"Old love lies deep, you said Deeper shall be the wound between your legs" "we let the time pass us by forgetting why we even cared for all the ones we love the times that I've spent awake and try to forget my mistakes has left me here wondering why this went so wrong"
Сегодня над Лондоном тучи. И я ищу его здесь – в грязном, серо-красном, прогнившем от вседозволенности и тоски, как и он сам, городе. Чья-то квартира или очередное сомнительное заведение – таков его приют. Он больше нигде не нужен, никому не нужен. Только я продолжаю бесцельно высматривать его лицо. Он лежит на кафельном полу чьей-то ванны. Рукава рубашки закатаны, пуговицы – на полу, на груди следы грубых поцелуев и порезы, шрам на шраме. Ноги голые, красное кружевное белье мокрое, прилипшее к телу, порванное по шву сбоку. Неприятнее всего его руки – все в точках от уколов. Люди зовут это наркотиками. Он жалуется, что не может испытывать то, что испытывают смертные, что его ощущения слабые. Он жалуется, что эти вещества не могут убить его. -Сатклифф, — пальцы сжимаются на волосах, резко поднимая обмякшее тело с пола. Он только лениво открывает глаза и растягивает испачканные в белом губы в улыбке. -Я думал, ты больше не придешь. -Ты уже давно не в состоянии думать. -А ты – решать за мое состояние, — он усмехается, убирая мою руку и сползая вниз по стенке. – Я не пойду, Уилл. Я слишком привык к земле за эти месяцы. -Заткнись и поднимайся. Он мотает головой и морщится. -Тебе самому не надоело? Каждый раз меня забирать, отвозить домой, отмывать, очищать, спасать. Надежда умирает последней, Уилли? – Сатклифф усмехается, ложась обратно на пол, на спину, вытягивая руки над головой. Его оба запястья я могу обхватить одной рукой. – Или это все еще твой долг? Уже столько лет. -Мне все равно, как ты к этому относишься, и даже неэффективность действий не остановит меня. Я буду делать, как считаю нужным. -Ты упрямый идиот, — он ждет реакции на оскорбление, он все еще пытается провоцировать, даже будучи таким. Но мне уже нечего сказать. – Еще и слепой. Это же всё, Спирс. -Эта дрянь, — я бросаю взгляд на шприц, — тебя не убьет. И все, что ты делаешь, тоже. Именно поэтому я не понимаю, зачем. Тебе правда нравится? Он резко смеется, надрывно, срываясь на хрип. -Ты только один. Все остальные меня боятся, шарахаются, как от чумы. Алан, Эрик, даже Ронни, мой собственный бывший ученик, представляешь? Они меня когда видят, ух, ты бы глянул на эти лица! – Грелль хохочет, из глаз его выступают слезы, и он вытирает их тыльной стороной ладони, – я не хочу возвращаться туда, — он поднимает взгляд к потолку. Его ресницы длинные и влажные. — Оно меня прокляло, — он произносит напевно, он наивно смотрит вверх, явно видя там не обшарпанный потолок. -Прекрати нести чепуху. Ты не в себе. -Спасибо, что просветил. Только я в себе. Очень даже в себе, — его взгляд резко меняется. Теперь он в упор глядит на меня. Затравленно, злобно, – посмотри на меня, Спирс! – приподнимается. И я смотрю. Помню, каким он был когда-то. Помню эти последние много лет его таким. Себя таким, перед ним. Наверное, он прав, и это всё. Он полулежит в странной позе – затылок прижат к стенке, острый локоть опирается о пол, тело вытянуто, а шпилька оставшейся на одной ноге туфли с противным скрежетом едет по кафелю, когда он опускает ногу. Он в чужой крови, сперме, поту, с потекшей косметикой, поломанными накладными ногтями – все того же красного. Лохматый, бледный, такой худой, что весит в два раза меньше меня. Такой, что мне