Образец для вскрытия

Я спокойно вслушиваюсь в глухой шум ливня, пока ноги сами ведут меня домой. Липкая грязь под стертой обувью становится настоящим болотом, она ещё больше подпитывается холодным проливным дождем. Даже не холодным, ледяным. Озноб пробирает тело, пальцы рук и ног уже давно онемели. Старый, поношенный и залатанный халат и такая же кофта с единственными целыми брюками не очень-то согревают в такую погоду. Дождь через швы на одежде пробирается к коже, обжигает, стекая по рукам, затем ладоням, пальцам. Я слышу как капли ударяются об вязкую грязь и тонут в ней – тоскливо, мучительно. Я слышу это даже через такой громкий ливень. Вместе с холодом, который даже не чувствуется, разум одолевает такое родное безумие, горьковато-сладкое. Капля коньяка и мартини. Такая капля, которая смогла бы заполнить все тело. Один шаг – и все ближе к потере самообладания. Вскоре я смогу разлить кровь по бокалам. Дождь вьется по телу водными змеями. Каждая из них облипает нутро, кусается острыми маленькими клыками, до боли оттягивая кожу, а потом будто целуя пораженный участок тела. Я знаю, что это лишь дождь, но твое присутствие ощущается даже в нем. Надеюсь, ты не смогла переродиться в ливень? Это бы очень затруднило задачу. С матерью природой я справиться не в силах, да и нет таких хирургических инструментов, которые смогли бы разобрать на части воду, которая с силой обрушивается с неба. Хоть и все в этом мире с самого зародыша подвержено изучению и исследованию. Я останавливаюсь в нескольких метрах от лаборатории, сотканной собственными руками. Оборачиваюсь назад. Виден только забор, явно сшитый из чьей-то кожи. Знать бы ещё из чьей. Возможно, я пожал бы этому человеку (вполне может быть, людям?) руку в знак признательности. Забор выглядит довольно ухоженно, хоть и жутковато. Вдоль швов черных ниток прозрачными потоками стекает вода. За забором – пелена из ливня, похожая на туман. Хотя я бы назвал это чистым полотном, на которое случайно вылили серую краску. Снова смотрю на лабораторию. Кое-где лопнули швы, потрескался камень. Вскоре придется чинить. Помню, как сходил с ума, когда вшивал эти металлические веревки в камень. Но справился, хотя сам не знал, для чего. Однако же смог воскресить мертвеца, разве вшить что-то в камень проблема? Усмехаюсь, от чего-то кружится голова. Всегда, когда я тут – безумие подкрадывается незаметно, набрасывается и разрывает на части. Влияние этой дрянной чертовки заставляет пасть на колени даже после её смерти. Восторгает это сильно. В конце концов, её тело и душа принадлежат мне. Поэтому даже не знаю, кто кого заставляет пасть к ногам. Или уже заставил… Деревья из векторных стрел как будто улыбаются мне, собираясь в любой момент напасть и проткнуть какую-нибудь часть тела. Я улыбаюсь им также. Я вырастил эти деревья ещё до того, как узнал, кто ты такая, Медуза Горгона. Эти деревья – не сплетение ли наших судеб? Или теория про ливень была в корне не верна, и ты переселилась в одно из них? Должна же была твоя гнилая душа куда-то деться! Захожу за порог лаборатории, двери протяжно отвратительно скрипят. Это немного бесит. Придется либо ставить новые, либо чинить эти. Даже такой пустяк может усложнить жизнь. Поразительно. Кругом тьма. Включать свет нет смысла никакого. За стенами лаборатории все так же идет ливень, но на этот раз слышен гром. Интересно, будет ли молния? Хотя даже если так, все равно здесь нет окон. А зря. Запах гниения уже проскальзывает в воздухе и аккуратно дерет глотку. И почему мне это нравится? Запах какой-то особенный – тлетворный, но сладкий. Или это все безумие, теперь уже намертво поселившееся в голове? Медленными шагами измеряю расстояние от входной двери до операционной. Подхожу к металлическому столу, на котором лежит бездыханное женское тело. Мертвенно-бледная кожа видна даже в темноте. Включаю лампу и понимаю, что бледность начинает отливать фиолетовым оттенком. Запах гниения же становится более выразительным. - Долго ты не протянешь, - говорю шепотом, даже если можно и не бояться быть услышанным. Провожу указательными пальцами по твоим скулам. Кожа не теплая, но и не холодная. Сколько же дней назад ты умерла, Медуза? Были ли дни на самом