Высечь лезвием победу

Дисклеймер: в повествовании использовались тексты песен и музыка: Бетховен "Лунная соната" — показательное выступление Юджи, Linkin Park "Bleed It Out" — показательное выступление Кита, Damien Rice "9 Crimes" — подготовка произвольной Юджи, All american rejects "Gives you hell" — короткая программа Кита, One Republic "All the right moves" — произвольная Кита, Sunrise avenue "Fairytale gone bad" + Bon Jovi "It's my life" — показательное выступление, Gunther "Oh, You Touch My TaLaLa" — шутка над Диего. *** — Акито Юджи! Япония! – раздается на весь стадион залихватский голос комментатора. Звучат первые аккорды до боли знакомой изысканной мелодии, а в центре ледового катка, до этого поглощенного таинственной темнотой, высвечивается одиноко стоящая хрупкая фигура. Она плавно изгибается в такт музыке, и начинает скольжение, легкое, совершенно невесомое. Кажется, что на льду не остается следов от острых коньков. Юноша, хрупкий как сама музыка, вращается, согнув опорную ногу в колене и выставив идеально ровно другую. Он обнимает вытянутую ногу, склоняется над ней, повесив черноволосую голову. Печаль, давящая на плечи, тоска, разрывающая сердце, и тихая-тихая боль – его поза заключает в себе все. Но тут он распрямляется под особо громкий удар по клавишам рояля и закручивается винтом. Скорость увеличивается вдвое, его лица не видно, а волосы хлестают по щекам. Стадион в восторге. Стадион верит переживаниям юноши. Музыка все так же нежно переливается, неся свою грусть вместе с фигуристом. Он выгибается, тянется тонкими руками, опутанными невидимыми оковами, вверх, к небу. Еще один круг по катку, сложная дорожка шагов с переворотами на разные ребра — филигранная работа мастера. При прыжке юноша крепко обнимает себя руками, как будто хочет защититься от холода, и безукоризненно выезжает из прыжка. И еще один каскад, от которого публика задерживает дыхание. Все движения четкие, выверенные и отрепетированные не одну тысячу раз. Лунная дорожка мягким светом ложится на лед, и фигурист летит по ней, уверенно выстукивая коньками ритм музыки. Не притормаживая, заходит на прыжок и, как бабочка, взмывает вверх, юлой кружится в воздухе. Зрителю не сосчитать, сколько оборотов. Зритель, как загипнотизированный, следит за ним неотрывным взглядом в безмолвном восхищении. Под умирающие звуки «Лунной сонаты» юноша вращается, держа за лезвие конька маховую ногу. «Тюльпан» больше подходит девушкам, это их прерогатива быть гибкими, как дикие кошки. Но фигурист справляется, поднимает ногу до полноценного шпагата, постепенно замедляясь. Музыка стихает, вспыхивает свет софитов, нещадно бьющий по глазам. Лицо юноши абсолютно спокойно и ничего не выражает. Он кланяется рукоплещущей толпе, подбирает брошенного фанатами на лед плющевого медведя. Такого же, как и сотня остальных, что он привезет сестренке. У нее этих медведей накопилась целая гора после его выступлений. — Итааак! Кристофер Райс! Соединенные Штаты Америки! На лед, слабо подсвеченный разноцветными пятнами прожекторов, лениво выезжает парень с всклокоченными в художественном беспорядке светло-русыми волосами. В ушах наушники, руки нелюдимо спрятаны в карманы разодранных джинсов. На запястьях поблескивают шипы кожаных браслетов, а в ухе – серьга. Яркая футболка с неприличной надписью съехала чуть вбок и оголяет острую ключицу. Тишина… Он недоуменно оглядывается, будто не понимает, куда попал. Вытаскивает из уха наушник-капельку, и всем слышится заливистый смех молодых людей, стук поднимаемой мебели и шорох проверяемой аппаратуры. Подивившись странному эффекту, парень возвращает наушник на место. Он с вытянутым лицом задумчиво осматривает стадион. И, заприметив жертву в первых рядах, срывается с места, сильно отталкиваясь ногами, как бывалый хоккеист. Запрыгивает на бортик и вежливо интересуется: — Сэр, а чего здесь все собрались? Я вообще-то пришел на дискотеку… Зритель сдержанно смеется, ему и лестно от такого внимания, и неловко от светящего в глаза прожектора. Парень, не дождавшись ответа, ловко слетает с бортика, решительно выдергивает из кармана провода наушников и бросает их на лед. — Тогда будем веселиться! Как по мановению волшебной палочки, начинается ритмичная музыка. Парень замирает на месте, раскачиваясь в такт и постукивая зубцами по льду. За вступление он, словно проверяя свои способности, быстро проезжает круг по стадиону. Yeah, here we go for the hundredth time Hand grenade pins in every line Throw ‘em up and let something shine Going out of my fucking mind… Как только начинается речитатив, точно бьющий каждым словом, парень неожиданно для всех, да и по лицу можно сказать, что и сам он в шоке, прыгает тройной аксель. Он качает головой, стирает пот со лба, мол, как это я так умудрился? I bleed it out, digging deeper just to throw it away I bleed it out, digging deeper just to throw it away I bleed it out, digging deeper just to throw it away Just to throw it away, just to throw it away Надрываясь, певец выкрикивает слова припева, а парень, отбивая ногами нечеловечески быструю чечетку, размашистыми движениями пересекает каток. Его голова запрокинута, глаза закрыты. Он переворачивается, скачет с одной ноги на другую. Он слушает музыку. Он ею наслаждается. Поэтому не видно, что каждый шаг – это неимоверное усилие. I bleed it out, go, stop the show Как только припев обрывается, парень резко тормозит ребром конька, ледяная крошка фонтаном разлетается в стороны от силы движения. Он сам – фонтан эмоций. Drop your words and let sloppy flow Shotgun, opera, lock and load Cock it back and then watch it go Mama, help me, I’ve been cursed Death is rollin’ in every verse Candy paint on his brand new hearse Can’t contain him, he knows he works Он пускается еще в один круг по стадиону, подбадривая толпу. Зал отвечает. Бурно, визгами, криками и аплодисментами. Зрители постепенно, один за другим, встают, заражаясь энергией фигуриста и музыки. Fuck, this hurts, I won’t lie Doesn’t matter how hard I try Half the words don’t mean a thing And I know that I won’t be satisfied Парень играючи, с дерзкой ухмылкой на губах, прыгает каскад: три-три-два. С трибун без перерыва одобрительно свистят. Не останавливаясь на достигнутом, без передышки, на огромной скорости подпрыгивает и практически замирает в воздухе в шпагате, как в замедленной съемке. А глазами хитро стреляет в сторону трибун. Его движения абсолютно не плавные, они ломанные, прерывистые, резкие и дерганные. Как и музыка. Как на дискотеке. Просто слэээм… Под оглушительный ор «I bleed it out» парень садится «пистолетиком» и изображает, будто бьет по струнам гитары. Трясет головой, лохматит волосы до совершенно безумного состояния и сквозь улыбку шепчет слова песни. Он закручивается в похожей позе, незаметно распрямляясь до абсолютно прямого состояния. В отличие от классического вида этого вращения, он вытягивает руки вверх с пальцами, сложенными «козой». Не дожидаясь сбавления скорости, тормозит. И опять брызги льда окутывают его с ног до головы. Выпад, прыжок, дорожка шагов, прыжок – безрассудно, без отдыха, на выдохе, на исходе сил. Сделать все. Выжать из себя все, отдать себя до капли, завести толпу. И получить от этого несравненный кайф. От отдачи просто сносит крышу. И парень, в бешеном ритме делая финальную дорожку шагов, чувствует, что сейчас он король. В этой фриковской, сбивающей с толку почтенных людей одежде, один на катке, когда на него обращены взгляды тысячи людей, он правит балом. Дерзко и очень в стиле Кита. Последнюю фразу «I bleed it out» он выкрикивает вместе с певцом. Останавливается, замерев с победно поднятой вверх рукой, озорно высовывает язык. Устал… Но чертовски доволен собой! Он смог поднять всех, до единого. Зал скандирует его имя, аплодирует, свистит. Кит выходит на бис. Разгоняется, все так же неграциозно, агрессивно, как хоккеист, желающий забить шайбу, даже не смотрит через плечо назад. Он уверен в своих силах. Заходит с подсечки назад направо, и безошибочно прыгает тройной лутц. Второй по сложности прыжок после акселя. А ему легко, он смеется. Ведь сегодня он — победитель. — Кристофер Райс, скажите, вот сезон закончился, в следующем году вы собираетесь участвовать в Чемпионате Мира? – задает вопрос журналистка, нервно крутя в руках ручку. — Прошу вас, зовите меня Кит, — сразу предупреждает фигурист. – Ненавижу официоз. А в чемпионате собираюсь не только участвовать, но и побеждать! – и ослепительно улыбается, да так, что вспышки от фотокамер кажутся лишь слабыми бликами. — Кит, вы произвели огромное впечатление на всю общественность. После юниорских соревнований взять первое место на Чемпионате Мира – это немыслимый прорыв! О вашем показательном выступлении еще долго будут ходить легенды! — Могу вас заверить, что соперничество среди юниоров ничуть не меньше, чем здесь. Так что не стоит относиться к молодняку с таким пренебрежением, — все еще улыбаясь, говорит Кит, но чувствуется его напряжение. Журналистка смущенно кивает, признавая свою ошибку, но затем ее глаза загораются безудержной жаждой добыть информацию любым путем. — Как вы прокомментируете выступление серебряного призера, Акито Юджи? Кит немного мнется перед ответом. По журналистке с первого взгляда было видно, что пригласила она Кита на интервью только ради этого злосчастного вопроса. Нетерпение задать его читается во всем ее внешнем виде. — А что можно сказать? Он проиграл мне всего лишь две десятые балла. Да, возможно, он и силен в технике, не отрицаю, но… Господи, да посмотрите на его унылую морду! Как будто делает одолжение своим участием! К черту таких фигуристов, — распаляется Кит. – А знаете, почему показательное у него более или менее смотреть можно? Да потому что темно и его перекошенного лица не видно! А как он может выступать под такую эмоционально сильную классику, если даже не чувствует эту музыку? Вы не поверите, — он доверительно наклоняется ближе к журналистке и шепчет ей на ухо, как самый большой свой секрет, — во время танца он считает, ну, восьмитактово, чтобы в музыку попадать. Он робот, это точно. Вы еще не видели, как он тренируется. Тренер на него орет, а он спокойно слушает. Он со всей силы падает на лед, а это ужасно больно, уж поверьте, встает и со спокойной миной продолжает кататься. Он неживой. И это видно в его выступлениях. Вообще удивляюсь, как ему нули за артистизм не ставят! Я бы вообще за это снимал бы сразу баллов двадцать… — Добрый день, Акито Южди. Можно задать вам пару вопросов? – останавливает юношу неизвестно откуда появившаяся журналистка. Определенно, в засаде поджидала. Потому что невозможно случайно столкнуться с японским фигуристом, он избегает большого скопления людей. — Попробуйте, — хмуро отвечает Юджи, складывая руки на груди. Он не в настроении беседовать с тупыми, ушлыми до скандалов и чужого грязного белья журналистами. По правде говоря, он всегда не в настроении. И не только для журналюг. — Скажите, ваш соперник еще с юниорской скамьи, Кристофер Райс, одержал победу на самом престижном соревновании – Чемпионате Мира. Что вы чувствуете после этого? Она действительно настолько глупа или просто хочет застать его врасплох своими безмозглыми вопросами? Этим вопросом Юджи интересуется гораздо больше, чем тем, что спросила его журналистка. И пока он держит накаляющую обстановку паузу, девушка не знает, куда себя деть. Ей неприятно находиться под грозным взглядом непроницаемо-черных глаз юноши, хочется осторожно повести плечами, стряхнуть его с себя, как противную гусеницу, упавшую с дерева на короткий рукав рубашки. — Это временно. Его победа – лишь исключение из правил, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, говорит Юджи, а глаза метают молнии. — Как же вы собираетесь победить Кита? Ваши стили, как две противоположности: вы, Юджи, предпочитаете классику, плавность движений и продуманность каждого шага. Кит же – бунтарь по природе. По его словам, половина его показательного выступления – импровизация. Вы больше внимания уделяете технике и хореографии, он – оригинальности и артистизму. Его цель – это завести весь зал, как на рок концерте. Ваша – до идеала отработать все элементы, выполнить их безошибочно. Он работает на публику, вы – на судей. Вы сдержанный, всегда собранный и просчитываете все заранее. Он эмоциональный, открытый, бесшабашный… Юджи планомерно закипает. Он не любит, когда его сравнивают с Китом: и так всем известно, насколько они разные. Зачем в который раз подтверждать неоспоримые факты? Тупая журналистка. — Он лентяй, коих еще стоит поискать! Он безответственный, рассеянный, несерьезный, абсолютно никчемный балбес. Да он просто... долбанный распиздяй! – взрывается Юджи, не стесняясь крепких выражений перед камерой. Девушка от удивления кашляет в кулак: юный фигурист обычно не дает выход своему огненному темпераменту. Этим отличается Кит, но не холодный, неприступный, как скала, Юджи. — Эм… — борется с неловкостью журналистка и совершает очередную ошибку: – Может быть, пожелаете что-нибудь на прощание нашему новоявленному чемпиону? — Чтоб ты сдох поскорей, — прямо в камеру говорит Юджи от чистого сердца и быстрым шагом уходит, пока журналистка не пришла в себя. — Юуууджи! — раздается над ухом и так разгневанного японца. Голос звучит настолько отвратительно-радостно, что не остается сомнений, кому же он принадлежит. А ведь Юджи всего лишь хочет провести один-единственный день отдыха в теплой компании печенья, топленого молока, старых классических детективов или томика французской поэзии. Душевная была бы компания… — Отстань, идиот, — отмахивается от Кита, как от назойливой мухи, Юджи. И как только этот настырный американец его выследил? Может, еще есть шанс провести день, как он планировал? — Не ожидал тебя здесь увидеть, — оценивающе рассматривая бумажные пакеты с продуктами в руках Юджи, говорит Кит. Он дышит на закоченевшие пальцы, но не может согреться под ледяным взглядом японца. На улицах Дрездена все еще лежит снег. Грязный, колкий, пропитанный пылью дорог мартовский снег. Жители города мечтают, когда же он наконец растает и придет настоящая весна, которая в это время обычно во всю цветет по всей Германии. Люди ежатся от порывов ветра и закутываются поплотнее в легкие куртки. Все ждут тепла. Кит и Юджи здесь не случайно. Только что закончился Чемпионат Мира. Триумфальной победой для Кита и поражением с серебряным отливом для Юджи. Спортсменов поселили в одной гостинице, так что за время соревнований они невольно сталкивались и не раз давали повод для желтой прессы написать очередную грязную, как дрезденский снег, статейку об их ругани. А толпа с увлеченным видом загипнотизированных баранов следила за их грызней. Юджи хмыкает и не удостаивает Кита ответом. Резко разворачивается и стремительно шагает прочь, несмотря на то, что идет в противоположную сторону от гостиницы, обратно к супермаркету. «Похоже, Юджи в хорошем настроении, — догоняя его, весело думает Кит. – Даже не пообещал мне мучительной смерти при встрече…» — Эй, а ты куда идешь-то? – окликает он удаляющегося Юджи. Спина прямая, будто палку проглотил, плечи острые то ли из-за фасона пальто, то ли строение тела такое несуразное. Темные волосы треплет ветер, в них искрами путаются редкие снежинки и тут же тают. Кит догоняет японца и видит его в профиль, видит, как пушистые угольно-черные ресницы прикрывают раскосые глаза, а по тонким губам змеится хитрая, знакомая с детства усмешка. — Я забыл купить шоколадную пасту. Ты же ее любишь, — объясняет Юджи, а Кит облегченно выдыхает. Значит, японец все-таки решил провести с ним этот выходной. С Юджи всегда как на бочке с порохом. Не сказать, что от него не знаешь, чего ожидать. Напротив, Кит прекрасно знает, поэтому и нарывается всякий раз на раздраженный взгляд и гневное «Вали отсюда, кретин!!!» Для него это увлекательная игра. Они приходят в просторные гостиничные апартаменты с кухней: Юджи не ест в ресторанах и предпочитает готовить сам. Однако это не исключает того, что молоко ему всегда греет Кит, когда есть под рукой. А что, у него просто получается сделать это без пенок, вот и все. И не потому, что Юджи нравится наблюдать за тем, как у Кита валятся из рук то кружка, то турка, то ложка. Кит у него чувствует себя как дома: хозяйничает везде, любопытно заглядывает в кухонные шкафчики, копошится в гардеробе, застревает в ванной на полчаса, вытирается его полотенцем. Вываливает все из пакетов на обеденный стол, отодвигает в сторону подозрительную брюссельскую капусту, кривится, увидев суши, и радостно вспыхивает, когда натыкается на упаковку любимых сладостей. А Юджи сидит за столом, положив подбородок на скрещенные руки, и внимательно следит за мельтешащим Китом широко распахнутыми глазами. Он молчит, пока Кит рассказывает пошлые анекдоты и сам над ними смеется, не мешает американцу расставлять на столе чашки с крепким чаем, не помогает тому с приготовлениями еды. Юджи наблюдает. Ему интересно. Да, они друзья. И что бы ни говорилось в прессе об их взаимной ненависти, после очередного интервью Кит обязательно подкараулит Юджи у выхода из здания, и они, скрывая лица шарфами и темными очками, пойдут вместе в неважно чей номер и будут всю ночь без умолку болтать обо всем. До тех пор, пока не начнется бесперебойная серия ударных тренировок, подготавливающих к следующему соревнованию. — Ну что, Юджи, хочешь еще раз поматериться в камеру? – хитро говорит Кит, развалившись на двуспальной кровати японца, когда они уже выпили горячий чай и немного согрелись. — Что-то не тянет, — морщится от воспоминания Юджи, сидящий за письменным столом. — Мать позвонила, говорит: у отца с сердцем после этого интервью совсем плохо стало. — Но согласись, это была забавная идея, — криво улыбается Кит. — Честно говоря, думал, что ты не сможешь это сказать. — Такой уж у меня создался образ: грубияна и расчетливой сволочи, — безразлично пожимает плечами Юджи. — Ты такой и есть, — хохочет Кит, отбиваясь подушкой от испепеляющего его взглядом Юджи. Их игра на желания началась еще в далеком детстве, когда семья семилетнего Юджи переехала в Америку. Там мальчика сдали от греха подальше в школу фигурного катания и благополучно о нем забыли. По счастливой случайности, Кит тоже учился в этой школе. И как его мог не привлечь замкнутый, угрюмый черноволосый мальчишка, еле-еле разговаривающий на английском? Вообще-то Кита сложно было не заинтересовать. Количество его друзей уже в этом возрасте исчислялось десятками, он легко шел на контакт, а любые барьеры, поставленные заинтриговавшим его человеком, он сметал, как танк. И так же приступом он взял крепость под названием «Акито Юджи». Все пошло от весьма невинных игр «на слабо»: запустить в директора тряпкой, сбежать с тренировок, съесть целиком торт, приготовленный мамой для важных гостей. Детские шалости. — Ах, как же Юджи, такой хороший мальчик, мог это совершить? – причитали учителя, не веря в виновность Юджи. — Это все Кит, он плохо на него влияет. Такой хулиганистый парнишка не доведет Юджи до добра, — пытались они оправдать тихого, спокойного мальчика, в то время как заядлые пакостники Кит и Юджи с хитрыми ухмылками подслушивали их разговор за дверью учительской. С возрастом задания становились все жестче. — Брось эту девчонку, Кит, — не терпящий возражений голос. Таким стоит отдавать приказы идти на верную гибель. Никто не ослушается. — Но это же Ребекка! Самая охрененная девчонка из группы! С самыми большими буферами и ногами от ушей! Юуууджи, ты жестооок!.. – канючит, как маленький, Кит. — Что, слабо? – предостерегающе щурится Юджи. — Нет… нет, конечно, не слабо… — и Кит плетется объяснять Ребекке, которую добивался два чертовых месяца цветами, конфетами и любовными письмами, что они не пара. — …А давай на людях изображать ненависть, а, Юджи? – беспечно развалившись на кровати друга, закинув руки за голову, неожиданно предлагает Кит. И Юджи уже понимает, что его ответ ни на что не повлияет. — Зачем? – все-таки интересуется Юджи. — Ну, сколько уже можно дружить? Прикольно же будет: два заядлых соперника снова выходят на лед. Что же победит: техника Юджи или… — Или дебилизм Кита, — с ухмылкой перебивает его Юджи. — Ну да, ты уловил общий смысл, — мечтательно улыбается Кит. – И пиар какой классный получается! Ты только подумай, сколько фанаток на это купится… ммм… Дебилизм Кита тогда все-таки победил. С тех пор публика не раз смаковала их перепалки, читала скандальные интервью, в которых один поливал другого грязью, и любовно пересматривала их совместные фотографии, где особо эффектно получалась невидимая борьба прожигающими насквозь взглядами. Юджи вспоминает это с содроганием. В процессе баталии на подушках он обессиленный валится на кровать рядом с Китом и пытается отдышаться. Бледные щеки горят лихорадочным румянцем, а в глазах блестит какая-то просьба, но Юджи ее не озвучивает и, бесцельно уставившись в потолок, молчит. Его пальцы случайно касаются жестких волос Кита, создавая иллюзию близости, но мыслями Юджи далеко-далеко. Кит давно привык к молчанию друга. Он рассказывает о тренировка и днях отдыха, жалуется на то, что вращение либела – это для девчонок и ему никак не дается, что четверной сальхов стал причиной опухшей ноги и фингала в пол-лица, тараторит подсмотренные в перерывах забавные рекламные ролики, делится впечатлениями от знакомства с милой шведкой из парного катания, говорит, говорит, не останавливаясь. Его хватит на то, чтобы заткнуть тишину, так часто повисающую в момент их общения с Юджи. Раньше было не так. Раньше они дрались за самый красиво разрисованный глазурью рождественский пряник, придумывали вместе, как достать непробиваемого тренера до такой степени, чтобы он их выгнал, строили планы, как подкатить к красивым девчонкам... И дешевые отговорки «у меня не хватает времени» здесь не прокатят. И раньше времени хватало только на то, чтобы, едва коснувшись подушки, отрубиться на несколько часов, но как-то же они выкраивали минуты для встреч, болтовни, прогулок и проказ. Сейчас изменился Юджи, Кит это чувствовал всем сердцем, но не представлял, как может помочь другу. Но холодило неясной тревогой Кита не это. Если Юджи и стал более замкнутым, так это не беда! Но если Юджи стал взрослее, перерос их детскую дружбу, основанную на сообщничестве в хулиганствах… Кит не хочет об этом думать. Он поднимается на локте и заглядывает в пустые глаза Юджи. — А пошли вместе на каток! – выдает он как всегда гениальную идею. Только бы не видеть безразличия на лице друга. — Мы же не увидимся еще черт знает сколько месяцев. Юджи хмурится: — Меня уже тошнит ото льда. — А мы все равно пойдем! – упрямо говорит Кит, вскакивая с кровати, словно пробка из бутылки теплого шампанского. Он шутливо тянет Юджи за руку, пытается поднять, но тот не поддается. Юджи прогибается в спине, как вставая на мостик, когда одним сильным движением Кит стаскивает его с кровати. Юджи не нравится эта авантюра. Они стоят с Китом перед крохотной палаткой, в которой выдают напрокат коньки. Городской каток под открытым небом в Дрездене ничем не отличается от миллиона таких же в других городах. Он огорожен посаженными в глиняные горшки пихтами, играет громкая заводная музыка, люди неумело ковыляют по льду, но чем хуже они катаются, тем веселее они смеются. Мелкота гоняется на перегонки между зазевавшихся неумех, парочки счастливо улыбаются, цепляясь друг за дружку при падении, компания развеселых студентов устраивает длинную змейку, собираясь побить свой прошлый рекорд по количеству людей в ней. Люди не узнают знаменитых фигуристов, они заняты собой и своей радостью. Хмурый Юджи смотрится, как грозовая туча среди ясного неба. Кит берет напрокат две пары фигурок, не обращая внимания на недовольное сопение со стороны японца. Нехотя отталкиваясь, Юджи с видом, будто идет на казнь или вскоре поведет туда Кита, медленно катится по кругу. Сливается в толпе. Кит крутится вокруг него, мешает ехать по прямой. Люди на него оглядываются, удивленно наблюдают, как виртуозно парень меняет направление езды, как уверенно перебирает ногами при резком развороте и не прикладывает к этому никаких усилий. Все его внимание сконцентрировано на Юджи. — У тебя классно получается спираль Шарлотты, научи ее делать, а то я всегда заваливаюсь куда-то вбок, — наступает на больную мозоль – технику – Кит. У него на голове смешная шапка с большим пушистым помпоном, слезающая на глаза, а вечно мерзнущие руки спрятаны в карманы пуховика. Но лицо светится озорной улыбкой. — Тут народу слишком много. И коньки дерьмовые. — Учись работать в экстремальной ситуации! — Что-то уж слишком экстремально, — бурчит Юджи, чуть не споткнувшись о трещину в неидеальном льде. — Тогда устроим бэтл! – безапелляционно заявляет Кит и уносится в гущу толпы. – Или слабо?! – кричит он с другого края катка. Толпа перед ним расступается, чтобы этот ненормальный ненароком не сбил. Юджи картинно закатывает глаза и неподвижно замирает со сложенными на груди руками. Киту достаточно было с небольшого разгона оттолкнуться и сделать школьный двойной тулуп, чтобы народ на катке изумленно ахнул. Но это же Кит! Известный выпендрежник всея Америки! Он не ищет легких путей. Агрессивный разгон, сильный толчок, раз, два, три оборота, приземлиться, с той же ноги оттолкнуться на второй прыжок, и снова три оборота. И уверенно выехать из каскада, даже не пошатнувшись. — Твоя очередь, — подмигивает он Юджи, а люди моментально освобождают центр катка, рассредоточившись по его бортам. Ожидается занимательное шоу. Юджи снимает мешающееся пальто и бросает его на лед, оставшись в полосатом черно-сером свитере. Для начала он показывает, как же выглядит эта злополучная спираль Шарлотты. Он склоняется к ноге, вторую откинув назад до шпагата, и проезжает в таком положении несколько метров, про себя молясь не наскочить на глубокую трещину. Кит одобрительно свистит, но Юджи на этом не собирается останавливаться. Он исполняет завораживающее своей красотой и скоростью вращение, ни на дюйм не сдвинувшись с места. С прыжками он решает не рисковать… Как только Юджи допускает мысль про риск, Кит, верно совсем мозги отшибло, собирается делать четверной. Конечно, такого надругательства старые поношенные коньки не выдерживают и вместо того, чтобы обеспечить ровный выход из сложнейшего прыжка, втыкаются ржавыми зубцами в неровный лед, и Кит, приложившись головой об твердую поверхность, впечатывается в защитный борт. — Доигрался, идиот, — зло сощурившись, в мгновение ока оказывается у скрюченного друга Юджи. Не заботясь о дорогостоящих брюках, Юджи садится перед Китом на колени и осторожно касается плеча. У него трясется рука. Ему физически больно смотреть на стонущего Кита, хотя падения для них – это не редкость. — Уходим отсюда, пока голову не проломал, — мрачно говорит Юджи, раздумывая, врезать ли Киту сейчас или уже в гостинице. Он подает другу руку, затянутую в тонкую вязаную перчатку. Кит смотрит на Юджи загнанным взглядом снизу вверх. Ощущение мягкого материала под болезненно покрасневшей от холода кожей сносит Киту крышу, и он переплетает свои пальцы с пальцами Юджи. А под тканью легко прощупываются косточки длинных, как у пианиста, пальцев. Кит встает, тряся головой. И не отпускает руку Юджи. Не может, потому что ему наконец-то тепло. Юджи отпаивает его глинтвейном в своем номере, откармливает шоколадом, лупасит по щекам, чтобы привести в адекватное состояние. Кит, конечно, нехило приложился головой об лед. Иначе как объяснить то, что на ядовитое шипение и причитания друга он лишь идиотски улыбается? После этого они не видятся месяц. Каждый занят своими тренировками, но в интервью, естественно, не обходится без упоминания друг друга. Юджи нарезает круги по закрытому катку, пока тренер куда-то отлучился. Они все еще с Китом играют в ненависть и соперничество. «…Его программа абсолютно не годится, вы на показательном видели, как должен выглядеть прокат настоящего чемпиона…», «…если он соизволит хоть раз улыбнуться, то все, наверное, упадут в обморок от ужаса…», «…я катаюсь в кайф, мне ничего не нужно больше…», «…его выводят на лед, как на цепи…», «…у него не хватит смелости сделать достойный зажигательный номер…», «…как я к нему отношусь? Меня морозит от его постной морды!..» — обрывки фраз, сказанных Китом на камеру, лишь бы удовлетворить чужое любопытство. «Хреново, Кит, то, что иногда я тебя действительно ненавижу», — ковыряя зубцом лед, думает Юджи. Замечает ли Кит, что друг все больше не играет на публику, а говорит все от души? Юджи точно и ясно осознает, что это слепая, жгучая ненависть. Его трясет от одного лишь присутствия Кита, а когда тот лукаво улыбается, потирая переносицу, словно лис на охоте, руки сами тянутся к шее, чтобы задушить этот плутовской взгляд в зародыше. И внутри поднимается какая-то непонятная горячая волна, сродни ненависти. Юджи бесит, когда у Кита появляется очередная подружка, с которой он «обожемой, дружище, это навсегда, я тебе отвечаю!» Его раздражает, когда тот заливисто смеется… с другими, а не с ним. Прислонившись спиной к борту, Юджи медленно съезжает на лед. А если… если это не ненависть? Он до боли сжимает пальцами колени, впиявливается ногтями. На излюбленный вопрос репортеров: «Что вы можете сказать о Кристофере Райсе?» — Юджи готов ошарашить их целой тирадой. О том, что у Кита на солнце волосы отливают едва заметной рыжиной, что Кит чихает, когда чувствует запах чужих духов на одежде Юджи, что глаза у него совсем не карие. У них проходит золотистый ободок вокруг зрачка, а от него отделяются зеленые и серые лучи. А еще где-то в них потерялись звезды, чьи искры вспыхивают лимонно-желтыми всполохами, когда Кит доволен очередной проделкой. Что, когда он выходит на лед, он настоящий, живой. Это не образ, Кит действительно такой лихой хулиган с задорной улыбкой. Что он болтает без умолку из-за того, что нервничает и не знает, как себя вести. Что любит шоколадную пасту и не может заснуть в одиночестве. Что в чай добавляет четыре ложки сахара и заедает это какой-нибудь сладостью из ближайшей кондитерской. Что обожает безумные авантюры, и безрассудно прыгнуть с разбегу, держась за руку упирающегося Юджи, в ледяную воду – это для него пара пустяков. Юджи переполняют знания о Ките, обо всех его привычках, затеях и любовных похождениях. Он легко бы написал биографию Кита. Он читает его, как открытую книгу. Юджи ненавидит это в себе. Лучше бы у него не было Кита. — Эй, поднимайся, задницу себе отморозишь, потом лечи тебя, — вырывает Юджи из переживаний зычный голос тренера. Тот хмурит брови, недовольно шевелит усами, как таракан. Он видит, что мальчишка занимается в полсилы, безбожно халтурит, и не представляет, почему же у Юджи такой странный загнанный взгляд в последнее время. Юджи удачно избегает Кита еще четыре месяца. За это время он успевает выучить новую короткую программу для чемпионата и начать репетировать произвольную. Если бы он мог, он бы проводил на катке двадцать четыре часа в сутки. Юджи специально изматывает себя до предела, чтобы, придя домой, отключиться и не видеть сны. Странные, теплые, необъяснимые сны с участием Кита. Как тот уверенно держит Юджи за руку, ведет в танце… Да, во сне Юджи они вместе катаются на коньках, как в слякотном Дрездене. И они будто выступают в паре. Кит крепко обнимает Юджи за талию, вселяя в него веру в победу. Он рядом, значит, все по плечу. Почему-то в центре катка большая прорубь с рваными краями, в которой хищно плещется ледяная вода. Юджи боится приближаться к ней, постоянно оглядывается, держится в напряжении. Но Кит властно разворачивает его лицо за подбородок и смотрит в глаза очень внимательно и серьезно, как никогда. Юджи заворожено следит, как в его зрачках пляшут озорные огоньки веселья. И Кит его целует. Юджи больше не заботит, где там злополучная прорубь, он закрывает глаза и отдается поцелую весь без остатка. Отвечает так, как будто это последнее, что он успеет сделать. Потому что поцелуй заменяет все слова, все крики о ненависти и стоны о безответной любви. А потом Юджи просыпается в холодном поту с именем друга на губах и с горьким чувством неизбежности. Он ненавидит счастливые сны. За то, что от них становится только больней. На пятом месяце тотального игнорирования со стороны Юджи Кит приходит посмотреть на его тренировки. Он, как хозяин, заваливается на трибуны, садится, широко расставив ноги, и нагло улыбается другу прямо в глаза. От неожиданности Юджи теряет концентрацию, спотыкается и падает. — Разучился кататься? – ухмыляется Кит. Он чувствует себя в своей тарелке, в отличие от Юджи. — Чего приперся? – ощетинивается тот. Его взгляд лихорадочно бегает в поисках ближайшего выхода. — Скучал по мне? – хитро улыбается Кит, привычный к грубостям друга. Юджи, фыркнув, вздергивает подбородок и демонстративно отворачивается от Кита. Он хочет закричать на весь стадион: «Конечно, скучал, идиота кусок!» — но лишь молчит. — Не отвлекайся! – одергивает его тренер. Мужчина, лет сорока пяти, несгибаемый, держащий Юджи в ежовых рукавицах. Он не щадит своих учеников и добивается результата любым путем. Но с Юджи ему легко: мальчишка исполнительный, как запрограммированный робот. Включается спокойная оркестровая музыка. Магнитофон немного шипит, надрываясь. По стадиону разносится глухое эхо. Юджи про себя отсчитывает секунды до начала движения, пытается максимально собраться, чтобы не опозориться на глазах у Кита. — Давай, докручивай! Держи вертикаль! Ногу ровней, тяни носок, не скрючивайся, как старуха с коромыслом. Руками активнее! Юджи не может даже расслышать, что ему кричит тренер. У него подкашиваются колени, потому что… вот он, протяни руку и дотронешься до теплой щеки, раскрой рот хоть раз для того, чтобы сказать не гадость, а то, что чувствуешь, прикоснись к сухим губам в невесомом поцелуе… Юджи падает в который раз. Он слишком давно не видел Кита. И слишком рьяно гнал от себя любые мысли о друге. — Еще раз! – безапелляционно заявляет тренер, включая музыку с самого начала. Пять прыжков и два каскада, перемежающиеся тремя вращениями и дорожками шагов – вот и весь номер. Четыре минуты отработать, как конвейер, — и вот она – победа. Юджи не слушает музыку, он считает шаги и секунды. — Эй, Иван, подождите, — вскакивает с места Кит и подлетает к тренеру. – Это же произвольная, так? Почему у вас постоянно одна и та же музыка? В смысле, стиль одинаковый. Тренер сурово смотрит на него сверху вниз. — Потому что серьезное соревнование требует серьезного отношения. И судьи любят классику. — Возможно, лет двадцать назад все так и было, — на равных разговаривает с ним Кит. – Судьи классику любят только за то, что под нее легче всего увидеть ошибки: музыка не отвлекает на себя, оголяя выступление. Вы же только начали репетировать, почему бы не сменить музыку? Пускай лиричную, но более современную. Чтобы этот недоумок ее понял, — кивает в сторону друга Кит. Иван задумчиво закручивает усы, пока Кит смотрит на него умоляющим взглядом побитой собаки. — В этом есть доля смысла, — после долгого молчания заключает тренер. — Что скажешь, Юджи? — Мне все равно, — безразлично бросает он, скрещивая руки на груди, и продолжает отрабатывать прыжки. — И костюм какой-нибудь придумайте, а то это убожество со стразами и перьями – ну просто прошлый век, — с энтузиазмом вещает Кит. – Чтобы образ создавался, а не просто набор элементов, отстрелялся, баллы получил, увез домой медаль. — У меня как раз была идея поставить что-нибудь под одну медленную музыку… «9 crimes» называется. Знаешь такую? – доверительно делится соображениями тренер. — Из «Шрэка», что ли? – припоминает Кит. — Не знаю, Шрэка-не Шрэка, но музыка хорошая. Подойдет Юджи. Иди сюда, обсудим! – окликает он Юджи. Тот, виляя, лениво подъезжает к ним. Была бы его воля, Юджи давно бы свалил отсюда, подальше от старого друга. — Вот смотрите, — Кит бесцеремонно хватает Юджи за плечо, — я сразу представил вот такую рубашку с закатанными рукавами, а сверху черную жилетку, — он пальцами очерчивает вырез жилета, задевая тонкие ключицы друга, ладонью обхватывает его предплечье, показывая, насколько закатаны рукава. – И еще, чтобы все ахнули, перчатки с обрезанными пальцами, — он берет руку Юджи в свою ладонь и легонько обрисовывает воображаемые перчатки, обводит костяшки, на которых предполагает сделать дырки в перчатках, щекотно прикасается к запястью кончиками пальцев, там, где будут заклепки. — Ну и брюки какие-нибудь классически, облегающие, — Кит наглядно проводит по стройным бедрам Юджи, обхватывая ладонями так, как будет прилегать ткань. – А жилет приталенный, на двух пуговицах, джентльменский такой, — он кладет руку на изгиб талии Юджи в доказательство своего совета. – Ему пойдет, не то что ваши старческие комбинезоны. Иван настолько задумчив, что, кажется, он уже видит будущий костюм на своем ученике. Он кивает в такт своим мыслям, соглашаясь со словами Кита. — Интересная идея. Надо ей воспользоваться, да, Юджи? – говорит тренер. Юджи раздраженно шипит, вырываясь из хватки Кита. Если он сейчас же не убежит, то не выдержит напряжения. Эта сволочь панкующая точно над ним издевалась! Пускай с лицом человека, одевающего куклу, но как он прикасался… Юджи бросает в жар от несбыточных фантазий, что эти касания могли бы значить. И он, сломя голову, убегает с катка. В след ему смотрят недоуменный взгляд тренера и отчего-то испуганный – Кита. Предложение Кита тренер воспринял всерьез, так что через неделю была просчитана новая программа выступления, в рекордные сроки сшит костюм и продуман сам образ. Не проходит и двух спокойных месяцев, за которые Юджи успевает унять бешено колотящееся сердце от каждого взгляда Кита, как друг объявляется вновь. Он приходит на стадион в незапланированное время, когда тренировка еще не началась. Возможно, в надежде подготовиться к чему-то, возможно, это выходит случайно. Но Юджи уже на катке. Рассекает в наушниках, слушая музыку своего выступления, сливаясь с ней. Она ему близка. А девятый грех – ложь – вообще его друг и соратник вот уже несколько лет. С того момента, как любое слово Кита интерпретируется в нужном направлении, нелепые шутки расцениваются как попытка заигрывать, а дружеские похлопывания по плечу — сдерживаемым желанием сделать что-нибудь гораздо большее. Ложь самому себе и Киту, что они все еще друзья. На Юджи тот костюм, что описывал Кит: строгие брюки, белоснежная рубашка с закатанными до локтя рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, как от жары. Поверх нее приталенный жилет в серебристую полоску, а на руках – байкерские перчатки. Романтик с большой дороги. Он не видит Кита. Включает магнитофон, стоящий на трибуне. Акустика на катке плохая, звук рассеивается и еле угадывается с большого расстояния, поэтому Кит, не отрывая глаз от Юджи, садится на трибуну рядом с магнитофоном. На льду Юджи застывает под фортепьянное вступление, лишь грустно смотрит на искусственную белую розу в руках. Тряпичные лепестки безжизненно отгибаются, грозясь выпасть, а острые шипы на пластмассовом стебле больно врезаются в ладонь фигуриста. Заметил. Все-таки заметил Кита. Leave me out with the waste This is not what I do It's the wrong kind of place To be thinking of you Нежно начинает петь девушка. Она практически шепчет, а Юджи будто вплетается своими движениями в ее голос. Он, встав на одно колено, кладет розу на лед. Голова опущена, челка прикрывает грустные глаза – он как будто провожает свои мечты. Дорожку шагов вокруг розы Юджи делает мучительно медленно, замирая при каждой перемене ребра, разворачивается, как в замедленной съемке. It's the wrong time For somebody new It's a small crime And I've got no excuse И это нельзя назвать вращением: Юджи выгибается дугой, как раненый зверь, одними лишь жестами рук, их переплетением и чувственным перебором пальцев, выражая больше душевной боли, чем мог бы словами. Губы приоткрыты в безмолвном стоне, а ресницы жалобно трепещут, отбрасывая неровные тени на скулы. Это не элемент фигурного катания, за который судьи должны поставить баллы. Это то, что он чувствует сейчас. И Юджи хочет, чтобы Кит его понял. Is that alright? Give my gun away when it's loaded Is that alright? If u don't shoot it how am I supposed to hold it Is that alright? Give my gun away when it's loaded Is that alright With you? На припеве в голосе певицы слышатся едва уловимые всхлипы. Юджи закручивается в головокружительном прыжке, а из-за скорости по вискам стекают слезы. Все из-за ветра, конечно. Выйдя из прыжка, Юджи падает на колени, зубцами цепляясь за лед. Он смахивает тыльной стороной ладони набежавшие слезы. Ведь он тоже обманывает. Когда вступает мужской вокал, Юджи совершает еще один прыжок. Какой-то надрывный, еле вытянутый, неуверенный. Юджи неустойчиво пошатывается после приземления, его переполняют эмоции. Раньше он никогда настолько не проникался музыкой. Ему самому нестерпимо хочется обессилено упасть и остаться в таком положении, пока сердце само не перестанет биться. Танец еще не отшлифован до идеального блеска, поэтому Юджи приходится импровизировать. Он на ходу придумывает переходы из вращений в прыжки и обратно, делает так, как подсказывает ему сердце. Is that alright? Is that alright? Is that alright with you? No... С последними аккордами Юджи после сложного комбинированного вращения опадает на лед, ложится на спину сломанной куклой и тяжело выдыхает вместе с певцом: «No». Не все в порядке. Абсолютно. И в этом виноват только он сам. Кит, не теряя ни секунды, перемахивает через борт и прям так, в кроссовках, скользит к Юджи. Он поднимает лежащую рядом с другом розу и с растерянной улыбкой протягивает ее Юджи: — Ты поразительный, — восхищенно говорит он. – Ты рисуешь на льду. Мне такого не дано. Кит помогает встать Юджи. Тот еще не пришел в себя, странный взгляд блуждает по стадиону, ни за что не цепляясь. У Юджи в мыслях та песня, под которую он танцевал специально только для одного зрителя, для того, кому и предназначалось это выступление. Он не реагирует на протянутый цветок и внешне выглядит все таким же спокойным, но внутри что-то неотвратимо ломается. Юджи не знает, что послужило тому причиной. То ли душевные переживания, обнаженные перед причиной их возникновения, то ли упоенно расхваливающий его Кит, то ли его расширившиеся, безумные зрачки, затопившую всю радужку, но… последний барьер с треском рушится и Юджи кажется, что он слышит, как, звеня, осыпаются осколки к его ногам. Осколки самообладания. Он порывисто толкает Кита к борту, тот успевает только удивленно распахнуть глаза. И Юджи целует его. Целует, как может. Немного неуклюже от нетерпения, отчаянно, кусая со всей злости, что накопилась, и ласково гладя по щеке кончиками пальцев на грани осязания. Перед глазами – звезды, в глубине души разливается тепло, а разум спасительно пуст. Вскоре Юджи уже не кусает, только болезненно-нежно касается губами припухших губ Кита и ждет, как неизлечимо больной, приговора. Но Кит не отталкивает его, лишь, крепко зажмурив испуганные глаза, намертво вцепляется пальцами в борт. Юджи сам отстраняется. Не глядя на реакцию друга, он утыкается лицом в грудь Кита, хватаясь за ворот его рубашки. — Сопротивляйся! Сопротивляйся, черт тебя подери! Оттолкни меня, врежь в морду! Наори! – с каждой фразой он сильно бьет кулаком по груди Кита. — Не стой столбом, не давай мне надежды… иначе я не выдержу… — Юджи тяжело дышит, произносит на выдохе, с горькими всхлипами. И держит Кита, не отпускает. Кит потеряно гладит его по спине, успокаивая неуверенными прикосновениями, неосознанно пробегается пальцами по позвонкам, как… Их прерывает тренер. — Опять что-то не поделили? – скептически глядя на них, говорит Иван, щурясь от внезапной вспышки. А секундной заминки хватает Юджи, чтобы убежать. Юджи забивается в угол, очутившись в своей квартире. Его сотрясает нервная дрожь, а голова будто наливается свинцом. Губы все еще хранят чужое тепло. В жизни каждого бывает переломный момент. Точка невозврата. Для Юджи она наступает особенно болезненно. Рвет, как ржавым гвоздем, душу на «что было до» и «после». То, что он сорвался в этот день, невозможно считать случайность. Все к этому шло, и рано или поздно Юджи бы не выдержал. Его уже давно затянуло в это высасывающее душу болото под кодовым именем «Кит». Всех затягивало, а он не стал исключением. Очередная жертва. Юджи мог бы легко себе позволить роман с какой-нибудь очаровательной девушкой или, если уж совсем плохо, парнем. Но он с детства никогда не понимал поговорки: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». Он искренне недоумевает, а что делать с ненужной синицей? А ведь за ней нужно ухаживать, внимание проявлять хоть какое-то, чтобы она не зачахла на твоих глазах. Нет. Лучше наблюдать за недосягаемым журавлем, кормить его с рук и каждый раз сомневаться: прилетит ли он снова. Только вот зачем Юджи схватил этого журавля за глотку, показав всю свою грязную, отвратительную сущность. Нарушил неписаные правила, попытался привязать к себе вольную птицу. И сам же испугался того, что сделал. Юджи хватает себя за волосы и в приступе отчаянья тянет их в стороны. Постепенно он засыпает, а сквозь сон слышит, как кто-то барабанит во входную дверь. Ему снится, что это Кит. И во сне Юджи без страха открывает дверь перед другом, а тот все держит в руках помятую искусственную розу и улыбается уголками рта. — Я не распробовал, — тянет Кит, призывно проводя пальцем по своим губам. И Юджи не заставляет себя ждать, тянется к нему за поцелуем, потому что во сне он волен перекраивать реальность так, как ему захочется. Голодный, неосторожный, дикий поцелуй накрывает их лавиной с головой. — Я тоже по тебе скучал, — шепчет Кит в перерывах между поцелуями. А Юджи все никак не может остановиться. Ему не хватает Кита. Юджи он нужен целиком, весь, до последнего вздоха. — Хочу тобой дышать, — стонет Юджи в губы Кита, а тот с хитрой ухмылкой уже расстегивает большие круглые пуговицы его жилета. На следующий день первые полосы желтых газет пестрят скандальными заголовками: «Новая техника фигурного катания», «Подойди к врагу с тыла», «Акито Юджи нашел новый путь на пьедестал», «Любовники не поделят трон», «От ненависти до любви – только тройной тулуп», «100 баллов Акито Юджи за артистизм!», «Не только в шоу-бизнес через постель». А в них одно и то же содержание: серия фотоснимков, их поцелуй, запечатленный на каждом кадре. По ним можно составить фильм. И статья: коварная тварь Акито Юджи решает соблазнить своего соперника, чтобы выиграть на следующем чемпионате. Кит, презрительно скривившись, комкает в кулаке очередное творение журналистов. Шумиха поднимается мгновенно, одной гигантской волной накрывает всех, и уже не отвертеться. В тот день Кит сразу ринулся за Юджи, колошматил в дверь до посинения, но ему никто так и не открыл. И если тогда он действовал на эмоциях, и первой мыслью при виде загнанного выражения угольно-черных глаз было: «Догнать и успокоить», — то сейчас Кит даже не представляет, что бы он сказал Юджи. «Не парься, мы же все равно друзья! С кем не бывает?» или… ответить другу взаимностью? Кит долго думает об этом. Не находит себе места на тренировках, постоянно падает, отбивает себе все, что можно, мечется по катку, как по клетке. Для него Юджи, в первую очередь, — вызов. Каждый разговор с ним – маленькая война, в которой не бывает победителей. Каждый взгляд – метко брошенное копье в оппонента. Каждая новая затея – новый приступ к крепости. И этим поцелуем Юджи рушит всю игру. Игру, продуманную с детства, тонко ведущуюся с самой первой встречи. Кит нападает, а Юджи огрызается в ответ – вот они, правила. Возможно, Кит просто не умеет защищаться. Когда Юджи пробивает его наносной гонор, ломает маску клоуна, Кит чувствует себя безоружным перед его искренностью. Не знает, что делать, что говорить, когда улыбаться, а когда хлопать по плечу, успокаивающе обещая: «Ничего, прорвемся, дружище». Целую неделю Кит не ищет встреч с Юджи. Не приходит на тренировочную базу, не ждет часами перед дверью его квартиры, не бегает по всем любимым местам Юджи. И Юджи также старательно избегает его компании. В прессе начинается травля юного фигуриста. Всплывают настолько отвратительные подробности, придуманные алчными журналистами, что Кит больше не читает газет. Его-то выставляют в лучшем свете. Весь белый и пушистый, агнец небесный. На второй неделе тотальной атаки журналистов Кит случайно сталкивается с Юджи на тренировочной базе. Тот выглядит ужасно. От тела остались одни кости, готовые прорвать бледную кожу, а лицо ничего не выражает. Плечи опущены, спина согнута, как под невидимым грузом. — Юджи, — пораженно шепчет Кит, не в силах признать в этом призраке своего друга. Японец поднимает на него больные глаза абсолютно черного цвета, без просвета на жизнь, и… остается так же равнодушен. Юджи проходит мимо. Как будто Кита просто нет. Не существует. Кит судорожно глотает воздух. Когда он успокаивается и становится способным рационально мыслить, его неожиданно обступает толпа народа. С камерами, фотоаппаратами и тыкающая микрофонами ему в лицо. И на Кита обрушивается гвалт толпы. Наперебой кричат, что-то спрашивают, дергают за одежду, хотят разорвать на сувениры. У Кита кружится голова. Так не бывает. Похоже, Юджи только что вырвался из их цепких лап, но какой ценой? — Добрый день, Кристофер, — вежливо улыбается журналистка, серьезная женщина лет сорока пяти. И все затихают, признавая ее авторитет. Она знает себе цену, говорит размеренно, не торопясь. В отличие от нее, Кит гневно сверкает глазами в сторону назойливого папарацци. Он еле сдерживается, чтобы не сорваться на них всех. Они хотя бы представляют, что сделали с Юджи?! — Большая удача, что вы оказались здесь именно сейчас, — скалится в улыбке журналистка. – Вся общественность уже в курсе ваших закулисных отношений с японским фигуристом, Акито Юджи. Скажите, каково чувствовать себя обманутым самым верным врагом? Вы знакомы с Юджи с детства, но именно сейчас он решил пойти ва-банк, подставив вас под удар грязной клеветой. Эти сплетни могли повлиять на вашу карьеру, однако доподлинно известно, что Юджи заученно сыграл роль коварного соблазнителя, чтобы добиться либо вашей дисквалификации, либо своей победы. Поэтому его хитроумный план был разгадан и сыграл против него. Кит абсолютно ничего не понимает, кроме того, что журналистка несет полнейший бред. — И кем же был разоблачен мой «коварный соблазнитель»? — цедит сквозь зубы Кит. Он их всех ненавидит. До красных точек перед глазами. — Ребекка Боунс, юная фигуристка из парного катания, — благосклонно поясняет журналистка. – Но не в этом суть. Что вы сами можете сказать о подлом плане Акито Юджи? — О подлом плане?.. – задумчиво тянет Кит и тут неожиданно вспыхивает хитрой, такой недоброй ухмылкой. Хотят подробностей? Они их получат. – Что ж, мне стоит начать с того момента, как в прессе стали появляться сообщения о нашей внеземной ненависти. Все это было профанацией. Выдумкой, красивой легендой, чтобы прикрыть истинное положение вещей. Юджи, как вы и сказали, заученно играл роль. Но не соблазнителя, а яростно ненавидящего меня соперника. А я его поддерживал. Мы вместе писали тексты для интервью, придумывали, как бы еще обозвать друг друга… Но раз сейчас все раскрылось… Я люблю его. Какой план, о чем вы? Юджи с легкостью выиграет у меня и без таких приемчиков. Мне тяжело это признавать, но он катается с большим профессионализмом, чем я. Вы никогда не видели, как усердно он тренируется, оттачивая каждое движение. А я видел. Видел все: и его ужасные падения, после которых он мужественно продолжал прокат, а потом валился без сил, и мне приходилось пичкать его обезболивающим, и его одухотворенное лицо, когда он чувствует музыку, живет ею. Я знаю его вне катка. Знаю уже больше десяти лет. Разве этого недостаточно, чтобы поверить в то, что я его люблю? Сам, представляете, без ваших советов, взял и полюбил. Нужно быть абсолютными кретинами, чтобы не заметить, что мы знаем друг о друге все! Даже в интервью, когда мы забывались, иногда говорили лишнего, но такого личного, что это нельзя пропустить мимо ушей. Откуда, как вы думаете, я знаю, что он считает, когда выступает? Да потому что я всегда рядом, на таком расстоянии, что даже слышу его шепот и биение сердца. И я не боюсь в этом признаться. У меня есть только один вопрос к Юджи, который я хотел бы, воспользовавшись случаем, передать ему через камеру. Юджи… А слабо в меня влюбиться? Кит похож на лиса. Хитрого, самоуверенного лиса, загнавшего не только добычу, но и охотников в угол. Он врет, врет, врет, не останавливаясь. Простое чувство самосохранения и желание защитить, укрыть собственным телом ото всей толпы, играют с ним злую шутку. Кит распаляется, рассказывает о несуществующем романе, о долгих уютных вечерах перед камином и утреннем кофе после бессонной ночи, полной признаний в любви и нежных, неуверенных прикосновений. Его слушают с открытыми ртами. А Кит все заливает про то, как они внезапно осознали свое влечение друг к другу, как сначала боялись признаться в этом даже семи себе. Он на ходу сочиняет, что именно с этой фразы «Юджи, а слабо в меня влюбиться?» начались их отношения. Воодушевленно придумывает, как они вместе гуляли, стесняясь, держались за руки, целовались в тени деревьев, чтобы не быть замеченными. Снабжает все яркими деталями, театрально задумывается, как бы вспоминая дела давно минувших лет, мечтательно улыбается. И ему верят. Расчувствовавшись, одна молоденькая журналистка промакивает платочком глаза, по щеке бежит окрашенная тушью грязно-серая слеза. Кит в этот момент абсолютно не думает. Как на катке, на выступлении, во время танца. Пустота. Юджи сам находит Кита. С момента душещипательного рассказа Кита, после которого общественность сменила гнев на милость и теперь томно вздыхала о новых подробностях жизни знаменитой парочки, проходит не больше недели. Это точь-в-точь такой же каток, как в Дрездене. Только погода чуть холодней, и снег еще не тает. Народу совсем нет, на часах шесть утра. Кит одиноко скользит по кругу, как пони, с понурой головой. Руки, как всегда, без перчаток, спрятаны в карманы. Нос красный от холода, а толстый пуховик уже не спасает окоченевшие конечности. Лица совсем не разглядеть из-за пестрого, всех цветов радуги, шарфа. Юджи и не нужно видеть. Он и так знает, что Кит сейчас напряженно хмурит брови, моргает часто-часто из-за того, что не спал всю ночь, и нервно прикусывает губу практически до крови. — Зачем ты это сделал? Голос Юджи, покрытый морозным инеем этого утра, выводит Кита из задумчивости. Он не вздрагивает, только поднимает усталый взгляд на друга. Ему нечего сказать. На фоне светло-серого утра Юджи выделяется неестественно-черным пятном в своем строгом пальто и классических брюках. Стоит за бортом катка, гордо распрямив спину, расправив плечи. Выглядит уверенно, как будто бы и не было того больного, измученного лица. С эмоциями он справляется лучше Кита, еще с детства. — Меня уже тошнит от постоянно мельтешащих перед глазами журналистов, которые готовы вытрясти из меня силой подробности нашего с тобой «романа», — ровно, недрогнувшим голосом произносит Юджи. А внутри дрожит, как осиновый листок. Потому что… ему нравится безнаказанно фантазировать о Ките. А что ему остается, кроме фантазий? Кит долго не отвечает, бездумно нарезает круги, отталкивается ногами на автомате, провожает глазами трещины на льду и добавляет новые в эту паутину. И даже Юджи не может сказать, что у него творится на душе. — Объясни! – настойчиво требует Юджи. И неожиданно Кит врезается в борт прямо напротив Юджи, со стуком упирается носками коньков в пластмассовое ограждение. Он щурится, беззлобно, но с какой-то обидой. Всматривается в испуганно отшатнувшегося Юджи, залезает в саму сущность. — По-моему, когда тебя от умиления разве что за щечку не треплют – это гораздо лучше, чем когда встают против тебя стеной и закидывают камнями, — шипит Кит, точно кот, которому наступили на хвост родные хозяева. С Юджи спадает маска невозмутимости. Он