* * *
Кетти лежит на спине. Высоко над ней по потолку вьются темные проржавевшие трубы. Раньше они казались ей притаившимся монстром, который бросится из темноты и разорвет ее острыми кривыми когтями. Сейчас Кетти ничего не представляет, сейчас Кетти мертва. Рядом с ее телом ходят горбатые тени, у них большое блюдо с ее сердцем и окровавленные когти монстра на руках. Тени сноровисто разделывают Кетти, как индейку на День Благодарения, они что-то тихо насвистывают, но Кетти не слышит. Ее пустые глазницы глядят в потолок, а подернутые смертью глаза заперты в грязной банке. Кетти та, кто не пережил эту луну.* * *
Стайлз названивает Скотту битые два часа и столько же слушает длинные мерные гудки. Луна за окном ненормальная, и Стайлз ежится, бросая на нее короткие настороженные взгляды. От этой кислотной, наркотически яркой побрякушки высоко в облаках жутко, хочется спрятаться под одеяло, завалить хламом из шкафа окно и сожрать столько снотворного, чтобы ещё неделю проспать. У Стайлза потеют ладони, а по спине пробегает холодная дрожь, и он совсем не хочет знать, как эта жуткая луна плавит мозги Скотту и стае Дерека. На часах глубокая ночь, время страдающих у окна романтиков и самоубийц. Стайлз нервно кусает губы и просит плакат Бэтмена, чтобы Скотт ответил на чертов звонок. И глянцевый яркий плакат работает, механические гудки сменяет живая дрожащая от дыхания тишина. - Скотт, ты внезапно оглох? Или засмотрелся порнушкой? – Стайлз тараторит в трубку, будто его бубнеж – это лекарство, и Скотту нужно его колоть в уши три раза в день. – Знаешь, это нечестно, я тоже хочу посмотреть такой крутой фильм! На другом конце города в трубку летит смешок. Синтетический, но слишком высокий для Скотта звук, обрывает Стайлза, выбивая из легких весь кислород. - Дыши, Стайлз. Со Скоттом все хорошо, – Эллисон говорит тихо и как-то бесцветно. Она как призрак, решивший поболтать с кем-то из мира живых. Стайлз шумно выдыхает свое «угу» и слушает, как Эллисон кусает нижнюю губу, подбирая слова. Скотт уже третье полнолуние проводит у Арджентов, как фамильный рычащий скелет в шкафу. Скотт все ещё жив, а Эллисон чутко следит, чтобы в полнолуние никому из родственников не пришло в голову его подстрелить. - Что-то непонятное творится с луной, – осторожно говорит Эллисон, будто дальше придется просить прощения, и Стайлз не хочет знать, что могло произойти. - Обошлось без электричества? – полушуткой спрашивает он и слышит облегченный вздох. - И без аконита. Знаешь, Скотт молодец. И я его люблю даже такого, заросшего, скулящего. Ты знал, что оборотни могут скулить на луну? – Эллисон всхлипывает. – Господи, Стайлз, ты же не скажешь Скотту, что я сейчас разболтала тебе? У нас все хорошо, правда. Давай спать! Эллисон отключается, Стайлз остается один. Скотту чертовски повезло с девушкой, думает он, пытаясь раскатать кислый, почти незаметный привкус досады на языке. Раньше Скотта вытаскивал Стайлз. А теперь у него Эллисон, и друг-на-все-времена может уйти на покой. За Скотта надо радоваться, но иногда Стайлз забывает, что хорошие друзья должны отпускать поводок. В комнате слишком тихо и слишком темно. Стайлз не глядя зашвыривает телефон на стол и закрывает глаза. Он мысленно считает до десяти, говорит себе расслабиться и доспать пару часов до утра. Тугая пружина в теле медленно распрямляется. Она не исчезает до конца, но дышать становится легче. Развороченные внутренности, оскаленные, капающие слюной и чужой кровью пасти медленно выцветают под веками, Стайлз слишком много представлял этой ночью: как Скотт срывается и задирает Эллисон, как его нашпиговывают аконитовой дробью охотники, как в каком-то тихом квартале стая Дерека устраивает резню. В последнее Стайлз не особенно верит, но залитые кровью кирпичные стены очень легко вписывались в общий ход мыслей и тяжелой вязкостью оседали в голове. Но Скотт в норме, а значит, резни не случилось, и можно идти спать. Когда Стайлз открывает глаза, в комнате он не один. Горящие красным глаза в темноте – это пиздец. Стайлз думает, что обосрался бы, не будь у Хейла привычки вот так круто являться из темноты. За полгода можно привыкнуть, и Стайлз только громко орет, спиной налетая на дверь. - Знаешь, это никогда не смешно! – у Стайлза сердце прыгает где-то под горлом, а между ребрами расползается боль. «Хорошо, не головой