противно его трогать, противно приближаться, тошнит от его запаха. Мне хочется выкинуть этого Сатклиффа из памяти, мысленно похоронить его для себя и для всех прямо тут. -Это я, Спирс, — он садится, касается кончиками пальцев лица, вытирает губы, растирает остатки туши по лицу. – Настоящий. -Не думал, что твоя истинная сущность – быть шлюхой. -Меня покупают, ты прав. Даже дешево. Даже очень. Но это все правда. Я только… — он срывается, и вздрагивает. Его настроение меняется каждую минуту. Я слежу за ним пристально, но не перестаю опасаться каждого следующего шага. – Раньше сам надеялся. Что это закончится, — взгляд в пол. -Всё в твоих руках сейчас. -В моих руках было много чего, кроме того, что ты называешь силой воли, верой в себя и чудесным спасением. Зачем мне отказываться от этого теперь? – он снова агрессивный. Он впервые говорит что-то подобное за много лет. Обычно мы обменивались парой фраз, а потом я забирал его, порой предварительно ударив, чтобы Сатклифф либо пришел в себя, либо потерял сознание. На утро он молча сбегал. Последующие несколько недель я пытался забыть о нем, но все равно возвращался как минимум раз в месяц. Каждый раз опасаясь, что он нарвется на какого-нибудь демона, который, в отличии от наркотиков и смертных, в состоянии убить его. -Зачем ты начал, черт возьми?! -Ты меня выкинул! 5 лет назад. -Что это, Уилли? -Ваши документы, мистер Сатклифф. -Но… -Вы уволены. Советую вам не тратить время на препинания, а начать искать другую работу. Ни в моем Отделе, ни в Управлении вы больше работать не будете. -Но почему?? Как так?? -Вы бесполезны, Сатклифф. От вас одни убытки и неприятности. Директор недоволен работой моего Отдела за весь последний квартал. И все минусы связаны с вами. Я не могу больше покрывать вас, и не имею ни малейшего желания искать способы это делать. -Но мне…некуда идти. Я…ты ведь знаешь…Где я еще смогу работать?? -До конца рабочего дня заберите все ваши вещи из кабинета. -Не по собственной прихоти, — смотрю в тусклые зеленые глаза и нагло вру. -Да какая разница, — Сатклифф закатывает глаза. – Я работал у тебя только потому что ты был мне должен за собственную жизнь. И ты закрыл глаза на мою репутацию шлюхи. -Ты не был ей тогда. Тебе не платили за, — оглядывая его всего, пол, стены, — это. -Но многие из слухов были правдивы, Уилли. Я не смог даже закончить стажировку, а потом… — он говорит это так тихо, что я с трудом разбираю слова. – А потом поздно. И я вспомнил, что ты мне тогда шептал. На ухо. О том, как надо в мире. Спирс, знал бы ты, под скольких начальников я лег. Знал бы ты, что недостаточно просто позволить им тебя трахнуть, чтобы попасть на работу. Ты понятия не имеешь, что они хотят от тебя, какие условия ставят, — он ударяет кулаком по стене, — а потом появился ты. И взял меня к себе из-за твоего чертового чувства долга, из-за которого ты сейчас тут. Когда все меня оставили. Когда я сам себя проел насквозь, — он выстанывает последнее слово и вновь заливается смехом. – И знаешь, мне так жаль, что ты не заставлял лечь под тебя. Так было бы лучше, правда. Я бы думал, что все еще нравлюсь тебе. В принципе тебе нравлюсь. А оказалось, что ты еще тогда, в Академии, смотрел на меня как на подстилку на одну ночь. -Очень легко винить в своей судьбе других, Сат… -Это ты меня трахнул! – он кричит. Бесстыдно, слишком громко. – Первым! -А ты хотел любви? – моя очередь смеяться. -Мне было 16 лет, Спирс! Я заканчивал Академию с красным дипломом. Меньше всего мне нужно было, чтобы все закончилось