растерянно хлопает глазами, потому что рассерженный Кит – это редкость. Юджи еще ни разу не видел Кита таким серьезным. — Если ты решил сдохнуть от тоски, то я тебе не помощник, — выплевывает он и, резко оттолкнувшись от борта, возвращается накручивать круги по катку. — Почему ты это сделал? – упрямо повторяет Юджи. Он хочет добиться внятного ответа во что бы то ни стало. — Потому что иначе они бы тебя загрызли! Думаешь, приятное зрелище, когда лучший друг превращается в зомби на твоих глазах? Да в таком состоянии краше в гроб кладут! А ты ведь у нас гордый, мог вообще заявить, что уходишь из спорта, и смыться в неизвестном направление. Я просто тебя спас, дав им новую тему для обсуждения. Но более безобидную. Я вообще не понимаю твоего недовольства, ведь эту кашу заварил именно ты! – кричит через весь каток Кит. Яростно сверкает глазами, сжимает руки в кулаки: явно хочет ударить, но не решается. Ему непонятно поведение Юджи. То целует его, то замыкается в себе, а вот сейчас – требует отчета за неосмотрительные действия, как будто Кит один во всем виноват. — Извини… — пораженно шепчет Юджи. А чего он хочет услышать? Что Кит давно тайно в него влюблен? Что тот поцелуй дал ему силу признаться в чувствах перед камерами, на весь мир? Что Кит тогда сказал журналистам хоть слово правды? Глупости какие. Юджи трясет головой, чтобы прогнать непрошеные мысли. Кит повел себя правильно, дав журналистам пищу для размышлений. Только вот Юджи от этого легче не становится. Сердце еще больше сдавливают тиски, а дыхание так и не выравнивается. Просто злобная насмешка судьбы – дать ему иллюзию каких-то отношений, суррогат, обыкновенную игру вместо искренности. Кит не умеет долго злиться. Не на Юджи, по крайней мере. Он может ругаться с ним, ссориться по мелочам или даже не разговаривать неделями, но вот злиться никак не получается. Поэтому Кит успокаивается, переводит дыхание и слабо улыбается: — Да ладно, что уж там. На то мы и друзья, чтобы вытаскивать друг друга из передряг, — отмахивается он, словно это совершенно неважные вещи. — И что теперь делать? – наигранно уныло вздыхает Юджи, чувствуя, что Кит оттаял. — Как «что»?! – возмущается Кит. — Играть до конца, естественно! Смогли же мы ненависть изобразить, так и любовь сыграть сможем. И они играют. Сами приглашают журналистов на совместные тренировки. На камеру записывается, как в спортивном зале Юджи отрабатывает дорожку шагов, пытаясь повторить ее без коньков, строго по нарисованной линии, к концу он сбивается, начинает крениться в бок, но его подхватывает смеющийся Кит и кружит по площадке. Юджи отбивается, но как-то неохотно. Хмурит брови, делает строгое лицо, напускает на себя недовольный вид и улыбается уголками губ. Кит по-детски чмокает его в щеку, и операторы не упускают это проявление нежности. На катке Юджи старается показать все, что умеет. Прыгает каскады, вращается с огромной скоростью, изгибается в спиралях. А Кит налетает на него хохочущем вихрем, забрасывает ледяной крошкой, попадает за шиворот и огребает за это по голове. Они играют в догонялки: Кит лихо улепетывает от рассерженного Юджи, заливисто смеется, разбивая всю серьезность друга на мелкие осколки. Он резко меняет направление движения, и Юджи по инерции, не успев затормозить, врезается в него. Они падают на лед, а Кит крепко держит Юджи в своих объятиях, оплетя талию друга руками. Но взгляд его прикован к объективу камеры. Юджи со стоном утыкается ему в шею. Потому что понимает: не будь здесь журналистов, Кит бы так себя не вел. Не было бы незначительных касаний кончиками пальцев, случайных столкновений, нежных взглядов. А если Юджи вот так, уткнувшись в Кита, не видит его отрешенного лица, то он может представить, что друг сейчас смотрит только на него, ласкает взглядом, любуется хрупким телом в своих руках. Их останавливают на улице, просят дать быстрое интервью. Кит, мгновенно сообразив, хватает Юджи за руку, как будто до этого они так и шли. И долго тараторит еле успевающей записывать журналистке, как он любит Юджи, как они замечательно проводят время вместе, что сейчас они отправляются на романтическое свидание в один шикарный ресторан, а потом продолжат его в роскошном номере отеля. И доверительно подмигивает журналистке, мол, ну вы же знаете, чем мы там будем заниматься. Юджи не принимает в этом участия. Просто кивает в нужных местах и несильно тянет Кита за рукав в сторону, намекая, что пора закругляться. Он старается не вслушиваться в то, что говорит Кит. Но некоторые долетающие до него слова неприятно колют сердце. Потому что все это такая наглая ложь. В кафе, заметив боковым зрением папарацци с наставленным на них фотоаппаратом, Кит без предупреждения притягивает Юджи к себе за шиворот и целует. Не глубоко, не до звезд перед глазами, только прикасается губами к губам в подобии поцелуя. Юджи сначала ошарашено распахивает глаза, но потом сам замечает фотографа и расслабляется. Ничего не изменилось. Рождество они встречают тоже вместе. Тихо, с бокалами вина в руках и маленькой искусственной елкой на письменном столе. Кит любит, когда шумно, весело, море новых лиц, танцы до упаду, адреналин в крови. Он привык праздновать в клубах в компании знакомых и не очень друзей, с очередной девушкой в обнимку и бутылкой шампанского в руке. Хлестать выпивку из горла, зажигать на танцполе, горланить песни в караоке, запускать петарды, устраивать перестрелки конфетти. А Юджи предпочитает одиночество. Он никогда не присоединяется к Киту на разнообразных тусовках, остается у себя дома. Читает, валяется на кровати целый день, отдыхает и елку обычно не наряжает. Не за чем. Но в этот раз им нужно поддерживать имидж влюбленной парочки, поэтому Кит вынужден забыть о клубах, а Юджи – о спокойном празднике. Кит заваливается к нему двадцать четвертого декабря с красным мешком на плече и приторно-сладким: «Хо-хо-хо, кто это у нас остался без подарка?» Санта Клаус из него получается никудышный, поэтому Юджи, отвесив ему для проформы подзатыльник, забирает мешок и пропускает к себе. — Хотел забраться через дымоход, но, к сожалению, у тебя нет камина, — все так же весело заявляет Кит, помогая Юджи разобрать мешок. Там бутылка дорого вина, конфеты, торт и перчатки с шарфом в подарок для Юджи. Тот смущенно краснеет, откладывая в сторону подарок, и извиняется, что сам он ничего Киту не купил. На это Кит только загадочно улыбается, говоря: «Отработаешь». — Представляешь, стоило нам объявить о «своих чувствах», — Кит насмешливо фыркает, болтая вино по стенкам бокала, — как девчонки стали ко мне просто-таки липнуть! Удивительные существа! Смотрят на меня, как на своего, сами познакомиться подходят, секретами делятся. Спрашивают, как там у нас дела, все ли хорошо в «голубой лагуне». Смешные такие, слов нет. Юджи сидит напротив, поджав под себя ноги, задумчиво смотрит вдаль. Он отчетливо-ясно понимает, что сегодня Кит – просто друг. Не больше. И вокруг нет журналистов, на которых можно свалить внезапные порывы обнять, невинно положить руку на бедро, погладить по щеке, серьезно глядя прямо в каре-зеленые глаза. У Юджи ощущение, будто руки связаны за спиной и эти путы способен снять только человек, сковавший в них. — Я тут долго думал… — разворачивает цветастый фантик Кит и закидывает в рот шоколадную конфету. — Не знал, что ты умеешь, — привычно поддевает Юджи, взглядом прослеживая, как двигается кадык Кита при глотках, как выделяются тонкие мышцы на шее при повороте головы, как бешено бьется синяя жилка. Он хочет почувствовать пульс Кита своими губами. — Эй, Юджи, ты ведь меня в самый первый раз поцеловал, потому что заметил папарацци? – неожиданно выдает Кит. А лицо сияет надеждой. Юджи, фыркнув, демонстративно отворачивается, мол, что за ерунду ты спрашиваешь? конечно, да! — Кстати, знаешь, кто пустил сплетни про то, что ты меня коварно соблазнил ради золотой медали? – едва сдерживая ехидный смешок, спрашивает Кит. — Ну? — Бекки! — Эта та стерва, с которой ты встречался полтора года назад? – скептически выгибает бровь Юджи. Он все еще помнит, как сказал Кит бросить эту девчонку, а тот, нет, чтобы послать куда подальше, понуро потопал исполнять желание друга — С какой радости для тебя все мои девчонки – стервы? – притворно возмущается Кит, всплеснув руками. Глаза сверкают лукавыми бесятами на дне зрачков. — А я виноват, что ты их, как на подбор, по уровню стервозности подбираешь? – безразлично пожимает плечами Юджи. — Ревнуешь, что ли? – подмигивая, хитро интересуется Кит. — ЧТООО?! – подскакивает с дивана Юджи, чуть не выплеснув вино из бокала. Да какое тут вино, когда прицельно бьют по больному месту? — Да ладно, я бы тоже ревновал, — расслабленно закидывает руки за голову Кит и мечтательно улыбается. — Все-таки Бекки – сногсшибательная красотка. Тоже запал на нее? Вот почему тогда попросил меня ее бросить? — Идиот полнейший, — качает головой Юджи. — Не в этом суть. Она нам хорошую такую, жирную свинью подложила. Наверное, до сих пор на меня злится… Хотя почему-то направила свой гнев на тебя… «Потому что, в отличие от тебя, она не страдает тугодумием!» — раздраженно думает Юджи и, резко поднявшись, уходит на кухню. Кит довольно улыбается, как сытый кот. Доказательство от противного еще никто не отменял. А косить под дурачка Кит всегда умел. Он приходит на кухню за Юджи и успокаивающе обнимает его со спины. — Ну не бесись ты так, — навалившись на него всем телом, канючит Кит. – Устроим мы этой Ребекке темную, еще десять раз подумает, прежде чем попытается вновь нас достать. Юуууджи, ну хочешь, я тебя поцелую и все пройдет? – прикалывается он. Юджи раздраженно стряхивает с себя его руки, но выглядит уже более спокойным. Рождество они встречают, заснув в сидячем положении на узком диване после долгих разговоров и разморившего вина. Кит, развалившись и раскинув руки в стороны, а Юджи – посапывая на его плече. Время неотвратимо приближается к началу Чемпионата, и тут к парням поступает весьма заманчивое предложение: устроить фотосессию для женского журнала. На гонорар можно купить приличную машину. Кит, естественно, сразу соглашается, а Юджи деваться некуда. Их заботливо одевает целый штаб гримеров. Юджи достается кофта с большим v-образным вырезом, открывающим хрупкие ключицы и острые плечи, и обычные свободные бриджи с карманами. Над Китом колдуют гораздо дольше: укладывают вечно растрепанные волосы, отчего те начинают жирно блестеть, завязывают на шее яркий галстук, накидывают на плечи мятую рубашку и натягивают на ноги рваные узкие джинсы. Кит поводит плечами, чувствуя себя неуютно в этой одежде. На студии прохладно, поэтому кожа Кита, у которого неряшливо расстегнута рубашка, покрывается мурашками. Заметив ежащегося от холода друга, Юджи растягивает губы в ехидной усмешке: — Что, эта затея больше не кажется тебе такой гениальной? – издевательски спрашивает он, положив горячую ладонь на подтянутый живот Кита. Мышцы под пальцами непроизвольно напрягаются, но Кит выдавливает улыбку. — Но ты же рядом, чтобы согреть меня, — провокационно ухмыляется он. — Размечтался, — фыркает Юджи, и их зовут на площадку. Под светом ламп в центре пустой комнаты стоит стул на алюминиевых ножках. — Кит, ты садишься на стул, давай, быстренько, — экспрессивно раздает указания фотограф. – Расставь ноги пошире, да, да, примерно так. Юджи, встань между его ног. Чуть более раскрепощено, не бойся. Наклонись к нему. Даже нет, лучше поставь ногу рядом на сиденье стула, ага, отлично. И нависни над ним, облокачиваясь на спинку стула. Агрессивнее, Юджи! Кит, взгляд менее испуганный, он же не есть тебя собирается. Ты самоуверенный мачо! Ну же, Кит, покажи, что даже в таком положении, ты – хозяин. И мышцы пресса напряги. Рубашку чуть в сторону, торса совсем невидно. Эй, Трэйси, повесь Юджи какую-нибудь фитюльку на шею, чтоб блестела. На длинной цепочке! Так, продолжаем, молодые люди. Несмотря на четкие указания фотографа, у Кита с Юджи все получается не так уж хорошо. Кит едва сдерживается, чтобы не расхохотаться над серьезно хмурящем брови Юджи, и все никак не может сосредоточиться. И красиво поймать губами серебряную подвеску, выгнув шею под нужным углом так, что глотать невозможно, а воздух еле поступает в легкие. И властно притянуть брыкающегося Юджи к себе за бедра, разыгрывая горячую страсть. И преданно смотреть другу в глаза снизу вверх, как побитый щенок. И застыть в миллиметре от губ, наклонив Юджи к себе за шею и вплетая пальцы в черные волосы. Все это так сложно сделать естественно. Движения Кита будто деревянные, а лицо все никак не может принять более решительное выражение. Юджи, противореча создающемуся образу невинной овечки, тихо шепчет другу на ухо угрозы и планы мести, гневно сверкая обсидиантово-черными глазами. Что абсолютно не прибавляет Киту искренности во влюбленных взглядах. — Так, Юджи, сядь к нему на колени и откинься немного назад. Кит, попробуй его удержать под спину… — Может, мне сразу ширинку расстегнуть, чтобы не париться? – не выдерживает Кит, хотя и говорит с долей иронии, а не злости. Фотограф явно задумывается над его предложением всерьез, и Кит уже не рад, что не сдержал язык за зубами. — Нет, все же так радикально не надо, — соглашается фотограф. – Ладно, сейчас перерыв. Через полчаса продолжим. Трэйси! Сделай мне кофе!.. Как по мановению волшебной палочки, студия становится пустой за несколько секунд, и парни остаются одни. Юджи нагло спихивает Кита на пол со стула и сам усаживается, устало потягиваясь. Кит, как будто только этого и дожидался, треплет пятерней зализанные волосы, отчего те топорщатся во все стороны, словно после удара током. Он стягивает через голову надоевший галстук и приваливается спиной к холодным ножкам стула. Обессилено прикрывает глаза. — У меня одного такое ощущение, что еще фоток десять, и он попросит нас раздеться? – светским тоном интересуется Юджи. — Ага, как будто порно снимают. «Ноги пошире, язык высуни, пресс напряги, зубы больше покажи», — передразнивает выжатый, как лимон, Кит. – И чем ему не нравятся получившиеся фотки? — Наверное, тем, что на них я хочу тебя убить, а ты вжимаешь голову в плечи, как испуганный кролик. А показать мы должны «чувства»! – с горечью восклицает Юджи и продолжает совсем уже шепотом: – Которых нет… — Почему это нет? – удивленно вскидывает голову Кит. Юджи на него непонимающе смотрит. Тогда Кит поднимается с пола и резко дергает Юджи за руку, тоже ставя на ноги перед собой. — Давай тренировать «естественность» и «натуральность»! – дурачится Кит, обвивая талию друга руками. Он заправляет упавшую Юджи на глаза прядку за ухо, неотрывно глядя ему в глаза. Рука соскальзывает с волос, пробегает по голому плечу, задевает тонкую цепочку. Возвращается обратно к шее, запутывается в черных прядках на затылке и притягивает все ближе и ближе. Юджи сам сокращает расстояние между ними, нетерпеливо захватывая губы Кита в сладкий плен поцелуя. Кит отвечает, но не яростно, не страстно, а мучительно-медленно и нежно. Ласково гладит Юджи по спине, мягко прикусывает нижнюю губу и тут же отпускает. Ему тепло. Обжигающе, крышесносно тепло. Юджи закидывает ногу ему на талию, практически сливаясь телами от близости. Кит бережно поддерживает его за бедро, выводит пальцами непонятные письмена и чувствует, что колени подкашиваются, что хочется до зубного скрежета изодрать всю эту сценическую одежду на лоскутки и ощутить наконец-таки под пальцами разгоряченную кожу. И тут раздаются аплодисменты. Из-за ширмы выходит чуть ли не прослезившийся фотограф и смотрит на них, как на произведение искусства. В руках у него фотоаппарат с бесценными, такими живыми снимками. Кит удивлен не меньше Юджи, но старается сделать вид, будто это действительно было запланировано. Он радушно принимает похвалы от всех работников студии, просматривает снимки вместе с фотографом и редактором, обсуждает, какие стоит взять в журнал. А Юджи лишь слабо улыбается. Он ведь поверил. Поверил, что сейчас все было по-настоящему. — Приветствую в нашей студии прославленного фигуриста, экс-чемпиона мира, призера Олимпийских игр, — телеведущая кокетливо улыбается, — и просто очаровательного мужчину, мечту многих женщин – Диего Мартинес! Под приевшуюся всем музыкальную заставку из-за ширмы выходит подтянутый мужчина с орлиным носом и цепкими, живыми глазами небесно-голубого цвета. На его лице четко выделяются черные брови и высокие скулы, как и у всех испанцев. Волосы кудрями ложатся на широкие плечи. Он уверен в себе, он всего добился в своей жизни, много повидал и испытал на собственной шкуре. Диего приветственно машет аплодирующей публике и садится на мягкий диван по центру студии, рядом с юной, сверкающей натянутой улыбкой телеведущей. Девушка старается не выдавать своего волнения, но рядом с таким мужчиной она чувствует себя совершенно потеряно. — Ваше триумфальное возвращение после серьезной травмы колена – очень мужественный поступок, — берет она себя в руки, говоря заученный текст. – Через два дня во Франции начнется Чемпионат Мира, все, затаив дыхание, ждут вашего выступления. Как вы оцениваете свои шансы на победу? — Мой единственный соперник – это только я сам. Смогу пересилить себя, переступить через травмы, только тогда и стану победителем, — спокойно отвечает Диего, с присущим испанцам сладким акцентом. В его словах нет ни капли хвастовства или самонадеянности. Простоя констатация фактов. — То есть, вы хотите сказать, что даже победитель прошлого чемпионата, Кристофер Райс, для вас не помеха? – удивленно изгибает брови телеведущая. — Именно так, — кивает Диего. – На моей стороне, в первую очередь, опыт, все же у нас разница в возрасте – десять лет. Они с Акито Юджи ведут себя так по-детски. Не наигрались еще в песочнице. Им рано в большой спорт. Они ищут славы и внимания. Сплошное ребячество, ни грамма серьезности. И если раньше я мог сказать, что Акито Юджи хоть как-то старается быть профессионалом на льду, то Кристофер этого делать просто не умеет. А их поведение, все эти интервью и фотосессии – прерогатива шоу-менов, и спортсменов это не достойно. История их влюбленности настолько фальшивая, насколько и известная. Их имена теперь ассоциируются с гейской тематикой, нежели фигурным катанием. По-моему, так и выглядит деградация. Телеведущая удивленно хлопает густо накрашенными глазами. У нее в комнате висит календарь с этой парочкой. Тот самый поцелуй, неожиданно засеченный фотографами, разошелся огромными тиражами. Она их любит. Особенно безбашенного, но отчего-то такого милого и растерянного на фотографии, Кита. В ухо орет редактор, диктуя новый вопрос, но телеведущая все никак не может взять себя в руки, и по телевизору пускают рекламу. Диего Мартинес доволен