приложился», - успевает подумать он и понимает, что с Хейлом что-то очень не так. Сгусток теней на фоне ядовитой луны – это как в фильмах ужасов, только страшнее в разы. Дерек кажется выше и шире в плечах, мускулы рук бугрятся, на пальцах острые загнутые внутрь когти, и это, Стайлз знает, очень-очень плохой симптом. Такой фиговый, что надо быстро валить. - Ты бы хоть позвонил, сказал, что забежишь поболтать перед сном, - Стайлз переползает вдоль по стене, медленно, очень осторожно нашаривает дверную ручку. Болтовня всегда действовала, и он старается отвлечь этого пиздец страшного не совсем Дерека на раздражающий треп. Сердце частит, а тело так некстати костенеет. Стайлз чувствует себя медлительным и неуклюжим, манекеном в магазине дешевой одежды или задубевшей на крюке в морозильнике свиной тушей. И Дерек смотрит на него, будто на мясо, шумно принюхивается, ведет головой, глухо утробно рычит. Стайлз не выдерживает. Дереку никогда не срывало крышу. Стайлз не боялся его, на инстинктах, не головой, понимая, что в этом хаосе сверхъестественной дряни Хейл возвышается мрачноватым незыблемым валуном контроля. Дерек всегда был Дереком, и только это в самых паршивых ситуациях намекало, что мир свихнулся не окончательно, и шанс обыграть его еще есть. Теперь же Дерек куда-то свалил, оставив вместо себя разозленного зверя. Стайлз одеревеневшими пальцами нащупывает дверную ручку, этот здоровенный скалящий пасть волчара его пугает. Ручка медленно поворачивается, замок сдвигается, по ушам бьет металлический громкий щелчок. Молодец, Стайлз, пожалел две минуты, чтобы смазать изношенный механизм. Свернувшийся в животе страх что-то делает с мозгом, Стайлз как в замедленной съемке смотрит на заросшего совсем не-Дерека, понимает, что тот пригнулся и сейчас бросится. Стайлз знает, надо очень, просто очень-очень быстро вывалиться за дверь, но успевает только рвануться, подставляя волку незащищенную спину и влететь носом в дверной косяк. Не-Дерек фатально быстрый и весит не меньше гранитной плиты. Стайлза вминает в дверь так основательно, что, кажется, ребра переломались на раз. Спереди дерево, сзади, как разогревшийся паровоз, шумно пыхтящий не-Дерек, а Стайлз - кусок вырезки, который начали отбивать. - Блядь, что ж мне так везет! – Стайлз запрокидывает голову, широко открывает рот, чтобы глотнуть воздуха, и чувствует то, чего совсем не хотел бы заметить – у не-Дерека стоит. – Срань господня, отвали от меня! Мозг отключается, все ощущения сосредоточиваются на упирающемся в зад члене. У Дерека и у не-Дерека какой-то запредельно огромный хрен, Стайлзу кажется, им можно проткнуть человека насквозь, и зверь покачивает бедрами взад-вперед, будто намек дает, кого им будет таранить. Стайлз даже не пытается думать, его бросает в холодный пот, внутренности скручиваются, в голове только одна идея – выбраться, и неважно, как. Он вертится, отчаянно молотит дверь руками, что-то гневно орет. Ступня оборотня очень удачно попадается под ногу, и Стайлз чуть не ломает себе колено, стараясь сильнее ее отдавить. Не-Дерек издает какой-то особенно жуткий рык, но не отодвигается, наваливается сильнее и зубами впивается Стайлзу в плечо. Орать уже больно, голос сходит на булькающий хрип, Стайлз задыхается, пытается отбиться, но зубы только глубже рвут плоть, и это больно, так равномерно, без перерыва больно, что Стайлз медленно затихает, перестает дергаться и орать. Он вжимается в дверь и замирает, только всхлипы не получается остановить. Влажные сорванные звуки выталкиваются из него, как вода под напором, от боли текут слезы, ресницы слиплись. Стайлз ненавидит себя за слабость, а сволочь-не-Дерек спокойно держит его, как строптивую самку – больно, но не опасно для жизни, только чтобы утихомирить и подчинить. Когда зубы медленно, слишком вашу мать медленно, отпускают, Стайлзу почти приятно, его уже подташнивает, пальцы на руках подрагивают, футболка мокрая от крови и слюны. Стайлз больше не дергается, он очень не вовремя вспоминает, что хочет жить. И эта мысль бьется в висках, отпихивая гордость, разум и все другое, что так старательно цивилизация вкладывает в своих детей. Когда страшно и больно, все исчезает, остается только инстинкт – выжить. Зверь за его спиной доволен. Стайлз как сквозь вату слышит - он сыто урчит, - и так же отстраненно чувствует - трется о него всем, чтоб