Тучи

Его земля была пуста. Каждый день он вставал и не видел рассвета. Небо заслоняли платиновые тучи, иногда, где-то за горизонтом шел ртутный дождь. Но рядом с ним была пустота. Чёрная, всепоглощающая, неуязвимая. Над головой возвышались исполинские скалы, серыми камнями обрушались вниз под мучительными трудами потерянных душ. Нефтяное море, что затеряло свои истоки за тучами, то волновалось, то засыпало, то вновь бурлило жизнью - холодным, уже давно непривычным нам существованием. Шумел холодный ветер, раздувал по своей прихоти волосы, бил по щекам, спине, ладоням ледяными иглами, заставлял содрогаться тело от малейшего своего дуновения. А потом, нашелестевшись вдоволь, умолк, улетел куда-то высоко, за платиновые тучи, и мягко уснул среди неясных отблесков света. Потом наступила тишина. Она разрушала скалы, казалось, сильнее рабочих душ, змеёй вползала в сознание, крепко охватывала его и медленно, мучительно зажимала в свои тиски. Некоторые кричали, разрывая невыносимое молчание на куски, кто-то падал со скал и смольные, непроглядные волны моря окутывали его плоть, забирали к себе на неизведанное дно. А тучи плыли, плыли далеко, будто заслоняя этот ужасный мир от взора богов, будто запрещая им нарушить этот несокрушимый ад. Крепко сжав рукоять кирки Дирк сел на холодный камень и, вытерев пот со лба онемевшей от холода рукой, тяжело вздохнул. Возвысив взгляд к заслоненному небу, он вновь попытался понять, сколько же прошло с его появления здесь, но снова тщетно. Здесь невозможно чувствовать время. Казалось, что он прибыл сюда еще только неделю назад, а потом – год, десятилетие, век, и вновь чувство повторялось, так и не прервав мистической цепочки. Дирк безумно уставал, не смотря на свое тело. Плоть его никогда не подводила, это был старый товарищ, что всегда выручит, поможет в беде. Он доверял рефлексам чаще, чем здравому смыслу. Но здесь всё было не так. Дирк уставал с каждым разом всё больше и больше, от уморительного труда немели руки и ноги, но нечто движело им, ими всеми, заключенными на пустой, холодной земле. Каждый раз они потоком шли, повиновались неслышному зову и покорялись, шли на бесполезную, абсурдную работу, преодолевая невыносимую боль в теле. И с каждым ударом по несокрушимому камню тело все больше опустошалось, челюсти скрипели друг о друга от невыносимого отчаянья и обиды, но онемелые от усилий руки вновь и вновь возвышали над головой инструмент. В тот день Дирк устал повиноваться. Сидя на холодном камне, он долго всматривался в платиновые тучи над своей головой. Ему еще ни разу не доводилось видеть здешний рассвет. Создания, окружавшие его, на все вопросы несвязно бормотали, кричали, впадали в истерику или просто игнорировали. Дирк неясно осознал, что в этом месте нет ни закатов, ни рассветов, даже вряд ли есть солнце. Но можно ли в этом месте было осознавать?.. Оледеневшие пальцы всё крепче сжимали в ладонях рукоять кирки, костяшки пальцев светлели, то ли от усилия, то ли от того, что медленно покрывались тонким инеем. Дирк вжимал голову в плечи, инстинктивно пытаясь сохранить в себе хоть каплю тепла, но тщетно, по белёсой коже начинали свои танцы мурашки. И Дирк хотел уже было вставать, возвращаться к повиновению и жалкому труду, но вмиг эфир разорвал пронзительный вскрик, пронзив слух до боли в висках. Он поднял голову. В затемнённых очках отразились сизые крылья устрашающей, как сама смерть, птицы. Его прозвали здесь Люцифером. Птица то отдалялась от исполинских вершин и казалась невероятно огромной, едва не больше самих острых скал, то приближалась, и становилась совсем крохотной. Но резкие, наполненные злом глаза никогда не меняли своего ядовитого настроя. Приход Люцифера приносил одновременно и тяжесть, и облегчение. Души раскидывали свои орудия на камнях и неизмеримым потоком плыли по следу сизого вестника. Дирк не остался в стороне и поплыл за толпой, не выпуская кирки из обледенелых рук. Вновь издав пронзительный клич, Люцифер развернулся и повел толпу к уже давно знакомому месту, будто впервые. Они слепо шли за вестником, повинуясь лишь ему и только ему. Птица