Пока жив

Ло был бы рад никогда не приходить в себя. Жаль, конечно, что тогда бы последним, что он видел, оказалось бы лицо Дофламинго. Ло не хотел, чтобы все получилось так, как получилось, но у судьбы — у Дофламинго — на него, очевидно, были другие планы. Ло зажмурился, с хрипом вдыхая воздух — кажется, было пробито легкое. Если ему не окажут медицинскую помощь хотя бы в течение часа, он истечет кровью. Больше сил думать у Ло не было, и он отключился. Он очнулся под вечер и в другой раз поразился бы своей живучести, но сейчас готов был проклясть те невиданные резервы, из которых черпал силы организм. Но как бы Ло ни боролся, слабость ощущалась все больше. Было холодно, чертовски холодно несмотря на то, что на улице стоял душный летний вечер. Ло пошевелился, и бурые пятна засохшей крови на запахнутом пальто снова влажно заблестели. Он потянулся, чтобы поправить присохший к ране край. Рука двинулась с трудом, громыхнув цепями по подлокотнику. Если Дофламинго боялся, что он сможет сбежать или использовать силу дьявольского фрукта в таком состоянии, то он его явно переоценивал. Ло хотел рассмеяться, но вместо этого хриплый кашель ободрал горло. Ло закрыл глаза и вздрогнул, когда в губы ткнулся холодный край стакана. Чья-то рука уверенно легла на затылок и заставила наклонить голову. — Пей, — бескомпромиссно сказал до боли знакомый голос, и Ло застонал, едва не захлебнувшись. Дофламинго надоело ждать, и он еще раз, более настойчиво, ткнул стаканом ему в рот. По губам потекла вода. Ло пил, проклиная себя за слабость. Только сейчас он понял, что его мучила страшная жажда. С каждым глотком воды в голове прояснялось, события последних дней всплывали в памяти. Все было плохо. Ло не рассчитывал на проигрыш или — в крайнем случае — надеялся на быструю смерть. Только не на то, чтобы сейчас оказаться заложником своей неудачливости. Было больно пошевелиться, даже повернуть голову, и когда Дофламинго опустил руку на его шею, прошелся по затекшим мышцам и начал разминать их, Ло открыл глаза. Дофламинго сидел перед ним на корточках и снова протягивал почти опустевший стакан. Ло отвернулся, не в силах сказать, что больше не хочет. Не из его рук. То, что было раньше, просто слабость. Ему, наверное, показалось, что в глазах Дофламинго промелькнуло беспокойство. Зачем ему беспокоиться? Теплая рука исчезла с шеи, и Ло ткнулся затылком в жесткую спинку кресла. Только сейчас до него стало доходить, насколько сильно он вляпался. Дофламинго всегда забавляло, что на все у Ло было свое мнение, но сейчас их взгляды слишком сильно, катастрофически разошлись. Было уже не забавно. Было опасно. Казалось, между ними все больше и больше увеличивалась пропасть. — Какие планы? — спросил Ло. Онемевший язык подводил, и слова выговаривать получалось с большим трудом. Дофламинго уселся перед ним на полу, скрестив ноги. — Буду смотреть, как ты умираешь. Сожалений, раскаяния на лице у тебя ноль, — сказал он, чуть привставая и разглядывая Ло. — Так что поверить, что ты чувствуешь себя виноватым, и отпустить, извини, не могу. Еще я могу рассказывать, как проигрывают свои друзья. Но это тоже скучно: не поймешь, жаль ли тебе их хоть немного. Ты всегда был слишком скуп на эмоции. Он мазнул пальцем по разбитой скуле, и Ло почти не почувствовал боли. Его беспокоила жаркая пульсация в груди и животе. Остальное казалось ерундой. — Я не знаю, что с тобой делать, Ло. Это как наказывать любимого щенка за испорченную мебель. Я слишком тебя люблю, чтобы причинить боль, — улыбнулся Дофламинго, и от этой улыбки Ло стало не по себе. С Дофламинго станется оставить его в живых и придумать что-то пострашнее смерти. — Тогда решай быстрее, — сказал Ло и очень понадеялся, что голос его прозвучал ровно. Слова про любовь от Дофламинго стоили многого или не стоили ровным счетом ничего. Ло потерял слишком много крови, чтобы сейчас напрягаться и думать, где правда. — Совсем скоро я сдохну. Дофламинго рассмеялся и встал. — Тогда подожди меня здесь. Будто Ло мог куда-то уйти. В следующий раз он очнулся, когда упрямые пальцы толкали