так, из-за тебя. Поимел и исчез, бросив меня со знанием того, как это может быть! Ты должен был остаться! Должен был держать меня, удержать меня! Почему ты посмел бросить меня после!? -Сатклифф, да ты совсем… -Это ты совсем, Спирс! Ты показал мне, как можно здесь, как все здесь. Все завязано на этом, — его рука касается голой груди, — все через трах, так удобно, быстро, просто. Я сорвался, я пошел по самому легкому пути. После тебя, — он уже шепчет. – Чтобы ты знал, мне тогда было чертовски больно, я был унижен и растоптан. При мысли о тебе бросало в дрожь. А тебе было плевать, ты перешел через меня и пошел дальше, махом стерев все те года, что мы провели вместе! Как будто все шло к одному, и твоей целью было только мое тело! И на твоем месте, на месте начальника должен быть я. Я всегда был лучше тебя, учился лучше, был успешнее, ярче. Давай поменяемся, а, Уилли? Давай ты будешь валяться тут, и тебя будут трахать как угодно и чем угодно, а? Тебе может даже понравится! Мне нравится! — его трясет, в его глазах — ненависть, а с губ срываются нервные смешки. -Многим выпадает тяжелая судьба, но не всякий в итоге оказывается в таком месте. -Да пошел ты со своими умными мыслями! Тебе легко говорить. Ты там в тепле, уюте, при деньгах. Ты понятия не имеешь, как это. Глядя на тебя такого раз за разом, мне уже кажется, что имею. -Закончи это все! — я смотрю на него удивленно. – Я не вернусь наверх. Я никто и звать меня никак. Убей меня. -Сатклифф, прекращай играться в жертву. -Дешевая бездарная актриса, согласен, — он быстро кивает, — Давай же, как в драмах. Умереть на твоих руках, о да, – он еще какое-то время отстраненно улыбается, а потом лицо становится серьезным. – Это все эмоции, Уильям. Я знаю, что во всем виноват сам. И я так же точно знаю, что больше не хочу тебя видеть. Просто послушай меня сейчас, хорошо? И дай мне сигарету, я знаю, у тебя есть, — он тянет пальцы ко мне. Просьба удивляет, но я лезу в карман плаща за портсигаром. Туалет заполняет запах вишневого табака. Пальцы Сатклиффа, держащие сигарету, подрагивают. Он затягивается глубоко, я вижу, как вздымается его грудная клетка, как тонкая кожа обтягивает ребра. Его глаза влажно блестят, слезятся – просто дым попал. -Только ни черта я не актриса, Спирс! Уж кто-кто, а не я. Вот ты – да, тот еще актер. Только я ведь знаю, какой ты на самом деле, какой ты наедине с собой, наедине со мной. Когда вокруг нет коллег, когда ты не в офисе. Ты только для них весь такой идеальный и правильный. Кто бы знал, какой ты грубый, жестокий, как тебе плевать на всех, что ты никогда ни с кем и ни с чем не считаешься. Кто бы знал, сколько ошибок ты натворил, и какие срывы с тобой случаются, если что-то в твоих планах рушится! Как ты дрожишь за свою гребаную репутацию! Это ты лицемерный подонок, который только и знает, что играть на публику! Умело заглаживать все недостатки, заставлять тебя бояться, только потому что ты все время молчишь и грозно смотришь! А на самом-то деле ты ни с чем не можешь справиться! Со мной не можешь справиться, с каким-то там бывшим диспетчером! Со шлюшкой! А? Ты слабый, ты не смог… Я не смог… — он резко замолкает, я и сам не считаю нужным что-то отвечать на этот поток оскорблений. Несколько лет назад я бы ударил его. Сейчас в этом уже нет необходимости – все запасы гнева к нему иссякли. — Это не я, — тихо-тихо, но уверенно заявляет Сатклифф, — меня здесь нет. Меня здесь нет. Меня здесь нет, — он повторяет, словно в трансе, а затем резко дергается, суживая глаза