***
Вейзи останавливается, погрузившись в рот Гисборна, и любуется, как губы охватывают его ствол. Он видит, как выступают слёзы на глазах Гая, как тот, покашливая, старается выровнять дыхание. — Если бы я знал, как это будет приятно, я бы взял тебя много раньше, — произносит шериф, почти выходя из пленительного тепла, лишь затем, чтобы погрузиться обратно. Он упивается властью и чувством полного контроля. Его пьянит вид такого сильного Гисборна, который стоит на коленях у его ног, обнимает губами его член, изо всех сил сдерживая рвотный позыв, старается ублажить господина как только возможно. Ещё больше Вейзи возбуждает то, что он прекрасно знает: Гисборн, даже связанный, отнюдь не беспомощен. Гай мог бы одолеть его даже со связанными руками. Он, чёрт побери, мог бы просто откусить шерифово хозяйство, если бы хотел. Но есть другой Гисборн — тот, что жаждет подчиниться и сдаться. Это позволит ему снять с себя вину и раскаяние, словно тесную одежду, откинуть прочь и забыть о них. Этот Гисборн успешно прячется за злобными ухмылками, надменностью и жестокими выходками. Иногда Вейзи кажется, что только он может видеть другого Гисборна в еле заметном трепете ресниц, лёгком наклоне головы, виноватом выражении, которое так часто искажает красивые черты Гая в последние дни, полные горечи. Возможно, о втором себе не знает и сам Гисборн. Дурак! Он всё ещё думает, что именно любовь заставляет его вновь и вновь класть своё сердце к ногам Мэриан, а после терпеливо ждать, когда она вновь сокрушит его и отбросит в сторону. Но так быть не должно, подчинение и унижение — разные вещи. Впрочем, сейчас одно могло быть связано с другим. Они ведь только начали. Гисборну предстоит узнать так много!.. Прежде всего, он должен выучить назубок: безответная любовь не смоет его грехи, не дарует спасение и прощение. Она разрушает человека, превращая его в жалкое подобие себя самого, каковым Гай и стал за последние месяцы. И если его рыцарь жаждет, чтобы его унизили и подчинили, то так тому и быть. Он, Вейзи, дарует Гисборну то, что пожалела Мэриан: облегчение. Рука шерифа крепче сжимает слегка влажные волосы Гисборна, и Вейзи начинает по-настоящему трахать Гая, размеренно и сильно. Он делает это, чтобы стереть из памяти Гисборна Мэриан, заставить его забыть о раскаянии и муках совести, сделать его своим и только своим. Постепенно тело, в которое насильно вторгается Вейзи, перестаёт сопротивляться. Рот расслабляется, глотка принимает его головку, дыхание становится ровным. Гисборн, хоть и неловко, старается отвечать: плавно двигает языком, прикрывает губами зубы и смотрит прямо Вейзи в лицо такими прекрасными синими глазами...***
Гисборну не впервой ублажать других мужчин. В конце концов, Гай — солдат. Он знает много и о "товариществе", и об "обязательствах". Но до сих пор он делал это добровольно, чтобы получить облегчение и успокоиться. Вероятно, сейчас он мог бы почувствовать то же? Ему не до размышлений, но, кажется, такое возможно. У темноты, похоже, есть оборотная сторона, сверкающая серебром. Он принуждает себя сохранять спокойствие, приглушая целеустремлённостью панику, бурлящую где-то в животе. Гай заставляет себя дышать ровно, сосредоточенно ловя момент, когда можно свободно вдохнуть и выдохнуть. Когда-нибудь всё закончится, и быстрее будет, если он подыграет шерифу. Не так уж и много можно сделать. Он мог бы убежать или отбиться, но что бы он ни сделал, заплатить пришлось бы слишком дорого. Гисборну остаётся стоять на коленях и притворяться, что он делает это по своей воле. Он убеждает себя, что ему нравится, когда Вейзи грубо тянет его за волосы и беспощадно вколачивается в его рот. Нравится, как шелковистый ствол скользит вдоль языка, заполняя головкой глотку. Гай вспоминает кабацких девок и шлюх, которых использовал для удовлетворения собственной похоти почти так же, как сейчас используют его самого. Только он связывал жертву не верёвкой или цепью, а деньгами и приказами. Наверное, они были так же напуганы, как он сейчас, борясь с непривычным удушьем и страшась того, что будет дальше. Гисборн воображает себя шлюхой, сосущей член ради пропитания. Или ради самого права на жизнь. Ведь не этим ли сейчас занят Гай? Он обслуживает своего господина... Гисборн позволяет себе погрузиться в фантазии, окунуться в их тени с головой. Гай старается не касаться зубами чувствительной плоти, прикрывает их губами, создаёт приятное давление. Тугое кольцо губ должно отвлечь внимание от других способов проникнуть внутрь его тела. В зависимости от настроения милорда, Вейзи дарует Гисборну наслаждение или превратит проникновение в кошмар, и потому Гай хочет отложить опасную игру, пока не уверен в её исходе. А потому использует то немногое, что умеет: дразнит языком, жадно сосёт, гортанно стонет, лаская головку горлом. И только уверившись, что делает всё правильно, Гисборн открывается новым ощущениям. Он вдыхает запах возбуждения, первобытный, резкий аромат. Он чувствует солёный привкус преякулята, сглатывая слюну. И, наконец, Гай перестаёт притворяться, внутри его просыпается зверь. Инстинкты берут верх, захлёстывая остатки разума. Гисборн сосёт и лижет, и вскоре солёная жидкость наполняет рот. Всё кончено.***