собой. Перед своим выступлением Кит не волнуется, хоть короткая программа и не его конек. По воле жребия он выйдет на лед самым последним. Он внимательно следит за Диего Мартинесом. Не то, чтобы он обижался на него за осудительные слова, сказанные на недавнем интервью. Кит и сам может наплести все, что угодно, если попросят. Ему абсолютно плевать, как тот отзывался о его катании. Но вот об их отношениях с Юджи… После фотосессии Юджи старается к нему не приближаться. Если того требуют обстоятельства, появляется в кадре, скупо кривит губы в ненастоящей улыбке и сразу же исчезает в неизвестном направлении, как только допрос – то есть очередное интервью – окончен. Терпит легкие поцелуи в щеку, хмурит брови, когда Кит собственническим жестом кладет руку ему на талию, будто крича: «Мое!» Он бы с радостью носил табличку с надписью «Личная собственность Кита. Руками не трогать!», только считает, что Кит этого не оценит. Потому что Кит играет. И слова Диего лишь подтверждают его мысли. Из-за этого Кит как раз и бесится на Диего. Они втроем случайно сталкиваются перед выходом Юджи. То есть Кит натыкается на беседующую парочку, которая, увидев его, тут же прекращает все разговоры. Кит не ревнует, нет. С чего бы? Не из-за того же, что Юджи наконец-то за долгое время выглядит спокойным, будто выговорился, сбросил с себя груз тайны и печали. Кит точно не ревнует. Так, просто хочет засветить этому долбанному совратителю малолетних лезвием конька между глаз, ничего больше. — Пришел пожелать тебе удачи, любовь моя! — дурачится Кит и звонко чмокает Юджи в щеку, с вызовом смотря на Диего. Мартинес насмешливо фыркает, делая вид, будто его совершенно не заботит эта парочка. На лед приглашается Юджи и две пары глаз неотрывно следят за ним во время выступления. Кит облокачивается на борт, задумчиво положив подбородок на сложенные руки. Диего стоит рядом, не отходит для приготовлений к собственному прокату. Его взгляд прикован к тонкой фигуре, исполняющей на льду немыслимые пируэты. Кит хмуро косится в сторону Мартинеса. — Смотрите не подавитесь, — и поясняет удивленно изогнувшему бровь Диего, — пожираете его глазами. Мне хоть косточки оставьте. — А ты, как собака на сене, — не остается в долгу Диего. – Подпускаешь к себе, но все равно держишь дистанцию, ставя невидимые барьеры. Если ты отпустишь его, я мог бы сделать его счастливым. От столь неожиданного заявления Кит аж давится воздухом. Он кашляет и смеется одновременно. Хохочет до слез, сгибается пополам и съезжает на пол. Держится за живот и все никак не может остановиться. — Ну вы даете! – выдавливает он. – Так серьезно говорить такую чепуху! Ой, не могу просто… Слышал бы Юджи, вообще умер бы от смеха! Господи, надо же было так отжечь?! — Юджи слышал, — прерывает его Диего, и Кит застывает, мгновенно прекратив смеяться. – И он сказал, что подумает. — Вы врете, — качает головой Кит. – Юджи не гей, он бы ни за что всерьез не воспринял такое предложение. — Раз не гей, то почему тогда вы вместе? – насмехается над ним Диего. — Потому что любим друг друга? – улыбаясь, задает наводящий вопрос Кит. Он просто издевается над старшим фигуристом. — Так ли это? – скептически осматривает его с ног до головы Диего и уходит готовиться к своему выходу. — Ну конечно, так, — фыркает себе под нос Кит. – Может ли быть иначе? Он так и не успевает досмотреть выступление Юджи до конца, но зато слышит, что тому ставят высшие оценки за выступление. Сравняться с ним будет тяжело, но Кит справится. Кита отлавливают корреспонденты, дежурящие на стадионе, и начинают расспрашивать о его предстоящем прокате. Так что выступление Диего он тоже пропускает. — Мой номер посвящается одной замечательно, умопомрачительной, прекрасной и в меру умной девушке – Ребекке Боунс, — пафосно размахивает руками Кит. – Именно с ее помощью миру стали известны наши с Юджи чувства. Кстати, желаю им с братцем завоевать в своих девчачьих танцах на льду двадцатое место! Или какое там последнее?.. Вообще короткая программа – это та еще скучища. У всех одна и та же музыкальная нарезка из различных по стилистике произведений – самый популярный выход из ситуации, когда нужно отработать все обязательные элементы и ни шагом больше. Заунывные постанывания музыки и практически идентичные номера нагоняют на Кита тоску. Из всех фигуристов наберется максимум десять стоящих, а все остальные – просто пришли показать себя. «Скорее уж опозориться», — невесело думает Кит. Он выезжает на лед под рукоплескание толпы. Публика его любит – это факт. А Кит постоянно угощает ее чем-нибудь интересным. Как, например, сейчас. Сплошное хулиганство. На Ките красуется костюм тройка, лимонно-желтый галстук-бабочка и совсем уж клоунские желтые коньки. Он не боится показаться смешным. Как и не боится потерять один балл за то, что использует музыку со словами. Оно того стоит. А балл компенсирует. Кит любит риск. А нарушать правила – практически его профессия. Кит вредно улыбается. Начинается музыка, легкая, светлая, подходящая для пешей прогулки по еще не проснувшемуся городу. Кит вышагивает по льду с огромной счастливой улыбкой на лице. Жизнь удалась. Завидуйте! Первый прыжок – он сложный самый, как говорит его тренер, молодая амбициозная женщина, такая же трехнутая на всю голову бунтарка, как и сам Кит. И еще до начала самой песни, пока он еще не устал, Кит прыгает каскад четыре-три, про себя, как всегда, ругаясь на дурацких составителей правил. Вот он и восполнил штрафной балл. I wake up every evening With a big smile on my face And it never feels out of place And you're still probably working At a nine to five pace I wonder how bad that taste И из прыжка сразу переходит на дорожку шагов, немного ленивую, неспешную. Будто он действительно прогуливается под утренним солнцем, рассматривает редких прохожих, обращает внимание на их усталый вид и улыбается от того, что у него-то все хорошо. When you see my face Hope it gives you hell Hope it gives you hell When you walk my way Hope it gives you hell Hope it gives you hell С приветом, Бекки! Мелкая пакостница. «Hope it gives you hell», — ухмыляясь, подпевает Кит и прыгает тройной аксель – обязательный элемент в короткой программе. Как выезжает, закручивается винтом во вращении, меняет позицию на сидячую, прогибается вбок, откидывает голову назад, поднимает вверх изогнутую руку. В таком положении сильно кружится голова. Как после поцелуя с Юджи. Кит думает, что с такой подготовкой легко бы стал космонавтом, а центрифуга – пара пустяков. И только скрежет легкого царапанья зубцов по льду держит на грани реальности. На очередной дорожке он забавно отклячивается, крутя бедрами, парадируя поведение Бекки. Неожиданно, подпрыгнув, впивается зубцами в лед, останавливается, строит умильное лицо, как будто перед собой видит милого щеночка, доверчиво тыкающегося в ладонь мокрым носом. Театрально прикладывает руки ко рту, сдерживая радостный визг. Вот такая ты, Бекки. Узнаешь себя? If you find a man that's worth a damn And treats you well Then he's a fool you're just as well Hope it gives you hell Кит довольно жмурится. Как же ему это нравится! Безнаказанность только подзадоривает его, и он перепрыгивает с одной ноги на другую с большим замахом, оказываясь в какой-то момент параллельно льду. И опять садится во вращение. Вскакивает, меняет ногу, отталкивается для большей скорости и едва сдерживается, чтобы не показать язык. Шалость удалась. I hope that it puts you through hell И Кит присоединяется к пожеланию певца. «Надеюсь, ты сойдешь с ума от бешенства, Ребекка», — кланяясь в конце выступления под дождь из плющевых игрушек, думает Кит. Потому что наглая девчонка покусилась на святое. На его Юджи. В уголке «Kiss and Cry», где фигуристы ждут своих оценок после выступления, Кит сидит, радостно обнявшись со своим тренером. Женщина светится гордостью за своего ученика, треплет его по волосам, щелкает его по носу, мнет в руках мягкие игрушки. Пока судьи решают, какие поставить Киту баллы, тот пристраивается к камере, практически закрыв лицом весь объектив. — Юуууджи! – он складывает пальцы в некое подобие сердечка и посылает смачный воздушный поцелуй. – Все для тебя, радость моя! Со своего места на трибунах Юджи видит все эти кривляния на большом экране, висящем по центру катка. Он нелюдимо скрещивает руки на груди, опускает голову, словно это не к нему обращаются, и вообще нет его. И скрывает смущенную улыбку. Хотя знает, что Кит всего лишь придуривается. В итоге разрыв между ними опять в десятые балла. Киту, как всегда, поставили немыслимые оценки за артистизм, но сняли в технике, из-за чего он и оказался на втором месте. Юджи, наоборот, выехал как раз на технике и элементах, заняв третье место. Первым с небольшим отрывом стал Диего. Он уже, в своем роде, ветеран в фигурном катании. Тридцать лет – для фигуристов солидный возраст. Юджи относится к нему со сдержанным уважением и почтением, но не более. И не понимает, с какого Диего решил, что им стоит «попробовать» завести отношения. Юджи что, на мальчика по вызову похож? Ему, конечно, несладко от неразделенных чувств, но он еще не настолько отчаялся, чтобы бросаться в объятия какого-то незнакомого мужика. Хотя Юджи действительно смертельно устал. Спортсменам дается один день на отдых между выступлениями, и Юджи с Китом не придумывают ничего лучше, чем пойти на прогулку по Лиону. То есть так решил Кит и вытащил упирающегося всеми правдами и неправдами Юджи на улицу, самолично замотав шарфом, одев перчатки и укутав в пальто. Лион – это урбанистический Париж. Город работяг, а не расфуфыренных надушенных дам и под стать им, надменных кавалеров. Здесь витает в воздухе такая же суетливая атмосфера, только люди заняты важными делами, а не бездельничают, как в столице Франции. Ребята не собираются посещать музеи, смотреть достопримечательности или картинные галереи. Они просто идут по улице. Сами не знают куда. Кит вышагивает по бордюру, как бывалый канатоходец. Не смотрит под ноги, легко балансирует, закинув руки за голову и отрешенно уставившись вдаль. Он небывало молчалив. Он думает о том, как здорово светит весеннее солнце в глаза, как переливаются, словно зеркало, плиты под ногами, как Юджи тихо идет рядом, а ему-то больше и не надо, как он устал от вечных соревнований, как холодно задувает немилосердный ветер за шиворот, и… опять возвращается мыслями к Юджи. Кит никогда не считал себя трусом, но сейчас отчего-то не решается сделать шаг навстречу другу. Поэтому молчит всю дорогу. — Давай прекратим все это, — неожиданно произносит Юджи. Его голос спокоен, явно обдумывал свои слова не один день. — Почему? – пошатывается на узком бордюре до этого уверенно держащий равновесие Кит. — Я устал. Кит не спешит с ответом. — Хорошо, — наконец-то говорит он. С несвойственной себе серьезностью. Юджи вскидывает на него удивленные глаза. Он не ожидал, что Кит так легко согласится. Где-то в глубине души надеялся, что Кит засопротивляется, придумает тысячу причин для продолжения их вранья на публику. В этом случае Юджи бы не выдержал и не стал бы настаивать. Однако, похоже, Киту это тоже в тягость. — Мы прекратим, — повторяет Кит, задумчиво смотря сквозь пальцы на выступающее из-за туч солнце. – Чтобы начать все сначала. Юджи старательно делает вид, что ничего не случилось. Как будто он не расслышал тех слов Кита. И умоляет себя не поддаваться безумной надежде. Уговаривает себя, что не так понял, не так расслышал, сам все придумал. И сдерживает неуверенную улыбку. Только в глазах что-то оттаивает. Они доходят до площади Терро, где величественно возвышается лионская ратуша с барельефом Генриха IV на коне, а широкое пространство отдает в груди щемящим чувством одиночества. Юджи бездумно крошит в руках только что купленный свежевыпеченный багет с хрустящей румяной корочкой. Подкидывает в воздух целую горсть крошек. Щедро, много, фонтаном. Они не успевают коснуться земли – голуби на лету подхватывают, быстро глотают и суетливо летят за очередным угощением, расталкивая друг друга пухлыми боками. Целый ковер из голубей. Серый, бурлящий, шелестящий. Затягивающий. Кит кормит их с рук. Сидит на корточках и добродушно подставляет раскрытую ладонь. Голуби небольно щипаются, торопливо подлетают, пытаясь урвать как можно больше хлебных крошек. Оба делают вид, что поглощены этим занятием, что не видят ничего вокруг, кроме копошащейся серой тучи голубей. Первым не выдерживает Кит. Терпение – не его главная добродетель. Он резко дергает Юджи за руку на себя и впивается в его губы голодным поцелуем. Неистово, горячо, пронзительно. Как вспышка. И Юджи надеется не увидеть папарацци. А те люди с фотоаппаратами – просто туристы, которые хотят запечатлеть красивейший фонтан Бартольди, символизирующий четыре реки-кормилицы Франции. Ведь правда? Юджи медленно прикрывает трепещущие веки. Он выпит до капли. И жарко отвечает, притягивая к себе Кита за шею, вплетает пальцы в жесткие волосы, наматывает на кулак и больно тянет, не прекращая поцелуя. За все непролитые слезы. — Эй, Юджи, а слабо в меня влюбиться по-настоящему? – с хитрой ухмылкой спрашивает тяжело дышащий Кит. В ответ ему – гробовое молчание. Юджи отстраняется, медленно облизывает губы. Дразнящее медленно, как будто пытается распробовать изысканную сладость. И, ни слова не говоря, распрямляется и уходит в направлении паутины узких улочек Лиона. Кит не отстает от него ни на шаг. Он преданно ждет ответа. — Мне не слабо проиграть тебе две десятых, — тихо начинает Юджи. Он не оборачивается, знает, что Кит его прекрасно слышит. — Не слабо показать себя полным идиотом перед камерой, не слабо послать тренера на хер, прыгнуть с парашютом, крича «Кит лучше всех!», улететь на выходные в Амстердам за «самыми крутыми в мире телочками», признаться в любви учителю по математике и подарить ему самодельный букет цветов из цветной бумаги… Перечисляя все их бессмысленные споры, Юджи неизбежно уводит Кита все дальше от оживленной площади, в лабиринт узких переулков. Здесь мало света, потому что высокие дома стоят слишком близко, чтобы хотя бы увидеть голубое небо. Но на земле нет грязи или мусора: по этим улочкам не часто проходят люди. — Но… влюбиться? – Юджи неожиданно останавливается, и Кит врезается ему в спину. Резкое движение – и уже Юджи прижимает Кита к шершавой стене, жарко шепчет на ухо: — Не боишься… проиграть в этом споре? И на губах играет дьявольская ухмылка. Он коротко, на грани осязания, целует Кита в шею. Не ждет реакции, ему уже все равно. Нечего терять. Он наконец-то может почувствовать, как бьется пульс под тонкой кожей. Быстро-быстро. Лихорадочно. Кит берет его лицо в ладони. Нежно гладит большим пальцем по щеке, заботливо заглядывает в глаза. — Скорее, всей душой надеюсь на твою победу, — говорит серьезно, осторожно подбирает слова, потому что мозг отказывается соображать. Не тогда, когда Юджи самозабвенно целует каждую родинку на его шее, проходится языком по горлу, заставляя судорожно сглотнуть. Прикусывает мочку уха, больно тянет за сережку, как звереныш, вцепившийся в любимую игрушку. Не отдаст. Никому. Даже не стоит пытаться отобрать – раздерет на клочки. Зубами. Каждого, кто осмелится посягнуть на его собственность. Кита это не пугает. Наоборот, заводит еще больше, крышу сносит окончательно. Он судорожно расстегивает пуговицы на пальто Юджи. Округлые, гладкие – выскальзывают из непослушных пальцев. Быстрее, быстрее, он хочет прикоснуться, почувствовать жар тела собственными руками, заразиться им и больше не останавливаться. Любить и быть любимым. Одним движением Юджи расстегивает его куртку. И сразу же пробирается руками под тонкую футболку. Скользит ладонями по рельефному прессу, легко царапает спину, подгоняя, моля: «Давай же быстрее». В воздухе витает запах надвигающейся грозы. Запах свежести, весны и чистоты. Запах нежности. Начинает моросить мелкий дождик. Его капли разбиваются об искусанные плечи Юджи. Пальто и рубашка, спущенные до локтей, не скрывают кровоподтеков. Теперь уже Кит прижимает его к стене. Шероховатой, каменной кладке неизвестно какого века. Дождь все с возрастающей силой барабанит по крышам. Люди спешат укрыться в своих домах, им нет дела до какой-то подворотни. Над небом Лиона вспыхивает первая молния. Им плевать. Они любят. Юджи отдается, весь, без остатка. Бесстыдно откидывает голову назад, стонет в голос, подставляет шею для поцелуев. Кит бережно поддерживает Юджи под спину, не давая ему оцарапаться. Сцеловывает капли дождя с ресниц, гладит талию под складками пальто, собирает губами его рваное дыхание. Вздох на двоих. И выдох в унисон: «Люблю». Волосы прилипают к щекам, пот мешается с дождем, движения становятся все резче, торопливее, глубже. И стоны, сорвавшиеся с их губ на пике удовольствия, сливаются в единый. На разминке перед выступлением группы сильнейших Кит не дает Юджи даже нормально разогнаться для прыжка. Он дурачится, обнимает Юджи со спины, ведет его в импровизированном танце. В шутку интересуется, не болит ли что. Но глаза горят искренним участием и волнением. Он не хочет послужить причиной плохого самочувствия Юджи. Тот нехотя кивает, успокаивая. Юджи смущен до чертиков, краснеет и прячет взгляд. Но с ним все отлично. Даже больше, чем отлично. Сейчас он готов летать. Кит расслабляется, прижимает его еще ближе и целует в затылок. Ласково, как ребенка перед сном. А потом опять возвращается в привычный образ клоуна. Грозится сделать выброс, тодес или особо сложную поддержку, если японец не поцелует его на удачу. За что получает по шее, но зато успевает урвать, хоть вскользь, легкий поцелуй в уголок губ. И счастливый идет готовиться к своему выступлению. Его номер открывает группу сильнейших. Юджи наигранно причитает: «Уберите от меня это животное, не выпускаете его со мной вместе на лед и вообще держите в клетке и на цепи». Он с комфортом устраивается на трибунах, собираясь привычно не отводить глаз от Кита всю его программу. На Ките расшитый золотыми нитями пиджак, из-под которого выглядывают манжеты белоснежно-белой рубашки. Лицо прикрывает изящная полумаска, украшенная жемчугом и нежно-бежевым стеклярусом. В ее разрезах видны живые, сейчас совсем зеленые глаза. — Любуешься? – раздается над ухом Юджи тягучий, как патока, голос испанца. — Это такая изощренная форма мазохизма или я что-то не понимаю в этой жизни? Юджи демонстративно отворачивается от Диего. Он не хочет с ним разговаривать. Ни сейчас, ни когда-либо вообще. После той беседы с ним Юджи еще долго чувствовал себя каким-то облапанным, грязным. Paint a picture of a perfect place They've got it better than what anyone's told you They'll be the King of Hearts, and you'll be the Queen of Spades And we'll fight for you