и впиваясь в меня взглядом. -Помнишь, каким я был? В Академии? – он опасно скалится, — Каким красивым я был? Знаешь, уничтожать все, данное природой, даже весело. Я давно на себя не смотрел в зеркало. Мне немножко страшно. -Да. -Молчи. Я говорю – ты молчишь. Я спрашиваю – ты молчишь. Мне не нужны твои ответы, согласия и отрицания. Дай мне сказать, Спирс, – он выдыхает и продолжает. – Я не знал тогда, что своим лицом и телом можно торговать. Что пойдет на ура. Я хотел работать в службе безопасности или в разведке. Ловить тех, кто нарушает спокойствие, представляешь. У меня были благородные цели. Я даже семью хотел. Не сразу, понимаешь ли, понял, что мне нравятся мужчины. Впрочем, сначала я понял, что я им нравлюсь, а потом уже пришлось и самому привыкнуть. Ты понятия не имеешь, каким я был хорошим в детстве. Послушным, скромным, добрым. Я боялся хоть кому-то причинить боль. Идеальный ребенок. Кто мог тогда представить, что выйдет такое? – его рука с сигаретой плавно вздымается в воздух, пепел летит на обнаженную кожу. – Кто мог довести меня? Как мог я сам? Я столько раз обещал себе, что вот сейчас, сейчас, это будет последний раз. Что так легко одеться, умыться и начать с чистого листа. Как я рад тому, что мои родители этого не видят. Что их больше нет. И всего, знаешь, тоже нет. Я не чувствую и не знаю времени, не вижу и не запоминаю всех тех, кто меня трахает, кто проходит мимо. Даже боли уже нет, что бы ни делали, — в подтверждение он тушит сигарету о запястье, — весь мир, Уилл, он будто за мутными стеклами. А я слишком слаб, чтобы поднять руку и протереть их. А, может, это все наркотики. Только ты странно реальный, – он хмыкает. — Все, что меня держит, это ты, Спирс. Если поиграть в романтику. А так я просто не могу подохнуть от всего, что вытворяю. Но больнее всего презрение в твоих глазах. Можешь меня бить. Не жалей. Бей. Мы все такими были, Сатклифф, веришь? И все сейчас занимаемся не теми благородными делами, о которых мечтали в юности. И мне нечего ответить ему на это откровение. Зато я знаю, что можно сделать. -Лучше я тебя трахну. Это удивляет его. -Да ладно. Тебе меня тронуть противно. Меня до твоего прихода не раз трахнули. Ты себе представить не можешь, насколько я растянут, Спииирс. Тебе не понравится. Это же тебе не тот сладкий первый раз. Он прав – не был больше мне нужен после того раза. Я хотел быть его первым, и это все, что интересовало. -Я хочу тебя. -Ты врешь. Больше ста лет прошло, а ты вдруг внезапно меня захотел? Но я уже ничего не отвечаю, рывком поднимая его с пола, стягивая белье, рубашку, избавляя от туфли. Он не привык к этому – зачем раздевать шлюх? Зачем смотреть на тело, по которому видно, чем занимается обладатель? У него так сильно выпирают кости, он весь такой тонкий, что мне кажется, будто от любого касания он сломается как кукла. Большие глаза на осунувшемся лице дополняют этот жуткий образ. Он тоже молчит, прикрывая глаза и убирая с лица все эмоции. Но когда я прижимаю его к стене, развожу его ноги, он резко дергается, пытаясь отпихнуть меня. В глазах страх, а удары беспорядочные, но болезненные из-за выпирающих костей. -Да что с тобой? – запястья пойманы. -Не трогай меня! Только не ты! -Это мне говорит шлюха? -Для тебя я не шлюха, — он шипит, — не смей меня так называть! -Не дашь мне? -Я…боюсь тебя. -Все еще? -Всегда. -Пойдем отсюда, — отпускаю. На этот раз он не спорит, только обходит меня, ступая босыми пятками по кафелю и сутулясь. -Так и собрался идти? -Где открыт телепорт? -В трех