раз за разом взмахивала широкими крыльями, улетала вперёд, не контролируя скорость, рисовала петлю над толпой, осматривая подданных и вновь достигая их. Шаркая ногами в ободранных башмаках, Дирк слепо шел за потоком, отключаясь от мира, углубляясь в свои раздумья. Порой ему казалось, что все эти существа, окружавшие его, такие же как он сам, сошедшие с ума, потерянные среди бренных, отчаянных мыслей в пустой голове. Страх накрывал сознание новой волной при одной ускользающей мысли, что он уподобляется им, с каждым мгновением всё быстрее. Проводник, резко набрав скорость, взмыл еще выше, казалось, под сам купол платиновых туч и его клич, подобно стеклу разбился о землю, осколками впиваясь в человеческие разумы. На сегодня всё кончено, они пришли. Они спускались по каменным утёсам вниз, в крохотную долину. Среди пустыря лишь одиноко возвышался Медный дворец. Дирк слышал, как его проклинали, ненавидели, и в тот же миг боялись. Говорили, что никто еще оттуда не вернулся, никто не знал, что внутри и зачем туда уходят они. Но честно не желали узнавать. Толпа, рассыпавшись у подножия Медного дворца, уселась на огромных металлических коврах, устилающих близлежащую мёртвую почву. Среди них Дирк, найдя место для своего одиночества, сел, сильнее прижав к груди своё орудие. Да, он был одинок. Они все, среди миллиона существ, были одиноки. Это место нарушало абсолютные законы. Каждый, хоть на йоту сблизившийся с соратником вскоре терял его среди толпы, не видел никогда, терпел предательство или обиду. Это место не позволяло нарушать свои правила. Существа, полностью скрытые за полами грубых тканей, разносили железные миски с пищей. Получая свою порцию, Дирк всякий раз с интересом оглядывал конечности «прислужников»: тонкие, будто молодые весенние веточки, слабые, неспособные защитить себя от ветра или хулиганств мальчишек, сооружающих рогатки. Кожи практически не было, сквозь тонкую, голубоватую плёнку просвечивались сияющие кости. Но эти «руки» держали немыслимые тяжести, поднимали ёмкости с едой, били, порой калечили людей. Но еще не один «прислужник» не повредил своих «беззащитных» пальцев. Забываясь за трапезой, Дирк безразлично подносил ложку ко рту и обратно к тарелке, заглатывая непереносимую пищу. Он желал утолить с голодом усталость и боль, успокоить ноющее тело. Пища была лишь наполнением, насыщала плоть, но сил, увы, не прибавляла. Но Дирк был упрям. Не желая поддаваться законам, он ел, питал тело, надеясь хоть на малейший прилив сил, с жадностью глотал песочную, будто гнилую еду. Покончив с трапезой, Дирк откинул тарелку в сторону, сел вплотную к ледяному камню, не отпуская кирки, сжался и устало опустил голову на скалу. Души суетились, переходили с места на место, кто-то вновь сходил с ума, кто-то, кажется, умирал. Здесь возможно было умереть. Дирк когда-то задумался, что если отбросить все оковы, препятствия и задания и подобно птице сорваться с вершины неприступной скалы, ощутить искреннее счастье полета и разбиться о смольные, жадно забирающие на дно плоть волны. Но Дирк не решался. То ли инстинкты, то ли банальный страх не могли позволить на отчаянный шаг. Дальше нет жизни, только ад. И с каждой смертью миры будут ближе к Огненной Геенне, пока однажды он не достигнет её и будет обязан всю «жизнь» страдать под стократной тяжестью работ, без возможности умереть снова - едкая мысль заползла в голову скользкой змеей и напрочь отказывала покидать пригревшее местечко. - Почему ты не оставил её там? - юный мальчишеский голос заставил Дирка отвлечься от раздумий. Юноша, возвышавшийся перед ним, указывал на заключенную в объятьях кирку. - Ну не бросать же её, - холодно ответил Дирк. Юноша тяжело вздохнул, будто понимая его даже сквозь непреодолимый холод слов. - Ты здесь недавно? - спросил Дирк. - Я раньше тебя не видел. - А я решил, что ты свежий, - удивленно сказал юноша и Дирк осознал всю абсурдность ситуации. Здесь невозможно чувствовать время. Мальчишка стоял над ним еще мгновение, пауза затягивалась. Разговор не должен был продолжаться, каждый, заключенный в собственные раздумья будет