в рот таблетку, а Ло во сне, кажется, пытался ее выплюнуть. Поняв, что хуже не будет, он проглотил и, уже смирившись, выпил воды, когда в губы снова ткнулся край стакана. Мысли о собственной живучести и неудачливости снова зашевелились в голове. Ло вздрогнул, когда груди коснулось что-то холодное. Дофламинго отрывал прилипшую ткань от его ран пинцетом. Не слишком бережно и осторожно, и каждый раз, когда Ло задерживал от боли дыхание, Дофламинго, казалось, улыбался еще шире. Ло сморщился, разглядывая результат его работы. Среди порезов, отеков и гематом раны от пуль были почти не видны. Ло первый раз видел, чтобы Дофламинго в кого-нибудь стрелял, и оттого, совсем не ожидая подобной атаки, не смог защититься. Сейчас казалось, не было ничего легче, чем направить пули лететь куда угодно, только не в свою сторону. Ло не успел. Дофламинго подстрелил его и теперь с довольным видом рассматривал дело своих рук. В голове прояснялось, может, от лекарства, а может, увиденное заставило Ло встряхнуться. Он, склонив голову, еще раз равнодушно поглядел на свое изувеченное тело, пошевелился, и из раны на груди снова засочилась кровь. Откуда-то, — Ло еще не мог воспринимать реальность как единое целое, выхватывая из нее лишь куски, — появилась теплая мокрая губка. Дофламинго стирал с него бордовые подтеки. Запекшаяся кровь поддавалась не сразу, кожа еще больше пачкалась, розовела, и было все так же чертовски больно. — Надо вытащить пули. Дофламинго посмотрел на него снизу верх и молча отвернулся. — Уже, — коротко сказал Дофламинго и вернулся к окровавленному боку. – Вот, значит, как. Тело Ло настолько затекло, что он даже не мог понять, были ли в нем пули или уже нет. Кожа стала более чувствительной, и каждый раз, когда губка проезжалась рядом с раной, хотелось закусить губу от неприятных ощущений и отодвинуться в сторону. Нельзя показывать, что ему плохо, Дофламинго только этого и добивался. Раскаяния, сожаления. Ничего он не получит. Ло прикусил щеку изнутри, и рот наполнился солоноватой слюной. Теперь на вытертой коже были ясно видны пулевые отверстия. Ло отстраненно подумал, что если бы пули не вытащили раньше, он бы точно давно уже сдох. Дофламинго не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за чужими мучениями. Вряд ли Ло грозила быстрая смерть. — Зачем ты это делаешь? — Чтобы ты вспомнил, скольким мне обязан? Ло бросило в жар. Такой ответ он ожидал. Нескромный и очень правдивый. — Отвяжи меня, — сказал он, качнув рукой. Цепь зазвенела, и Ло поморщился. С Дофламинго станется всю оставшуюся жизнь продержать его прикованным. — Чтобы ты снова начал показывать свой характер? — Будто ты не видишь, что я еле ды... — он замолчал, увидев в руках Дофламинго хирургическую иглу. Это становилось опасно. — Дышу. Заткнуться сейчас казалось ему самым разумным решением. Дофламинго прошелся антисептиком по краям раны на груди. Первого укола, как и последующих, Ло не почувствовал, тело стало каким-то деревянным, уставшим, измотанным. Ло было все равно. — Меньше расстояние между стежками, — сказал он, не выдержав профанской работы Дофламинго и мысленно отвесил себе подзатыльник. — Сейчас я расправлюсь с дыркой в твоей груди и зашью тебе рот. Ло фыркнул, смех отдался новой волной боли. — Это твоя мечта? Молчаливый я в цепях в твоем любимом кресле? — Кресло должно было стать твоим любимым. Я хотел, чтобы ты стал частью моей семьи, и мне трудно отказаться от этой мысли даже сейчас. Но простить тебя я не могу. — Не заговаривай мне зубы. Ты не умеешь прощать. Дофламинго скривил рот, будто собирался расплакаться сейчас же. Чего ни скажи, а актером он всегда был хорошим. — Почему нет? Я ведь не монстр, Трафальгар, что бы ты себе ни придумал. Грудь Ло затряслась от смеха, он тут же скривился. Пальцы Дофламинго погладили плечо, соскользнули вниз, по животу, мышцы вздрогнули, и Ло хрипло выдохнул. Прикосновения Дофламинго оказались не такими неприятными, как ему бы хотелось их ощущать. Ло и так больно, жарко, а где-то глубоко под ребрами будто засел монстр, который хотел растерзать его