The Dead Man

Китнисс потупила взгляд и нахмурила брови. - И ты считаешь это умным, солнышко? - А ты считаешь это справедливым, бросать его там, - прошипела она сквозь зубы. Хэймитч с минуту помолчал, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь подобрать подходящие слова. В конце концов, он оставил какие-либо попытки смягчить правду. - Ты правда считаешь, что он жив? - Да, - рыкнула Китнисс в ответ. - Да? ДА?! Китнисс, ты спятила? Совсем рехнулась? Он подписал себе смертный приговор, когда надел на тебя то платье, когда позволил тебе покрутиться! – последнее слово Хэймитч вязко протянул, кривляясь. – Господи, Китнисс, он подписал его, когда взял на себя обязанности твоего стилиста. Впервые. Он мертвец! - Почему я должна была верить в то, что Пит жив, и не могу верить в то, что я все ещё могу спасти Цинну? Почему ты дал шанс Питу? Потому что он не капитолиец?! Ты не имеешь права! Хэймитч нахмурился пуще прежнего и перевернул стакан, заливая в себя остатки нелегального пойла. - А почему ты не даешь шанса Питу? Я беспокоюсь за парня, потому что у него никого не осталось. Ни матери, ни сестры, ни «кузена». Никого, кроме тебя. А ты со своим стилистом… - У него есть имя! – крикнула Китнисс. – Перестань говорить о нем, как о безродном животном! Я не могу! Я не могу жить, зная, что он там! Зная, что он может быть жив! Почему нет, Хэймитч? – Девушку начало трясти, она задыхалась. – Почему они мучили Пита из-за меня, но не дали шанса Цинне? Скажи мне! Китнисс закрыла лицо руками, силясь побороть приступ истерии, но вопли сами рвались из горла, а слезы полились рекой, словно и не её это были слезы, а чьи-то другие, кто так хотел плакать. Что ж, она привыкла уже быть психованной и неуравновешенной, но это все равно раздражало её ровно так же сильно, как и равнодушие Хэймитча. Хотя может он был не очень-то и равнодушным. Как минимум расчетливым. Наставник неверным шагом приблизился к Китнисс и приобнял её. - Ладно, солнышко, не плачь. Может ты и права. Как минимум это не по-человечески, бросать его там. Он многое для нас сделал. Цинна и правда сделал многое для революции. Многим больше, чем кто-либо другой. Окромя Китнисс и Пита, конечно же. Но по сути, где была бы революция без стилиста Огненной Китнисс? И была бы Китнисс огненной, без помощи него? Хэймитч не раз задавал ему вопрос: «Зачем ты это делаешь? Ты капитолиец, никогда не жил в страхе, и вдруг бросаешь вызов системе, которая сделала тебя счастливым. Чего ради?» Цинна улыбался и уклончиво говорил о храбрости Китнисс и что-то ещё о музе. Но сделала ли его система счастливым? Он не боялся за свою жизнь, всегда имел кусок хлеба, да и не только, в его доме постоянно было тепло и уютно. Но легко ли быть белой вороной на этом цветном балу, длиною в жизнь? Он не спрашивал себя, за что он был другим, чем провинился маленький ребенок, что обрел дар глядеть вглубь. Он ни разу не молил жалости, не просил забрать у него этот дар, ни разу не проявил малодушие и никогда не думал о суициде. Он ждал. Долго, упорно, и дождался. Цинна не искал путей революционера, он искал того, кто поймет его и кто сделает счастливым. Искал того, чья жизнь стоит десяти его. И не ошибся. Китнисс не единожды спрашивала его: «Кто твои родители, где они?» Цинна грустно улыбался, расправляя складки её платья. «Я не помню их. Ни лиц, ни голосов. Ничего». «Складно врешь», - звучал в голове голос отца, который он прекрасно помнил, который, было время, проклинал. Нет, теперь он был достаточно мудрым, чтобы не злиться на своего отца, чтобы простить ему нравы Капитолия, не принимающие белых ворон. Но отчего-то не спешил возвращаться