кварталах отсюда. Он разозлено цыкает, но не удивляется, когда я снимаю плащ и набрасываю на его спину. -Там гроза началась. И надень туфли. Сатклифф идет быстро, но постоянно спотыкается – шпильки не предназначены для ходьбы по колдобинам лондонской мостовой в этих улочках. А я просто смотрю на его тонкие щиколотки. Стоит признать, что эта женская обувь подходит к его ногам. Я иду чуть позади него, постоянно отвлекаясь на протирание стекол очков – ливень не утихает ни на минуту. В ботинках хлюпает, по спине озноб. Сатклифф обнимает себя за плечи и что-то тихо напевает. Шум грозы не позволяет мне разобрать слов, да и я не хочу знать. -Грелль. Он резко останавливается, поворачивается. Широко распахивает глаза, и несколько маленьких капель дождя падают c ресниц, разбиваются о кожу. -Да, — он улыбается, — Грелль. Грелль, — он произносит медленно, почти по буквам, облизывая губы. — Я уже и забыл, чтобы меня так звали. Знаешь, Уилли, — он, нарочито виляя бедрами, медленно подходит ко мне, продолжая улыбаться. – Я поражаюсь тебе. Ты пытаешься на пепелище воссоздать новый мир. Во-первых, долго. Во-вторых, ты нисколько не падаешь духом и не опускаешь руки. Наверное, так легко, когда делаешь это не из-за чувств, а потому что такова цель, да? Тебе вообще легко. Ты не чувствуешь. Вот я сейчас иду под ливнем и о жизни думаю. А ты думаешь, как тебе мокро и неприятно, – он делает еще шаг и опускает голову на мое плечо. Собственная рука тут же вздрагивает, поднимаясь, чисто машинально собираясь коснуться плеча. Но разум тут же вспоминает ощущение отвращения к этому телу. А ведь 5 минут назад я хотел его. -Я так и знал, — голос глухой — Сатклифф утыкается губами прямо в воротник рубашки. – Я отвратителен. Знаешь, я бы себя тоже не коснулся. Даже не посмотрел бы. На этих высоченных шпильках он чуть ниже меня. Без них разница ощущается довольно сильно. Он поднимался на цыпочки, чтобы поцеловать – нет, чмокнуть меня в щеку, обнять за шею. Раньше, очень давно. Сейчас рука с алыми ногтями сжимает воротник рубашки, отлепляя промокшую ткань от тела. И так же резко отпускает, когда сзади слышится чей-то оклик и гудок. Грелль подходит к остановившемуся автомобилю, наклоняется к водителю и о чем-то говорит. Когда он выпрямляется, рука мужчины уже где-то под моим плащом на теле Сатклиффа, щупает голое бедро моего Грелля. Эта мысль – моего – заставляет прекратить наблюдать за этим, а просто схватить Сатклиффа, оттаскивая. -Что ты, Уилли? -Тебя тут все знают, да? -Я весьма известен, милый. Секунду! – Сатклифф посылает воздушный поцелуй мужчине, что удивленно смотрит на несостоявшуюся на эту ночь «леди». – Прекращай, Уилл. Отпусти и оставь меня ему. -Ты еще скажи «мне надо работать»! – я в бешенстве сжимаю его предплечье, и он тихо болезненно стонет. -Пусти. -Ни за что. Я тащу его через дорогу, дальше по улице. -Ты 5 лет не возникал, а тут вдруг что? Ревность? Или все-таки сам меня хочешь? А может, тебе противно, что это происходит, когда я в твоей вещи? Можешь забрать, прямо сейчас, — он пытается снять с себя мой плащ, но тот только повисает на плечах. Телепорт – и Грелль мой. Моя квартира. Здесь хотя бы в разы спокойнее. -Зачем ты меня снова сюда привел? В свою чистую идеальную правильную квартиру? – Сатклифф, наконец, скидывает плащ. Очередные вопросы без ответа, а я тащу его на кровать. Прямо так, мокрого и грязного, в туфлях. Вода с одних его волос тут же мочит простыни и матрац насквозь. Под нами все противно хлюпает, руки касаются ледяного тела. Грелль