В покоях шерифа царит тишина. Гисборн снова стоит на коленях у ног Вейзи, как будто не было ни порки хлыстом, ни насильного минета. Постепенно безумие возбуждения отступает, и остаются только ноющая боль в коленях, в которые впивается грубый камень пола, резь от соли, попавшей в ссадины на спине, и нестерпимое напряжение члена в ставших тесными штанах. Теперь, когда Гай снова пришёл в себя, все ощущения кажутся куда острее. Гисборн жаждет разрядки, и хорошо бы, от собственной, а не чужой руки. Подняв взгляд на лицо шерифа, Гай всем своим видом выражает ожидание и ничего не может с этим поделать. Вейзи снова раскинулся в кресле, удовлетворённый, самодовольный и даже слегка подобревший. Он крутит в пальцах грушу, изучая Гисборна с интересом, как нечто новое для себя. Не отводя взгляда, шериф нащупывает нож и режет сочный фрукт. Гаю перехватывает дыхание. Вот он, обнажённый клинок, которого Гисборн так страшился вначале. Он фиксирует взгляд на блестящем клинке, который уже блестит от грушевого сока. Нож режет грушу так же легко, как мог бы пронзать плоть, слой за слоем срезать самообладание и контроль, пока не останется ничего, кроме дрожащего комка желаний и инстинктов. — Прошу... — еле слышно шепчет Гисборн, нарушая тишину, и Вейзи скалит зубы в улыбке, которая нервирует не меньше, чем молчание. — Что просишь? — спрашивает шериф, проводя острием ножа по подушечке большого пальца. Гай знает, что неосознанным этот жест не назовёшь, и снова чувствует, что ему не хватает воздуха. — Мне нужно... — Речь Гисборна обрывается. Он сам не верит, что всё ещё может чувствовать стыд после всего, что случилось сегодня в этих стенах, но смущённый румянец снова заливает его щёки. — Что? — Улыбка шерифа теперь — воплощение злобного наслаждения. Гисборн мысленно проговаривает ответ. Требование или прямая просьба не годятся: он всё ещё отдан на волю повелителя, и выбирать нужно соответствующие ситуации слова. Нужно угодить Вейзи, подольститься, задобрить так, чтобы получить возможность для разрядки. — Прошу, милорд, мне необходимо поласкать себя, — заявляет он в конце концов, склонив голову. — Я больше не могу. Гай может только гадать, что будет дальше, ведь он так и стоит на коленях, уперев взгляд в пол. Он ждёт, представляя себе выгнутую бровь и самодовольную улыбку шерифа. Молчание затягивается, и кожа Гисборна огнём горит от желания. Горит так сильно, что, когда холодное дуновение касается его слишком чувствительных сосков, с губ Гая срывается гортанный стон и растворяется в зловещей тишине. — Да ты просто потаскуха, Гисборн, — полуодобрительно отмечает шериф перед тем, как покинуть кресло. — Впрочем, я думаю, что награду ты заслужил. Вейзи непринуждённо опускается на пол. Он так близко, что их с Гаем тела почти соприкасаются. И тут холодная сталь касается Гисборна, но вместо того, чтобы разрезать путы, клинок скользит вдоль шеи, легко, нежно касается мускулов на груди и движется дальше, вниз. Гай закусывает губу, ожидая, когда же наконец лезвие прорежет кожу, но вместо этого Вейзи ногтями сжимает его соски и рыцарь, на этот раз бесстыдно, снова стонет. Нож упирается в пах Гисборна, и тот на миг задерживает дыхание, но Вейзи со смехом просовывает лезвие под завязки на штанах Гая и перерезает их одним движением. Облегчение приливает к члену, который гордо высвобождается из плена тесной одежды, — великолепное орудие надменно, гордо, красиво и жаждет внимания, как и сам Гисборн. Вейзи одной рукой тянет кожу штанов вниз, к коленям Гая, а нож во второй исследует хозяйство Гисборна, скользя по всей длине. Рыцарь тяжело стонет, чувствуя, как уже тёплый, но всё такой же опасный клинок касается его тела. Нож скользит по члену вниз и в конце концов останавливается между яиц, так восхитительно давя на тонкую кожу. А после мягкие пальцы обхватывают член, сдвигая кожу, обнажая чувствительную головку, и Гай тонет в наслаждении. Плоть его горяча, тверда и готова к экстазу, а дрожь бёдер подсказывает, что долго Гисборн не продержится. Ещё несколько движений, и он точно кончит, поэтому шериф удерживает Гая на краю; сжав ладонь на члене, Вейзи просто