его аконитом набили, телом. Зверь успокоился, он хозяин положения и теперь наслаждается. Шеи Стайлза касается вполне человеческий язык, облизывает широко, оставляя мокрые дорожки слюны, забирается в ухо. Через футболку зверь пробует кровь Стайлза и осторожно прихватывает ткань, тянет ее на себя, пока шов не рвется. У не-Дерека даже грудь вибрирует, так громко и довольно он урчит, зализывая укус. И он все время трется. Стайлз даже не может стоять, зверь ввинчивается между его бедер, заставляя развести ноги в стороны и встать на цыпочки. Если бы он не прижимался так сильно, Стайлз бы упал и расшиб себе лоб. Стайлз очень хочет упасть, расшибить лоб и проснуться, но он распят на двери в собственной комнате, и дело с каждым вдохом пахнет все хуже. Стайлз ждет, когда зверю уже надоест по-детски зажиматься, и, к своему ужасу, понимает, что не ошибся - не-Дерек только начал и собирается оттягиваться на всю длину. Он перехватывает Стайлза поперек живота и оттаскивает к уютной, родной и казавшейся в детстве надежной защитой от монстров кровати. Нельзя так жестоко разрушать детскую веру, но Стайлз даже не пытается это сказать. Никто бы не поверил, что он может закрыть рот или не хотеть говорить, но и такое бывает. Стайлз молчит, пока его сгружают лицом вниз, как куклу, и, почувствовав, что хватка ослабла, пробует отползти. Это даже не попытка сбежать, он, как оглушенный или контуженный взрывом, пытается сделать хоть что-то, но замирает, стоит когтистой ручище придавить поясницу. - Отпусти меня, – тихо и неохотно говорит Стайлз, когда не-Дерек дергает его вверх, ставя на четвереньки. У Стайлза подгибаются колени и локти, он как безвольный куль, кусок дохлого мяса, которое сейчас будут жрать. Стайлзу хочется отключиться, забыться и пережить это, если нельзя сбежать. В комнате нет оружия и не-Дерек намного сильнее. А раненое плечо болеть меньше не стало, в нем будто движется моток колючей проволоки, так что и вся рука начинает неметь. – Отпусти, пожалуйста, я не хочу. Стайлз снова всхлипывает и с силой захлопывает рот. Он чувствует истерику и стискивает зубы, чтобы не выпустить ее, пока когти полосуют его домашние штаны и футболку, неаккуратно царапая кожу на ногах и спине. Теперь он не просто мясо - поставленный в стыдную позу, он голый и беззащитный, выставленный напоказ. Стайлз чувствует, как зверь обнюхивает его между ног, чуть не утыкаясь носом в мошонку, и от этого еще хуже. Стайлз инстинктивно дергается, но его бедра тут же сжимают до синяков и тащат назад. Стайлз зарывается лицом в подушку, стискивает ее зубами, как кляп. Зверь лижет ему между ягодиц, быстро и грубовато пытается поиметь языком, и Стайлзу мучительно стыдно, потому что это секс. А о сексе Стайлз мечтал последние года полтора, если не два. Кто бы ему сказал, что иногда мечты превращаются в настоящий кошмар. Стайлз знает, что надо расслабиться, потому что будет больно, и наверняка кроваво. Его потряхивает от каждого касания языка, тело немеет как от судороги, когда сводит ногу в воде. Он ждет, когда уже зверь наиграется, когда порвет его по шву и отвалится наконец. Стайлз бы прикрикнул на него, торопя, но боится выпустить подушку изо рта, мало ли, что еще он начнет орать. Стайлз не верит в свою выдержку и только сильнее давит тошноту, загоняя ее вместе с чувствами глубже внутрь себя. Не-Дерек отстраняется, когда Стайлз уже весь мокрый, и это гадко, будто Стайлз сука в течке. Ему приходится зажмуриться сильнее, чтобы отогнать эту мысль, но потом становится не до того. Потом не-Дерек толкается сразу на всю длину, натягивает Стайлза на себя, как перчатку, и с ходу берет быстрый темп. И Стайлз в ответ снова орет и воет, грызет подушку, пытается соскочить, но зверь крепко держит его за бедра, не гнушаясь пускать когти в ход. У Стайлза темнеет перед глазами, текут слезы, а внутри что-то рвется, кажется, что не-Дерек достает его до желудка, и ужин вот сейчас пойдет по гортани вверх. Стайлз не хочет захлебнуться собственной рвотой и часто сглатывает. Его трясет, как больного Паркинсоном в припадке, а чертовому оборотню от этого только кайф. За спиной Стайлза зверь упоенно рычит, срываясь на почти человеческие низкие стоны. И все это не кончается, и невозможно терпеть. Стайлз болтается по кровати, не-Дерек не отказывает себе, протаскивая его по простыне, и не замечает, что