стонет, но больше кричит. Надолго его не хватает, он замолкает, только тихо всхлипывает, сминая пальцами мою рубашку. Я помню его в первый раз – узкого, тесного, напряженного. Кажется, что и сейчас так же – только тело понимает, что он уже ни черта не узкий. Но напряжение, страх и эмоции – те же. Я не беру его, пока он не возбудится. Этому он особо яростно сопротивляется, пытаясь мне напомнить, что шлюху не обязательно доводить до оргазма. -Пользуйся, делай что хочешь, но не смей! Не смей, Спирс! А еще перед шлюхой не стоит раздеваться самому, но я снимаю всю одежду. Я хочу поиграть в любовников. Сначала Сатклифф просто позволяет его брать. Как всем. Сминает простыню, будто боясь коснуться меня. А затем я чувствую острую резь от его ногтей на спине. В тот же момент я понимаю, что он уже и сам отдается мне, подаваясь бедрами вперед, выгибаясь. Я кончаю только после него. И тут же отстраняюсь, позволяя ему выбраться и вжаться в стену, зачем-то прикрываясь одеялом. -Теперь тебе хорошо? – голос нервный. – Ты ведь так хотел, как тогда? Я правильно делал, что плакал и играл жертву? Иначе бы ты не кончил. Я знаю, ты не любишь развратных шлюх, тебе нравится процесс насилия. Ублюдок! Ты не играл, Грелль. Зато вот я теперь знаю, что дальше делать. -Сколько лет, а, Спирс. И ты, наконец, меня поимел. Я даже запомню этот день! -Помнишь этот день? – я поднимаюсь, надевая брюки, и иду к столу. Там – альбом, в нем – фотографии с учебы в Академии. Я открываю только одну – на ней мы с Греллем лежим в поле неподалеку от учебного корпуса. Вокруг нас учебники – мы тогда пытались делать домашнее задание; на небе – ни облачка. Май месяц. За несколько недель до выпуска. Сатклифф счастливо улыбается, глядя в камеру. У него короткие волосы, в глазах – задорный юношеский блеск. У этого Сатклиффа впереди вся жизнь. Меня почти не видно из-за его хаотичной прически – я целую Грелля в шею. Рука лежит на плече. У меня такие же беспорядочные волосы как у него, только короче. Тогда мы были. Альбом — на кровать. Грелль недоверчиво смотрит, и только после берет его в руки, глядя на фото. Я знаю, что он будет долго разглядывать. И если мне достаточно вспомнить, что такое было, то Сатклиффу надо прочувствовать и ощутить, как это было. -Зачем? – спустя 3 минуты. – Зачем, Уильям? – его трясет, и альбом выпадает из дрожащих пальцев. -Для освежения памяти. -Мне никогда…не смыть все это. Не забыть. Ни этого, — он смотрит на постель, — ни этого, — на фото. – Тебя. И того, каким я был. Ты все хочешь меня спасти??? – это он кричит, пиная альбом ногой. Оттуда вылетает какая-то бумажка, и я на автомате поднимаю ее. -«Уилли, хватит хмуриться. Я понимаю, что тебе тяжело дается история, но если будешь продолжать сидеть с таким лицом, у тебя так и останется складка на лбу. И ты будешь потом серьезным и суровым дядей, который будет распугивать всех в округе. Улыбнись же! Твой Грелльчик», – зачитываю. Нынешний уже совсем не Грелльчик, казалось бы, неадекватен. Он раскачивается из стороны в сторону, обхватив руками колени. -Мы не можем вернуться назад. -Нет. Я сажусь на край кровати, и Сатклифф подползает ко мне, осторожно опустив голову на колени. Смотря снизу вверх. -Иногда мне доводилось бывать в местах, где работали еще и девушки. Они все почти ждали спасителя. Знаешь, такого, который не трахнет их, а просто скажет "о, зачем ты этим занимаешься, ты же такая молодая и красивая, у тебя впереди вся жизнь, пойдем со мной, я помогу тебе выбраться", — Грелль грустно улыбается. — И мои мм...