деле месяцами? Годами? А сколько ты вообще жила? Сколько столетий? Наверное, это очень обидно – в один момент взять и умереть, прожив такую долгую, должно быть, пеструю жизнь? А тот ребенок, Хрона? От кого же он? Сколько лет назад он был произведен на свет? И какое же все-таки время – это чертово глухое время – ты была неверна ни себе ни мне? Я не жил все эти столетия, которые то и дело изувечивала ты. Меня не было, понимаешь? Именно поэтому ты мертвая лежишь на этом столе. Ах да, ещё и долг, как полагается. Ты же зло, а зло нужно искоренять. Но не в этом же дело, да? Отдай мне свои глаза и ты никогда никого больше не увидишь. Хотя ты и так никого больше не увидишь. Мертвая же. Ме-р-т-ва-я. Странное слово. А если выжечь его на твоем теле? Будет ли оно казаться странным? Отрежь свои руки и ноги и ты никогда никого больше не коснешься. Чем же все-таки резать? Ножом, чтобы получилось аккуратно и правильно, топором, чтобы с размаху и резко, пилой, чтобы снять напряжение и насладиться? А ты что выберешь, Медуза? Я даю тебе право выбрать. Хотя ты все равно промолчишь. Мертвая же. - А все-таки, отец Хроны, кто он? – выдавливаю сквозь то и дело прерывающийся смех. Нет, ну правда интересно, кто? Кто смог посягнуть на твое тело, разукрасить его похотью, испить до дна? Или ты, подопытная шлюха, все сделала сама? Скажи, почему я с тобой? Почему я все ещё с тобой, стою здесь, прорезаю тугую бледную кожу на твоей груди, пачкаюсь бордовой кровью? Это кажется безумием. Ты ведь получила свое, так? Я под твоей властью, Медуза. Только жаль, что все обернулось не совсем так, как ты того хотела. Это всего лишь наказание за все твои грехи. Я никогда не отпущу тебя. Даже когда проберусь через ребра к сердцу – все так же буду держать твою плоть в руках. Ведь с этого дня ты – мой образец. Женщины или просто человека – не важно. Ты та, кому я буду подчиняться. Я буду вонзать в твою грудь, в общем-то, много чего. До тех пор, пока лезвия ножей не будут плотно прилегать друг к другу. Я сооружу для тебя сервант. Поставлю кристаллический занавес - словно в витрину. Ты будешь смотреть на меня яростно, но одобрительно. Ты наградишь меня прикосновением к своей щеке. А затем, вспомнив все, я дам тебе пощечину. Таким образом ты будешь слушаться меня. Слушаться вечно. В конце концов, ты будешь прекрасным украшением для моей комнаты. И так я смогу любоваться тобой каждый день. Бледная, кровавая, злая, красивая. Такой аксессуар нельзя будет купить нигде. Он будет принадлежать только мне. Мне. Знаешь, какая ты? Ты мертвая. То, как я буду постепенно расчленять тебя… Это будет увлекающее зрелище. Ты только моя, мой образец. Мой искусный и вечный экземпляр. Ты – моя собственность. Верно. Если я опущу тебя в формалин, ты не сгниешь. По крайней мере, до конца. Ты получишь свою долю бессмертия. Этот запах пропитает тебя. Запах формалина? Даже если он вывернет меня наизнанку или сожжет глаза – все равно. Так будет лучше для твоего тела, да? А я потерплю. Безо всякого сожаления и раскаяния я сделал твое тело пригодным – теперь оно такое холодное. Опустил в формалин, промыл грудную полость, выкачал немного крови. Мне нравится этот процесс. Процесс вскрытия, изучения и исследования. Твои внутренние органы… они обыкновенные. Обычные внутренности такой же обычной ведьмы. Обычной…? Да нет, не для меня. Меня завораживает прикосновение к твоей руке. Как будто обжигаешься при слишком низкой температуре. Парадоксально. Будто проводишь рукой по гладкой и скользкой поверхности льда. Прозрачной. Такой же, как твоя кожа. Сквозь эту кожу видны бирюзовые линии вен. Кстати… вены… До них тоже стоит дойти. А знала ли ты, что у тебя очень нежные руки? Жаль, я не понял этого при твоем никчемном существовании. Во рту появляется странный привкус. Привкус пустоты. Голода. Я голоден, знаешь? Страшно? А ещё, догадываешься, что я могу сделать? Буду держать ли я себя в узде? Ах, я так хочу съесть тебя, аж дурно. Я кладу тебя обратно на стол и беру в руки нож. Белая ткань облипает все твое тело. Белый – девственный. Стоило накрыть тебя красным. Хотя кровь, следы от которых так и остались на моих руках, все равно перекрасит белую ткань. Невинный цвет превратится