемой даже со знакомой партнершей. Снова он подумал об их замечательной совместимости друг с другом. Надо было только правильно этим воспользоваться. Он принялся загонять в неё член на всю длину, с удовольствием слыша, как всякий раз в конечной точке его движения из её полуоткрытых губ вылетают громкие крики. На этот раз она кричала совсем тонко, почти как маленькая девочка, каким-то жалобно-истерическим тоном, не желая, да и не имея никакой возможности сдерживаться, и она кричала его имя. В этот момент он явственно осознал, что рая не существует. Потому что не могло быть блаженства сильнее, чем то, что сейчас испытывало его тело и его душа, а если там не было и этого, то к чему такой рай? В то время как снизу от движений его члена расходилась волна плотского удовольствия, её крики входили в него сверху, и сбрасывали вниз по его нервам ответную волну, но во много раз более сильную; если бы не эта волна, он давным-давно кончил бы, не способный более сдерживаться. Но эта волна словно сильные заряды тока разрывала его нервы, принося совершенно иное, нежели плотское, удовольствие – удовольствие невиданного восторга, от того, что он делает сейчас для любимой женщины. Его просто всего сотрясало от этого ощущения, от чувства, что он дарит ей невероятное наслаждение и разделяет его с ней. Это могло показаться странным – он не делал ничего особенного, кроме самой простой и естественной вещи на свете. Но важно было не то, что он делал и как, важно, что это делал ОН – её любимый, именно тот факт, что от него она получала своё наслаждение, и делал его таким сильным и острым. Постепенно её крики становились всё короче и выше, от его имени осталось только «А», превратившееся буквально в тонкий визг. Она уже вся извивалась под ним, царапала пальцами простыню, дергалась назад, желая увеличить темп, всё быстрее, быстрее, быстрее, и он старался изо всех сил, вдвинувшись в нее до конца и снизив амплитуду до минимума, до самого маленького последнего отрезка, чтобы временные промежутки между достижения устья её матки стали совсем короткими. И когда он понял, что она уже совсем на грани, он подался вперед, задержавшись в таком положении, двигая тазом, поймал заветное отверстие, она крикнула, и в тот же миг он почувствовал, словно что-то поймало и всосало внутрь его головку. Он уже просто дергался на одном месте, круговыми движениями, понимая, что осталась буквально пара секунд. Наконец, она издала длинный вопль, срывающимся голосом, и её тело всё устремилось вверх, ему навстречу, спина стала выгибаться, руки, лоб уперлись в постель, пытаясь поднять её, вытолкнуть, но он нарочно надавил сверху, не давая этого сделать, наблюдая, как её ладони беспомощно скользят по простыне, понимая, что вот он – тот самый момент и с облегчением кончил, дергая тазом в унисон с её конвульсиями, с шумом выдыхая рвущийся из груди воздух, с удовольствием ожидания волны уже идущего на него расслабления. Она на мгновение затихла, прижалась к постели, но потом вдруг её тело вновь начало новую серию конвульсивных движений, и он подумал, как хорошо, что он не успел выйти из неё, потому что это явно была вторая серия множественного оргазма. «Охренеть! – вспыхнула в голове мысль. – С первого раза и такой фейерверк!» Это была ЕГО женщина, по-настоящему, на сто процентов его, тут не могло быть никаких сомнений. Они идеально совпадали анатомически, ему казалось, что все его движения, все попадания были абсолютно инстинктивными, словно он знал её уже много лет. Это было невероятно, невероятно; ему пришло в голову, сколько разнообразных наслаждений они еще смогут испытать вместе в дальнейшей жизни, и ему захотелось рассмеяться от восторга. Она затихла, и он осторожно извлек из нее мягчающий член, когда её настигла третья волна – на его выходе. Он, наконец, скатился с неё в сторону, давая ей волю выгнуться так, как стремилось её тело и наблюдал, лежа на спине, повернув голову, как она дёргается, уже не имея возможности даже кричать, просто разевая рот, как рыба, выжимая, выдавливая из себя последние капли удовольствия. Она даже сейчас была прекрасна – лицо, потерявшее все признаки человеческого, тело, лоснящееся от пота, копна свалявшихся волос – маленькая, тонкая, потерявшая себя от наслаждения женщина. Когда она замерла полностью, он взял её подмышки и бережно перетащил, уложив прямо на себя, чтобы она в такой момент ни на секунду не чувствовала себя одинокой. Но, судя по её виду, она вообще не понимала, на каком свете находится, взгляд был совершенно диким. Он обнял её и стал гладить по волосам и спине, но только когда понял, что она стала понемногу отходить, зашептал ей прямо в ухо: - Любимая, любимая, любимая… Она прижалась к нему и стала покрывать