коллеги не понимали меня. Все же видели, что ты приходишь. В своем дорогом костюме, со строгой прической. Идеальный образ принца. Я же не мог им сказать, что я один из них из-за тебя. Что я продолжаю тебя бояться, что я не могу позволить тебе же забрать меня, что все это началось более века назад, и вообще, я бессмертен. Что мое спасение — ты — мое проклятие, моя самая большая боль. А они там погибали, Уилл. В чужих постелях, в уборных, закоулках. От болезней, наркотиков, голода, их убивали и резали на части, потому что они никому не были нужны. Потому что у них не было такого...как ты. Мне, наверное, так повезло. -Все менялось, но ты оставался, — он продолжает. — Такой – твердо-стоящий на земле, с четкими планами и знающий, что делать. Что делать со мной. Ты только с самого начала не смог себя удержать. Ты все это время боролся не со мной. С собой, — он берет записку из моей руки и разглядывает собственный корявый быстрый почерк и подрисованные сердечки. – Твой Грелльчик. Знаешь, я ведь правда тебя любил. Те 2 года, что мы встречались. И мне было достаточно поцелуев и объятий. И когда мне показалось, что я могу тебя потерять… -Ты, не раздумывая, бросился меня спасать. Грелль кивает. -Я же не знал, что это так ударит по твоей гордости, что в качестве благодарности ты решишь доказать мне, какой ты похотливый сукин сын. Я думал, что больше никогда не увижу его после того раза. Что мы будем проходить стажировку в разных местах. Однако вышло так, что мы попали в одно место. Грелль носился тенью мимо меня, не глядя, не замечая; я почти физически ощущал его страх и ненависть. Но не прошло и полгода, как Сатклифф вылетел с места стажировки, еще и попав в черный список. Все эти месяцы он вынашивал план мести мне, и, ничего не боясь, осуществил задуманное. И был пойман. Нынешний Сатклифф уже с новой болью в глазах разглядывает мое лицо. И будто мысли читает. -Помнишь, когда тебя подставили на стажировке? -Помню. -Это был я. -Знаю. Грелль расширяет глаза. -Ты знал? Почему тогда ты здесь? Ты не прощаешь такое. -Ты прав, не прощаю. Но тебя я простил. Ты, как и всегда, действовал на эмоциях, а причиной их возникновения был я. Следовательно, мы квиты. -Ничерта. Где ты, а где я, — это он шепчет, и я не считаю должным обращать внимание. – Я все равно не понимаю, Уилл. Ты преследуешь меня, хотя по твоей логике мы уже давно квиты. Ты дал мне шанс встать на ноги, взяв к себе в Отдел. Пожалуй, Греллю не стоит знать, что я взял его в свой отдел только чтобы насолить одному своему конкуренту, чьим любовником на тот момент был Грелль. Я не собирался рисковать служебным положением и плести какие-то интриги на рабочем поприще, потому решил ударить по личной жизни – а я знал, как сильно мой враг жаждал видеть Грелля в своей постели. Я сразу решил, что запрягу новоявленного диспетчера работой, и ему будет не до встреч. К тому моменту у Сатклиффа уже был не один десяток любовников, и он нигде не мог работать по причине репутации и отсутствия бумаги о прохождении стажировки. Он жил только за счет скачков из постели одного состоятельного любовника к другому. Я использовал Сатклиффа в своих целях снова. По привычке Грелль начал флиртовать и со мной, будто забыв, как мы расстались. Это сыграло мне на руку, мой конкурент не стал пытаться возвратить Грелля, наблюдая со стороны за его приставаниями ко мне. Со временем наши игры даже стали интересными – я сильно изменился с поры учебы, ровно как и Грелль. Из порядочного мальчика он стал воплощением разврата, я