в шипящий и агрессивный. Мне так это нравится. Беру в руки операционный нож и продолжаю щедро полоскать твою грудь лезвием. Кожа трескается под узорчатой рукоятью. Это безумие? Это называется безумием? Мне ли не знать, и правда, глупо. Но это нечто хуже обычного безумия. Это какой-то наводящий сумбур. Примесь безумия, зависимости и неутолимой жажды. Чувства голода. А внутри – огнем полыхает опустошенность. Чего-то не достает. Не хватает. Ах да, твоего сердца не хватает ведь. Я сожму его в руке тогда, когда закончу раскрывать грудную полость. Сожму с такой силой, что… … оно просто лопнет в ладони. Окатит мое лицо кровью, дополнит этот металлический запах. Это сердце станет моим. Таким образом, ты не сможешь никого больше полюбить. Никогда. Ты мертвая. А теперь ещё и без сердца. От тебя ничего не осталось. Ах нет, что-то все же осталось. Оболочка, которую люди обычно называют «телом». Тело. Ещё одно странное слово. Это слово – всего лишь то, что сохранилось от прежней тебя. Я просто верну эти остатки в сервант. И снова ты будешь там висеть. Как ведьма с петлей на шее. Хотя ведьм ещё сжигали… А ели сжигать тебя по частям, доставит ли мне это удовольствие? Даже если ты уже мертва… я все равно буду жаждать тебя. Собственно потому, что ты мой образец. - Медуза, - подхожу к серванту и провожу рукой по занавескам. Хрупкие кристаллы струятся сквозь пальцы, переливаются в тусклом свете лампы. А собственно, откуда у меня столько кристаллов? Не помню уже. Да и важно ли это? Знаешь… тогда мы были просто знакомыми… Знакомыми врагами. Хотя нет, вру, врагами мы были не с самого начала. Помню времена, когда ты была обычной лживой медсестрой, под халатом которой скрывался облик настоящей тебя – Медузы Горгоны. Да… как-то вспоминать не хочется это сейчас, совсем. Хочется созерцать именно то, что ты передо мной. Здесь. Мертвая. … Но я полюбил тебя… А ты ни разу не задумывалась, какого это – все-таки любить? Я подарил бы тебе любовь и заботу. Тепло. Все самое ценное. Я подарил бы тебе смерть. Как сейчас. Рано или поздно, я подарил бы тебе её. Ты бы разочаровалась во мне. Поэтому… возможно, все хорошо? Все так, как должно быть? Это лучший вариант? Определенно да. Ты только моя, так что я не позволю тебе полюбить кого-то ещё. Ты моя. Я не допущу этого. Ты будешь вечно смотреть на меня из серванта. Пока я не умру… Как кукла. Матерчатая кукла. Мне стоит остановиться… совсем скоро. Мне необходима твоя сохранность. Хоть относительная. Поэтому пора заканчивать. Нет, не так. Продлевать удовольствие день изо дня, довольствуясь каждый раз новой каплей крови, хождением по твоим таким непрочным костям. Поэтому, завершая этюд, я сотворю один-единственный последний штрих. На сегодня – точно. У тебя нет глаз… Потому что… я съел их. Вот почему я помещу два хрустальных шара в пустые глазницы и сделаю пару новых глаз для тебя. Это и будет последним сегодняшним штрихом. Я балую тебя, не так ли? Хрусталь – достаточно дорогой материал, затратный. Но ведь все самое лучшее любимой женщине, да? Какого твои глаза должны быть цвета? При жизни они были, помню, ядовито-янтарные. Но красный хрусталь… алый, как кровь, будет идеально. И своими прекрасными глазами ты сможешь видеть все. Наше общее будущее, будущее этого мира. Глаза, разве это не лучший подарок для тебя? Зеркало души. Жаль, что у тебя её нет. Я создал для тебя новую душу. Алую, хрустальную душу. Которую легко разбить. Пока твое тело гниет… я буду создавать все новые схемы, ставить чудесные опыты над тобой. Буду думать, как полностью обессмертить тебя. А пока я не нашел выход, просто знай. Ты только моя. Подведем итоги сегодняшнего эксперимента. Вскрытие груди. Раздробление сердца. Два красных хрусталя вместо прежних янтарных глаз. Неплохие результаты за один день. А вообще, должно быть, неприятно, когда все летит в тартары, срываются великолепные планы, а какой-то сумасшедший профессор убивает тебя и вскрывает. Помешенный, жалкий профессор Франкен Штейн. Но, наверное, все-таки приятно быть любимой кем-то до безумия. Приятно быть чьим-то образцом для вскрытия. Даже мне этого не понять, да, Медуза? Жди нового дня. Нового эксперимента. Нового ужаса в твоих хрустальных алых глазах.