продолжать разрушать себя изнутри. Но Дирку так хотелось разговора, тёплой атмосферы, ловить нити ускользающих тем и так искренно понимать, именно понимать товарища. - Ты совсем юн, - неожиданно удивленно для себя сказал Дирк, - как же ты умер? Мальчишка вздрогнул. Дирк только сейчас побоялся спугнуть его столь резким вопросом, но тот тяжело вздохнул и сел на металлическом ковре рядом с собеседником. - Несчастный случай, помнится, но очень смутно, - он нахмурился, выждал секундную паузу, вспоминая. – Помню, со мной был еще кто-то, наверно отец. Был хороший день, так радостно было на душе. А потом резко – Бах! – и нет ничего. Сгорели. Все, до последней песчинки. Во рту у Дирка пересохло. - Так твой отец тоже здесь? - Не знаю, - парнишка пожал плечами. - Я совсем его не помню. Это чувство преследовало всех, без исключений. Ты помнишь свою жизнь, кем ты был, чем занимался, к чему стремился. Помнишь свое имя, дом, природу вокруг, и силуэты. Смутные, холодные, будто тени, скользящие меж стенами. Ты помнишь кто они, ты знаешь, точно знаешь, что они были. Но лица размыты, как на старой, испорченной под дождем фотографии: краски смылись в единственный однородный поток, не желая открывать истины. И хрупкая горстка жалких силуэтов – всё, что осталось от тебя того, из жизни. Они живут: кто-то тоскует о тебе и каждый день, заглядывает в шкаф, обнимает твои вещи и роняет горькую слезу; кто-то забыл о тебе сразу, после твоего ухода, будто о мимолетном сне; кто-то с радостью выплясывает и раскатисто смеется на твоей могиле, топчет ногами бережно высаженные цветы. Все разные, но живые, ясные, чёткие и забывают твои очертания. А всё это – чистейшей воды механизм. Здесь каждый одинок: он не встретит здесь любящей матери или отца, а даже если и встретит, то лишь холодно взглянет, так и не признав любящего сердца, оставшегося в его памяти только размытым силуэтом. - А ты как тут? – поинтересовался мальчишка, то ли из интереса, то ли из вежливости. Он погрузился в себя на мгновение, будто забыв ответ на самый очевидный вопрос. Ему никогда не приходилось говорить так откровенно о воспоминаниях в этом месте. - Катаной в грудь, - коротко отрезал Дирк. Он будто застревал среди этих своих миров, наполненных воспоминаниями. Разговор с мальчишкой забылся среди мыслей, остался за гранью, оболочкой внешнего мира. Надвигалась пустошь, готовая уничтожить всю реальность и явить взору горькие, едва заметные тени прошлой жизни. Дирк помнил, как у него была любимая девушка. Она была невероятно красива и обаятельна, возможно, они бы даже поженились. Он любил её до безумия, готов был даже горы свернуть ради неё, её улыбки и милого смеха. Хоть она и не была лучшим собеседником, он бы смог не кончать разговор с ней вечность и просто наслаждаться ею, а потом рассказывать о себе и утопать в наполненных интересом глазах. Дирк помнил, что у него был друг, лучший друг, единственный лучший друг. Он ненавидел его занудные разговоры и бесполезную болтовню о скучных вещах. Тот ненавидел его правильность. Пусть даже они никогда не виделись в жизни, он знал его голос, искаженный телефонным динамиком, лицо – по фотографиям в интернете, жесты и мимику – из собственного воображения, но ему был очень дорог этот самый друг. Но самое главное, о чем он никак не мог позабыть, это младший брат. Или сын. Или воспитанник. Теперь уже не разобрать в запутанных клубах воспоминаний. Он был кем-то больше, чем просто родным человеком. Ведь Дирк каждый день вкладывал в него частицу своей души, крупинку знаний, спрятанную в потоке издевательств, ироничных шуток и нескончаемого сарказма. Этот малый, наверно, побуждал в нём такую бурю чувств, что она затмила бы и его единственного лучшего друга, и восхитительную возлюбленную. Вновь опутанный колючей лозой горьких воспоминаний, Дирк резко вернулся к реальности, к тому задумчивому мальчишке, что всё так же неподвижно сидел у скалы рядом с ним. - У тебя из родных только отец был? – приглушенно поймал нить разговора Дирк. - Да нет, вроде, - пробубнил парень сдавленно, - знакомые всякие были, родственники