Стайлз влетает в изголовье макушкой. Чтобы не расшибиться, Стайлз выставляет вперед руку и бьется головой в собственную ладонь. Ему больно везде, особенно внутри, где не-Дерек наверняка сделал паштет из его кишок. И кажется, что со следующим рваным вдохом он точно свихнется. Стайлз почти перестает понимать, что происходит, когда не-Дерек беспомощно и как-то почти болезненно рычит, вгоняет в него член до самого корня (Стайлз порванный, и получается у зверя легко), крупно вздрагивает и затихает, спуская внутрь. Что-то дерьмовое творится с выполнением самых заветных его желаний, и Стайлз снова орет содранной глоткой, потому что у оборотня разбухает член, и это так больно, будто его сейчас разорвет.* * *
Дерека медленно отпускает. Он будто выплывает из теплого парного молока. Золотисто-белая пустота обнимает и мягко покачивает, и пока он не чувствует ничего кроме нее, Дереку хорошо. Реальность медленно возвращается, и в ней ему тоже кайфово – оргазм замечательный момент, чтобы очухаться. Дерек не помнит, чтобы с возвращения в Бикон-Хиллс кончал в кого-то, а не себе в ладонь. И, Господи-боже-и-все-дьяволы-преисподней, как это здорово. Дерек уже вполне осознанно стонет, переживая взрыв удовольствия в теле. Тихий и неприятный звук, как белый шум на любимую радио-волну, пробивается в его голову не сразу, но когда Дерек замечает его, игнорировать больше не может. Он дает себе еще пару мгновений порадоваться, но волна эйфории откатывает назад, а тревожащий звук все нарастает. Дерек ругается про себя, но открывает глаза. И ругается уже вслух. Картинку он видит такую отвратную, что недавний оргазм перестает радовать, а во рту пересыхает язык. Теперь он чувствует, как неприятно, болезненно вздрагивает Стайлз, как мягко и крепко держит узел развороченным нутром. Ноздри закладывает тухлым, будто неделю пролежавшее на улице мясо, запахом. Дерек различает в нем секс и кровь, отвратительную беспомощность, перебродившую во что-то нездоровое злость, кислую приторную усталость. Стайлз воет на одной ноте. Подушка глушит звук, и кажется, будто Стайлз - неисправный датчик в реанимации: пока не выдернешь из розетки, будет сводить с ума. Дерек тупо смотрит на исцарапанную спину перед собой. Под кожей у Стайлза нервно ходят ребра, родинки кажутся пятнами ручки на желтоватой бумаге, а неровные борозды от когтей – нарисованными. Плечо Стайлза – это картинка из комикса про зомби-апокалипсис или парк юрского периода: синяк кажется почти черным, а ткани мертвыми, там, где кожу разодрали клыки, края раны вывернуты, мясо блестит от сукровицы, выглядит неприглядно. Дерек заставляет себя посмотреть на выгнутую поясницу, царапины и синяки на ней выглядят красноречиво, и Дерек совершенно не хочет знать, как все это произошло. Стайлз по-подростковому нескладный, костистый, под кожей крепкие мышцы, за его тазовые кости удобно держаться, и на этом открытии Дерек виснет, неуверенно пробует пошевелить пальцами. И Стайлза передергивает, будто от Дерека идет ток. - Стайлз? – собственный голос кажется резким и сиплым, каким становится после хорошего траха. Дерек зло кривит губы, припоминая, что одному из них было до чертиков хорошо. Волк отвечает ему сытым урчанием. - Опомнился? – а вот у Стайлза голос, как у больного, – вытащи и вали. Дерек чувствует, как дрожат звуки. Стайлз будто давит слова перед тем как выплюнуть, глотает интонации, обрывает себя раньше, чем слетит с тормозов. - Когда спадет узел. Сейчас не могу, – Дерек крепче вцепляется в Стайлза и ждет, представляет, как того накрывает истерика: Стайлз начнет дергаться, пытаясь соскочить с узла, ошалевший, будет орать и биться, сделает еще хуже себе, да и Дереку будет несладко, потому что волк напортачил, но у Стайлза в заднице его, Дерека, член. Но Стайлз не посылает к чертям контроль, только бьет кулаком по подушке и затихает. Дерек слышит как шумно, сквозь зубы он гонит вдохи и выдохи. И от такого Стайлза становится не по себе. «Доволен?» - Дерек злится и огрызается на своего волка. По рукам вверх ползут черные змейки, Дерек тянет их из тела Стайлза и перемалывает, жрет с потрохами и всеми оттенками: от разодранного плеча, из царапин, берет от синяков и с особенным смаком от порванной в лоскуты дырки. Оборотню это все ерунда, электричество и аконит калечат тело надежнее, злее. Но Стайлз человек, и ему этой