"Рай"

Утопая в мягкости кровати, болезненно худая девушка запрокинула голову, свесив её с края. Подростковая нагота матово мерцает в тусклом свете, нерешительно прячась в ворохе подушек. Длинные волосы цвета выжженной травы рассыпались по ковру. Худая рука была вскинута к потолку, притягивая тусклый взгляд. Комната мерно плыла перед глазами, бесконечно сворачиваясь в тугую спираль. То становилась игрушечно чёткой, больно жаля яркостью, то неизменно таяла в ретуши разводов. В голове поселилось чувство шумной лёгкости, тошнотой подкатывающее к горлу. Почти чёрный, за расширившимся зрачком, взгляд с трудом цеплялся за прозрачную коробочку с яркой этикеткой, зажатую в ладони. Она не была пустой. На дне ещё алели два, сладкие даже на вид, леденца. «Может, оставить для гостей?» - глупо хихикнув, подумала она и встряхнула коробочку. Комнату тут же поглотила тьма, оставив единственный луч света, выхватывающий из тьмы девичье тело. Она танцевала. Одна, во тьме, под светом единственного софита. Пряча лицо в ладонях, она еле заметно двигалась, но это был танец. Танец зажатой в тиски оценивающих взглядов страсти. Танец, пока никто не видит. Но вот она закрывает глаза, теряя рубиновый блеск из виду. Сама тьма, с каждым движением её рук, неимоверным усилием отрывающихся от лица, будто начинает давить на единственный луч света и он не выдерживает, брызнув множеством искр, начинает мерцать, то погружая пространство в кромешную тьму, то ослепляя и выжигая всё вокруг. Музыка меняет свой неспешный ритм на тягуче-рваный, словно замедленное падение, повторяющееся несчётное количество раз. И единственное, что по-прежнему существует в этой бешеной пляске – это её тело, словно сосредоточение порочной страсти: каждое движение – призыв, замершее тело – обещание, рваный ритм, источающий звериную агрессию, невероятным образом смешанную с патокой нежности. Танец, пока не видит она сама. И вновь тишина неспешной мелодии, обрушившаяся, словно лавина, погружая мир во тьму. Свет осторожно выхватывает девичье тело из мрака, марионеткой, лишившейся своих нитей, сжавшееся в углу. Дышащее воплощение мольбы. Растоптанная собой и другими. Тишина всё больше пробивается сквозь музыку, заглушая и этот нарушитель серого спокойствия. Бессильное одиночество ложится на плечи, обволакивая девушку колючей безысходностью. Свет сдаётся тьме, и мелодия раздаётся где-то совсем не здесь, но вдруг яркая искра загорается в её ладонях. Алый огонёк, манящий жгучим чувством ложной свободы, и она глотает его, надеясь сгореть без остатка. Тишина отступила. Не ушла совсем, лишь снисходительно позволила взорваться целому миру, затаившись в редких тенях. Вновь неистовство чувств, обострившихся до предела. Буйство мгновений, сменяющих одно другим. Сладостный водоворот, затягивающий жизни, и нет надежды на то, чтобы вырваться из его омута. Она более и не желает. Живущая одним днём – словно пробудившаяся от вечного сна. Когда до края остаётся всего шаг, привыкшая к тишине, она замирает и больше не существует. Ухоженная рука с обкусанными ногтями ослабевает, роняя ладонь в мягкий ворс. Яркая коробочка выпадает и, всего раз подскочив на уголке - от чего единственная алая капелька стукнула о прозрачную стенку - замирает, поблёскивая этикеткой: «Рай».