Под сенью каштанов

Когда Азулон обхватывал фарфоровую пиалу с чаем, то всегда изучающе пробегался по изящным узорам тонкими, длинными пальцами, ухоженные ногти тихонько клацали о блестящую поверхность. Движение это было быстрым, рефлекторным, вряд ли Его Величество вообще замечал за собой подобную забавную привычку — и вместе с тем в ней, казалось бы, простой и естественной, было нечто жутковатое. В такие секунды большие ладони с длинными, сильными пальцами, выступающими прожилками вен и бледной, как пергамент, сухой кожей были похожи на пауков. И пусть даже было довольно забавно представлять себе пиалу с чаем в качестве пленницы паутины, но каждый раз стремительно проносящегося по коже колкого холодка избежать было затруднительно. Особенно если король, изучая пальцами узорчатые бока, смотрел на собеседника чуть исподлобья, немного сжимал губы, выражая неудовольствие, и чуть заметно хмурился. У него всё и всегда было так: немного, чуть-чуть, едва заметно — но горе тому, кто не научился вовремя распознавать эти тихие тревожные звоночки. Впрочем, в окружении Азулона были люди, которым изредка прощалась подобная невнимательность. Один из них, например, продолжал рассеянно глядеть куда-то чуть в сторону, никак не реагируя на изучающий взгляд на своём лице. Король требовательно щёлкнул пальцами-пауками, привлекая внимание. Айро перевёл на него удивлённый взгляд и немного нахмурился, забавно сморщив переносицу, чтобы сразу же обескураживающе-виновато улыбнуться. — Прошу прощения, Ваше Величество, я… — Ты погружён в свои мысли, а не в пай шо. Весьма прискорбно. Айро рассмеялся, чуть склонил голову в полу-утвердительном жесте и сделал небольшой глоток. Азулон начал постукивать пальцами по краешку своей пиалы. — Произошло что-то неблагоприятное? Если хорошенько прислушаться, в его голосе можно было чётко уловить тревожные и даже заботливые нотки. Айро ответил королю взглядом, полным спокойной, но искренне тёплой благодарности, однако отвечать пока не спешил. Он продолжал медленно поглаживать округлые бока пиалы широкими ладонями (правая, повреждённая в недавней схватке с партизанским отрядом племени воды, была немного небрежно перебинтована) и чуть отрешённо глядеть немного в сторону. Азулон нетерпеливо нахмурился, глядя на своего собеседника. Что такого могло произойти? Они терпят сокрушительные поражения, но Айро не хочет об этом сообщать? Их враги научились перенаправлять сферы в тех, кто их послал, прямо в полёте? На него было совершено покушение? Он смертельно болен? Да что, в конце концов?! Чётко уловив ту секунду, когда терпение короля уже было на исходе, но ещё не выплеснулось наружу требовательным «Я жду ответа», Айро сказал: — Я застал Озая плачущим. — Хм. И отчего же? Молодого мага отчего-то уязвило выражение презрительности, смешанной с облегчением, что в ту же секунду появилось на лице Азулона. Он будто бы говорил без слов: «И только-то?» — и это вызывало внутри странную смесь негодования, непонимания и некоторой неловкости, будто Айро по нелепой случайности досадил занятому важными государственными делами человеку каким-то пустяком: рыдающим в закоулках сада восьмилетним сыном… У самого Айро не было детей, он даже не был женат, но уже чётко знал, что в будущем хотел бы сына, а лучше двух. Ему даже было немного жаль, что младший брат, по возрасту более чем подходящий на эту роль, относится к нему так: — Я полагаю, он видит во мне соперника за Ваше внимание и симпатию. Брови короля удивлённо приподнялись вверх — ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы выразить вежливое удивление и просьбу пояснить более развёрнуто. Айро сделал ещё один глоток и немного сжал пиалу в ладонях. Между его руками и дорогим фарфором на мгновение вспыхнуло яркое золотистое сияние, вновь согревшее чай до нужной температуры, и сразу же пропало. Остро и неприятно запахло палёными бинтами — Айро досадливо взмахнул рукой, развеивая режущий ноздри аромат, и тот покорно растворился в дышащем солнечным теплом и свежестью недавно политых растений воздухе королевского сада. Прямо взглянув в светло-янтарные глаза уже-не-мужчины-но-ещё-не-старика напротив, молодой генерал продолжил: — Я попытался успокоить его, но мальчик яростно отбивался. Думаю, в этот момент он хотел бы увидеть рядом кого угодно, хоть самого Коха, но