Краски мечтателя

      Даррен Дример* рисовал.       Едва ли вы удивитесь этому, ведь Даррен все-таки был художником, пусть даже весьма паршивым, как ему самому иногда казалось, и его нередко можно было увидеть за мольбертом с палитрой и кистью в руках. В такие моменты он словно умирал для настоящего мира, перетекая в холст через аккуратные мазки краски.       Но Даррен Дример рисовал, и этот раз отличался от всех недавних безрезультатных попыток создать великое произведение искусства, что впишет его имя в учебники истории или, на худой конец, позволит оплатить счета, что подобно крысам плодились и внушали омерзение одним своим видом.       Приглядитесь к его рисунку. Вы видите это легкое эфемерное свечение, исходящее от масляных штрихов, словно лунный свет?       За эти краски он брался в редких случаях. Они были его спасением и проклятием одновременно. Ему хотелось бы встретить того незнакомца, что в прошлом отправил молодому и довольно известному в Лаки Палмс художнику в подарок тот набор красок – это было бы одним из интереснейших знакомств, хоть предчувствие подсказывало Даррену, что едва ли отправитель вообще существовал – разве не он сам бросал монету в знаменитый колодец желаний?       На открытке, сопровождавшей посылку, надпись – «используй их, чтобы оставить след». Даррен и использовал, но необычайно бестолково. Рисовал почти всегда вещи, иногда, когда совсем было туго – деньги; экспериментировал над окружающим пространством и имел особую страсть к управлению погодой – снег в иссушающе-пустынном городе настолько шокировал местных, что выражения их лиц надолго поднимали художнику настроение. Среди пустой траты материалов своей куда меньшей бессмысленностью выделялась серия картин с выдуманными им мирами – фантастической космической колонией Лунные Озера и затерянной Долиной Драконов, о которых он в будущем станет рассказывать сказки на ночь своему маленькому сыну. Позже он будет ревностно вслушиваться в рассказ Джона и Дженнифер Барб о чудесной долине, что им довелось посетить, которая едва встав на ноги после драконьих нападений, стала колыбелью для детенышей ее побежденных врагов, о счастливом рыжеволосом семействе укротителей и синекожем семействе защитников.       Нет, его краски не были волшебными. Они просто были живыми; слишком живые, чтобы оставаться в двухмерной плоскости холста, они просачивались в реальность, органично заполняя пробелы. Они были созданы, чтобы оживлять мечты, но Даррен расточительно использовал их ради мелких материальных благ. Он не был плохим человеком, скорее лишь недалеким. Но однажды утром он проснулся, чтобы сотворить истинное чудо.       Кажется, кисть сама знала, что делать: она воплощала образ, который являлся ему во снах и вел его руку по полотну в минуты озарения – портрет его Музы, что невидимым присутствием дарила ему вдохновенное блаженство. Он работал, как в наваждении, а когда закончил выписывать тонкие черты женского лица, она улыбнулась ему с картины нежной улыбкой. Бережно храня эту улыбку в памяти, с тихим шепотом «моя дорогая» Даррен отправился в царство сновидений.       Завтра к нему в дверь постучится новая соседка, его Дарлин**. Галатея не сразу узнает своего Пигмалиона***, но он будет заворожен и не пожелает с ней расставаться, чего бы ему или ей это нb стоило. Он не был плохим человеком, просто создатель не желал утратить самое идеальное из своих творений.       Плезантвью. Пасторальный городок с мягким климатом, что должен был привнести в их жизнь умиротворение и взрастить не одно поколение Дримеров, подарил только опустошающее разочарование. Чашка Петри для невзгод и сожалений.       Его Дарлин угасала; выцветала, как краска на солнце, хоть и была женщиной из плоти и крови, иначе бы не смогла подарить жизнь их сыну, Дирку. Даррен что тисками сжимал ее тонкую ладонь, но все равно чувствовал, как она ускользает из его объятий. Она умоляла отпустить ее, не мучать больше. Он молчал и утирал ладонью акварельные слезы с ее щек.       