Кит

Затерянная хижина на сваях купалась в водах Тихого океана. Судя по выцветшей, но все еще пестрой табличке над входом, она звалась «баром». Внутри полутьма, местами освещаемая пятнами теплого света из-под кокосовых абажуров, пропахла крепким кубинским табаком. Здесь мужчины его курили, жевали и тут же целовали горькими губами своих женщин - таких ветреных, таких преданных. Смуглый усач с бородой Хемингуэя за барной стойкой протирал стаканы, переставлял бутылки с текилой и ядреным ромом, болтал с двумя-тремя приятелями, бойко стрекоча на каком-то прекрасном, но непонятном латиноамериканском наречии. От одного лишь звука его речи хотелось хлебнуть стопку, подхватить одну из этих шоколадных красоток и пропасть вместе с нею в пряной южной ночи. Низкая, и оттого такая большая и круглая луна уже давно легла на взволнованную серебристую морскую дорожку. Океан мощно, но лениво лизал песок на берегу, лаская землю, которая неумолимо расставалась с дневным теплом, посылая бриз в бескрайнюю водную гладь. Он забрел в это место случайно, в очередной раз бесцельно колеся по окрестностям. Здесь его никто не знал, как и его родного языка, и это было прекрасно. Наконец, одиночество – полное, безудержное одиночество, по которому он так успел соскучиться. Бармен отлично понимал слова «текила» и «ром», а большего от него и не требовалось. Впрочем, тут он кривил душой – порой он и сам не прочь был бы вот так вот, словно знал этого латиноса сто лет, пострекотать на его родном языке. Но тяжелая немецкая гортань была слишком неповоротлива для юркого и легкого южного говора. Поэтому путник сидел в темном углу у окна, гоняя по кругу в стопке пиратский напиток, и меланхолично разглядывал волны. Плеск воды смешивался с робкими звуками маримбы, на которой в баре играл сгорбленный жилистый старик. Ему можно было дать, на первый взгляд, около восьмидесяти, но с южанами так легко обмануться... Солнце здесь не щадит тонкую человеческую кожу, и за беззаботное счастье местные платили страшную цену, увядая слишком рано. Не обходил этот печальный жребий и женщин, которые сморщивались под зашкаливающим ультрафиолетом. И все же, они не гнались, подобно европейкам, за уходящей молодостью и красотой. Понимая, что жизнь – лишь след на мокром песке прибоя, девочки здесь сразу превращались в женщин. Эти создания с длинными стройными ногами, кудрявой смоляной копной волос, пахли солью и тропической сладостью, отдавались любви беззаботно, и было в этом что-то животное, согласное закону джунглей. Но получить любовь мулатки было не так просто, как казалось. Она выбирала сама, но уж если положила глаз, то – держись, мужчина! Поговаривали, что это сродни муссонному ливню над алчущей Сахарой. Все то время, что он провел, на этой земле - такой другой, такой непохожей на его родную землю - он внимательно наблюдал. Знакомство происходило по обычной схеме: на танцполе, когда по телу пробегает дрожь ритма, к девушке прибивается парень. Вдвоем они начинают танец змей, извиваясь всем телом и соприкасаясь бедрами. Если ей нравится, то, доведя танец до конца, словно совершив некий брачный ритуал, оба скрываются в темных улицах. Ах, как часто он представлял себя на месте счастливчика, мысленно увлекая красотку на берег океана или на льняные простыни лесного бунгало... Но он был для этого слишком застенчивым старым дураком. Да и не умел танцевать. А волны все набрасывались на сушу, вымывая белый песок и оставляя на пляже крошечных крабов, принимавшихся суетно сновать там, выискивая пищу. Старик наигрывал на маримбе «Танец дождя», парочки по углам перешептывались, но бар казался завешенным своеобразной тишиной. Устав играть с рюмкой, путник опрокинул в себя обжигающий горло напиток, в котором чувствовалась легкая карамель. Видимо, местное население не растеряло шаманские умения своих предков. Старик в баре, играя, словно колдовал, и в следующую минуту на хижину обрушился душ тропического ливня. Он зашумел, перекрывая все возможные звуки, будто кто-то оставил на полной громкости помехи на телевизоре. Танцуя на пляже под свою собственную музыку, стихия отрезала маленький бар от всего остального мира. На его родной земле такой ливень заставил бы еще сильнее уткнуться носом в стакан и угрюмо предаться меланхолии, время от времени нервно передергивая плечами. Иногда можно было бы заставить себя выглянуть в окно в слабой надежде, что ливень закончился, и из-за туч проглянет солнце. Но здесь, на краю земли, все было по-другому, и люди, словно наперекор желанию природы - а может, исполняя ее изначальный план? – как будто даже воспряли духом. Откуда ни возьмись, появились гитара и скрипка, и старик сменил убаюкивающую мелодию маримбы на другую – теперь она звучала бодрее, все набирая и набирая темп. Покинув свои укромные уголки, парочки принялись танцевать. Они двигались вокруг в совершенно бешеном темпе, стремясь превзойти бьющие с неба струи и пенистные ручьи, бегущие по мокрому песку к океану. Девушки, словно в приступе экзальтации, как древние жрицы, крутили бедрами в тон зажигательному ритму, мужчины не отставали, осторожно и чувственно касаясь их тел одними кончиками пальцев, замерших в наэлектризованном напряжении. Путник, замерев, исподтишка бросал на танцующих жадные взгляды. Он потянулся было за пузатой бутылкой, чтобы