только не меня. Насколько я понял из его причитаний сквозь слёзы, Озай… — Айро усмехнулся, будто бы сдерживал смешок, но характерные искорки в глазах так и не вспыхнули. — Считает меня Вашим любимчиком с детства. Ещё один достаточно болезненный укол уже знакомой смеси негодования, непонимания и неловкости настиг Айро, когда по саду разнёсся негромкий шелестящий смех Азулона. Он прикрывал губы ладонью и, казалось, смеялся совершенно искренне. Неужели ему настолько всё равно, что он готов рассмеяться над этим?.. — Действительно? — с улыбкой переспросил король. — Очень любопытно. Айро захотелось изломать рот в гримасе отвращения. Любопытно ему. На мгновение скривившиеся губы были скрыты за краем пиалы, возмущённо вспыхнувший взгляд — за сладким вздохом, полным наслаждения. Расслабленно потянувшись, молодой человек слегка улыбнулся, переставил кость на другую клетку и мельком пробежался взглядом по всему полю, оценивая положение. — Да… Мне это тоже показалось забавным, особенно если вспомнить, что детство Озая полностью повторяет моё, за исключением некоторых мелочей. Озай несколько… Хм, агрессивнее и выражает свою тоску по Вам агрессией, угрюмостью и лишь изредка — слезами. Рассеянно проводя пальцем по ободку почти опустевшей пиалы, король поднял на Айро нисколько не поменявшийся взгляд и до абсурда будничным тоном спросил: — А как выражал эту тоску ты? И выражал ли вообще? Айро пожал плечами и ответил — спокойно, без малейшей горечи в ровном глуховатом голосе: — Вы не помните? Что же, мне не составит труда напомнить, — он чуть прищурился, улыбаясь, — что я постоянно искал встречи с Вами, пытался завязать разговор: то спросить о чём-то, то попросить рассказать, и если на просьбы поведать о своём опыте в магии Вы ещё отзывались, то вопросы чаще всего игнорировались. Вы уходили, не считая моё общество интересным. — Сейчас я вполне осознал свою ошибку, — ответствовал Азулон с лёгкой, согревающей полуулыбкой. Чуть помедлив, он сделал последний глоток, поставил опорожненную пиалу на стол и на каких-то полтона тише поинтересовался: — Скажи, ты… Винишь меня за это? Возможно, я поступал некорректно, забывая о семье в угоду интересам политики. Айро поднял ладонь, призывая к молчанию. Это была одна из его маленьких привилегий: перебивать Азулона даже во время военных советов. Впрочем, она была ему дарована только потому, что Азулон знал точно, что злоупотреблять этой маленькой вольностью тактичный и сдержанный Айро не станет. — Ничуть. Есть множество других поводов, заслуживающих куда большего внимания. Азулон бросил на собеседника короткий, слишком, пожалуй, цепкий взгляд — и вновь стал похож на паука, присматривающегося к жертве. — Ты говоришь об Озае? … которая встретила паучий взор прямо, открыто, но без лишней жёсткости. — Не только. И «паук» уважительно наклонил голову, признавая в «жертве» равного. На несколько долгих минут повисло молчание. Самое обыкновенное: не томительное, не неловкое… Обычное молчание двух людей, которым комфортно друг с другом. Собеседники изучали доску для пай шо, и по их одинаково задумчивым лицам тяжело было понять, кто выигрывает, а кто нет. Впрочем, Азулона это не интересовало: он давно уже перешагнул ту грань, когда в крови ещё кипел азарт. Теперь пай шо интересовало его лишь как разминка для ума, а что касается Айро, то в нём просыпалась азартность, только когда соперник что-то ставил на кон, будь то деньги, желание или — бывало и такое — жизнь. Сделав ход, молодой человек обхватил подбородок широкой ладонью и в задумчивости погладил тёмную бороду. — Хмм… Если только мне не изменяет память, впервые мы с Вами поговорили чуть дольше обыденного когда мне было, хм, никак не припомню… Семнадцать? Восемнадцать? Азулон пожал плечами и сделал свой ход. — Это важно? — Нисколько. Ещё чаю? — Да, спасибо. Горячий напиток тихо заструился из аккуратного носика, наполняя небольшие пиалы до краёв. Пальцы-пауки вновь пробежались по узорам, но теперь звук удара ногтей о фарфор был немного громче. Переставляя кость на другую клетку, Азулон лениво заметил: — Но я точно помню, что это было после сражения на речке Тилле… Ты в нём отличился. — Ранением в бедро. — …и я похвалил тебя и хотел уйти, но разыгралась буря. Я был вынужден остаться в шатре. Тогда же состоялась наша первая партия в пай шо — чтобы