какие-то, друзья отца, бабуля, лучший друг и девчонка одна. Но совсем никого не помню… Дирк хрипло выдохнул, и парень резко обернул свое лицо к нему. Ярко-голубые небесно-лазурные глаза глядели из-под стекол квадратных очков, касались самой души где-то там внутри плоти Дирка, но поникли, лишились жизни. Ненужная бутафория, только завеса. - Ты не смотри так, - будто прочитал его мысли мальчишка, - это та девчонка баловалась. Нарисовала глаза на очках, будто я всё вижу, даже когда сплю. Дирк усмехнулся. - А как тебя зовут хоть? – с едва тёплым голосом вновь сказал мальчишка. Он точно помнил своё имя еще секунду назад, каждый звук, но буквы путались в голове, и имя, только бывшее у тебя в голове, исчезло, спряталось. - Даже не пытайся узнать. Это часть прошлого, её не вернешь. Ты ведь даже своего имени не помнишь, верно? - Ну как же, - уверенно начал парнишка, - Я точно помню, что меня зовут… Он резко запнулся. Дирку показалось, что из его глаз вот-вот брызнут слёзы; что он – потерявшийся среди людей щенок, невинно наказанный ребёнок. Но вскоре он осознал: ему не казалось, ведь этому парнишке едва было тринадцать. Хотя можно ли в этом месте осознавать?.. Мальчишка уже давно дремал, откинувшись на ледяную скалу, и медленно сползал вниз, пока наконец не умостил голову на крепкое плечо Дирка, что сквозь дрёму разглядывал «прислужников», бродящих среди уставших душ, подобно надзирателям в темнице. Яркий свет бил в глаза, и Дирк наконец проснулся. Всё тело ломило от еще большей боли, плоть обмякала, желая еще сна и отдыха, но веки предательски открывались, являя взору этот ненавистный мир. Он был единственным среди металлических ковров, покорно сжимал в руках холодное дерево кирки, потерянно оглядываясь за мальчишкой, что так мирно задремал на его плече. Это место не позволяло нарушать свои правила: не позволяло избавиться от одиночества. - Вставай скорее, - прошептал голос из-за спины. Дирк испугался и вздрогнул от неожиданности. Пред ним возвышалось хрупкое тело «прислужника». - Что произошло? Где всё? - Ты больше им не нужен, - вновь леденящий душу шёпот заставил содрогнуться, - Для тебя есть другое задание. Будто повинуясь неслышному приказу, он встал, выпрямился, расправил ноющие плечи, только сильнее сжимая в руках заветное орудие. - За мной. "Прислужник" плыл над ковром, будто там, под полами неестественно легких тканей не было ног, только едва заметные крылья бесшумно несли его вперёд, к самим воротам Медного дворца. В великом здании было слишком пусто и темно. Они продвигались бесшумно: «прислужник» парил над землёй, а от босых ступней Дирка не шло эхо. Возвышались тёмные колонны, неясные статуи за вуалью мрака, едва скрытые тёмными занавесками щелки окон. В центральном зале его молча ожидал Медный Человек. Завидев Дирка, он заухмылялся, обнажая нелепые кривые зубы. - Зачем ты таскаешься с этим куском дерева? – сдавил слух его насмешливый голос. - Это моё орудие. Настоящий инструмент не должен покидать хозяина. Медный Человек рассмеялся, заливая хохотом пустой зал. - А ты действительно тот, кто мне нужен, Дирк, - он говорил с наслаждением, растягивая слова, как густой вязкий мёд. От услышанного собственного имени зазвенело в ушах, рассудок на мгновение помутнел, - Я знаю, что в прошлой жизни был механиком и мне нужны твои умения. Ты можешь работать на меня и освободишься от унизительного труда. Дирк медленно перевёл взгляд на его усмешку. - Я абсолютно ничего не помню, - сказал он после недолгой паузы, - без прошлой памяти я не смогу вам помочь. - Об этом не беспокойся. Мы вернём тебе всё, до последней картинки, - ответил Медный человек, а через мгновение добавил: - Решай быстрее, у тебя не так много времени на рассуждения. Костяшки пальцев белели от хватки, но Дирк будто забыл о боли. Согласен ли он служить этому мерзкому созданию? Вместо тяжелой, уморительной работы, за свою память и чувства? Согласен ли... - Что будет, если я откажусь? - Абсолютное отречение, - Медный Человек повеселел еще больше от своих слов. От услышанного по спине Дирка побежали мурашки, пусть даже он и не знал – что