Жизнь младшего брата

Наверное, никто никогда не узнает, и никто никогда не сможет понять, насколько ненавидел себя Дин за смерть младшего брата. Чего только он не творил в жизни, каких кошмаров не совершал, хуже этого не было ничего. Он все мысленно возвращался к Сэму, просил прощения. Сэм, конечно же, давно бы простил. А вот Дин не мог. Ни простить, ни забыть, ни даже жить дальше. Каждую ночь его преследовал один и тот же кошмар, психотерапевт лишь разводил руками. - Сегодня у нас годовщина, да, Сэмми? У тебя день рождения. - Дин улыбнулся, болезненно, рвано, поджимая дрожащие от сдерживаемых слез губы. Голос дерганно скакал туда-сюда, взлетая до фальцета и скатываясь в глухой хрип. Дин по-другому не мог. Он закрыл глаза, опустившись на колени у могилы брата. И воспоминания с неугасающей яркостью нахлынули на него. Вспомнился и едкий запах горящей штукатурки, и обжигающее пламя. "Хватай Сэмми и беги на улицу. Беги, Дин!" Казалось бы, что сложного в этой фразе? Что сложного в исполнении требования? Просто бежать. Это, безусловно, легко. Для взрослого человека, а не для четырехлетнего ребенка. Маленькие босые ножки топотали по холодному дереву лестницы. В шею сопел Сэм, перепуганный ничуть не меньше брата. Где-то наверху раздался страшный крик, Дин замер, как парализованный, дернулся и зацепился ногой за штанину. Кубарем покатился вниз с лестницы. Он это четко помнил. Сломал себе тогда нос, разбил локти, заработал сотрясение мозга. И убил Сэма. Он отчаянно прижимал сверток одеял к себе, но когда тебе четыре, и ты летишь вниз по лестнице в горящем доме - ты уже ничего не можешь сделать. Сэмми стукнулся затылком об ступеньку. Дин тоже, и не раз. Но Дину четыре, а Сэму шесть месяцев. Разница есть. Дин еще долго цеплялся за одеяла, за тельце брата. Прижимал к себе, укачивал. И совсем-совсем не понимал, почему Сэм не отзывается, не понимал, почему плачет папа, не понимал, где мама. А потом вдруг резко понял. Понял, что виноват во всем. Понял, что сделал. И изменился. Не было охоты, не было погони за демоном. Была пустая могила Мэри. И крохотный гробик Сэма. Самое страшное, что Дин видел в жизни - детские гробики. Кукольные. Нереальные. Все было настолько ужасно, что, к счастью, очень быстро выветрилось из памяти. Только во сне Дин плакал и кричал. А днем молчал. Молчал лет до восьми, что-то тихонько нашептывал старым фотографиям Мэри и Сэма, кутался в маленькое детское одеяльце. И боялся любой ответственности. Дин не стал охотником. Почти не стал мужчиной. У него вечно тряслись руки. Мелко так. А пальцы судорожно стискивали все, что он брал в руки. Лоуренский дом восстановили. И Дин даже привел в него свою жену. Правда, не брал детей на руки, а по лестнице шел медленно, держась обеими руками за перила. У Дина были всегда широко распахнутые, полные страха и боли глаза. И сердце, полное страха и боли. С этими Винчестерами все слишком сложно - было решено наверху. И одним росчерком пера их судьбы исправили. Мир зажил куда спокойнее. Только вот на руках Дина вечным грузом лежала жизнь младшего брата.