короткими поцелуями его лицо и шею, твердя только одно слово: «Спасибо». Прошла еще пара минут, прежде чем она смогла членораздельно выговаривать фразы. - Что ты со мной сделал? – спросила она, облизывая губы. - Хочешь пить? - Что ты со мной сделал, Гарри Поттер?! Что это было сейчас? Я думала, что умру от удовольствия. Думала, что уже умерла. - Ну же, Гермиона, обычный маточный оргазм. Ты же должна была читать про такие вещи. Она вдруг уперлась ладонями в его плечи и привстала, нависая над лицом. - Почему ты раньше не делал это со мной?! Какого лешего ты не делал этого раньше?! Почему ты столько ждал?! - Гермиона, успокойся, выпей воды. - Нет, я спрашиваю тебя, Гарри Поттер, как ты посмел лишать меня этого?! Она больно вонзилась пальцами в его плечи. - Когда «раньше», Гермиона? - широко улыбнулся он. – Это наш с тобой первый раз. - Тогда почему он случился так поздно? Почему не раньше? Мы должны были делать это… уже давно. - Когда давно? – усмехался он, глядя в ее нахмуренное лицо. - Давно – это давно! Всегда! С… четвертого… нет!.. с третьего курса! - С третьего курса?! Ты просто сейчас не в себе. Ляг, отдохни, - он снова уложил её на себя, - могу себе представить, что бы со мной было, посмей я тебе что-то такое предложить на третьем курсе. Он захихикал. - Схлопотал бы по лицу, - заворчала она ему на ухо, - и целую неделю бы не услышал от меня ни слова… - Вот видишь. - Зато, спустя неделю, получил бы просимое. - Что?! Не смеши меня. У тебя кроме учебников тогда на уме больше ничего не было. И вообще, - решил он подыграть ее разошедшемуся воображению, - где бы мы стали этим заниматься? - В хижине Хагрида, например. Когда он уходил в лес. - Какая прелесть! А когда бы он был на месте? - Тогда лес был бы свободен. В лесу. Или на берегу озера. - Чудесно, просто чудесно! А в холодную погоду? - В Хогвартсе. - Прямо в Хогвартсе? И где же, позволь спросить? - В Выручай-комнате. - Мы нашли её только на пятом курсе, ты забыла? - Тогда… тогда в ванной старост. И в закрытых классах. Да хоть в подземелье! - В подземелье? Брр! - Ты бы отказался делать это в подземелье для меня? - О, нет! Ну что ты! - Ну вот, так что думай, чем искупить свою вину за столько лет. - Я думаю, Гермиона, что ты просто хочешь ещё прямо сейчас, вот откуда твои экскурсы в историю Хогвартса с нашим участием. Она фыркнула ему в ухо и заёрзала на нём. - И ты можешь сделать это ещё раз? - Через некоторое время. - Прямо вот так же, именно так же? - Гермиона, - он осторожно взял в руки её лицо, - мы оба делаем это. Вместе. Разве ты не понимаешь? «Да что с ней вообще?!» Она часто заморгала. - Наверное. Только… раньше со мной такого никогда не было. - Ну, значит, дело в том, что мы прекрасно подходим друг другу. Ты чувствуешь это? - Я просто полностью доверяюсь тебе, Гарри. Если ты так говоришь, значит, так оно и есть. «О, господи, она и вправду как в первый раз!» - Хорошо. Дай мне попить водички, и сделаем это опять. - Так же? - Нет, на этот раз я хочу видеть твоё лицо. - А может… лучше так же? - Почему? - Я… стесняюсь, Гарри! Не хочу, чтобы ты видел меня такой… не в себе. - Несколько минут назад внутри тебя был мой член, тебе не кажется, что слово «стесняюсь» уже несколько утратило свою актуальность? - Да ну тебя! – воскликнула она, смущенно хихикая. - Ты сама сказала в начале, что я могу сегодня тобой покомандовать. Так? - Так, но… - Скажи, моё командование пришлось тебе по вкусу? - Да! – вырвалось у неё само, помимо воли, до того ещё, как она успела обработать свой ответ и придумать какую-нибудь обтекаемую фразу. И тут же снова покраснела. «Когда же она устанет смущаться? Наверное, никогда». - Ну, раз «да», слушайся меня и дальше. И получишь за это награду. - Слушаюсь, сэр… обормот. - За оскорбление старшего по званию полагается наказание. И оно последует прямо сейчас. «Наказание» в той или иной форме длилось ещё ближайшие пару часов. Не то чтобы он прямо-таки установил сегодня рекорд (с Джинни бывало и похлеще), но в целом собой и своими действиями он остался доволен. Наградой ему служило счастье любимой женщины. Её чудесные глаза светились удовлетворением и покоем так, что не требовалось никакого освещения в сгустившейся темноте зарождающейся ночи. Пора было отдохнуть, и он сгрёб её маленькую фигурку, обхватил, прижав к себе, не желая отпускать до самого утра. Эта поза довольно быстро становится неудобной обоим, и многие ночи после они ещё наверняка проведут, распластавшись рядом на соседних подушках, но эту ночь он непременно хотел держать её в руках. Ни за что не выпускать из рук. «Всё изменится, - твердил его собственный голос в голове, когда он почти сразу стал погружаться в сон, как только закрыл глаза, - теперь всё изменится».