Потери.

- Привет, пап. Дерьмово выглядишь. Герк замирает. Он перестает видеть перед собой кухню с аскетичным порядком. Все его существование сосредоточено на этом голосе, эхом отдающимся в сознании. Геркулес отчаянно хочет обернуться, но боится, что голос окажется лишь игрой разума. Смесь отчаяния и радости оказывается сильней страха. Он оборачивается и Чак, вопреки ожиданиям, не исчезает. Сын стоит в паре-тройке шагов от него в дверном проеме. Живой, здоровый и привычно хмурый. На лице все еще видны следы драки с Беккетом. - Чак… - выдыхает Герк, все еще не веря в свое счастье. Он бросается к нему в каком-то абсолютно бессознательном порыве. Герк помнит, что сын не любит нежностей, но сейчас другое дело. Поэтому обнимает его, вкладывая в объятия всю силу своей боли. Его сын теплый, пахнущий потом и лосьоном после бритья. - Прости меня. Прости… Это я… Я должен был… Герк не успевает договорить, просыпаясь от звука собственного голоса. Спустя пару мгновений, когда сон уходит совсем, он видит знакомый потолок, приобретающий в темноте цвет белого шума. Электронные часы показывают половину третьего ночи. За окном барабанит весенний сиднейский ливень. Герк закрывает лицо рукой. Правой. Той самой, перелом на которой сломал ему не только кость, но и жизнь. Он отдал бы все, руки, ноги - да жизнь, в конце концов! - чтобы только Чак был жив. Это должен быть он. Он, Геркулес Хансен, проживший долгую, пусть и не совсем удачную, жизнь. Но никак не молодой парень, который помимо войны ничего в жизни-то и не видел. Герк всегда был уверен, что старшее поколение должно обеспечивать безопасность младшего. Сражаться за его будущее, чтобы потом молодые строили новый мир. Именно поэтому он остался на службе после смерти Анджелы. Променяв идеальное отцовство на борьбу за будущее сына, Герк терпеливо сносил заслуженную злость Чака, делая вид, что не замечал его чувств в дрифте. Слова перестают быть важны, когда сидишь в чужой голове. Геркулес часто представлял варианты спокойной жизни. Как Чак найдет себе девушку по окончании войны. Их дети будут такими же рыжими с россыпью веснушек. И с абсолютно чаковским характером. Пусть так, главное чтобы его мальчик почувствовал радость отцовства. Радость чего-то кроме победы над кайдзю, когда собственная смерть оказывалась отсроченной на неопределенное время. И в последний разговор ему хочется вывалить все это на Чака. «Я знаю. Я всегда знал», - говорит сын. Это дает хоть какое-то успокоение. Не осталось ничего не высказанного, дрифт вывернул их чувствами наизнанку. «Мой отец всегда говорил: если у тебя есть шанс - действуй». В устах Чака это почти что признание. В тот самый миг Герк понимает всю глубину гордости сына за отца. Его сын повзрослел. В войне за будущее он пропустил момент, когда Чак стал настоящим мужчиной. Тот мир, за который он так боролся, наступил. Однако в нем не хватало одной детали. Частички паззла, без которого общая картина никак не желала складываться. Все победы были обнулены в момент взрыва Эврики. И даже факт закрытия разлома перестал быть важным. Без Чака война потеряла смысл. Некоторое время он движется на послевоенной инерции. Его, как нового маршала, таскают по мероприятиям, интервью и нет возможности задуматься о глубине той ямы, в которую он себя загнал. Но время героев прошло, и спустя год, убедившись, что человечеству ничего не угрожает, он отдает приказ покинуть Шаттердом. А спустя еще пару месяцев он оказывается на пороге собственного дома. И когда закрывается дверь, он остается один на один с зияющей пустотой собственной жизни. Все, что у него теперь осталось – их старый дом, где каждый дюйм пропитан воспоминаниями. Он стал больше похож на склеп или мемориал. У Герка рука не поднималась убрать вещи сына, поэтому каждый день он то и дело натыкался взглядом на фотографии, награды и прочие личные вещи. Вообще его дом служил каким-то вакуумом в современном мире. На улице кипела жизнь: голоса, люди, суета. Внутри же всепоглощающая тишина, звучащая куда громче, чем вой сирены. Ее