домой. Пожалуй, цепи мешали, пожалуй, бедро слишком саднило, пожалуй, не стоит приходить домой небритым и немытым. Цинна проснулся не то от холода, не то от шума, который поднялся за железной дверью. Он свернулся клубочком, закрывая руками уши. Все, что ему сейчас хотелось – выспаться перед очередными пытками. Он так надеялся, что умрет легко, но, кажется, был наказан за свое малодушие. И каждое утро он вздымал голову к серому потолку и спрашивал у всех богов, каких только знал, за что они так с ним, почему не проявят милосердие. Боги были мудры и милосердны, хотя весьма нерасторопны. Дверь в серую камеру со скрипом отворилась, внутрь вошел шкафообразный человек. Цинна бросил на него короткий взгляд и невольно поежился. Глубокая рана под ребром саднила, по телу волной пробежалась боль. Ещё чуть-чуть, казалось стилисту, и он не выдержит, и он будет просить о пощаде, и он размозжит сам себе голову о стену карцера. Но пока он закусывал нижнюю губу и тихо-тихо стонал от боли, которая уже стала чем-то нормальным, чем-то вроде добавки к отвратительному завтраку. «Шкаф» схватил Цинну за предплечье, и поволок к выходу, не заботясь о том, чтобы узник смог подняться на ноги. Стилист с трудом приобрел опору и поплелся следом за молчаливым стражем порядка. По левой руке стекали струйки крови, а кожа, которую разодрало от проезда по каменному полу, имела отвратительный вид. К тому же он, кажется, расцарапал себе щеку, по крайней мере, кожу на скуле саднило, и кровь дьявольски пульсировала на месте раны. И это его ещё даже не довели до камеры пыток, с досадой отметил Цинна и в очередной раз поднял взгляд к серому потолку. За долгими размышлениями о богах и их объективности по отношению к нему, Цинна и не сразу заметил, что «шкаф» ведет его вовсе не к камере пыток. И не успел он вопросительно изогнуть брови и открыть рот, как свежий воздух полоснул по лицо, приятно обжигая раны. Он бы упал на колени, не держи его стражник за предплечье, но дышать ему стало сложнее прежнего, и он с усилиями переставлял ноги, следуя за «шкафом». Аромат свободы заполнил легкие узника, одурманил разум, охватил волнением душу. Он не сразу осознал странность происходящего. - Зачем ты меня сюда привел? Но в ответ вполне ожидаемое молчание, стражник лишь напялил ему на голову мешок, который спустился почти до пояса. Цинна ждал. Он терпел столько времени жестокие пытки, может подождать и ещё немного. Боги были милостивыми, они не томили ожиданием, не подкидывали загадок. «Шкаф» вывел стилиста на открытое пространство, и Цинна услышал шепот возбужденной толпы. Кто были эти люди? Чего ради они собрались здесь? Или их согнали, чтобы неповадно другим было? Поздновато однако. "Шкаф" резким движением снял мешок с головы узника. Порыв ветра растрепал его отросшие волосы, закрывая обзор на толпу. Цинна дрожащей рукой убрал волосы с лица, размазывая кровь по каштановым прядям, и ахнул. Впереди вооруженной толпы стояла она. Сойка в его костюме, прекрасная воительница, которая в жизни была ещё лучше, чем его голове. Её серьезное хмурое лицо разом переменилось, на её лицо отразился испуг, она невольно закрыла рот рукой и отступила шаг назад. Но она пришла за ним, он знал это. Её замешательство быстро как рукой сняло, Китнисс вмиг вновь посерьезнела. Прикусив губу, она вскинула лук изъяла стрелу из колчана и натянула тетиву, целясь в стражника, который приложил кинжал к горлу Цинны. Её действия были четкими, сдержанными, как и раньше и стилист невольно улыбнулся. - Мисс Эвердин, - прогремел невесть откуда голос президента Сноу, - советую вам опустить оружие, иначе умрет не только ваш