масляной черноты через край. Дерек берет у него и глотает все, вываливает на довольного сытого волка - ты хотел, ты получил, а теперь жри. Злость не работает, якорь насквозь проржавел, но Дерек тянет его, потому что хуже разлада со своим волком только терять родню. Сладкий и острый Стайлз оказался им тоже во вред, он сроднил Дерека с волком, он же их разделил на человека и тварь. Волк внутри бесится и исходит злым воем, он получил, он хотел, он тоже видит, что натворил. Дерека передергивает, когда вой переходит в скулеж. Но волк снова признает его, подчиняется и отдает контроль, оставляя Дерека разгребать. Стайлза немного отпускает. Теперь он больше напоминает мешок с песком – вялый, тяжелый, неповоротливый. Дерек аккуратно ворочает его, устраиваясь на кровати. Стайлз не реагирует, только отодвигается, насколько позволяет узел. Они лежат на боку, как два сросшихся эмбриона - ненормально связанные и оттого уродливые. В комнате так тихо, как невозможно представить в компании Стайлза. Луна заливает их ноги и пол тусклым холодным светом. Когда узел спадает, Дерек молча выбирается из кровати, поправляет одежду и вываливается в окно.* * *
На пригородном шоссе под утро удивительно много людей. Мигалки полицейских машин подсвечивают черные стены леса красным и синим – посмертное шоу для Кетти, которое ей нечем смотреть. Иногда мутную предрассветную темноту рвет белесая вспышка фотоаппарата. Судмедэксперт монотонно бубнит на диктофон. Недавно принятого на службу копа звучно выворачивает в кусты. Шериф Стилински смотрит на тело Кетти и шевелит губами, как персонаж немого кино. Бедная девочка, думает он. Ты же была девочкой? Прости, от тебя мало осталось, я не могу определить. Перед шерифом Стилински труп, больше похожий на отходы мясной лавки: кости, хрящи, развалившаяся вокруг требуха. Кожи тоже много, а вот мышц не хватает, их срезали с бедер, живота, ягодиц, щек. Шериф не эксперт, но может определить на глаз – работал больной урод. Шериф медленно качает головой, привыкая к мысли, что урод опытный – детей разделывает не в первый раз.* * *
Стайлз ни о чем не думает, когда остается один. Он продолжает лежать и смотреть на дверь. Внутри у него под слоем апатии бурлит гейзер, и если он вырвется, будет пиздец. Стайлз пытается реже дышать и не шевелиться. Что угодно, лишь бы это гнилье так и осталось внутри. Он лежит, глядя перед собой, пока темнота не выцветает в бледную серость. Под самое утро собрались тучи и низко нависли, как пыльный спальный мешок. Из оцепенения Стайлза выводит тень на окне. «Только не снова», - думает он, прислушиваясь, но не поворачивает головы. «Вселенская справедливость – миф», – думает Стайлз, когда перед глазами маячит потрепанная кожаная куртка. Дерек-чтоб-его-Хейл молча ходит по комнате, тихо выскальзывает в коридор и сколько-то времени спустя возвращается. Стайлз не реагирует, когда Хейл переворачивает его на живот. Все, что могло, уже случилось, и Стайлзу так глубоко плевать, что от горячих рук Дерека даже не передергивает, только хочется, чтобы тот побыстрее закончил и отвалил. Стайлз продолжает смотреть на дверь, когда кровать прогибается под накачанной тушей. И не моргает, когда Дерек растаскивает в разные стороны его лодыжки. Стайлзу неинтересно, что будет, он смотрит на дверную ручку и черную полоску между не до конца прикрытой дверью и косяком. Стайлз только немного удивляется, когда по его бедрам с внутренней стороны начинает ходить полотенце. Оно теплое и мокрое, и оставляет за собой ощущение чистоты. Но удивление быстро проходит, и Стайлз без интереса следит, как полотенце перемещается на задницу. Он знает, что должно болеть, но это тоже неинтересно. Дерек как-то умудряется осторожно развести в стороны его ягодицы и методично вытирает между ними свою сперму и стайлзову кровь. Стайлзу и больно-то становится всего на секунду, потом и это ощущение уходит, оставляя его снова пустым, с панцирем из равнодушия и гнильем под ним. Дергается Стайлз только когда его дырки касаются пальцы. Дерек смазал их чем-то жирным, и это неожиданно. Стайлз дергается снова и закрывает глаза. Самое главное - ровно дышать, он думает о том, как затянуть в легкие воздух и вытолкать его обратно. Вдох-выдох, выдох-вдох, медленно, ровно, и плевать, что Дерек запихнул в него пальцы и размазывает что-то густое у него внутри. Стайлз