Шарлотка

У миссис Лютес есть дочь, а у дочери есть книги. Книги заполняют стол и почти отвоевали трюмо, а под их обложками - жуткие формулы и стайки чёртиков-пометок, выведенных от руки. Дочь миссис Лютес знает многое. Но не знает главного. Не знает, как должна вести себя юная леди в конце XIX века. *** У миссис Лютес усталые глаза, а руки в муке перепачканы. Она научилась хозяйственным премудростям ещё до того, как её муж разбогател и дома появилась горничная. - Ладно. Теперь можешь нарезать яблоки… Её дочь замирает над кастрюлей, капли взбитого желтка капают с венчика на пол, а взгляд её устремлён в пустоту: она снова в своём мире. - Роззи. *** Мать знает: умные мужчины - это те, кто двигает науку и обсуждает «Заратустру» во время five o’clock, а умные женщины - это те, коим ведомо, как отстирать масляное пятно, успокоить хнычущего младенца и пофлиртовать с достойным женихом. Мать Розалинды умная женщина. А её дочь – просто странная. Почти неизлечимо больная, узелок в стройной канве своего поколения. Мать смотрит на дочь с жалостью. Дочь смотрит с жалостью на мать. «Она не понимает». *** У миссис Лютес глаза и волосы когда-то были пропитаны светом. Давно… Что ж, хотя бы спина её до сих пор ровна – не пригнула к земле женская доля. Её же дочь далеко не первая красавица, и лучшее в себе – длинные, до невероятия рыжие волосы – она забирает в строгий пучок. У её дочери всё ещё подростково-худенькое тело, и она не носит вещи с декольте. У её дочери на вздёрнутом носу бледные веснушки. Семья Лютесов может зваться состоятельной, но не в достаточной мере для района, где стоит их дом. В семье Лютесов – мать-разносчик европейского консерватизма и дорогая хрустальная посуда. Отец беспокоится за своё торговое дело: если у его дочери не появится муж, дело некому будет передать. Поэтому, когда дочь снова уходит и возвращается позднее, чем положено юной леди её возраста – с кипой книг по квантовой механике – отец, поджав губы, оставляет на её щеке алый след пощечины. Он, в сущности, спокоен к её увлечениям. Но бизнес ведь. Пропадёт ведь. Розалинда уже давно не плачет из-за пощечин. Главное, что за разговоры о науке её больше не пытаются запирать – всё равно ведь бесполезно. А миссис Лютес вздыхает. Она просто не любит, когда дочь таскает домой столько тяжелых бесполезных книг – ей ведь нужно беречь здоровье. Ей ещё рожать детей. *** Перед приходом гостей миссис Лютес почти зло затягивает Розалинде корсет, не оставляя ни миллиграмма лишнего воздуха, попутно пресекая все надежды. Миссис Лютес тщетно пытается запудрить ржавые пятна веснушек на строгом механизме дочериного тела, вывести из её головы все ржавые формулы и постулаты. Её дочери нечем привлечь юношей, кроме как хорошим знанием этикета. Молодые люди недолюбливают дочь миссис Лютес: они подходят к ней в надежде блеснуть эрудицией, а через пять минут удаляются сконфуженными и оскорблёнными. Розалинда говорит редко, но голос её колет ледяными иглами, а юмор её чёрен. Розалинда ни с кем не танцует, иронизируя, что скорей станцует сама с собой. Миссис Лютес уже почти знает: сегодня никто не пожелает назваться женихом её дочери, потому как не пожелает сама дочь. Розалинда уходит, не дождавшись десерта – и снова окольными путями в библиотеку, где у неё уже особенный, вневременной пропуск. *** Совсем ещё ребёнок с запавшими от многочасового чтения глазами – Розалинда слабо, примирительно улыбается и протягивает матери поднос. Шарлотка. Четыре яйца, стакан муки, ванильный сахар… Всё, как учила миссис Лютес. Мать улыбается в ответ, выдерживает паузу, во время которой на женских сердцах тихо и хорошо, а потом говорит: - Роззи, я, право, не понимаю: дочь или сын у меня растёт? Знаешь, мы уже о помолвке договорились… Пойми, тебе давно пора было найти жениха, ты ведь всего лишь… Девушка. Девушка не должна быть умнее своего кавалера. Девушка должна обладать пленительной, но целомудренной красотой – она будущая жена и мать, а без этого само её существование не имеет смысла… Девушка должна быть покорна и скромна. Девушка не должна смотреть за облака. Девушек-учёных не бывает. Поиграли и хватит. Может здесь и свободная Америка, но не настолько. Дорогой хрусталь окровавленным крошевом летит на пол, пальцы тут же подхватывают его, прижимают что есть силы к изуродованным ладоням, и переправляют в урну вместе с обрывками глупых поваренных книг, которые кто-то глупый раскладывал по её полкам. Мать смотрит на дочь с обидой. Презрением. Матери стыдно. Розалинда не смотрит на мать совсем. Розалинде тоже бывает больно. *** Когда-то в молодости миссис Лютес светилась изнутри, а сейчас словно выгорела. Остался пепел. Под глазами залегли морщины, в увы-не-рыжие волосы закралась седина. Спина ещё держится, но, кажется, вот-вот… Она почти ненавидит дочь. Она тянет ей руки вослед. Она давно вздыхает по вечерам, будто чувствует что-то, только не рискует сказать… А Розалинда вскоре опять уходит. С тяжелейшим чемоданом в ещё не заживших, обтянутых перчатками ладонях. И больше не возвращается.