скоротать скучные часы. В глазах молодого мага вспыхнули насмешливые огоньки. Следующий ход он делал нарочито неторопливо, медленно, кость отчётливо скрипела о деревянную доску. Окинув отца смеющимся взглядом, Айро подхватил: — Помнится, Вы были немало удивлены, когда я закончил партию вничью. Сейчас, когда во взгляде короля огненной нации свечками зажглись смешинки, было видно, что они всё-таки отец и сын. Они смотрели друг на друга почти одинаково: тепло, насмешливо... И испытующе. — Я поддавался, — с усмешкой ответил Азулон. Айро иронично изогнул бровь. — Неужели? Что ж, теперь мне совершенно нечем гордиться в своей жизни, Вы отняли у меня её смысл, — он театрально вздохнул, прижимая ладонь к груди, и тут же весело рассмеялся. Почти всегда Айро смеялся, запрокинув голову назад… И не всегда, но очень часто вполне искренний смех служил прикрытием для небольшой шалости. Пока Азулон со слабой полуулыбкой скользил взглядом по его сияющему лицу, из широкого рукава домашнего кимоно молодого генерала выскользнула кость и незаметно легла на поле в весьма выгодной позиции. Отсмеявшись, Айро наклонил голову, словно переводя дыхание, и спрятал довольную улыбку: снова получилось, и сердце уже почти перестало колотиться в судорожном волнении, как это бывало прежде! Разве что чуть-чуть сбилось с ритма, но это можно списать и на последствия смеха… Впрочем, надо отдать должное Азулону: он не замечал (или делал вид, что не замечал) шулерства, но, по сути, мухлёж почти не помогал. Его Величество играл в пай шо больше половины века, и обыграть его даже с небольшими уловками по-прежнему являлось непростой задачей. Положение на поле всё ещё было в пользу опытнейшего, а не хитрейшего, и Айро нахмурился, изучая позиции противника. Неторопливо делая ещё один ход, внешне ничем для себя невыгодный, молодой человек вполголоса заметил: — Должен сказать, что спустя несколько месяцев я был удивлён не меньше, чем Вы — ничьёй. Вы вызвали меня к себе не ради обсуждения дел на фронте, не ради проверки способностей, а просто поиграть в пай шо. Признаться, я думал, что сплю, — Айро усмехнулся, и нельзя было сказать, иронизирует он, или улыбается искренне. — Да, я помню, следующие несколько дней мы не могли надивиться друг на друга. Я обнаружил в тебе неплохого для восемнадцатилетнего юнца собеседника и рассказчика, поразительно много читающего для нынешнего поколения… А так же ты готовил изумительный чай. Встретившись глазами, мужчины в голос расхохотались и отсалютовали друг другу пиалами. Поставив свою на законное место, Айро молитвенно сложил руки, немного склонил голову набок, откинул её назад — чтобы с благоговейным трепетом смотреть в небо — пропел: — Чай сближае-е-ет! — и они рассмеялись снова. Это давно стало чем-то вроде семейной шутки, которая повторялась на разные лады уже сотню раз, но никак не желала надоедать, и каждый раз смешила, как в первый. Но это никогда не мешало Азулону буквально через минуту после искреннего смеха суроветь и спрашивать строго, как требовательный учитель: «Что на фронте?», или… — Меня всегда интересовало… Кто научил тебя всему этому? — Азулон сделал неопределённый круговой жест ладонью. — Чай, пай шо, любовь к притчам и анекдотам? Ты любил их уже в свои восемнадцать, и если анекдоты я ещё могу понять, то притчи… Король, вопросительно приподняв брови, внимательно заглянул в чужие глаза. Они были удивительно похожи на его собственные: разрез, светлая янтарная радужка, даже намечались похожие морщины на лбу — и всё же это были чужие глаза. Чужой взгляд, в котором вот уже больше двух десятилетий не читалось ни сыновьей преданности, ни восхищения всемогущим Отцом с большой буквы… По крайней мере, ничего этого не было обращено к Азулону. Взгляд короля стал пытливей и внимательней, но дыхание осталось таким же размеренным и глубоким, и сердце не сбилось с привычного ритма. Айро медленно покачал головой. — Полагаю, Вы ждёте, что я назову имя человека, ставшего для меня всем, имя того, на кого я всегда равнялся и кем заменял Вас? — он усмехнулся. — Нет. У меня никогда не было отца, Ваше Величество. Кость с лотосом негромко стукнула о доску для пай шо. Звук получился глухим, но отчего-то врезался в наступившую тишину острой, раскалённой иголкой. На лице Айро играла привычная расслабленная полуулыбка. — Вы проиграли.