терпит, как терпел бы тренировочный манекен. И когда Дерек вынимает из него пальцы, Стайлз снова не чувствует ничего. И ничего становится так много, что оно случается не только в голове, но и в жизни. Пальцы Дерека измазывают Стайлзу бедра, спину и укус на плече, а потом исчезают совсем. - Это от Дитона, – Стайлз слышит, как на стол опускается склянка. Звук громкий и звонкий, так тонкое стекло встречается с пластиком из Икеи. – Смазывай ссадины и внутри дважды в день. Стайлз решает не открывать глаза, кивает лениво, чтобы Дерек поставил галочку в списке сделанных добрых дел и свалил, чувствует, как его накрывают сбившимся в ноги вечность назад одеялом, и Дерека снова нет. Стайлз надеется, что теперь насовсем.* * *
Где-то у горизонта луна выцветает, растекается в предрассветном зеленовато-сизом тумане, и ей на смену приходит серый тревожный день. В участке оформляют запросы в близлежащие города и от шерифа одного из них получают ответ. У Кетти появляются имя с фамилией, угловатым почерком занесенные в дело и округлым, размашистым - на привязанный к большому пальцу ноги ярлык. Шериф Стилински рассматривает пришедшую факсом фотографию. На ней Кетти очаровательно улыбается, и даже на плохого качества зернистой распечатке заметно - она была симпатичной восьмилетней девчушкой, до исчезновения три недели назад жизнерадостной и до прошлой ночи живой.* * *
Стайлз до конца не уверен, что смог заснуть. Он лежит в зыбком отупении, тяжелом, как лихорадка, и нервном. В дремоту он проваливается, как в яму под снегом – неглубоко, холодно и тревожно. Под веками у него крутится что-то серое, и от мельтешения непонятной размытой картинки начинает тошнить. Когда в комнате становится достаточно светло, Стайлз заставляет себя встать. От движений он ждет резкой боли и чего-то унизительного, но спазмы не спешат скручивать его в агонизирующий несчастный комок, и, осторожно пройдясь до двери и обратно, Стайлз с облегчением выдыхает. Чувствует он себя так, будто попал под каток, дважды. К ногам и рукам будто привязаны гири, суставы выкручивают гоблины-невидимки, ноет плечо, царапины и синяки, и задница. Да, задница тоже болит, дырку жжет, а внутри распирает, будто колом, мышцы ненормально растянуты и саднят, но не так сильно, как Стайлз боялся. По общим ощущениям – терпимо. И Стайлз отбрасывает эту мысль сразу, чтобы та не разворошила свалявшиеся в липкий плесневелый комок чувства. Он медленно собирает ошметки штанов и футболки. Проще думать о том, как замести следы: собрать и затолкать подальше, чтобы потом выбросить на городской свалке, простыни – застирать и потом сжечь, чтоб уж наверняка, и сходить в душ. Стайлз запинается о мысль и уговаривает себя не бежать в ванную, закончить с уборкой, и потом наконец, да Господи-боже, смыть с себя все, что могут смыть мыло и вода. До ванной Стайлз добирается, держась рукой за стену. Тело будто набили камнями, таким тяжелым и не своим оно кажется. Идти тяжело, неудобно. Стайлз поджимает губы так сильно, что кожа ноет, и упрямо не замечает, как отдается каждый шаг в животе – муторно тянет, скручиваясь, развороченное нутро. В ванной Стайлз переживает еще один личный позор, перебираясь через высокие борта, как колченогий инвалид сквозь полосу препятствий. Душ не спасает, вода течет с него вместе с мазью, мыльная пена кусает царапины, а ощущения не смываются, как бы Стайлз ни подставлял горячим струям бока. Он наспех вытирается, соображая, что врать отцу. На белом полотенце остается пара смазанных красноватых пятен, и Стайлз решает сжечь и его. В аптечке за зеркалом он находит почти нетронутую пачку тайленола и для верности прихватывает эйрборн – отец не поверит, что он послушно пьет безвкусные, но действенные таблетки вместо прикольных шипучек с насыщенным синтетическим вкусом. Стайлз прогоняет в голове версию своей неожиданной несерьезной простуды и, захлопнув шкафчик с лекарствами, забывает отвести взгляд. Зеркальная дверца встает ровно напротив него, и Стайлз видит свое лицо – такое же, как вчера, только нездорово-бледное, под глазами сероватые, будто выцветшие, синяки, сжатые в тонкую линию губы. Стайлз не находит в себе ничего нового, но к горлу подкатывает тошнота. Его долго выворачивает в раковину – вчерашним ужином, желчью, потом сухими длинными спазмами. Горечь во рту не получается выполоскать или заглушить зубной пастой. Стайлз долго умывается холодной водой и бредет к себе в комнату, уже не просто опираясь на стену, а привалившись к ней плечом и бедром. Его будто выдернули из розетки, обесточили, как тостер или ручную дрель. Быть вещью лучше, чем мясом, уговаривает себя Стайлз, натягивая первые попавшиеся штаны и футболку-не-важно-с-чем. Полотенце из ванной он закидывает к простыням, ставит таблетки рядом с кроватью и выключается, как только опускается на кровать.* * *