like we were your soldiers Движения Кита плавные, мягкие. Как будто танцует на балу. Только партнерши не хватает. Дамы в пышных платьях и с высокой сложной прической. И еще, что самое главное, смотрящей на Кита в немом восхищении, как на принца, сошедшего со страниц любимых сказок. Прыжок – легкий, стремительный. Кит, словно подхваченный водоворотом вальса, садится во вращении. They've got all the right friends in all the right places Someday, we're going down They've got all the right moves and all the right faces Someday, we're going down — Ты принял решение? – спрашивает Диего. — Еще давно, — не сводит глаз с Кита Юджи. Говорит будто в пустоту. Не замечает рядом стоящего человека. Он весь там, вместе с Китом, на льду, исполняет элементы, переживает музыку, как собственную жизнь. — Я сразу вам сказал, что не заинтересован в этом. — Со мной ты сможешь забыть. — Я не хочу, — отрезает Юджи. — Зачем он тебе нужен? Необязательный растяпа, пытающийся показать, что он король мира? – Диего с легкой иронией кивает в сторону усердно выполняющего вращение Кита. — Кит, конечно, придурок и идиот, но должен же кто-то постоянно напоминать ему об этом, — тонко улыбается Юджи, прикрывая глаза пушистыми ресницами. Неужели Диего всерьез считает, что Юджи способен просто так променять заливистый смех Кита, его заразительную, искреннюю улыбку и лукавые огоньки в глазах на кое-то подобие душевного спокойствия? Что за бред. Именно за этот ураган эмоций, что приносит с собой Кит, Юджи его и любит. It doesn't matter what you see. I know I could never be Someone that looks like you. It doesn't matter what you say I know I could never face someone that could sound like you. Музыка становится более электронной, а движения Кита – ломанными, резкими, четкими, как у робота. На дорожке шагов он, как солдат, держится идеально ровно, на прямых ногах переступает с одного ребра на другое, тянет носок. — Если он победит в чемпионате, то я признаю свое поражение и больше не подойду к тебе. Но если нет, — Диего мертвой хваткой вцепляется в плечи не ожидавшего такого Юджи. – То ты – мой. So yeah, we're going down Крепко держа юношу за подбородок, Диего целует его. Юджи мерзко. Отвратительно до тошноты. Он отбивается, пинает, царапает, но все без толку. Чужой язык по-хозяйски изучает, касается всего. Склизко, гадко, мерзко-мерзко-мерзко. Испуганный взгляд Юджи сталкивается с расширившимися в удивлении глазами Кита, не спрятанными маской. Как раз перед заходом на прыжок. На самый главный прыжок, за который должны дать максимум баллов. Кит приземляется на две ноги, чудом устояв на месте. Прыжок не засчитают за четверной, ну и к черту! Там Юджи с этим ублюдком… Кит его убьет! Ублюдка убьет, а Юджи запрет на семь замов в каком-нибудь бункере, подальше от всяких извращенцев. — Но с таким прокатом… — отстраняется Диего, самодовольно ухмыляясь, — думаю, у него нет шансов. И звук звонкой пощечины, перекрывшей даже громыхающую музыку. Юджи гневно буравит его взглядом, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься с кулаками. Диего надменно вскидывает голову, прикладывая руку к горящей после удара щеке, и неспешно уходит. Закончивший свой номер Кит раздраженно срывает маску с лица и бросает ее себе под ноги. Наступает на нее, с хрустом ломает пополам. Дорогая венецианская маска теперь – лишь горка мусора. Пока он ждет оценки, сидит, как на иголках. Но не из-за баллов, которые, он и сам знает, ему снимут за практически сорванный прыжок. От побега к Юджи его сдерживают только тренер и хореограф, вцепившиеся в него с двух сторон и буквально повисшие на нем. Кит шипит на них и даже не старается приветливо улыбнуться на камеру или хотя бы успокоиться. Когда разъяренный Кит, уже не сдерживаемый ни тренером, ни остальным сердобольным народом, врывается в раздевалку к Диего, тот смотрит на него оценивающим взглядом, даже не шелохнувшись в сторону от по-звериному скалящего зубы парня. Мартинес кривит губы в самодовольной ухмылке, поражаясь, как же легко играть с этими двумя мальчишками. Оба не знают, чего хотят, ходят вокруг да около, пока Диего ловко один за другим расставляет для них капканы. Кит привык бить первым. Особенно, если противник превосходит по комплекции. И драться он умеет. Не раз практиковался в стенах любимой школы, в которой концентрация пышущих энергией, но не умеющих контролировать себя пацанов явно превышала все лимиты, необходимые для спокойного сосуществования. А врежешь – все как-то на порядок понятливей становились. Чудеса! Отстаивать свою правоту чаще приходилось не на словах, как того требовали все цивилизованные люди, то есть учителя и родители, а именно на кулаках. Больше всего такого тактильного времяпрепровождения, естественно, приходилось на них с Юджи, потому что любые разногласия решались заметно быстрее, если посильнее вдарить по бестолковой вихрастой голове своего друга. Несмотря на довольно хрупкую фигуру, так идеально подходившую для занятия фигурным катанием, Юджи часто выходил победителем в их бесконечном противоборстве. Еще с молодых ногтей откуда-то вычитал о болевых точках и пользовался этим знанием направо и налево, в который раз укладывая Кита на лопатки. Диего сгибается, хватаясь за живот. Кулак в солнечное сплетение – и душу будто вырывает из тела на несколько секунд. Судорожно хватает ртом воздух, но старается держаться все так же надменно и высокомерно. Кит в кровь разбивает нагло ухмыляющиеся губы. Губы, которые осмелились прикоснуться к его Юджи. Сорвали поцелуй. Насильно. Заставили подчиниться. Такого Кит не простит. На белых перчатках, еще не снятых после выступления, остаются красные капли. Они быстро впитываются в ткань, остаются нестираемыми свидетелями беззвучной драки. Тихая ярость полыхает зелеными языками пламени в глазах Кита, и он даже не замечает, что Диего абсолютно не сопротивляется, наоборот, ждет ударов, уклоняется чуть в сторону, но не отвечает. Неожиданно на готовой уже нанести очередной удар руке Кита кто-то виснет всем телом, оттягивая вниз своей тяжестью. — Уймись, придурок бестолковый! – орет на него Юджи. – Не видишь, что ли, что он тебя специально провоцирует?! Кит переводит на него замутненный взгляд. И не узнает. Пытается стряхнуть с руки, как незначительную помеху. Ему это удается. Только теперь Юджи встает перед ним, загораживая собой скорчившегося в углу Диего. — Только попробуй, — предостерегающе шипит Юджи, готовый вправить мозги сошедшему с катушек другу любым способом. В отличие от Кита, он смог разгадать ход мыслей Диего. Что бы ни говорил испанец, а Кита он считал за реального соперника, а вот Юджи как угрозу не рассматривал. Зато в качестве инструмента для достижения своих целей Юджи подходил как нельзя лучше. Кит на него реагирует остро, как бык на красную тряпку. Будь то показная ненависть или такая же фальшивая любовь – неважно. Все равно эффект один: вспыхивает, как бенгальский огонь на Новый год. Следовательно, вывести недалекого американца из себя и тем самым добиться если не его дисквалификации, то уж падения на выступлении точно можно за счет Юджи. С падением не удалось, Кит все-таки, в первую очередь, профессиональный фигурист, а уже потом несдержанный эксцентричный мальчишка. Зато дисквалификация такими темпами была не за горами. Неспортивное поведение, избиение соперника перед выходом на лед – и можно попрощаться с фигурным катанием лет на пять минимум. Если вовремя не остановить, конечно. Юджи отвешивает Киту смачную оплеуху. Такую, что тот зажмуривается от звона в ушах и потеряно трясет головой. — Пришел в себя или еще раз врезать? – миролюбиво спрашивает Юджи. Глаза Кита лихорадочно бегают с ухмыляющегося разбитыми губами Диего на вставшего перед ним стеной Юджи. В голове молнией бьется одна лишь фраза: «Только попробуй!» — и взгляд черных, как тлеющий уголь, глаз, не предвещающий ничего хорошего. «Защищает», — с убийственной для себя ясностью понимает Кит. Защищает этого ублюдка от него, от Кита. Бесстрашно встает перед ним, распахивает руки, как будто хочет обнять, но на самом деле ловит в свои объятия все опасности, предостерегающие Диего. Собой загораживает. А Кит – опасность. Кит делает неуверенный шаг назад. Если вспомнить, то именно после первого разговора с Диего Юджи хоть на себя стал походить. Успокоился, приободрился. И, как сказал Диего, обещал подумать над его предложением про начало новых отношений. Кит, конечно, тогда не поверил, но… А сейчас Кит видит, как во время его выступления, Диего властно целует Юджи, а тот извивается в его объятиях… По кусочкам, по жестам, словам и взглядам все складывается в четкую картину. В смятении Кит отступает еще на несколько шагов и приходит в себя, только когда спиной натыкается на холодную стену раздевалки. Дыхание вырывается из груди одним резким толчком. Кит пытается схватиться за кафельные плитки на стене, чтобы устоять на ногах, но пальцы соскальзывают, отказываются слушаться. Мысли путаются, а кровь набатом бьет по вискам. Он собирался показать на кулаках, что Диего здесь лишний. А оказывается… лишним был сам Кит?.. Кит разворачивается и выбегает из раздевалки. Пока еще есть силы. Прочь, прочь, прочь. За три минуты можно успеть многое. Например, безупречно откатать программу, получить золотую медаль и поцелуй от Мисс Мира, поймать ворох плющевых медведей от фанатов, пересчитать лепестки разноцветных гербер в призовом букете победителя. Или же потерять землю из-под ног. За каких-то три минуты. Юджи стоит посреди раздевалки в каком-то нелепом, не подходящем ситуации костюме с помпезной вышивкой поперек груди и тускло блестящими стекляшками, усеявшими всю ткань. Стоит и не понимает, что он здесь забыл. Смотрит потерянно на то место, где только что стоял Кит, и не может, не хочет связать для себя все в стройную логическую цепочку. Кит вспыльчивый – это факт, известный Юджи еще с первых полученных синяков за сломанный игрушечный экскаватор, с первого фингала за уведенную девушку. Но вот так, чтобы взбесился на пустом месте, да еще и сбежал в неизвестном направлении… так Кит поступает впервые. И главное – Юджи не видит причины для такой слепой ярости. «Неужели из-за ревности?» — с тихим садистским удовольствием думает Юджи. Это ему льстит. Это доказывает небезразличность Кита. И одновременно – настолько глупо, что верить в это — то же самое, что признаться в отсутствии чувства собственного достоинства. — Диего Мартинес, просьба приготовиться к выходу на лед, — прозвучал в динамике спокойный, выдержанный голос. И все встает на свои места. «Значит, тупоголовый раздолбай расстроился, что провалил выступление, психанул и бросился во все тяжкие», — на ходу натягивая первую попавшуюся куртку, думает Юджи. Осталось только оттащить Кита от, непременно, дешевой выпивки, вернуть за шкирняк на пьедестал и потом вместе с ним отпраздновать победу. Дело за малым – нужно его найти. Юджи выбегает, как стрела, из раздевалки, абсолютно позабыв оставленном там Диего. В коридоре он нос к носу сталкивается со своим тренером. Иван подозрительно обводит его взглядом, словно догадывается о том, что Юджи собирается натворить. — Куда собрался? – грубо остановив Юджи за плечо, спрашивает он. И хватка стальная, как у бывшего военного: такими лапищами только кости ломать. Юджи собирается с силами, натягивает на лицо серьезное и загруженное выражение: — Прогуляться. Волнуюсь перед выходом, — просто поясняет он и тут же, не сдержавшись, спрашивает: — Вы Кита не видели? — Кристофера? – задумчиво тянет Иван, про себя решаясь на что-то, просчитывая исход в случае разных ответов. – Летел, как ошалелый. Сбил по пути толпу журналистов и даже не заметил. Вроде бы на выход улепетывал, а там кто его знает, куда направился. Юджи благодарно кивает, а загоревшиеся глаза выдают его с головой: побежит за Китом, как верная собачка. — Только не задерживайся, — в последний раз сильно сжимает его плечо Иван и отпускает. — Конечно, — улыбается Юджи. Когда он наконец-то продирается сквозь переполненные коридоры стадиона и выскакивает на свежий морозный воздух, тут же окрасившие его щеки румянцем, то видит, как на другой стороне дороги, у парковки, Кит поспешно залезает в желтое такси и уносится на взвизгнувшей резиной машине. Юджи несется через дорогу, не смотрит по сторонам, чуть не попадает под машину, не обращает внимания на недовольные сигналы. Перед ним стоит цель – догнать Кита и вправить ему мозги, и остальные раздражающие факторы как таковые даже не рассматриваются. Есть Кит и больше ничего. Точка. — Вы видели номер только что отъехавшей машины? – наклоняется к открытому окну такси Юджи. — Да, — гундосит в ответ таксист. — За ней, — командует Юджи и садится в машину, резко захлопывая за собой дверцу. Зачем он вообще решил броситься за Китом вслед? Возможно, потому что Юджи теперь считает, что вправе контролировать действия новоявленного любовника. Даже не так, возлюбленного. А также несет ответственность за его сохранность. Зная нрав Кита, можно не сомневаться, что как раз с сохранностью возникнут бо-о-ольшие проблемы. Стоит лишь вспомнить, как однажды во время какой-то безумной вечеринки в честь дня Святого Патрика (то есть совсем по пустому поводу, лишь бы напиться), Кита пришлось спасать от разгневанных вышибал, выведенных из себя сальными шуточками подвыпившего фигуриста. Одним переломом этот долбодятел тогда бы не отделался, если бы не природная дипломатская жилка Юджи, вызванного балагурящей компанией в качестве амортизатора в их отношениях. Юджи фыркает себе под нос, вспоминая неадекватного Кита, идущего на заплетающихся ногах, еле шевелящего языком, но все равно поющего «I wanna take you to a gay bar». Тем временем такси, не отстающее от преследования Кита, привозит его в лионский аэропорт. Юджи разочарованно закусывает губу: отыскать любимого лисьеподобного будет непросто. Он подбегает к стойке регистрации и срывающимся голосом спрашивает: — Скажите ближайший рейс!.. – он не успевает договорить, хорошенькая стюардесса сдержанно хихикает в кулачок. — Извините, месье, — она едва заметно краснеет под слоем пудры и крема. – Просто только что молодой человек точно так же просил билеты все равно куда, главное – как можно скорее. Так что вы… — Куда он полетел? – резко ударяет ладонями по стойке Юджи. Девушка испуганно отшатывается, боязливо переводит широко распахнутые глаза с угрожающе нависшего над ней Юджи на стоящую особняком охрану. — Монпелье… — дрожащим голосом выговаривает она. — Дайте билет, — не разменивается на любезности Юджи. Он говорит резко, рубленными фразами, отдает приказы. Чтобы не тратить время попусту. Драгоценное время… — К сожалению, посадка закончилась три минуты назад, — выдыхает девушка. За три минуты можно успеть многое. Например, опоздать. Юджи всем весом опирается на хлипкую стойку, которая служит единственным заверением безопасности стюардессы от эмоционального пассажира. Опирается, как человек, прошедший тысячу миль. Уставший, побитый жизнью, запыленный неудачами, испачканный предательствами. Ему нужно лишь немного отдохнуть, облокотившись об этот островок надежности, а потом дальше – в бой. С новыми силами, мыслями и чувствами. Сейчас на одной чаше весов находится его любимый самодур Кит, а на другой – соревнования. Безбожно проигранные соревнования, проигранные еще до начала самого проката. Долгожданная победа, которой он добивался кровью и потом, маячит на горизонте, призрачно близко и неуловимо далеко. Тяжелый груз, давящий на хрупкие плечи, неожиданно будто спадает, разбивается вдребезги, рассыпается осколками, и Юджи решительно вскидывает голову. — Подскажите, а когда следующий самолет до Монпелье? — Через час. — Отлично, — ухмыляется Юджи. «Извините, Иван, — говорит он в телефонную трубку, купив билет. – Но я снимаюсь с соревнований. Абсолютно уверен. Это важнее». Бар, как бар. Ничем не лучше и не хуже остальных. С гомонящей компанией веселых друзей, за кружкой пива обсуждающих проходящий футбольный матч, с уныло наблюдающим за прохожими старичком в щегольском пальто и джентльменском котелке, с неизменным бильярдным столом и байкерского вида игроками за ним. Как обычно. Все по законам жанра. А никакая пивная не может существовать без человека, отчаянно, яро и глупо желающего напиться, чтобы притупить боль в клокочущем кровью, только что изодранном на клочки сердце. Напротив Кита целая батарея пустых стаканов. Что там было? Виски, джин, текила, ром? Он уже не помнит, да и нет в этом никакой необходимости. Все равно та бурда, что болтается на дне стакана, вряд ли достойна идентификации. Во рту гадко от мерзкого осадка дешевого пойла. И так же горько. Практически как на душе. Кит удручающе трезв. И мыслит тоже отвратительно логично, будто видит все со стороны, сам отдыхая где-нибудь на Карибах в компании половины кокоса и пляжного зонтика. Что это за город такой – этот Монпелье, Кит в душе не знает. Услышал впервые, когда купил билет на самолет, и тут же забыл название. От города ему лишь требовалось местечко, чтобы нажраться до розовых ежиков, гоняющих на коньках стометровку. Ничего больше. Отчего-то перед глазами вместо задорных ежей предстает расплывчатое рыжее пятно, медленно принимающее очертания юной леди. Кит обводит ее расфокусированным взглядом, отмечая про себя абсолютно неважные мелкие детали, на которые бы в нормальном состоянии и не обратил внимания. В девушках Кита в первую очередь всегда привлекали две вещи: губы и грудь. У незнакомки пухлые, влажно блестящие карамельные губы, кокетливо прикушенные сахарно-белыми зубками. Сладкая девочка. У Юджи сухие и горячие губы, больно жалящие поцелуями, выжигающие собственнические отметины на шее. А на вкус… Кит не помнит. Наверное, они уже так сроднились, что Кит не в силах отличить свой вкус от вкуса Юджи. Но если подключить воображение, то должен быть терпкий. И соленый от крови в прокушенной губе во время жестокого поцелую. Не ласки, наказания. «Девушка! Сейчас тебя интересует девушка! А не долбанный предатель», — думает Кит, вымученно улыбаясь незнакомке. Она накручивает на тонкий пальчик медный локон, становящийся похожим на штопор с крупной резьбой. Во всей статичной атмосфере это движение завораживает Кита, не позволяет даже оторвать взгляд, гипнотизирует, как причудливый танец смертельно-ядовитой змеи. Белокожая ладошка, резко выделяющаяся на фоне угрюмо-мрачной обстановки бара, находится соблазнительно-близко к упругой девичьей груди, практически касается ее, с каждой закрученной спиралью слегка вжимаясь в юное тело. Та мягкость и податливость, которой лишен Юджи. У него жесткие губы, узкие бедра и плоская грудная клетка с переплетенными узлами мышц. Острые локти, выступающие ребра, хрупкие