друг. Китнисс одними глазами пробежалась по крышам зданий, которые брали площадь с тесное кольцо. Ну конечно, они ждали её, иначе не был бы Цинна все ещё жив. Несколько десятков хорошо вооруженных солдат готовы были убить толпу, стоящую позади, как только Сойка отпустит тетиву. "Что, Солнышко, опять просчиталась? Какая жалость, " - прозвучал голос Хэймитча у неё в голове и она громко чертыхнулась. - Можно подумать, иначе мы уйдем отсюда живыми! - крикнула Китнисс, все так же держа на прицеле стражника посреди площади. Он практически полностью прятался за Цинной, но был больше, чем на полголовы выше своего пленника, а это даже давало девушке право выбора: правый глаз или левый. Единственное, что сбивало её с толку, это едва заметное отрицание пленника. Стилист выглядел спокойно и сдержано, он знал свою судьбу и был готов принять её, но он хмурился глядя на Китнисс и молил её не рисковать ради него. - Вы невероятно прозорливы, мисс Эвердин, - снова послышался голос президента. - И в таком случае я… - Ну так какая разница? Стрела летела вечно, но убила стражника мгновенно. Её люди... Они знали, что идут на смерть. И тем не менее могли противостоять солдатам Капитолия. Ей и оборачиваться не надо было, чтобы знать, что весь её отряд в ту же секунду бросился в рассыпную, ища себе укрытия. Все, кроме одного. - Ложись! - крикнула она на бегу Цинне. Правда просить его об этом не было необходимости. Стилист на подкосившихся ногах сам не простоял и секунды и тут же свалился на труп своего стражника. Китнисс остановилась рядом с Цинной, опустилась на колено и стала методично отстреливаться. Правда капитолийцев от этого не становилось меньше. Они все прибывали и прибывали. - Идти сможешь? - небрежно кинула она стилисту. - Вряд ли, - ответил он и помолчал. - Китнисс, не стоило... Девушка усиленно сделала вид, что вовсе и не слышит его, окликнула нескольких из своих солдат и попросила о прикрытии. - Вставай, Цинна, давай, - пробормотала Китнисс, помогая своему другу подняться на ноги и наконец убраться с поля боя. Они двинулись прочь от площади. Она - резко, напряженно, торопливо. Он - едва передвигался, прихрамывая на правую ногу, которую видимо подвернул при падении. Двое крепких солдат отстреливались, прикрывая их спины. - Ты привела всех этих людей на смерть только чтобы спасти меня? - вдруг нарушил тишину Цинна. - Тебя что-то не удовлетворяет? Тебя вернуть? Это прозвучало жестче, чем она того хотела, Китнисс потупила взгляд. - Прости. - Ты права. Я рад... что ты пришла. А ты будто и не очень. Цинна глянул на девушку искоса, несмело, лишь краем взгляда зацепил её образ и отпечатал его в своем сознании. Выглядела она совсем не так как при первой встрече. Исхудала от стрессов и, видимо, не самой лучшей еды, волосы были попорчены, он заметил это мгновенно. Он видел работу своей команды на ней, но даже они не могли срыть того, что сделало с ней восстание, время, игры. Она изменилась внешне, но казалась все такой же прекрасной изнутри, все такой же храброй, воинственной, справедливой и чувственной, какой он увидел её на жатве, все такой же Сойкой, какой сделали её игры. И это тепло её души, разом с теплом её тела дарили Цинне надежду. Её певучий голос вонзился в звуки боя и стал самым прекрасным, что он слышал за последнее время - Не могу поверить, что Сноу так просто нас отпу... - О Господи, Китнисс, сзади! - перебил её Цинна, отвлеченный от своих мыслей шумом за их спинами. Девушка резко обернулась и увидела двух солдат с перерезанными глотками. Капитолийские солдаты стали окружать пару, не давая никакой возможности вырваться из круга. Китнисс отпустила Цинну