это. - Ладно, - выдохнул Дирк тяжело, - Я согласен. «Ведь всё равно из медного Дворца еще никто не возвращался». - Восхитительно! Забери у него кирку! «Прислужник» мгновенно набросился тонкими пальцами на Дирка, разжимая пальцы от рукояти, но тот упорно не желал отпускать её, будто боясь потерять нечто самое дорогое. Он всё сильнее и сильнее впивался в дерево, но и враг не сдавался. Наступая сильнее, «прислужник» бил того по рукам, пока яростно не отдернул орудие на себя, а Дирк, не ожидавший такой атаки, отпустил его и упал на колени. Мгновение, и уши заложило от громкого звона металла о пол. Еще одно, и тяжелое дыхание Дирка заглушил звон стекла. Без чёрной дымки мир ударил яркими красками в глаза. Пальцами он бережно поднял с пола чёрные осколки, его разбитое последнее воспоминание из жизни. Теперь ничто не скрывало пустые, молочно-светлые глаза от этого мира. Ровно двадцать шесть дней назад он принял предложение Медного Человека. Именно в тот злополучный день он получил свою память; ту, которая принесла осознание. Дирк мастерит роботов Медному Человеку, он ему служит. Он не должен есть, ведь чувство голода больше не приходит: еда – всего лишь иллюзия этого мира, обман, привычка, от которой слишком сложно избавиться. Он помнит теперь все имена и лица из жизни, из прошлого мира. Все тени ожили в сознании, окрасились и теперь существуют сами в его голове. Каждый солнечный волосок на макушке любимой Дирк видит чётко и ярко; он слышит голос лучшего друга, так же, как и всегда, будто из трубки телефона, он помнит младшего брата, иронично улыбающегося ему, как каждый день. Все имена и образы встали в голове сплошной стеной, окружили и атаковали. С каждым днём она терзала рассудок всё больше и больше. На двадцать седьмой день он не выдержал. Дирк с грохотом откинул металлическую голову в сторону. Отбившись от стены рикошетом, она больно ударилась о ногу создателя и звонко разлетелась на крошечные осколки микросхем. Дирком движело лишь одно желание. Он жаждал встречи с теми самыми людьми из своей памяти, хотел подбежать к узкому окну и крикнуть во все горло тому мальчишке у скалы: "Джон!", чтобы зазвенело в его ушах от собственного имени и нарисованные небесно-лазурные глаза ожили. Каждый день он смотрел миниатюрное окошечко в своем заточении, смотрел; как птицы несут из каньонов огромные камни и сбрасывают верхушки скал; смотрел, как заново вырастают каменные стены, как работа душ становится еще бесполезней. Двадцать шесть дней он не видел Медного Человека. И не желал видеть. Он подарил ему самую адскую пытку, через которую он должен вновь и вновь проходить. На двадцать седьмой день он разбил стены заточения. Миниатюрное окошечко превратилось в огромную дыру над пропастью, и Дирк сбежал оттуда, за зовом своих воспоминаний он постепенно спускался вниз, камень за камнем, выступ за выступом. Босые ступни вновь ощутили под собой ледяные камни, полной грудью он снова вдохнул ледяной воздух. Дирк больше не узник Медного Дворца, он свободен; свободен больше, чем кто-либо на вершинах скал и в их долинах. Воспоминания звали, как заклинание, и Дирк слепо шел за ними. На тридцать второй день памяти он беспомощно упал наземь. Время захватило его в свои сети и не желало отпускать. Осознание трезво говорило, что его образов нигде нет. Он одинок, и будет одинок вечность, проведённую здесь. Дирк был одержим мечтами о встрече с образами; воображение рисовало, как он подбежит к ним и будет счастлив, вопреки всем законам он встретит родных. Но образы растворятся в его руках, ведь в них не будет памяти, для них он будет как тот самый парнишка Джон в один вечер. Дирк беспомощно упал на спину, закрыл глаза. До слуха доносился стук платиновых туч о потолок неба. Где-то загудел гром. Начинался ртутный дождь, мелким блестящим градом падая на землю, разбиваясь о скалы и острые камни, отравляя беспомощную плоть парня, беспомощно упавшего здесь, в долине, меж высоких скал. Отстучав своё время, дождь прекратился, улетел куда-то далеко. Над каньонами растворялись в пустоте платиновые тучи, являя миру чёрную, будто смерть, бездну.