ключицы… Кит бы сейчас исследовал его тело губами, обводя каждую выпирающую косточку, целуя родинки. Воздушное, в алый горох платье девушки угрожающе натянуто на гордо возвышающейся округлой груди, а тонкая талия обхвачена ремнем из грубой кожи. С краев ремня бахромой свисают нитки, а сам он, за отсутствием пряжки, завязан на узел. Не тугой, скорее создающий обманчивую видимость надежности. Кажется, будто он держится ровно до тех пор, пока Кит не подойдет на опасно близкое расстояние, и одного лишь легкого прикосновения кончиками пальцев будет достаточно, чтобы он покорно развязался. Покорно… Юджи так не умеет. С ним каждый шаг происходит в борьбе, каждый вздох. Для Кита он нечитаем, его мысли скрыты за поволокой черных глаз, приходится строить догадки, додумывать за него. И в этот раз Кит ошибся. Чтоб этому Диего пусто было! — J'espère ce n'est pas occupé ici. [фр.: Надеюсь, здесь свободно], — журчащим голосом интересуется девушка и присаживается на соседний стул. Если бы Кит еще понимал хоть слово… Он тянется за очередным стаканом и чувствует, что скоро переводчик не понадобится, чтобы разобрать щебет незнакомки. — Probablement, vous êtes ici pour la première fois. Je jamais ne vous voyais pas, bien que c'est ma ville natale et je connais beaucoup d'habitants. Vous ne m'offrez pas? [фр.: Вы, наверное, здесь впервые. Ни разу вас не видела, хотя это мой родной город и я многих знаю. Не угостите?] — она призывно кивает на выпивку в руках Кита, и тот без слов отдает ей свой стакан. Девушка долго вертит его в руках, рассматривает преломляющийся тусклый свет в гранях, обводит ловкими пальчиками кромку. И Кит уже теряет к ней всякий интерес, как она с усталым вздохом опрокидывает в себя содержимое и опять начинает говорить. — Déjà la semaine a passé, comment je suis partie de la maison. La mère, ma mère gentille, est-ce qu'elle ne comprend pas que l'on ne peut pas si vivre plus loin? Nous pourrirons dans cette misère, comme les rats de la voirie, et personne n'apportera ses oeillets aimés sur notre tombes… [фр.: Уже неделя, как я ушла из дома. Мама, милая мама, разве она не понимает, что дальше так жить нельзя? В этой нищете мы сгнием, как помойные крысы, и никто не принесет ее любимых гвоздик на могилу…] Киту кажется, что она говорит о чем-то прекрасном. Светлом и ясном. Рассказывает сказки про любовь со счастливым концом. А улыбается так устало, потому что в них уже не верит. И Кит проникается к девушке нежной симпатией. Они в одной лодке, вдребезги разбитой в водопаде чувств. — Et si elle voulait corriger quand même quelque chose! Mais non, tout l'arrange. La boue, et la famine, et les cris des voisins, [фр.: И если бы она хотя бы хотела что-то исправить! Но нет, ее все устраивает. И грязь, и голод, и крики соседей,] — продолжает причитать себе под нос девушка. Кит успокаивающе накрывает ладонью ее руку. По сравнению с его загорелой широкой ладонью ее выглядит маленькой и хрупкой, будто светящейся в сумерках бара. А запястье такое тонкое, что обхватить его пальцами в кольцо не составляет труда. Размеренно бьется пульс под чувствительной кожей, усыпляющий, убаюкивающий… Запястья у Юджи тоже тонкие, совсем как у девчонки. Только левую руку уродует шрам, прошедший браслетом поперек вен. На тренировке, во время вращения, неудачно полоснул лезвием конька. Кит не помнит, когда еще так сильно пугался: кровь была повсюду. Кит гладит ее запястье, там, где бьется пульс, и безрезультатно пытается нащупать знакомый рубец. Девушка застенчиво смотрит из-под пушистых ресниц, угольно-черных, густых, как у Юджи… Кит на нее не смотрит, чтобы не разрушить рожденную алкоголем фантазию. Юджи рядом. Прямо сейчас, здесь, в его руках. Не в Лионе, не с Диего, не на льду. С Китом, в пламени поцелуя. И Кит верит в созданную отчаянием замену. Только губы слишком мягкие, совсем податливые. И приторно-сладкие. До тошноты. — Сопротивляйся, мерзавец, — зло шепчет Кит прикрывшей трепещущими ресницами глаза девушке. – Как ты меня просил, сопротивляйся. — Ce moi, qui rêve de changer tout, [фр.: Я одна мечтаю все изменить], — выдыхает девушка и бросается в омут с головой. Зарывается длинными, как паучьи лапки, пальцами в вихрастые волосы Кита, нежно перебирает прядки, случайно царапая острыми ноготками. Она широко раскрывает рот, давая Киту углубить поцелуй. — Как же ты мог променять меня на Диего? – в слепой безысходности спрашивает Кит. – Или… тебе все равно?.. Полные губы оставляют блестящий, липкий от помады след. А влажные, чмокающие звуки поцелуя вызывают только желание поскорее скрыться в туалете и опустошить желудок. Кита откровенно мутит, а в голове начинает проясняться. — Je dois vivre sur quelque chose, mon Dieu, comme je demande l'argent... [фр.: Мне же нужно на что-то жить, господи, как же мне нужны деньги…] — произносит девушка и, пока Кит еще не успел прийти в себя, хватает его за запястье и уводит прочь из бара, на горящую ночными огнями улицу. Выбегая, они не замечают свернувшуюся в темном углу фигуру, в непонимании сжимающую виски и тихо скулящую, как раненый зверь. Юджи видел все. Начиная с двенадцатого стакана виски со льдом и заканчивая страстным поцелуем. На плазменной панели у барной стойки будто в насмешку показывают программу новостей. Громкий скандал со сбежавшим во время соревнования призера и неожиданно снявшимся негласным лидером чемпионата, имеющего все шансы на победу. Неужели все зря? Юджи, устало прикрыв глаза, сидит в комфортабельном кресле самолета, направляющимся обратно в Лион. Ему сложно даже напрячь мускулы на руке, чтобы взять у стюардессы любезно протянутый стакан минералки, поэтому Юджи отрицательно мотает головой. Не нужно ему это. Ничего больше не нужно. Только покой и немного времени, чтобы подумать. Если вспомнить, то и со своими предыдущими девушками Кит особо не страдал приступами безграничной верности. С легкой душой мог подцепить симпатичную мордашку на одну ночь и тут же забыть о ней, вернувшись на следующий день в прекрасном настроении к своей очередной официальной пассии и с неизменным букетом красных роз. Девушки, конечно, млели от таких неожиданных подарков, а о причинах столь пристального внимания они и не задумывались. Если вообще были в состоянии проявлять мозговую активность. Юджи эти символические букеты банальных, набивших оскомину пресных роз всегда выводили из себя. Потому что они гораздо лучше вместо лучезарно улыбающегося Кита говорили, что тот замечательно потрахался в прошлую ночь и вроде бы должен чувствовать себя виновато, но стыда ни в одном глазу так и не намечается. А гадкие розочки – своеобразный откуп от совести. Юджи ядовито ухмыляется. Будет просто финиш, если Кит завалится к нему со своим красным веником. Юджи его этим же веником и отдубасит в лучших традициях грозных женушек с превращающимися в их руках в смертельно-опасное оружие сковородками. Он застывает в неестественной позе, на полпути остановив руку, тянущуюся за водой. Ну погонит он Кита с веником и что дальше? Неужели будет строить из себя недотрогу, обиженную невинность, обманутую мерзким изменщиком? Будет воротить от него нос, перестанет общаться, станет избегать? После того, как почувствовал на собственной коже нежные, уверенные прикосновения, после торопливых поцелуев, неосторожных, несдержанных стонов, разделенных на двоих? Юджи самому смешно. Нет, конечно. Не будет он ничего менять. И если Киту жизненно необходимо расслабиться на стороне, чтобы сбросить с себя раздражение и злость, то… Юджи не будет ему мешать. Это больно, обидно и нечестно, но сможет это перетерпеть. Юджи представляет, как будет сцеловывать с губ Кита чужую помаду его очередного полуночного развлечения, как будет вдыхать чужой запах с его разгоряченной кожи… как будет чувствовать себя брошенным, когда Кит отлучится на свои клубы и вечеринки, как, не выдержав, однажды спросит: «Ну что, сегодня тебя не совсем уж заездили? На меня хватит?» А Кит засмеется, как ни бывало, и примется рассказывать о своих любовных похождениях. Потому что для него это нормально. А Юджи будет тихо страдать, как сейчас, но через силу улыбаться незаурядным историям, потому что… он не сможет отпустить Кита. Не когда он уже успел утонуть в его расширившихся от удовольствия зрачках. Уж лучше терпеть. Юджи не видит Кита целых два дня. Если раньше он мог бегать от своего любимого долбоящера месяцами, то сейчас каждый час переживается как вечность. Ведь в это время Кит, небось, развлекается с той рыжей бестией и даже не думает о Юджи. Но закрытие чемпионата Кит пропустить не может. Как же, за почетное второе место он должен покрасоваться перед зрителями с новым показательным номером. Так что, Юджи уверен, Кит вырвется из цепких лапок француженки и прилетит в Лион. «На свой звездный час», — криво ухмыляется Юджи. Для Кита это все равно поражение, особенно остро воспринимаемое, если вспомнить, что чемпионом стал Диего Мартинес. Не совсем честно, но победителей не судят. Сам Юджи лишен такой привилегии как снявшийся с соревнований спортсмен, но что-то ему подсказывает, что оставить все идти своим чередом он не может. И на всякий случай, вдруг появится какая идея, берет с собой коньки. И он оказывается прав. Кит появляется в лионском стадионе за несколько минут до своего выступления. Потрепанный, как голодный воробей, растрепанный, глаза затянуты туманно поволокой, будто не спал всю ночь, а лицо слишком серьезное и застывшее для никогда не унывающего Кита. Но как только он сталкивается с Юджи, то привычно расцветает в бестолковой улыбке, как подсолнух, увидевший солнце. — Привет, Юуууджи, — привычно тянет Кит, но не лезет с приставаниями, как обычно. Ни хулиганских поцелуев, ни бесстыдных поползновений на честь японца. Держится как-то отдаленно и приблизиться даже не пытается. — Ты где пропадал все это время? – нелюдимо скрещивает руки на груди Юджи. — Гулял, — беспечно отвечает Кит, неопределенно махнув рукой, мол, был то там, то сям. Юджи ждет, что Кит как всегда, поддразнивая, задаст каверзный вопрос: «А что, ты искал?» — и так заискивающе посмотрит в глаза, что Юджи непременно его простит, забудет обо всем, выдохнет на ухо: «Я так по тебе скучал», — и больше они никогда не вспомнят эту отлучку ветреного Кита. Но Кит выдерживает вежливую паузу на случай, если Юджи еще что-то хочет ему сказать, и так ничего от него не услышав, улыбается уголком губ: — Ну ладно, я пошел. Еще надо переодеться. Ничего не значащие слова. Пустое высказывание, чтобы отвязаться от надоедливого человека, приставшего с набившими оскомину пространными размышлениями о глобальном потеплении. Или ледниковом периоде. Который, похоже, теперь царит в глазах Кита. Куда делось все его тепло? Вся живость, яркость, радость? Юджи не понимает. — Приветствуем, Кристофер Райс! Серебряный призер в мужском одиночном катании! Стадион подсвечивается лишь слабыми всполохами красных и фиолетовых оттенков, совершенно не дающих разглядеть, что же творится на льду. Остается ориентироваться на звуки. Тишину разрезает скрежет тающего льда под уверенными движениями коньков. В центре катка застывает непроницаемо-черная, поглощающая свет фигура, изогнутая под удивительным углом. Как будто шкодливый ребенок вырезал из детской книги иллюстрацию, и вместо нее осталась зияющая тьмой дыра – лишь очертания, напоминания о жившем на ее страницах силуэте. Дыра, каждый раз притягивающая взоры. This is the end you know Фигура медленно поворачивается в талии по часовой стрелке, как на шарнире сломанная кукла. А музыка вроде ритмично бьет битами, но ее невозможно назвать заводной или танцевальной. Lady, the plans we had went all wrong We ain't nothing but fight and shout and tears Слабо просветляется стадион, но ровно настолько, чтобы сохранить тайну. Загадочную атмосферу, как на бал-маскараде. Анонимность тени, извивающейся под слова песни. Но не для Юджи. Возможно ли найти черную кошку в абсолютно неосвещенной комнате, особенно если ее там нет? Ответ очевиден. Но Юджи все равно различает в неверных красно-лиловых бликах укутанного в черные одежды Кита. Брюки, рубашка и котелок на голове. С присущей Юджи, но никак не Киту, строгостью. Четко выглаженные стрелки, застегнутый на все пуговицы… We got to a point I can't stand Кит резко обрисовывает на льду четкую дугу, устойчиво впившись одним коньком в лед, как иголкой циркуля. Проводит черту. Сжигает все мосты. Все. Отрезал ниточки прошлого. We can't cry the pain away We can't find a need to stay I slowly realized there's nothing on our side На распев произносит слова куплета певец и Кит так же, нараспев, медленно вращается, словно держа в каждой руке по чаше. В одной – все счастливые моменты, все ласковые прикосновения и признания в любви, в другой – все недосказанные слова, все обиды и предательство. Кит откидывает голову назад, за глотком свежего воздуха, с просьбой о силах сделать верный выбор. Out of my life! Он резко останавливается, поворачивается сначала к одной руке, потом к другой. И с размаху запускает сначала одну невидимую чашу. Out of my mind! А потом и вторую. С неслышным, но ощутимым звоном они разбиваются об лед. К черту, к черту все! И любовь, безразличие. И дружбу, и ненависть. Сделайте так, чтобы было просто пусто! Никак. Тихо и пусто. Out of the tears we can't deny We need to swallow all our pride And leave this mess behind Out of my head, out of my bed Out of the dreams we had, they're bad Кит хватается за голову и, присев, кружится на месте, а потом без сил падает на колени и продолжает вращение так. Не на коньках, на коленях, на живой плоти, на чувствительной коже, сейчас стирающейся в кровь. Больно, конечно. Но не больнее, чем тогда… Ох, Юджи… На брюки белыми пятнами липнет снег, а на щеках отчего-то чувствуются горячие дорожки. Кит натягивает котелок еще глубже, совсем скрывая глаза за черными полями шляпы. Tell them it's me who made you sad Tell them the fairytale gone bad Он поднимается с колен и начинает новое вращение. Сильное, быстрое… и неожиданно опадает, как лепестки с засохшего тюльпана. Руки плетью повисают, спина скрючивается, а ноги подкашиваются. Another night and I bleed They all make mistakes and so did we But we did something we can never turn back right Музыка обогащается ударными и гитарными рифами, и Кит снова оживает, распрямляется, будто набравшись сил. Юджи, щурясь, внимательно следит за его непривычно плавными движениями. Жадно цепляется за все в его образе, силясь найти разгадку поведения Кита. Где ободранные джинсы, где шипы на браслетах, где огонь в глазах? Где?! Где его любимая панкующая сволочь и кто сейчас на льду?! Find a new one to fool Leave and don't look back. I won't follow We have nothing left. It's the end of our time Кит разгоняется нехотя, слишком мелено и еле вытягивает прыжок. Во время полета мертвой хваткой вцепляется в шляпу, придерживая ее. Выезжает из акселя, как натянутая тетива, четко под прямым углом держа ногу ласточкой, с опасно выгнутой спиной и руками, руками стыдливо придерживающими котелок, наползающим на глаза. И сразу идет на второй прыжок, еще не оправившись от первого. Не выровняв дыхания, не обретя равновесие… Кит не приземляется. Падает всем телом на правое бердо, не успевает выставить руки. Проезжает по инерции по льду еще какое-то расстояние, пока не тормозит зубцом конька. И шляпа, шляпа на месте, прикрывает никому не нужные чувства. Зал изумленно ахает. И начинает хлопать, поддерживая своего любимца. Ну же, мальчик, в этот раз все получится! Out of my life, out of my mind Out of the tears we can't deny We need to swallow all our pride And leave this mess behind Кит хмыкает себе под нос, но поднимается, мужественно разгоняется во второй раз, теперь уже на той скорости, что всегда была в его выступлениях. Дикая, живая, дышащая скорость. Несдерживаемая ярость. И прыжок выходит чисто. Без помарок. На одном дыхании все четыре оборота. Tell them the fairytale gone bad Одобрительный свист, аплодисменты, визг наполняют стадион. Отчего-то все радуются. А Юджи сжимает руки в кулаки и еле сдерживается, чтобы не схватить Кита за шиворот и не встряхнуть хорошенько. «Долбанный моральный эксбиционист. И ты это хочешь мне сказать? Сказка закончилась? Прочь из твоей головы, из твоих мыслей, из твоей жизни?» Юджи срывается с места и, как на крыльях, взлетает по лестнице в рубку звукооператора. На льду Кит продолжает отрабатывать программу, не замечая неясное шипение в музыке. Давно привычные ляпы организаторов воспринимаются им как само собой разумеющееся. Но когда музыка совсем прекращается, будто заело магнитофон, а свет гаснет, Кит изумленно останавливается. В мигающих вспышках света он видит, как по льду на него несется нечто… нечто, смутно напоминающее Юджи. Очень злого Юджи. Каждая вспышка будто запечатлевает фотоснимок с застывшим изображением. Юджи резко тормозит в считанных сантиметрах от Кита, обдав того ледяной крошкой с ног до головы. — Отличный спектакль, — едко произносит Юджи. — Я старался, — сдавленно улыбается ничего не понимающий Кит. — Да уж, заметно, — закатывает глаза Юджи. Он неожиданным выпадом сбивает шляпу с головы Кита, и та с глухим хлопком приземляется на лед. Кит усердно прячет глаза, опуская голову так, чтобы волосы прикрыли измученную гримасу. — Это что такое?! – требовательно спрашивает Юджи, проводя большими пальцами по мокрым щекам Кита. В одном единственном луче прожектора слезы ярко блестят, как ограненные алмазы. — Лед тает, — с беспечной улыбкой пожимает плечами Кит. — Знаешь, по нему только что всей мордой проехался. Очумительные ощущения, ты не представляешь… Юджи хватает Кита одной рукой за подбородок, надавливая на щеки так, что тот становится похож на хомяка. Обиженного, но очень милого хомяка. Юджи тонко улыбается. — Перестань. Мне. Врать. Распустил тут сопли, — фыркает он. – Так признай это, как мужчина. — Что-то им я себя сегодня не чувствую, — отшучивается Кит, выворачиваясь из захвата. — Если не можешь признать, — Юджи объезжает его со спины, на ходу пригибается ко льду за упавшим котелком и соблазнительно смотрит снизу вверх, — тогда докажи обратное! Электронная музыка, до боли знакомая каждому, ударяет по барабанным перепонкам, а Юджи выпрямляется, выгибается дугой, ставит одну ногу, согнутую в колене, на зубец, и неуловимым жестом фокусника надевает на голову шляпу. — Ну что, устроим бэтл? – хитро сверкая глазами, подзадоривает Юджи, как когда-то делал Кит в Дрездене. This ain't a song for the broken-hearted No silent prayer for the faith-departed Публика ревет от восторга: надо же, какой сюрприз устроили организаторы. Затащили на один лед двух заклятых соперников! И неважно, что с недавнего времени их стали считать