Пыльная коробка с красками покидает пределы ящика в столе. Он уходит далеко, чтобы не видеть, и по памяти вырисовывает каждый кирпичик их дома. Мазок – и в окне их с Дарлин спальни расцветают пламенные языки.       Он не был плохим человеком. Просто ему невыносимо было наблюдать за страданиями его любви.       Она задохнулась во сне от дыма. Ей не было больно.       Рана на сердце затягивалась долго, а прекрасный образ погибшей супруги оставил его разум только под старость, уступив место новой Музе. Очаровательная, как распустившийся бутон лилии, повзрослевшая Кассандра Гот. Бабочка, что только расправила свои чудесные крылья чтобы тут же угодить в сети паука. Дон Лотарио гордо вышагивал под руку с Кассандрой, как будто желая продемонстрировать принадлежащую ему дорогую вещь, давая пищу для сплетен домохозяйкам на ближайшие пару недель. Подобное поведение вызывало удивление – раньше Лотарио нельзя было увидеть на публике вместе с очередной пассией – должно быть, в этот раз все серьезно. Какие цели преследовал на самом деле в отношении нее Дон – желал ли завладеть состоянием Готов или пополнить список своих любовных побед еще одной красавицей – было Даррену неведомо, но само присутствие возле Кассандры этого мерзавца вызывало гнев и отчаянную жажду испытать прочность кулаков на его смазливом лице.       Однако Дон Лотарио, несмотря на всю свою низость, не был столь опасным врагом – Кассандра была далеко не глупа и знала о репутации местного казановы своего возлюбленного, и разочарование в ее избраннике было лишь вопросом времени. Зато было нечто еще более выбивающее из колеи. Неловкие попытки ухаживаний Даррена за наследницей Готов были замечены только одним посторонним человеком – ее матерью – и встречены враждебной реакцией. («Даже близко не подходи к ней!») Главная матрона города, Белла Гот, словно видя в нем угрозу для семьи, зорко следила за тем, чтобы художник не приблизился к ее дочери больше, чем позволяли границы приятельского общения, но словно слепла, когда очередной похабный поступок Лотарио заставлял щеки Кассандры мучительно заалеть. Объяснения подобному неоправданному фаворитизму невозможно было найти лишь поначалу; потом наметанный на мелкие детали глаз Даррена выловил едва заметную игру взглядов этих двоих и мимику: лукавый блеск глаз и самодовольный изгиб губ. Он почти был уверен, что у миссис Гот была интрижка с мистером Лотарио, и, похоже, она не видела ничего предосудительного в отношениях бывшего любовника с ее дочерью. «Кассандра сама вольна выбирать и совершать ошибки. Ты же знаешь, она упряма, почти как ты, и не станет никого слушать», – говорила она мужу, но при этом всегда вычеркивала имя Даррена из списка приглашенных на торжества. Ей не нужно было оправдывать свои действия – слово Беллы Гот в Плезантвью сомнениям не подвергалось.       И вновь Даррен тревожит испачканный пятнами коробок красок. На фоне из ночных оттенков – светлые линии точеного тела и широкий алый мазок платья. На плечах и лице – зеленые отсветы луча прожектора.       Он не был плохим человеком. Просто он знал, как эгоизм родителей способен искалечить жизнь их детям.       Она бесследно исчезла, оставив после себя ореол тайны и загадочную улыбку на коробках молока. Ей не было больно.       Пропажа Беллы ввергла семью Гот в траур. Прохвост Лотарио умело воспользовался ситуацией, кинувшись утешать печаль Кассандры. Скоропалительная помолвка осталась незамеченной, а вот предстоящую свадьбу главного ловеласа и богатой наследницы обсуждал весь тихий городок, в мгновение ока ставший растревоженным улеем.       – Я вчера видела Кассандру в свадебном бутике в Блюуотер. Нина, ты бы видела, какое у нее ужасное платье! Выглядит, будто досталось ей еще от Корнелии.       – Неужели? Хотела бы я тогда взглянуть на ее комплект нижнего белья для первой брачной ночи, – усмехнулась одна из сестер Кальенте.       