сдавливает Гисборна, и ничего больше. Шериф убирает нож и вместо этого на яйцах Гая смыкаются мягкие пальцы. Они выписывают круги, сладострастно поглаживая, а потом спускаются ещё ниже. Гисборн чувствует дразнящее прикосновение к своему проходу, простое поглаживание без намёка на проникновение, и всё же задерживает дыхание. Ещё одно обещание и одновременно угроза, сама мысль о которой сводит с ума. — Я знал, что тебе понравится, — хихикает Вейзи. — Но это как-нибудь в другой раз. На этих словах член Гая вздрагивает. "В другой раз". Но Гисборн не задумывается о значении этих слов, ведь Вейзи наконец-то начинает двигать рукой, и Гай наслаждается нежным касанием пальцев, резким движением кулака, которые кажутся совершенными. Он отдаётся ощущениям всем телом, подавая бёдра вперёд в надежде ускорить движение, моля, чтобы было быстрее, сильнее и... Он крепко зажмуривает глаза, неминуемо приближаясь к оргазму, но голос Вейзи вырывает его из забытья. — Смотри на меня, Гисборн. Ты должен видеть, кто с тобой сейчас. Не хватало, чтобы ты фантазировал о своей милой Мэриан, или о потаскухе-кухарке, или о какой-то другой бабе, которую ты хочешь, пока я держу тебя! Гай виновато открывает глаза. Но он винит себя не за то, что думал о ком-то другом, — его смущает то, как неуважительно он отнёсся к шерифу. Как он мог подумать о том, чтобы скрыться от этого напряжённого действа, от того, как его господин решил проявить искренность в своих поступках? От того сильнейшего чувства, о котором Гисборн не мог раньше даже помыслить? Он освобождается от последних крох самоконтроля, стряхивает их с себя и оставляет лежать на полу, и тут же его накрывает волной ощущений: сладкое онемение рук, жгучая боль в спине, напряжение скованных мышц, ноющие колени... Боль устремляется в низ живота, горячие реки боли стремятся к члену, текут вдоль него электрическими зарядами. Гисборн зависает на грани безумия. Его тело горит от желания, а давление пальцев на члене почти невыносимо. — Отпусти, — шепчет Вейзи в ухо Гаю. И чаша переполняется. Сдавленный, совсем не человеческий крик вырывается из горла Гисборна, когда тот кончает. Напряжение покидает тело белыми струйками, вырывается на свободу, разлетаясь в стороны и падая на пол. Гаю кажется, что он ослеп, что оргазм длится целую вечность. Душа растворяется в спазмах блаженства, тело плавится в тисках изощрённой пытки, пока не остаётся ничего, и Гисборн пуст и потерян. Послевкусие проходит по его телу волнами дрожи, электрическими разрядами, и хоть они — лишь слабое подобие громоподобного оргазма, но всё равно напоминают о пережитом блаженстве. Вейзи сжимает член, пока Гай не успокаивается, и это, как ни странно, успокаивает Гисборна. Когда рыцарь перестаёт дрожать, шериф поднимается на ноги, находит отброшенный нож и освобождает руки Гисборна от пут. А после вновь садится в кресло, совершенно спокойный, ни тени возбуждения или напряжённости; лишь привычное самодовольство на его лице, когда Вейзи тянется за вином. Он осушает кубок залпом и облизывается, смакуя напиток, перед тем как вновь уставиться на Гисборна. Милого, взъерошенного Гисборна: губы опухли, волосы всклокочены, спина и плечи покрыты глубокими кровавыми следами от хлыста, которые кое-где даже кровоточат, а предплечья увиты следами от кожаных пут. — Гисборн, ты хорош, когда связан, избит и поруган, — бросает Вейзи. — Скоро я захочу повторения. В сейчас беги-ка в постель, уже поздно. А тебе перед службой нужно выспаться. Он скалит в улыбке зубы и машет рукой, отправляя Гая прочь, как будто ничего особенного не случилось. Гисборн с трудом поднимается на ноги, стараясь не запутаться в штанах, спущенных до колен. Натянув их до пояса, он понимает, что завязки больше никуда не годятся, и, краснея, хватает первое, чем можно подвязать пояс, — кожаный ремешок, который связывал ему руки. Шериф смеётся над его смущением, и Гай пытается собрать свои вещи как можно быстрее. Схватив доспех и сапоги, рыцарь в спешке удаляется их покоев Вейзи, но издевательский смех продолжает звучать в ушах, заставляет Гисборна ускорять шаг, почти бежать до своих покоев. Он прислоняется к двери, едва закрыв её, и тёплый дуб кажется надёжной опорой для его истерзанной спины. Он делает пару глубоких вдохов, а после сгибается пополам и его тошнит кислотой, спермой, страхом. Он с отвращением блюёт на каменный пол, очищаясь от унижения и поругания, пока не извергает содержимое желудка до последней капли. Рвота переходит в сухие позывы, тошнота отступает, и свинцом наваливается изнеможение. Гисборн еле доходит до постели, с трудом забирается под покрывало и тут же проваливается в глубокое забытьё без сновидений.