любовниками. I ain't gonna be just a face in the crowd You're gonna hear my voice When I shout it out loud Юджи резво разгоняется, встряхивает головой, как молодой жеребец, наконец-то выпущенный на волю. Должен же он показать, на что способен, если уж на соревновании не выступил. И так же, как Кит, невесомо придерживая шляпу на голове, а другой рукой обнимая себя поперек талии, прыгает сложный каскад три-три. Ни на градус не отклонившись от вертикали, чисто, легко, словно не прилагает никаких усилий. По-чемпионски. Не дрогнув, выезжает из прыжка и хитро улыбается Киту из-под падающей на лицо тени. Слабо повторить? Слабо переплюнуть? И кидает Киту шляпу, словно передавая эстафетную палочку, мол, теперь твоя очередь покрасоваться перед зрителями. It's my life It's now or never I ain't gonna live forever I just want to live while I'm alive (It's my life) И Кит принимает вызов. Он юлой закручивает шляпу на пальце, как баскетбольный мяч, немного подгоняет, подталкивая под поля. Вытянутой рукой описывает дугу, хвастаясь перед публикой своими умениями. Пригибается в подобострастном поклоне, и, не прекращая крутить шляпу, сам закручивается во вращении. Винтом. Так, что переплетенные ноги и руки сливаются в одну извивающуюся полосу, не различимую для глаза. My heart is like an open highway Like Frankie said I did it my way I just wanna live while I'm alive It's my life! Юджи недовольно мотает головой и сам подъезжает к Киту, ловит в крепкие объятия, останавливая вращение. Шляпа падает на лед и скользит к борту. Кит недоуменно моргает, и Юджи его отпускает, немного отстраняется, обводит придирчивым взглядом. Быстро расстегивает верхние пуговицы на рубашке, неряшливо выпускает ее из штанов, выдергивает из них солидный, лакированный ремень, достойный офисных клерков в лучшем швейцарском банке. Усиленно треплет русые волосы, прям как настоящая турбина. И в довершение картины быстро целует его в губы. Совсем невесомо касается и тут же отстраняется. И выжидающе смотрит, как натуралист наблюдает за причудливой зверушкой. — Никуда ты от меня не убежишь. Даже пробовать не стоит. Кит неуверенно улыбается, прикасается пальцами к своим губам, будто пытаясь ощутить на них тепло Юджи. А в глазах сияет какое-то раненое, облезлое и изголодавшееся счастье. — Вот теперь это мой Кит, — мягко улыбается Юджи и протягивает ему руку. This is for the ones who stood their ground For Tommy and Gina who never backed down Кит берет его ладонь, переплетает пальцы и тоже расплывается в нежной улыбке. Он разворачивается и начинает ехать спиной вперед, тяня за собой Юджи. Носком конька поддевает валяющуюся на льду шляпу и подбрасывает вверх, ловя на лету. Tomorrow's getting harder make no mistake Luck ain't even lucky Got to make your own breaks Кит отпускает руку Юджи и, продолжая ехать спиной, начинает исполнять дорожку шагов, перепрыгивать с ребра на ребро, на зубцах пробегать несколько метров. И Юджи подхватывает его идею. It's my life And it's now or never I ain't gonna live forever I just want to live while I'm alive (It's my life) Они передают друг другу шляпу, словно пальму первенства, отдают инициативу. Юджи наступает, как разъяренный бык на корриде, каждое его движение острое, быстрое, ломанное. Вскоре расстояние между ними сокращается, но дорожка шагов не прекращается, а за мельтешением их рук могут уследить только они сами. Все сливается в одни лишь всполохи черных пятен на льду, смазанных из-за скорости перемещений. My heart is like an open highway Like Frankie said I did it my way I just want to live while I'm alive 'Cause it's my life Закручивает Юджи, будто даму в танце, и ловит практически у льда, бережно поддерживая под спину, надежно оплетя талию руками и смотря глаза в глаза. Долго, тягуче-медленно въедаясь взглядом в каждую карюю крапинку вокруг расширившихся зрачков, запоминая каждый серебристый лучик в непроглядной тьме радужки. Любовно рассматривая добычу в своих руках. I just want to live while I'm alive It's my life На затихающих аккордах, когда они уже встали в неподвижную финальную стойку: прижавшись спинами, выгнув шеи навстречу друг другу — Кит шутливо тянется за поцелуем… но Юджи оказывается быстрее, выставив перед собой шляпу и поймав в нее, как в сочок, лицо любвеобильного Кита. Тот фырчит и отплевывается, но все же посмеивается. Они, держась за руки, вместе кланяются в центре катка. При каждом поклоне Юджи глубоко садится на одно колено и склоняет голову, выражая свою благодарность за поддержку, а Кит, как заводной, размахивает рукой и посылает во все стороны воздушные поцелуи. — Я всегда буду рядом… — произносят в унисон. Их вызывают на бис. Их не хотят отпускать. Юджи вымотан, как после целого дня бесперебойных тренировок, и совершенно не собирается идти навстречу зрителям. Но у Кита свои планы. Он, многообещающе подмигнув залу, просто закидывает сопротивляющегося Юджи на плечо. Тот кричит и колошматит кулаками по спине, но совсем не сильно. Так, для профилактики и поддержания имиджа. С Юджи на плечах вращаться не так-то уж легко. Кит постоянно кренится то влево, то вправо под весом… И перекрикивая ветер: — А ты знаешь, как это делается? — Неа! Так еще веселей. Если падать, то вместе! Кит хохочет от души, не щадя легких, сотрясается всем телом. Все напряжение уходит с этим смехом, и, конечно же, они вместе валятся на лед. Глобальное крушение. Они запутываются друг в друге, не могут даже подняться и продолжают хохотать в голос. Аплодисменты своей силой оглушают фигуристов. Такого фантастического хулиганства публика еще не видела. Пока еще адреналин бурлит в крови, пока крыша не встала на место, а каждое решение кажется единственно-верным и непоколебимо-правильным, Юджи утаскивает Кита со стадиона, а оттуда — два шага до его номера в гостинице. В прихожей он набрасывается на Кита, как изголодавшийся зверь с поцелуями, не дает даже вдохнуть, сминает под яростным напором. Сейчас ему все равно, что Кит два дня развлекался с рыжей француженкой, все равно, что, возможно, уже завтра найдет Кита в постели какой-нибудь жгучей брюнетки. Существует только единственный миг настоящего, а все остальное его не волнует. Юджи и не замечает, что Кит отчего-то не отвечает на его ласки, пока американец не вцепляется в его плечи и насильно не отстраняет. И смотрит глазами побитой собаки, будто каждое прикосновение ему причиняет боль. — Не надо, Юджи, — тихо, но уверенно говорит Кит, пряча уставшие глаза. – Хватит, поиграли и будет. Конечно, классное шоу замутили на катке, я бы до такого сам не додумался, но… хватит. Забудем. Станем друзьями, как раньше, — он старается добродушно улыбнуться, только получается убого, искусственно и натянуто, и продолжает бормотать совсем уже себе под нос: — Ты ведь с Диего. Зачем так делать? Обманывать… нас обоих... Глаза Юджи сначала удивленно распахиваются, а потом опасно суживаются до щелочек. Он вцепляется в плечи Кита, сильно приложив спиной о стену, и кажется, что под его рукам кости сейчас так и захрустят. — Какой еще Диего? – шипит, не разжимая губ, Юджи. — Ну Мартини… Маритни… Мартинес… не помню я, как его зовут, — по-простецки отвечает Кит. — В конец с ума сошел? – скептически выгибает бровь Юджи. Лицо Кита немного просветляется от догадки, что тогда он, похоже, крупно лопухнулся. И зря психанул… вообще повел себя как истеричка, и ему, конечно-конечно, стыдно за свое поведение и жалко, что Юджи снялся из-за него с соревнований… но зато теперь все настолько замечательно, что от осознания это Кит захлебывается собственным счастьем. — «Станем друзьями», — едко передразнивает Юджи, отходя от Кита и направляясь в спальню. На ходу он расстегивает рубашку. – Я тебе покажу, «друзьями». Неделю ходить не сможешь! И Кит преданно плетется за ним, обхватывает руками со спины поперек груди, прижимает к себе и, как довольный щенок, тычется в шею Юджи носом. — Как дурак себя повел, — извиняющимся тоном констатирует он. Юджи успокаивающе гладит его по голове: — В принципе, как всегда. Ничего удивительного. — Но ты тоже хорош, — Кит разворачивает его в своих объятиях и укоризненно заглядывает в глаза. – Заставил ревновать, — он ласково целует Юджи в висок, — а потом еще и снялся с соревнований. Мог ведь выиграть, — быстро прикасается губами к закрытым векам. – Самому не стыдно? — Совершенно, — мотает головой Юджи, счастливо подставляя лицо под томные поцелуи, как под лучи нежного солнца. И комната наполняется звуками. Шелест упавшей под ноги рубашки Кита, скрежет расстегиваемой молнии, тихий удивленный выдох: «Ты красивый». Скрип пружин от двойного веса на кровати, шуршание скинутого покрывала, завывание ветра за окном. Звон в ушах от дикого поцелуя, тянущего душу прочь из тела, переливчатый смех и укоризненное: «Щекотно», — на осторожные прикосновения к выступающим ребрам. Громкий выдох, когда Кит надавливает Юджи на грудь, опрокидывая на спину, чувственный стон: губами по подтянутому животу, судорожный вздох: языком вокруг пупка. Сдавленное шипение: Юджи вцепляется в волосы Кита и тянет к себе, прерывая его на полпути, заставляя вернуться к губам, осыпать поцелуями острые скулы, дразняще прикусить мочку уха. И тонкий вскрик от неминуемой боли. И шепот: «Люблю тебя». И в ответ шипящее: «Заткнись, сволочь. Больно…» И успокаивающий лепет вперемежку с легкими поцелуями: «Потерпи, потерпи немного. Скоро станет лучше. Ты только потерпи». И виноватое, через силу, через смущение, еле пробившее стену самообладания: «Я тебя тоже. Тоже люблю». И слова застревают в горле тугим комом, а с губ дальше срываются только стоны, говорящие куда больше самых искренних просьб. И комната наполнятся танцующими тенями. Вдоль по позвоночнику Кита, вслед за размеренно ласкающей его спину ладонью. Не царапающие, не выпускающие когти, как в прошлый раз. Мягкие поглаживания млеющей от ласки кошки. Тени очерчивают закаменевшие мускулы на бледных руках, крепко обхвативших шею Кита, притягивающих еще, еще ближе, за поцелуем, за стоном, за вздохом. Юджи хочет его всего, хочет забрать всего без остатка, каждое движение, каждый глубокий стон, каждое «Люблю» принадлежит ему. Тени не разделяют их тел, сливают в одно целое, плавно переходят с поясницы Кита на бедра Юджи, скрываются в складках смятых простыней, и вновь заливают темнотой щеку японца, обводят, выделяют опухшие губы, И комната тонет в удовольствии. А вместе с ней тонут и Юджи с Китом. Тонут в эйфории, разделенной на двоих. — Не оставляй меня… — сонно бормочет Юджи в подушку. — Не уходи к этой рыжей… — Какой рыж… ты что?.. – встревожено поднимается на локте Кит. Юджи нехотя сбрасывает с себя туман дремы, садится на кровати, подтягивая колени к подбородку. В защитном жесте обнимает их руками и без остановок говорит: — Я за тобой помчался, хотел догнать и наставить на путь истинный, но ты смог от меня удрать. Прилетел за тобой в Монпелье, каждый закоулок облазил и все-таки нашел тебя. В компании рыжей девчонки. Кит кладет руку на его плечо, ждет, что Юджи его одернет, но тот продолжает строить из себя мраморное изваяние, смотрит в пустоту невидящим взглядом. — Я понимаю, что иногда хочется развлечься, какие-то новые ощущения и все такое. И даже могу понять, что тебе с парнем не очень-то приятно… но, если ты действительно испытываешь ко мне то, что говоришь, развлекайся так, чтобы я об этом не знал. — Ну да, «вместе навсегда» — это все детские сказки. А на самом деле устанем друг от друга месяца через четыре, а то и три. И незачем давать пустые обещания. Так? – серьезно спрашивает Кит, хмуря брови. Юджи так же серьезно кивает, со всей готовностью принимая его слова. Румянец от проведенной ночи мгновенно сменяется мертвенной бледностью. Кит порывисто обнимает его, как-то по-медвежьи неловко, но так тепло, что Юджи тает, как лед под ярким зимним солнцем. И становится так уютно, по-домашнему хорошо. Юджи чувствует себя на своем месте. — Дурак ты. – Кит крепко прижимает к себе укатанного в одеяло Юджи, трется о его плечо щекой. – А я люблю сказки! Поэтому: вместе навсегда! И не спал я с ней! – обиженно говорит он, в отместку прикусывая ключицу Юджи. — Вообще-то когда она вытащила меня на улицу, то я немного протрезвел. Так мы и застыли: она с моим кошельком в руке, а я – отстраняя ее за плечи. И оба, как будто впервые друг друга увидели. После нехитрых переговоров за счет языка жестов, я повел ее в какую-то забегаловку есть. Ну а там она о своем ля-ля, потом я на жизнь пожаловался… — Ты же французский не учил, — откидываясь в объятьях, вставляет комментарий Юджи. — Знаешь, нам это как-то не мешало. Наверное, было нужно выговориться, вот и все, — Кит сам на себя удивляется, рассказывая эту историю. — И что же ты выговаривал? — Что меня бросила моя любовь ради какого-то старого хрыча с псевдо-испанским акцентом, — лукаво улыбается Кит. — Представляешь, она сразу согласилась с тем, что он тот еще говнюк и кататься на коньках совершенно не умеет. Видишь, для этого нам переводчик не понадобился. И кстати, можешь запатентовать уникальный пояс верности. Не знаю, как он работает, но почему-то даже в неадеквате, даже злясь на тебя, что ты затусил с этим Диего у меня за спиной, даже представляя на ее месте тебя, все равно ее оттолкнул. Не расскажешь, в чем секрет? – Кит, вытянув, как лебедь, шею мягко целует Юджи в губы. — Наверное, в том, что ты меня любишь? – ухмыляясь, задает наводящий вопрос Юджи. — Вот еще! – фыркает Кит и звонко чмокает Юджи в ухо. – Кто тебе сказал такую глупость? – берет его руку в свою, переплетает пальцы и поочередно то целует, то прикусывает каждую костяшку. – Здесь точно замешана магия, я тебе отвечаю! — Точно, — улыбается Юджи, захватывая губы Кита в неторопливый поцелуй. – Давно хотел тебе пару слов сказать о Диего… — Подлая сволочь, да? Это они, те два слова? – подмигивает Кит. — Практически… Пресс-конференция с новоявленными призерами Чемпионата Мира: все суетятся, техники налаживают звук, журналисты бегают от одной звезде спорта к другой, вспышки фотокамер освещают огромный зал, как молнии. Остается одно лишь место для спортсменов, чтобы побыть в уединение: специальные помещения, наподобие гримерок. Диего Мартинес поправляет на шее щегольский воздушный шарф, придирчиво осматривает себя в трюмо, поправляет выбившиеся из прически локоны. Он ставит зеркало под определенным углом, чтобы рассмотреть, не блестит ли кожа от пота, как… в зеркале он видит чужую фигуру. — Как вы говорили, Кит проиграл, — ровным голосом произносит Юджи. Выверенными, скупыми движениями он расстегивает на себе рубашку, скидывая ее на пол. – Теперь я ваш, — припечатывает он. Резким движением Юджи разворачивает Диего к себе лицом на крутящемся стуле и, до синяков вцепившись в плечи, решительно тянется к нему за поцелуем. Шок Диего наконец-то проходит, он раздраженно отталкивает от себя зарвавшегося мальчишку и, скривившись в презрительной гримасе, выплевывает каждое слово: — Да кому ты нужен?! Недофигурист, недолюбовник. Смешно, право слово! Ребенок, задница твоя меня интересует примерно так же, как озоновые дыры или вымирающие амурские тигры. То есть никак! Абсолютно никак! Мне нужно было, чтоб твой друг-кретин провалил выступление, поэтому я тебе предлагал всякий любовный бред. И если бы — о Господи, какой позор на мою голову – я не присосался к тебе на произвольной, то не было бы у меня золота. Так еще и ты самовольно устранился. Что ж, замечательно. Как мне и было нужно. Знаешь, твой дружок, словно глина, я леплю из него, что хочу. Нужно сорвать номер – пожалуйста, нужно психануть и тебя с собой прихватить – да милости просим, сеньер Мартинес, все для вас! Юджи медленно поднимается со сломанного стула, на который он неудачно приземлился от мощного толчка Диего. Вытирает губы тыльной стороной ладони, неприязненно сплевывает в угол. И сверкает злобной радостью на дне черных глаз. — Спасибо за исповедь, — говорит выходящий из-за угла Кит. И Юджи тут же бросается к нему в объятия. Собственническим жестом Кит притягивает его к себе, обнимает за голые плечи, а глазами пожирает каждый сантиметр открывшейся взору кожи. Во всей позе, во взгляде и жестах – вызов. Решили ступить на тропу войны, мистер Мартинес? Так получайте! В руках Кит небрежно верит небольшой диктофон. — Разжигание скандалов, закулисные интриги… как это профессионально. Достойно спортсмена, не то что наши с Юджи выкрутасы перед камерой, — цокает языком Кит. – Пожалуй равноценный обмен: мы не светим эту запись в прессе, а вы со спокойной душой уходите из спорта. Давно пора на пенсию, что-то вы пытаетесь ухватиться за любую возможность остаться на плаву, и все никак не поймете, что время прошло. На пресс-конференции Диего не находил себе места. А наглые мальчишки бесстыдно держатся за руки, под столом гладят друг друга по коленям, строят влюбленные взгляды и на камеру целуются под трепетные вздохи толпы. Ведут себя, как ни в чем не бывало. Только Кит постоянно держит руку на кнопке включения диктофона, как бы намекая: «Пора!». — Знаете, мы недавно общались с нынешним чемпионом… — издалека начинает Кит. – Он поделился с нами шокирующими новостями. Не так ли, Диего? – по-лисьи ухмыляется он и выжидательно смотрит на Мартинеса. Диего выдерживает его взгляд, поджимает губы, но упрямо не желает подчиняться правилам игры этих мальчишек. — Да ладно тебе, Кит, — одергивает Юджи и так же хитро смотрит на Диего. – У нас есть более интересные сообщения. Например, вот здесь, — указывает он на диктофон и тянется, чтобы включить. Нервы сдают — Не включай, щенок! – орет на него Диего через весь стол. Журналисты переводят недоуменный взгляд с Мартинеса на Юджи, фотографы застывают с камерами наготове. И Диего сдается: — Я хотел официально заявить, что ухожу из фигурного катания. Щелчки затворов фотокамер, гул изумленных голосов – все сливается в неразличимую какофонию звуков. — Так что же было на диктофоне? – выбивается вопрос журналиста. — Ну, если хотите, то послушайте, — отзывается Кит и безжалостно нажимает на кнопку «play». Диего дергается, хочет дотянуться до злосчастного диктофона.. Но поздно. Он уже ничего не может изменить. Из слабого динамика раздается задорная песня: «Oh, you touch my tralala, Mm my ding ding dong. La lalala lalala...» — Диего просто фанат таких грязных песенок, — доверительно шепчет Кит, подмигивая симпатичной журналистке. – Не представляю, как это терпит его жена, вот Юджи мне бы такого не простил!.. Ауч, больно! Костлявый, блин, нашелся, локтями тут размахивает по моим ребрам… Они обвели его вокруг пальца. Но отчего-то Диего ни капли не жалел. Давно пора дать дорогу молодым. Он ухмыляется себе под нос, а невеселые мысли разбавляет заливистый смех двух влюбленных мальчишек. КОНЕЦ.