внутренними сомнениями. Ло сложно было чем-то удивить, но поведение Дофламинго сейчас вызывало недоумение, вместе с нехорошим предчувствием. — Так что ты решил? Этот вопрос мучил Ло с того самого времени, как проснулся. Он не знал, почему Дофламинго медлил и не наказывал его так, как было с другими предателями. Он не помнил даже, что Дофламинго кто-то предавал, его охрененно любили все, будто он свою команду зельем преданности поил. А на Ло не хватило. Зелья. Дофламинго медлил, играл, делал вид, что не знает, что с ним делать. Это нервировало. После того, как он притащил Ло за шиворот, как провинившегося ребенка — да он таковым его и считал, скорее всего — во дворец, Ло знал, что не может ни на что больше повлиять. Оставалась надежда, что Луффи все-таки последует плану, как они и договаривались, но план этот мог обойтись уже без Ло. Конечно, Ло хотел выжить, но если ничего другого не оставалось… Главное, чтобы Дофламинго потом тоже было плохо. Ло рассматривал комнату, в которой они находились. Солнце уже зашло за холмы, и зажженный свет заставлял спинки соседних кресел отбрасывать длинные тени. На тумбочке у входа поблескивал начищенный револьвер, тот самый, из которого Дофламинго его подстрелил. — Нравится? — Дофламинго проследил за его взглядом. Ло вспомнил, как Дофламинго стоял над ним. Как стрелял, играючи, не целясь особо, будто Ло уже совсем не представлял угрозы. Потрясающая самоуверенность. Когда-то Ло купился на нее тоже. Когда был совсем зеленым сопляком, еще не видавшим мира и не умевшим разбираться в людях. Появление Дофламинго было в тот момент как никогда кстати. Если бы не он, то Ло так и не узнал бы жизни. — Не настолько, как тебе кажется. Дофламинго облизнул губы кончиком языка. — Я правда не знаю, что с тобой делать. Ты ведь не раскаешься в том, что сделал. Сначала я хотел тебя убить. Теперь... Как у них, однако, сходились мысли на будущее. — Ты стрелял в меня, мы квиты, — пробормотал Ло без особой надежды. Дофламинго засмеялся. — В этот раз — да. Но если я отпущу тебя, то пожалею сразу же, как ты переступишь порог моего дома. — Слишком сильно затягиваешь нить, — процедил Ло, меняя тему. Он не мог придумать, что ответить. Убеждать в своей лояльности было бы глупо, да еще и Дофламинго сбивал его с толку. Очень трудно думать, когда в голове была каша от постоянно пульсирующей отдающейся в мозгах боли. Или когда Дофламинго осматривал его раны, наклоняясь ниже необходимого. Близорукостью тот никогда не страдал. Чем дольше пальцы Дофламинго скользили по груди, тем больше становился в горле Ло ком. Будто кто-то набил в глотку ваты. Нелепо и обидно до слез — не огрызнуться в ответ. У него отняли единственное, на что он был способен в своем теперешнем положении. Дофламинго потрогал стянутые края раны пальцем. Ло дернулся, уходя от прикосновения. Безуспешно, как и раньше. Дофламинго довольно сощурился. — А по-моему, отлично получается. — Самое то, если учишься пришивать пуговицы, — ответил Ло. — Швы надо было накладывать чаще, — и, заметив блеснувшие в руке Дофламинго ножницы, поспешил заверить: — Для первого раза сносно. Не стоит утруждать себя исправлением ошибок. Дофламинго фыркнул и обрезал тонкую нить, царапнув, — Ло вздрогнул, когда кожи коснулись острые концы ножниц. Любовно провел пальцем по шву и залепил его пластырем. — Не все такие талантливые врачи, как ты. Он первый раз слышал от Дофламинго похвалу. Это не было приятно и не льстило, но почему-то ответ на эту фальшивую донельзя фразу не нашелся. Сегодня у Ло вообще было туго с остроумными ответами. Он отвернулся и уставился в окно. Было жарко, жар лип к щекам и лбу. Дофламинго протер его лицо губкой и дал выпить еще воды. — Тебе больше нечем заняться? Как насчет разъяренного Кайдо или поисков того, что осталось от Верго? — Не сейчас, — сказал Дофламинго. — Может, мне позвать Сахарок? — размышлял вслух он. От него не скрылось, как напрягся Ло. — Не думал, что тебя можно чем-то напугать. — Всегда есть, что терять. Ну и что, теперь я навечно останусь сидеть тут? Дофламинго отставил от себя поднос