Даррен не мог пройти по улицам города и не уловить обрывок беседы о предстоящей свадьбе – казалось, другие темы давно себя исчерпали, и оголодавшая до разговора толпа с наслаждением перемалывала довольно свежую новость.       Даррен ждал. Он верил, что Лотарио не зайдет настолько далеко, и в последний момент подло сбежит из города и уйдет с его пути. Этой вере суждено было рассыпаться прахом лишь тогда, когда в ладонь легла маленькая открытка с отвратительно белыми розами и лебединой парой. Дирк, принесший почту из ящика, был преисполнен энтузиазма на свадьбе в особняке Готов познакомить отца с его девушкой, Лилит, но был прерван жалобным звуком рвущейся бумаги. Даррен с ненавистью измельчал светлый картон, и ему было приятно представлять, что этим самым он уничтожал все шансы этого брака на заключение.       Ему не нужно было присутствовать гостем на свадьбе, чтобы знать, как все будет выглядеть. Рука выписывает белоснежную свадебную арку, безликих джентельменов во фраках и дам в широкополых шляпах. Кисть замирает на невесте, одиноко стоящей возле арки – ему хочется уделить ее изображению больше внимания, но нельзя, иначе можно не успеть. Брошенная у алтаря невеста в фиолетовом платье прячет лицо за смуглыми ладонями. Он мог бы, да и предпочел бы снова изобразить пожар или даже падение спутника, но с нее сталось бы хранить скорбь и вечную верность погибшему жениху, поэтому Даррен лишь подтолкнул Лотарио к побегу. Он не был плохим человеком, просто он не смог бы принять несчастливое замужество Кассандры за проходимцем. В конце концов, ей не было больно. Физически.       Он знал, что однажды она тоже просто постучится к нему в дверь, как сделала это когда-то другая.       Он получил свой приз. Обойдя противников и соперников, похоронив собственные сожаления и воспоминания, он победил в игре за сердце Кассандры, пусть играл и нечестно, и получил свой приз. Именно так ему казалось, когда они тихими вечерами вслушивались, взявшись за руки, в треск поленьев в камине. Но утром над горизонтом неумолимо поднималось холодное солнце, и Кассандра отдалялась от него, выстраивала стеклянную стену отчуждения, и попытки Даррена разбить ее были тщетны. Он не мог понять ее поступков и стремлений усложнить жизнь. Он говорил ей о любви, и она не то чтобы оставалась глуха; она просто не желала снова вручать ключ от своего сердца, чтобы найти его и в этот раз небрежно выброшенным в мусорный бак. Его мысли теперь опять часто посещал призрак Дарлин, но он забывал, что та была его творением, частью его души, когда Кассандра имела собственную душу, капризную и своенравную.       Для него не было неожиданным ее заявление о том, что она хочет уехать – он давно предчувствовал это и знал, что сможет ее отпустить – на время, разумеется. Для него было ошеломляющим услышать другое имя, имя соперника, которого он считал поверженным, и который, как оказалось, лишь набирался сил для нового наступления. Она говорила, что Дон нашел ее мать в Стренджтауне, что она обязана поехать с ним и увидеть ее собственными глазами, что ей очень жаль, и...       Дальше Даррен не пожелал ее слушать. Кассандра все равно уйдет, несмотря на его просьбы и мольбы, ведь ее ждали два безумно любимых ею человека, с которыми он в своих стремлениях завоевать ее обошелся бесчестно и жестоко. Но Кассандра этого не знала, и ей было очень жаль Даррена, как бывает жалко одинокого бездомного щенка, которому дают временный приют чтобы потом снова выставить на улицу за ненадобностью. Ей было жаль его, теперь одинокого, когда его сын уехал в колледж, и влюбленного художника, поэтому она и была рядом, а о чувствах речи не шло.       Скоро к краскам снова прикоснется влажная кисть.       Даррен не был плохим человеком. Просто его ненависть жалости к себе была сильнее страха потерять оказавшуюся чужой Музу.       Ей не будет больно.