и тот, неуверенно пошатнувшись, все же выстоял, но предпочел при этом не двигаться. Солдаты стояли недвижимые, но готовые к действиям. "Ну конечно, - подумала Китнисс. - Я нужна им живой. Приоритетно ли, или по возможности?" Сойка вскинула лук, выхватила стрелу и быстрым четким движением убила одного из солдат. Остальные открыли огонь, но изо всех сил пытались не убить девушку. Пули одна за другой свистели мимо неё и Цинны, и Китнисс, стараясь прикрывать стилиста, которому все же грозила смертельная опасность, отстреливалась. Одна стрела, вторая, третья. Вскоре колчан опустел, Сойка натянула последнюю стрелу на тетиву и торопливо осмотрела поле боя. Врагов осталось пять, но они все так же замыкались в кольцо и прижимали её и Цинну к глухой стене здания. Стилист сидел у стены и зажимал окровавленное предплечье скользкой и липкой рукой. Предплечье - это хорошо, жить будет, пронеслось у Китнисс в голове. Если она придумает, как им сбежать. Если бы он в состоянии был бежать, но нести его она не сможет, а подмоги они не дождутся. Назойливый голос Хэймитча звучал в голове, насмехался над ней. "Проиграть тем, кто даже не смеет тебя убить!" - возмутился внутренний голос и дал подсказку. Китнисс сделала шаг вперед, выпустила из рук лук и неторопливо осмотрела солдат Капитолия. Они высунулись из своих укрытий и направили оружие в её сторону. Сойка усмехнулась, почти засмеялась, довольная своим планом, довольная сама собой. Она резко приставила наконечник стрелы к сонной артерии. - Дайте ему уйти или же Сноу не получит меня живой. Ни за что. Цинна попытался возразить, но Китнисс повелительно махнула ему рукой, приказывая молчать. Он нахмурился, но не возразил. Наблюдал за своей Сойкой, разглядывая её поредевшие волосы, заплетенные все в такую же косу, костюм, созданный ним же. Он сидел на неё так хорошо... - Будто иначе он получит тебя живой? - ответил один из солдат и сделал шаг вперед. - А ты рискни! - осклабилась девушка. - Скажи Сноу, что мог взять меня живой, но упустил шанс. Солдат нахмурился, не отводя взгляда от Китнисс. В раздумье и тишине они провели с минуту, после чего солдат коротко взглянул на Цинну и повел головой в сторону переулка, находящегося в ста метрах от места сражения. Стилист медленно и неуверенно поднялся на ноги, поплелся неровным шагом к переулку, придерживаясь за стену и поминутно оглядываясь на подругу, и наконец скрылся за углом здания. Солдат сделал пару шагов вперед, целясь в Китнисс и приказывающим томом сказал: - А теперь опусти стрелу и… - Молчать! Я хочу быть уверена, что никто из вас не причинит ему вреда. Я должна быть уверенной, что он ушел достаточно далеко, чтобы вы его не нашли. Время тянулось как резина, текло, словно слизь, медленно и вязко. Пять солдат медленно смыкали вокруг девушки полукруг, пытаясь поймать её, но при этом не спугнуть птичку. Китнисс усмехнулась одними уголками глаз. Подходите поближе, особенно ты, командор. Наконец Китнисс выждала подходящий момент и размашистым движением выкинула стрелу по направлению главного, среди солдат и тут же рванула в сторону переулка. За спиной послышалось характерное кваканье и шипение, значит стрела попала прямиком в горло. Они охотились на неё, но просчитались: Китнисс определенно лучше владела этим ремеслом. Теперь главное догнать Цинну. Девушка неслась со всех ног по улицам Капитолия. Наконец она заметила впереди ссутулившуюся фигуру медленно передвигающуюся вдоль стены. - Цинна! Цинна!!! Стилист обернулся и что-то радостно выкрикнул. Китнисс прибавила ходу, быстро сокращая расстояние между ними, но вдруг резкая боль пронзила голову девушки от затылка