же, нагулявшись в Академии, думал только о деле. Порой мы будто забывали, с чего начали. Что нас тех – в 16 и 17 лет попросту не было. Что у нас все началось, когда Сатклифф переступил порог моего кабинета на собеседовании. А потом…Потом я понял, что Грелль все помнит. Что он люто ненавидит меня, и все его действия: нарушения правил, игнорирование устава, проваленные задания — назло мне. И самое ужасное – что я ревную его. Я не мог скрывать этого поглощающего чувства, бросаясь на каждого, кто обращал внимание на диспетчера. Репутация Сатклиффа тянула к нему всех любителей легкой добычи. Да и сам Грелль был не против. Я ничего не мог поделать, кроме как время от времени его бить якобы за неподобающее поведение. Мы не спали, лишь иногда целовались и позволяли себе ласки спьяну. Грелль не был обязан подчиняться мне в нерабочих делах. Пик наступил, когда он основательно переключил внимание на демона. Я терпел его вопли о «Себастьянчике», наказывал каждый раз, когда он сбегал к тому на землю. Раз за разом ожидал учуять этот отвратительный запах демона на его коже. Раз за разом спасал от него, от других. И до сих пор я не уверен, что мной руководило только чувство долга за когда-то спасенную Греллем мою собственную жизнь. Но в итоге я просто не выдержал. Прекрасно осознавая, что больше никуда Греллю не устроиться, я уволил его. Выкинул. Вычеркнул. Чтобы потом, через год, вернуться и найти его уже таким. Я никогда не смог бы вернуть его, не поняв, что значит потерять. -У тебя должна быть другая причина, — он продолжает, — с долгами мы рассчитались. Она есть, Грелль. Странно, что ты еще не понял. Странно, что я сам осознал только сейчас. -Я пойму, да, Уилли? -Со временем. -Можно обнять тебя? Вопрос удивляет, и я не сразу понимаю, что шлюх не обнимают. И они не обнимают. Что многих банальных вещей он не может просто так сделать. Ему не положено. Тому, кем он был. -У меня никогда не было секса по любви, или как там говорят, — спокойно говорит Грелль, прижимаясь ко мне, опуская голову на грудь, когда мы уже лежим на кровати. -А что было сейчас? -Секс по ненависти. -Отчасти согласен. –И что мы будем делать дальше, Уильям? – он приподнимается на локте и смотрит на меня по-новому. Хитро. Как когда-то давно. -Жить. 125 лет назад. Во дворе Академии никого. Ливень такой сильный, что гнет ветки деревьев к земле. Вокруг все багряно-красное, огненно-оранжевое, золотое – осень, начало учебного года в разгаре. До выпуска – еще 2 года. А счастье прямо здесь, сейчас. Свое счастье Уильям Ти Спирс держит на руках, жадно целуя. Чужие красные волосы еще слишком короткие, чтобы мешать поцелую, они просто прилипли к полыхающим от смущения щекам своего обладателя. Грелль Сатклифф крепко держит своего одногруппника Уилла за шею, обхватывает его талию ногами, и почему-то совершенно не боится упасть, хотя руки Уильяма от воды так и норовят соскользнуть с бедер. Грелль отчаянно дарит свой первый поцелуй Уиллу. Еще больше месяца до пятнадцатилетия, а он уже так откровенно целуется с парнем. "Но у них же все по любви?" – думает Грелль, и ему хочется кричать на весь мир о своем счастье. Но почему-то в ту же минуту болезненно колет сердце, непонятный страх овладевает сознанием, и, прерываясь, Грелль горячо шепчет, переступая через подростковую гордость: -Не отпускай меня. Не вздумай меня отпускать. Никогда, слышишь?"but there's still a hole that I cannot replace but somewhere deep inside I've never felt more alive cause' I have someone that makes it all alright"