с лекарствами и бинтами и поднялся на колени. Оперся локтями по обе стороны от Ло, касаясь его лба губами. — У тебя температура, — сказал он. — Поэтому я забуду ровно половину бреда, что ты мне сказал. И я точно оставлю тебя здесь. Пока. Ладонью коснулся его скулы, и Ло нахмурился от тупой боли. Кажется, на его лице живого места не было. Пальцы Дофламинго были в чем-то липком и пахнущем травами, и Ло почувствовал, как оно тает на коже, щиплет, но болезненное жжение почти сразу же исчезло. — Лучше? Ло поднял бровь, показывая свое отношение к происходящему. Снова начала кровить губа, и он облизнул ранку, языком наталкиваясь на проворные пальцы Дофламинго. Он даже не думал убрать руку. Вместо этого провел жирным пальцем по губам Ло, нажал, толкаясь внутрь, и Ло послушно разжал зубы. Смотреть ему в глаза и не делать то, чего он хочет, было невозможно. Рот наполнился слюной, Ло почувствовал горьковатый вкус мази на языке. Лизнул подушечки, выталкивая, кусая. Дофламинго только рассмеялся. Скользнул рукой на затылок, наклонился, поцеловал. Нагло, прикусывая нижнюю разбитую губу, притягивая к себе. Звякнула цепь наручников, болью отозвались мышцы рук и натертые запястья. Ло замычал ему в рот, приходя в себя. — Не хочу тебя расстраивать, но я явно не в форме, чтобы продолжать то, что ты собрался со мной сделать. Он ощутил некоторую досаду от так не вовремя сведенных судорогой рук, своей слабости и больной фантазии Дофламинго. Изначально, как только Ло очнулся и понял, где он, стало понятно, что ему не светит ничего хорошего в компании Дофламинго. Можно было делать ставки на время – как долго Ло еще будет жив. И раз уж все было так безнадежно, то напоследок он не отказался заняться всем тем, о чем мечтают приговоренные к смерти. Вкусно поесть, послушать оперу или потрахаться — у всех свои последние желания. Не то чтобы Ло мечтал о последнем, но давным-давно, в бытность подростком, когда дрочилось на все, что движется, Дофламинго занимал в его фантазиях особое место. Сначала страшно бесил, с тех самых пор, как Ло увидел его впервые. Потом-то Ло разобрался, в чем дело. Дофламинго был таким большим и сияющим, и Ло тогда казалось, что он никогда не будет так же силен. Кажется, сейчас ничего не изменилось. Дофламинго по-прежнему сиял, а Ло опять оставалось только смотреть на него со стороны. Он поерзал на кресле и с удивлением заметил, что руки больше не сводит от примеси боли и слабости. Дофламинго игрался с цепью, раскручивая ее на пальце, и довольно смеялся. Он снова потянулся вперед, набросился на Ло, сминая в руках и без того покалеченное тело, отброшенная цепь звякнула о пол. Накатило томительное волнение, на грани тошноты. И, черт возьми, неужели Дофламинго и правда его отстегнул?! Ло ничего не понимал и не хотел — жар, кажется, неплохо подплавил его мозги. Тело не слушалось и двигалось с трудом. Он не мог сейчас использовать силу дьявольского фрукта, как бы ни хотел. Зато мог потянуться к жестким губам, дышать часто-часто, когда чужие руки проезжались по израненной коже и вызывали то ли судороги, то ли слишком сильную дрожь. Он мог бредить фантазиями и думать, что один единственный раз можно предать себя. Нельзя же умереть, так и оставшись девственником по части предательств себя. Людей Ло предавал достаточно. У него был хороший учитель. — Ты любишь трахать полуживых партнеров? — проговорил Ло почти ему в губы, будто не язвил, а в любви признавался. Тихим от бессилия голосом. Дофламинго не ответил. Зарылся пальцами в волосы, притягивая ближе к себе. Тело горело. У Ло был жар, не надо быть врачом, чтобы понять. Раны слишком долго не обрабатывали, и если Ло не грозило заражение, то пара дней не лучших ощущений все равно была обеспечена. Если у него будет пара дней. Он не помнил, как оказался на руках Дофламинго, стены закружились, и Ло закрыл глаза. Потом он утонул в чем-то мягком и прохладном, снова почувствовал давление на челюсти и горечь на языке от очередной таблетки. Хотелось спать. Куда-то вниз, в темноту, Ло проваливался с единственной мыслью — что пока жив.