Скотт щурится, снова оглядывая парковку за школой. Утро после полнолуния чем-то напоминает похмелье – во рту Сахара с подгнившими овощами, глаза слезятся и чувствительны настолько, что невозможно смотреть перед собой, хочется пить и блевать, слух то болезненно обостряется, то пропадает совсем. Скотт не помнит такого же чокнутого полнолуния. Перед школой шумно и слишком много людей, не стихающий многоголосый гвалт бьет по вискам. И если бы полнолуние не измотало волка так же сильно, как Скотта, охотники уже мчались бы за его потрепанной, засветившейся перед половиной города шкурой. Мимо Скотта проходят такие же помятые щенки Дерека. Все трое будто дрейфуют в тумане, навигация сбита, и каждый поворот грозит столкновением с большой землей. Эрика демонстративно толкает Скотта плечом. Стая его не любит. Эрика, Айзек, Бойд – они все больше напоминают здоровенную человеческую многоножку, еще не совсем целое, но уже не поймешь, где кончается один и начинается другой. Общие цели, общий кружок по клыкасто-когтистым интересам, и полнолуния одни на всех. А Скотт ушел от них. Он закусывает изнутри щеку, чтобы угомонить блеклую обычно незаметную зависть. Он выбрал Эллисон, но волк внутри тоскует по своим. Коридоры школы взрывает оглушительный гулкий звонок. Скотт морщится и еще раз осматривается, вытянув шею. Кто-то спешно паркуется в последнем ряду, но это не Стайлз. После третьего урока Скотт не выдерживает. Пустая парта вместо привычного болтливого Стайлза – это слишком дерьмово. Скотт еле дожидается звонка и вылетает из кабинета Харриса, на ходу избивая телефон пальцем. Эллисон догоняет его у лестницы и ласково гладит по шее, как перепуганную лошадь. Скотт успокаивается немного и набирает правильный номер. На десятом гудке он понимает - со Стайлзом что-то не так, слишком долго тот не берет трубку, и слишком странной была луна прошлой ночью. Скотт снова порывается куда-то бежать, но звонок сбрасывают, и он чуть не летит со ступеней вниз от неожиданности. - Что такое? – Эллисон очаровательно хмурится. Скотт не хочет отвлекаться, но против воли пялится на ее лицо. Эллисон настороженно смотрит на телефон, не замечая это, прикусывает нижнюю губу. Скотт вспоминает, какие мягкие и шелковистые у нее губы и как замечательно проводить по ним языком. Эллисон – это сладкий прекрасный сон, и Скотт привычно теряется в ней, пока мобильник не оживает в его руке. Сообщение от Стайлза короткое и неубедительное: «Прости, чувак, я заболел и не могу говорить». Скотт хмурится, но телефон снова мигает бледно-желтым конвертиком смс. «Это не связано с полнолунием. Правда. Дай мне отлежаться и спокойно подрочить на порно про медсестер!», - второе сообщение больше похоже на Стайлза, но Скотт чувствует где-то подвох. Он будто колючий репейник на шкуре или впившийся под лопатку клещ, волк настороженно водит носом, но не может понять, что не так. - Надо проверить Стайлза, – Скотт накрывает руку Эллисон своей и несильно сжимает ее тонкие холодные пальцы. Он медлит совсем чуть-чуть, млея от ощущений, Эллисон успевает кивнуть и ободряюще улыбнуться, как сообщение принимает и ее телефон. - «Эллисон, удержи своего парня. Хоть силой мысли, хоть на цепь его посади! Это всего лишь простуда, но немного отдыха от мохнатых придурков я заслужил!», – тихо читает она и улыбается. – Там постскриптум есть: «Если Лидия спросит, где я, скажи, что дни мои сочтены, и увидеть ее – единственная мечта умирающего». И еще один: «Скотт знает мой адрес и сможет объяснить Лидии, как добраться». - Он в норме, – Скотт выпячивает вперед подбородок и шумно дышит. Эллисон тихо хихикает, глядя на телефон. – Но за «мохнатого придурка» я ему двину потом.* * *