до макушки. Сойка разом вытолкнула из легких весь воздух и, казалось, почти вечность не могла вздохнуть. Наконец она с усилием сквозь зубы втянула в себя воздух и из последних сил сфокусировала взгляд на Цинне. Он, хромая и едва не валясь с ног, несся к ней. Дурак, что же он творит. Она пришла, чтобы спасти его, а он идет прямо в лапы к смерти. Свинцовая голова притянула тело к земле. От удара оземь Китнисс потеряла сознание. Белые потолки, стерильная чистота, порядок, минимализм и педантизм. Она могла узнать приевшийся порядок где угодно и в каком угодно состоянии. Она приподнялась на локтях и осмотрела палату. Обычная комнатка без подозрительных зеркал. Значит за ней не следят. Китнисс с облегчением выдохнула, но явно поспешила. Дверь открылась и в комнату вошел Хеймитч. Он был трезв как стеклышко, а значит его злость можно было множить на два, если не на три. Голова тут же стала свинцовой и Сойка моментально откинулась обратно на кровать. Хеймитч присел на край койки больной. – Удивительно, как это тебе не хватило ума покричать: «Эй, Сноу, я тут, схвати меня!», – язвительно начал наставник. – Хорошо, что мои люди успели тебя заткнуть. – Твои люди? – возмутилась девушка. – Хороши у них методы! У Джоанны учились? Или может ты саму мисс Мейсон завербовал? – Ладно тебе злиться, я спас твою шкуру и твоего стилиста. – Имя! У него есть имя! – Пустяки, я не обижаюсь, – ответил вместо Хеймитча более молодой и спокойный голос. – Цинна! – Китнисс почти вскочила с кровати, но все же решила при бывшем менторе держать себя в руках. – Ты как? Слова были излишни, стилист бы перебинтован во всех возможных местах, левая рука была в гипсе, а в правой он держал палочку, на которую опирался. И все же выглядел он счастливо. В сравнении с адским карцером, 13-й дистрикт для него был раем на земле. Ко всему прочему он был рад видеть Китнисс. – Бывали и лучшие времена, – весело ответил Цинна. – Но бывали и худшие. Мне, по правде, запретили покидать палату, так что было бы неплохо, если бы о моем месте пребывания никто не знал, – стилист многозначительно глянул на Хеймитча, который явно был не особо доволен. Наконец мужчина встал с койки и прокашлялся. – Пойду притворюсь, что ничего не… А, пойду выпью, – он махнул рукой и двинул к выходу. – Не шумите только, тут вам не Капитолий. – Что-то не так? – нахмурился Цинна, когда Хеймитч закрыл за собой двери. – Не обращай внимания, ему не дают выпить. Китнисс глянула на Цинну. Осторожно, робко, будто боялась, что это сон. Цинна глядел на неё ровно так же, опустив голову. Их взгляды столкнулись. Комнату заполнил смех. Они смеялись над своей неуклюжестью, над несмелостью в таких простых вещах. Китнисс вскочила с койки и бросилась в объятья Цинны. Он прижал её к себе крепко-крепко и боялся отпустить, боялся пошевелиться, сделать неосторожное движение. А она все смеялась непонятно из-за чего. И была такой прекрасной, какой ещё не была никогда. Он даже забыл про больную ногу, про неловкость левой руки. Ему хотелось нарисовать её такой, какой она была именно сейчас, и чтобы она была рядом, смотрела на его работу, чтобы она ей нравилась. Только ей, и больше никому. – Китнисс, я давно хотел тебе сказать, но все как-то не успевал, да и… – Не испытывай судьбу, – улыбнулась девушка, – а то опять не успеешь. Глубокий вдох, выдох, судорожно втянуть воздух в себя и на одном дыхании: – Я люблю тебя, Китнисс. Цинна зажмурился касаясь лбом её лба. – Всем сердцем… Это взаимно? – Я одна тебя ждала и верила, что ты жив. Другого ему и не надо было. Лишь бы она теперь никуда не исчезала, лишь бы была рядом вечно. Или хотя бы пока он не умрет.