не могло рассеять даже вечно включенное радио. Однако страшнее воспоминаний и тишины было пресловутое «а если бы…». А если бы Чак был жив?.. А если бы я пошел вместе с ним?.. А если бы Стекер не был таким альтруистичным ублюдком?.. Кладбище было тихим и пустым. Ровные ряды надгробий отбрасывали тени, где-то вдали пели птицы. Слишком спокойно. Чаку бы не понравилось. Он решил, что могила сына должна быть в солнечном Сиднее. В городе, который тот так самозабвенно защищал. Хотя, какая разница? Могилой Чаку все равно теперь будет служить толща океанской воды и ил, смешанный с искореженными остатками Эврики. Герк стоит напротив могилы, держа за поводок устало лежащего Макса. Ему говорили, что если рассказывать о своих переживаниях здесь, то становится легче. Он же не видел смысла разговаривать с холодным камнем и пустой могилой. Однако эти четыре года так его измотали, что сил держать все в себе не осталось. И он решается: - Привет, Чак. - Папа! – слышит он детский голос будто в ответ, и вздрагивает. Обернувшись, он видит Райли и Мако. Беккет ведет за руку мальчика, а Мако с округлившимся животом идет следом. - Успокойся, Чак, здесь нельзя шуметь, - говорит ему Райли. - Папа, смотри, собака! Какая смешная! – игнорирует его слова сын. Он вырывается и несется к Максу. Герк не может пошевелиться, ибо все это так знакомо, что пустота внутри становится еще болезненней. Когда Беккет-младший подбегает к Максу, тот поднимает голову и доверчиво обнюхивает детские руки. Герк отмечает, что мальчик похож на Мако. - Маршал, простите. Мы не знали что… - начинает Мако, но Герк ее перебивает. - Я рад видеть вас здесь, - говорит он искренне. - Эй, Чак, познакомься, это дядя Герк, - обращается отец к сыну. Мальчик поднимает голову и смотрит на мужчину голубыми глазами. - Здравствуйте! Геркулес садится на корточки и пожимает протянутую детскую ладонь. - Привет… Чак. Общение выходит натянутым. Они никак не могут привыкнуть общаться друг с другом вне Шаттердома и званий. - Вам есть где остановится? – спрашивает Герк. - Мы хотели снять номер в гостинице, - отвечает Райли. - Брось, у меня половина дома свободна. Когда они собираются уходить, мальчик вдруг останавливается. - Папа, подожди! Он роется в своем рюкзаке, чуть ли не полностью в него опустившись. Спустя пару мгновений он выуживает оттуда маленькую фигурку Эврики и чинно ставит ее рядом с надгробием. До машин они идут в полном молчании. Ужин приходится готовить всем вместе. Герк спешно вспоминает давно забытые навыки хозяина. После, сидя на веранде с четой Беккетов, он смотрит на мальчугана, играющего с Максом во дворе. Пес словно забыл о своем почтенном возрасте. Мальчик валяется на траве, и Мако что-то нарочито грозно говорит сыну. Райли рассказывает про то, как они отчаянно пытались вписаться в мирную жизнь. Бывший пилот не рассказывает все, но Герку и так ясно. Каждый из тех, кто раньше был героем, теперь стал напоминанием кошмара. Люди старались не просто восстановить мир, а забыть о годах войны, будто их и не было. Пилотов не сторонились, но дистанция между миром и ними была ощутима. Райли шутит, смеется, и Герк старается соответствовать настроению, чтобы не испортить встречу. Они тактично не говорят о потерях, но каждая из них все равно присутствует рядом, будто осязаемая. - Можно мы поживем у вас некоторое время? – внезапно спрашивает Райли, когда меж ними снова повисла тишина. - Оставайтесь. В эту ночь ему снова снится сын. Чак так же стоит в дверном проеме. Однако в этот раз смотрит на отца с улыбкой. - Покажи этому засранцу, кто здесь лучший отец, а то ведь снова завалит миссию. И не давай мелкому мучить Макса. До нескорой. И добавляет наигранно грозно: - Постарайся, чтобы она была действительно «нескорой». Хоть тут отдохну от тебя. А потом разворачивается и уходит, захлопнув дверь. Впервые за эти годы Геркулес просыпается от детского смеха в доме. Утро встречает его ярким сиднейским солнцем. Где-то в глубине своей пустоты он чувствует, как на часах собственной войны цифры сменились нулями.