дата публикации оригинала: 01.02.2006
В одиннадцать тридцать вечера спокойной ночью в середине июля Арлин Монтгомери вызвала полицию в сто восьмой раз в ее семидесяти двухлетней жизни. Арлин звонила с дешевого белого стационарного телефона, потому что считала мобильные телефоны роскошью. Арлин не тратила деньги на роскошь. Она тратила деньги на своих внуков и продолжала следить за соседями через кружевные занавески, тщательно драя подоконники. Арлин жила в доме сто двенадцать на проспекте Парквуд уже тридцать семь лет. И за это время она видела пятьдесят шесть жильцов, приезжающих и уезжающих из блока. Она докладывала о каждом из них в полицию по любому случаю. Полицейские — вежливые слуги, финансируемые деньгами налогоплательщиков — и Арлин, которая всегда знала, чего стоят ее деньги, звонила им каждый раз, как только случалось что-то, беспокоящее ее. Зачем спрашивать, почему молодая Каррера, живущая двумя блоками ниже, отключила радио, или почему ее соседи Армстронги не подпускают своих детей к ее лужайке, или Мэдисоны установили прожектор так, что он не светит через ее окно ночью. Арлин Монтгомери жаловалась своему мужу все сорок четыре года брака, он тот ни разу не выслушал ее;, но люди слушают полицию, поэтому Арлин оставила Мэдисонов, Карреров и этих мерзких Армстронгов копам и наблюдала с сердитой гримасой через безупречно чистые окна с кружевными занавесками. Вопреки популярной соседской вере, Арлин Монтгомери в глубине души знала, что она ни что иное, как придирчивая старая женщина, которая жалуется для привлечения внимания и негодует, когда ее забывают. Она знала, что все соседи ненавидели ее. Она знала, что она делает из мухи слона и злоупотребляет экстренными номерами, и в девяти из десяти случаев полиция не воспринимала ее всерьез. Она знала, что она — посмешище для всех них. Но сегодня все все было по-другому. Может, Арлин и была старой, но она не была глупой; и когда крики разбудили ее в середине ночи, она знала куда звонить. Карреры кричали друг на друга, и Арлин вызывала копов. Мистер Мэдисон кричал, смотря футбольные матчи, и Арлин вызывала полицию. Но никогда раньше за свою семидесяти двух летнюю жизнь она не слышала таких криков — грубых, скрипучих, неблагозвучных, как она воображала вопли агонии душ, горящих в аду, когда она читала библию. Люди не издают таких звуков. Если только они не умирают. В квартире Армстронгов кого-то убивали. Сегодня Арлин Монтгомери вызовет полицию сто восьмой раз в ее жизни - и, возможно, единственный раз, она будет героем.***
Билли чувствовал боль — грубую и слепящую, накатывающую волнами, будто его жгли, били и резали одновременно. Билли чувствовал удовольствие — сладкое, теплое и иссушающее, стреляющее искрами, заставляющее его извиваться на пропитаном потом матрасе так сильно, как только это было возможно. Билли был привязан к кровати туго завязанными, кожаными ремнями, которые резали его запястья и бедра, позволяя толстой изогнутой, металлической затычке вонзаться в его простату, натирать эту чувствительную точку снова и снова с каждым малейшим движением пальцев Майка. Но это бы не было так приятно, если бы не электричество, которое жжет как кислота и жалит как бритва, которое заставляет его кончать в десять раз сильнее обычного, все происходит так внезапно, что невозможно освободиться от оргазма от агонии. Эта комбинация силы и ярости заставляет его мысленно кричать «Да, пожалуйста, боже, пожалуйста, не останавливайся, еще, еще, больше, больше, пожалуйста, еще». Но через кляп Билли мог только орать — гортанно и с плачем, без слов и слогов. Мышцы напряглись, и весь его организм содрогался с каждой новой волной тока, скользящей от головы до пальцев ног по блестящему от пота телу. Зеленые глаза потускнели и закатились, когда дыхание начало заканчиваться. Электричество не давало легким расправиться, и, задыхаясь, Билли был вынужден отчаянно ждать, когда толчки закончатся, и он сможет дышать. Он не мог сделать вдох из-за боли оргазма или от удовольствия пытки. Или же наоборот — Билли не был уверен ни в чем, кроме того, что ему нужен кислород. И когда это закончилось, он жадно ловил воздух ртом, грудь вздымалась с каждым вздохом. Его глаза были тусклые, неспособные сфокусироваться. Все его тело дрожало от судорог; он кончил девятнадцать раз за последние два часа, и это было все, на что был способен его организм. Майк прилег рядом, проверяя кровообращение Билли и целуя его в виски, по которым катились слезы. — Еще один раз, — прошептал он, и Билли простонал через кляп, протяжно и жалобно. И крики Билли Джо заглушили звуки сирены.***
Полицейские приехали. Они в темноте звонили в дверь квартиры Армстронгов около получаса. Мистер Мэдисон, живущий напротив, сказал одному офицеру, что эта квартира пуста; муж очень много путешествует, а жена с детьми уехала на неделю этим утром. Арлин утверждала, что она не сумасшедшая, она слышала крики, они разбудили ее. Кого-то убивали в этом доме — им надо выбить дверь и убедиться самим. Лейтенант терпеливо улыбался, притворяясь, что поверил ей. И во всей этой суете, в темноте и тишине, Майк обнимал Билли Джо, целовал, успокаивал тихими словами и охлаждал влажной тканью. Майк закутывал Билли в одеяла, массажировал болезненные запястья. Он смотрел на мелькающие на стене красные огни патрульных машин, а Билли Джо просто отдыхал. Вскоре он уснул под ритм пальцев Майка, перебирающих его волосы, и Майк прижимал его к себе до утра. Полиция уехала, мистер Мэдисон вернулся к своему телевизору, а Арлин так и не оказалась героем после всего.