плеснуть себе еще порцию, но вдруг прямо на его стол, закинув ногу за ногу, примостилась бедром одна из этих дочерей южной ночи. Молодая и изящная, она грациозным движением кисти отбросила с лица копну пружинистых кудряшек, которые, впрочем, тут же упали обратно на лоб. Глядя прямо в его холодные синие глаза, она улыбнулась, показав ровный ряд жемчужно-белых зубов, и игриво бросила: - Ola! Это он понимал, и, слегка смутившись, ответил тем же, убрав руку от бутылки. Незнакомка явно ждала продолжения. Беспокойно покачивая стройной ножкой, обутой в босоножку на шпильке - и как только ей удается ходить в таких по песку? - мулатка тронула его за запястье и что-то защебетала. Он не понимал, только улыбался и пытался объяснить ей это по-английски. Наконец, в угольных глазах смуглянки мелькнуло раздражение непонятливостью партнера, и она резко дернула его за руку, откровенно приглашая на танец. По инерции мужчина перехватил и удержал ее за запястье, и девушка прижалась к нему, словно в пируэте танго, сметая со стола стаканы и бутылку. Но эта досадная мелочь лишь зажгла страстный огонь в ее черных глазах, а у него по телу пробежала волна мурашек, а все пять чувств только обострились. Он решился. Поднялся, выпрямив мощную спину, и, пряча смущение из-за своей неповоротливости, по-европейски галантно подал ей руку. Мулатка дерзко усмехнулась и, опираясь на его ладонь, грациозно, словно дикая кошка, спрыгнула со стола. Мгновение – и она уже прижимается к его широкой груди, кокетливо взбросив вверх согнутую в колене изящную ножку. Ее руки заброшены ему за шею, ее созданные для поцелуев полные губы так близко... Он чуть наклоняется, но девушка хочет танца и змеей ускользает. Правильно - он должен пройти этот ритуал. Она учит его музыке тела. Сначала отдаляется, держа за руку, и сразу начинает приближаться, перебирая стройными ногами. Блики света на ее глянцевой коже завораживают, он не может оторвать глаз, но старается повторять ее движения. Когда дело доходит до бедер, все меркнет перед глазами в сиянии колыхающейся бахромы на ее мини. Не выдержав, он резко дергает ее за руку, закручивая в пируэте – она недовольна. Настолько, что с нажимом проводит пальцами по его губам, закусив собственную, и, почувствовав, как обмякли напряженные мышцы на удерживающей ее руке, выворачивается. Повернувшись к нему спиной, она его дразнит. Чуть расставив ноги, выгибает спину и начинает встряхивать бедрами под ускоренный темп маримбы. Вокруг в этот момент начинает происходить что-то немыслимое: воздух трещит от пропитавшей его первобытной энергии. Путник не выдерживает и впускает ее внутрь, открывшись навстречу этой волне. Он участвует в языческом ритуале. Его женщина - в танцевальном экстазе, яростном и жарком, как сама любовь. Не оборачиваясь, она цепко хватает его запястья и ведет руки к своим бедрам, но оставляет между ними расстояние с миллиметр. Он старается двигаться в такт, не касаясь. Удивительно, как остро в этот момент чувствуется воздух под кончиками пальцев. Она счастлива: запрокидывает голову, поднимает руками копну волос, мазнув пружинистыми кудряшками по его подбородку. Словно жаждущий Тантал, он пытается схватить этот черный виноград, но он от него ускользает... Наконец, музыка идет на убыль. В мелодию примешиваются другие ритмы, как замечает его музыкальное ухо. Наваждение спадает, и мир расширяет границы: сначала до пределов бара, затем - побережья, затем - еще дальше. Шума дождя не слышно – тот тоже устал биться в экстазе. Путник с надеждой смотрит на смуглянку – он прошел испытание? Теплый сырой песок и ласковые волны. Луна указывает опасный путь вглубь океана, завлекая дальше от спасительного берега. Мокрые волосы мулатки одуряюще пахнут водорослями и солью. Он хочет уловить ароматы фруктов и меда на коже, но их смывает вода. Он только что нагнал ее на серебристой дорожке, которую то и дело сбивают волны. Океан колыхается под ночным небом и удерживает их, сплетенных вместе, точно корабельные канаты. Но вот ступни уже чувствуют песок под толщей воды. Для нее пока слишком глубоко, и она обвивает ногами его талию, всем телом приникнув к груди. Поддавшись внезапному порыву, он тихонько начинает ей напевать. Сначала по-испански, одну из песен, которую смог вспомнить. Вот только с произношением не выходит. Он опять смущается, а она смеется. Тогда, улыбаясь, он поет ей на своем родном языке, таком грубом и холодном, как торчащие из воды скалы. Девушка перестает смеяться, она заворожено смотрит ему прямо в глаза. Что-то происходит в этот момент в ее душе, когда она вслушивается в незнакомые слова. Вдруг одной рукой мулатка зачерпывает соленую воду и зачем-то льет ее пригоршнями на его плечи. Сначала на одно, потом на другое. Дождавшись, когда вода мелкими ручейками сбежит обратно, девушка повторяет странный ритуал крещения. Он перестает петь, он не понимает. Пытается спросить – она отвечает, ткнув его в грудь: - Ballena. Но ему это ни о чем не говорит. Он переспрашивает, но она с серьезным видом упорно твердит одно и то же: - Ballena, ballena, ballena! Языковой барьер грозит все испортить, и он решительно пресекает это, обняв красотку покрепче и целуя ее горячие, сладкие губы. «Пусть ballena, пусть… сегодня я готов быть кем угодно». ______________ Ballena – исп. «кит».