Неизлечимое

"Не говори ни слова, ради Бога, не говори." Меня трясло, меня выворачивало, ком подкатывался к самому горлу и застревал там. Во мне не было никакой уверенности, что сейчас стою на твёрдой поверхности. Реальность вокруг в один миг сменилась резкой ватной пустотой в ногах. Всем, на чём было возможно сфокусироваться, были его глаза. Его шикарные голубые глаза с зелёными вкраплениями таили в себе такую грусть, что она никак не могла скрыться в глубине двух бездонных океанов, не оставив следов в виде влажной красноватости вокруг. Глаза напротив медленно покрывались влажной пеленой. И это приносило мне столько боли, словно в самое моё сердце медленно вонзали острую стрелу. Любые слова вылетели из головы без единого шанса на возвращение. Моё ватное тело так и замерло в деревянном проёме двери. А он стоял прямо передо мной, чуть приподняв подбородок в своей старой манере. Он был так красив со своими голубыми влажными глазами, чёрными, жёсткими от лака волосами. Вся красота необъятного мира для меня умещалась лишь в нём одном. Можно было бы простоять в этой тишине вечность, чувствуя, как сердце наполняется густой вязкой болью до отказа, но крохотные снежинки всё падали и падали на широкие плечи моего... Моего. Эти маленькие проказницы укрывали его чёрное пальто белой узорчатой шалью. Было невозможно позволить ему остаться на улице хотя бы ещё пару минут. Мои задеревеневшие пальцы ухватились за рукав пальто, уверенно потянули за собой в теплоту помещения. Смена температуры отразилась лёгким, но оттого не менее неприятным пощипыванием носа и щек. Но это всё были такие несуразные мелочи. Глупые, неприметные. И если бы другие люди удивлённо радовались морозу зимы, для меня вся радость утопла в солёной воде красивейших на этом свете глаз. - У тебя глаза, ну, от мороза слезятся? - прокашлявшись, мне захотелось нарисовать неопределённым жестом полукруг на верхней части лица, чтобы он хотя бы на секунду посмотрел в мои, не такие красивые, как у него, глаза. Мой морозный гость улыбнулся, найдя в этом глупом вопросе толику странного юмора. Его губы, шикарные аккуратные губы расплылись в лёгкой улыбке, словно причины нашей общей грусти и не существовало. Её бы и не было, если б его глаза не умели говорить. Безграничное, огромное желание подталкивало меня наброситься на человека рядом с крепкими объятиями. Но, казалось, от столкновения наших тел сердца обоих тут же покрылись бы трещинами и разбились, как обычная стеклянная ваза. И мы их берегли, и потому не могли преодолеть расстояние в один широкий шаг. Улыбка стёрлась с его лица. Мы снова замолчали, медленно и мучительно натягивая души друг друга, как гитарные струны. Мне всегда было страшно, что они лопнут. Нечего было сказать, оставалось лишь в бессилии поджимать губы. Мы не отрывали друг от друга взгляда. Долгого, пронизывающего взгляда. Мы словно хотели напиться друг другом перед долгой разлукой. Перед разлукой навсегда. Кисти моих рук бесконтрольно то сжимались в кулаки, то разжимались. Невроз. - Всё будет в порядке. - Нет! - голос, словно по настройке, повысился, заставляя звук броситься к стенам и тут же отлететь от них неприятным звоном. Мне пришлось стыдливо замолчать. Неизбежность драмы здорово давила на меня, почти придавливала к самой земле. Мне, может, и хотелось прямо здесь распластаться по полу и больше никогда не подняться, но пока мой гость стоял передо мной, мне нельзя было сделать и шага. Мне было страшно потерять из вида его глаза. - Я уйду утром. - О Боже, нет, ты не уйдёшь утром! Мне хотелось на всё отвечать отрицательно. Отрицать всё. Отрицать саму реальность, даже весь мир, потому что они были слишком жестоки со мной. Ещё пару недель назад они меня гладили и ласкали, а сейчас каждую секунду неистово лупили кнутом. И кнут этот чувствовался так явно, оставлял такие кровавые полосы на моей душе, что было больно вздохнуть. - Ты хочешь завтра проснуться с трупом? - Ох, дорогой, завтра никто из нас не проснётся, - мои губы невольно расплылись в ядовитой улыбке. Моё лицо превращалось во что-то ужасное в попытках скрыть безграничную боль. Никак нельзя было так поступать с моим гостем, ему было вдвойне больнее. И если мне было до ужаса страшно, ему было страшнее вдвойне, мне было плохо - он был в тщательно скрываемом отчаянии. Страшно было сорваться в незнании, как распорядиться несколькими часами отведённого нам времени. - Нет. "Не строй из себя железного, не строй сейчас, когда на твоих глазах солёные слезы." Да. Он уйдёт. Завтра он определённо, совершенно точно уйдёт. Прикроет за собой дверь и уверенной походкой скроется среди миллионов людей, оставив меня наедине с собой и воспоминаниями, ядовито разъедающими душу. Вся власть в его бледных, но всё ещё сильных руках. Всё, что остаётся мне - слепо следовать указаниям. Но разве возможно плыть по течению, которое несёт тебя к обрыву и грозит разбить об острые камни? Я - маленький человек. Я ничто против властной длани судьбы. Я хочу счастья, но моё счастье с каждой секундой умирает. Я не хочу видеть его стеклянные глаза. - Почему? Я не хочу осознавать, что его сердце навсегда замерло и более не откликнется на мои жаркие объятия. Мне больно. Ему вдвойне. Искусав все губы, я всё же срываюсь с места, скольжу по деревянному полу, врезаюсь прямо в него, крепко обхватываю и замираю в ожидании услышать, как разбивается стекло наших сердец. Но лишь вздрагиваю от холодной капли, резко приземлившейся мне на шею. - Потому что люблю. Мягко закрылась дверь, уныло проскрипел снег. Он уходил умирать гордо. Так, чтобы не было бессмысленных истерик на его похоронах. Я не считаю это правильным, как не считаю и в корне неверным. Мне просто пришлось понять, что иногда люди живут меньше любви.