Чудовище в ночи

Острый и пронзительно кислый запах разложившихся отходов людской жизни бьют мне в нос. Облезлые помойные ящики, зажатые по сторонам кирпичной пятиэтажкой. Они заполнены до краев сотнями обрывков людей вокруг, избавляющихся добровольно от частей себя и своих близких. Они научились выбрасывать все: от грехов до воспоминаний, когда-то наполняющих их души, а теперь нашедших новые пристанища. Будто в подтверждение мыслей моя рука нащупывает сначала скомканный жирный и разодранный пакет из фастфуда с остатками отравленной еще при жизни пищи, приходящейся по вкусу Чревоугодию. А следом растерзанные в аккуратные обрывки письма с неровным почерком и дилетантскими рифмами. Я окидываю взглядом частицы чьих-то чувств, уперев колени в пол, и мое лицо кривится, когда я замечаю уцелевшие строки. «И стерты все слова из нашей песни, А я люблю тебя все как зеленый Тролль свою Принцессу.» Мерзкий тягучий привкус сгнившей горечи, и я выхватываю из кармана коробок спичек. Тихое чирканье, запах серы, что я втягиваю полной грудью, и пламя охватывает обрывки несостоявшегося счастья, которому нет места даже на мусорке. Но полностью превратиться в прах им не удается; до моих ушей доносится шорох между вывалившихся из баков пакетов, и я наступаю коленом в драных джинсах на догорающий пепел, вновь возвращая привычную месту темноту. Несомненно, это был Роджер. Все такой же медлительный и настороженный, каким был еще час назад, когда открывал дверь доверительно испуганному подростку с выделившимися под глазами синяками. Однако, теперь сверкающий красным крысиным взглядом, и лишь в моих мыслях способный принять вновь человеческий облик. Мой потрепанный внешний вид уличного мудреца всегда невольно заинтересовывал тех, кто помнил себя таким же. И этим изобретательно пользовались мои работодатели – коллекторское агентство, выходящее на охоту не за семейными парами, охотно распахивающими двери перед любыми представителями закона. А за теми, кто чувствовал, что часть с кредита следует отложить на памятник. А я вел за собой больших парней, как охотничья собака, загоняющая для своего хозяина новую жертву в болотистую местность, где каждый шаг мог стать последним. Лишь после первого выхода я понял, отчего такие натренированные псы погибают раньше: они не падают от случайной пули и не оступаются, валясь в овраг. Они выжирают себя изнутри, с чувством обгладывая и вылизывая свои кости, давясь виной, каждый раз, когда встречают дичь у смертного порога. Так же чувствовал и я, отворяя двери и протягивая руку должникам. Очередной отлов был и сегодня. И я вижу отчетливо вычеркнутое имя – Роджер, - в списке двух опытных «добывателей сокровищ», обтянутых строгими костюмами. А сам по традиции сижу за углом дома, поджидая свою «жертву» подле мусорных баков в новом крысином обличии, знакомом лишь мне. Его цепкие влажные лапы уже схватились за край моей ладони, помогая взобраться худощавой туше с обломанным на конце хвостом. Все так же, как час назад, когда у его двойника не хватало левой кисти. Сегодня нам больше не место на улице, не место среди чужих мыслей, ведь ночь у каждого своя – полная страхов или будоражащих сознание снов, успокаивающих клубов дыма или зашкаливающего в ритмах музыки адреналина. Я успел выучить ночной город в мерках своих шагов и проносящихся автомобилей за два месяца, что работаю на «Помощников». И дорога домой давно не казалась чем-то опасным и напряженным, ведь город открывал мне безлюдные улицы, а я научился благодарить и не мешать ему спокойно спать. Ступал бесшумно, стаскивая кеды и босиком шагая до самого подъезда. На последний этаж непременно по лестнице, глухой щелчок двойного замка, и вязкая обволакивающая домашняя тишина, принимающая мое тело. Крыс изучающее пробрался под рукав рубашки, привыкая к запаху и явно намекая на свое расположение, а я ничуть не удивлен – мои чудовища всегда близки со мной. Тлеющий свет старой лампы с трудом пробивает мрак, выхватывая лишь очертания просторной клетки и копошащихся в опилках разномастных крыс. Роджер не будет изгоем среди таких же, как он, беспалых, с подранным ухом или сгнившими зубами. Я выпускаю каждого по очереди, приветствуя их ласкающим почесыванием, окликая по имени. - Дэниэль, Боб, Тайлер, - выдыхаю я последние имена, вспоминая лица каждого из них еще в человеческом облике: сначала расслабленных и озабоченных, а после искаженных, будто лишенных права даже на последний вдох. Я всегда ждал, когда мои напарники-добыватели назовут их по имени, чеканя приговор о долгах. И никогда не оставался дольше. Получал из рук блондина законную тысячу и срывался по ступеням вниз. Мне не нужно было видеть дальше, я знал. Падая на матрас и вылавливая пальцами по очереди своих маленьких чудовищ, притягивая их к себе и сажая на голый торс, я рассказываю, как извивались в агонии их тезки, как охотничий зазубренный нож входил в горячее пульсирующее мясо, разрывая его, как пузырящимися гноящимися ожогами покрывалась сухая кожа и удары скручивали болью тело. Говорю отдельно и пристально о каждом, кто успел распахнуть дверь, чтобы помочь, а сделал шаг к собственной смерти. А потом я замолкаю, ощущая как в моих волосах, оттягивая, путаются шустрые лапы, а усы щекочут у шеи касаниями. И мы все понимаем безмолвно – близится то время, когда Они вернутся за мной, когда их не сдержит хлипкая входная дверь, а наигранная забота соседей достигнет безразличия. Тогда со мной останутся лишь мои верные чудовища. Они защитят меня от моих грехов и скелетов, прячущихся за дверьми чужих квартир. Мои чудища-люди и чудовища-крысы непременно узнают друг друга. А все, что останется мне – смотреть сквозь тусклый свет за последней схваткой моих созданий.