Смена шерифа заканчивается в восемь утра, но домой он добирается ближе к обеду. Расчлененная мертвая девочка в морге заслужила пару часов его времени и чтобы ублюдка, так поступившего с ней, отправили на пожизненное в ADX Florence, Колорадо*. Шериф потирает лицо сухой мозолистой ладонью и отпирает входную дверь. Ему хочется спать, и выпить, и переброситься парой слов с сыном. Стайлз не догадывается, но его длинный язык и талант говорить со скоростью пулемета успокаивают шерифа. Бикон-Хиллс – тихий городок, но и здесь случается всякое. И особенно много выпало на последний год. Иногда шериф думает, что где-то проходит подпольный тотализатор на звание самого подходящего для непонятных жутких убийств места, и последний куш сорвал его город. В прихожей валяются кеды Стайлза, а в гараже стоит его джип. Шериф хмурится и вместо кухни идет к комнате сына. В доме спокойно и тихо, ступени, ведущие на второй этаж, тихо поскрипывают, на деревянных перилах в самом верху насечки, их Стайлз вырезал после смерти матери и отказался рассказать, почему. Дверь в его комнату прикрыта, и шериф сначала громко стучит, ждет с полминуты и только потом заходит. Он не хочет неловких ситуаций и давно взял за правило сначала стучать. - Привет, пап, - тихо отзывается Стайлз из кокона одеял. Его голос сонный и хриплый. – А я простыл. - И не стал звонить мне на работу? – шериф приваливается плечом к дверному косяку, скрещивает руки на груди. Может и к лучшему, что сегодня Стайлз дома. – Я бы заехал в аптеку. - Я лечусь, – из-под одеяла высовывается рука. Шериф прослеживает направление, и настроение его становится лучше. - Эйрборн? Стайлз, сколько тебе лет? – он говорит строго, но не может не улыбнуться. - Они вкусные, пап! И тайленол я тоже пью, – Стайлз скидывает с головы одеяло, и веселье шерифа проходит. - Паршиво выглядишь, сын. Может, вызвать врача? - Больных простудой редко зовут на конкурсы красоты, но и в больницу не кладут от одного чиха. Я буду в норме, не надо врачей. Голос у Стайлза больной, он то становится тише и ниже, то обрывается лязгающим карканьем. Да и выглядит Стайлз не лучше: бледный, с запавшими мутными глазами. Но не так плохо, чтобы согласиться пообщаться с врачом. На них Стайлз насмотрелся, когда навещал умирающую от рака мать, и после этого старался обходиться без больниц и людей в белых халатах. - Если завтра не станет лучше, я позвоню Мелиссе, – шериф подходит к сыну и кладет ладонь ему на макушку. Обычно Стайлзу нравится, он, как собака, подставляется под руку отца, заявляет, что массаж головы полезен для мозга, а тут застывает, будто получил подзатыльник, и закусывает губу. - Ты чего, сын? – шериф подбирается, сам до конца не понимая, почему. Что-то такое же он видел не раз на работе, но мысль размытая и совсем не вяжется со Стайлзом. - Я заразный. А у тебя, похоже, была тяжелая ночь, – что-то в поведении сына меняется, как рябь по воде пробегает неуловимая тень, и Стайлз становится обычным, расслабляется, надсадно кашляет, закрывая рот кулаком. – Давай потом пообщаемся, не хочу, чтобы ты слег. Стайлз напоследок прижимается лбом к плечу шерифа и трется о него, как любил делать в детстве. Что-то странное в нем остается, но зацепиться не за что, а давить бесполезно. И смутное беспокойство за сына, какое шериф чувствует с первого рассеченного пополам трупа в лесу, уже привычное, в нем ничего нового, ни одного неожиданного оттенка – все как всегда. - Тебе тоже надо поспать, – бубнит Стайлз и жестоко добавляет. – И никакой вредной еды, я все равно найду следы, когда подлечусь. - Поправляйся быстрее, – притворно морщась, желает шериф и уходит к себе. Ночь была зверская, и он так устал, что начал подозревать неладное в собственном доме. Это работа виновата, говорит он себе, наливая в стакан виски, и пьет его, не чувствуя вкуса.* * *
Стайлз болеет почти неделю. Мазь Дитона помогает, царапины и укус заживают быстрее и почти не болят. Их Стайлз обрабатывает почти без эмоций. Он неуклюжий и легко может представить, что навернулся с лестницы или пересчитал кусты в овраге. Царапины от веток, царапины от когтей – не велика разница, болит одинаково, да и выглядит похоже. С укусом сложнее, пасть у Дерека была с полным набором клыков, но человеческая, на собаку не спишешь. Укус напоминает Стайлзу о боли и вязкой беспомощности. Ассоциации так себе, и не случись с ним чего похуже, Стайлз бы пилил отражение в зеркале недовольным взглядом и втирал густую с резким травяным запахом мазь в подживающее плечо и проклинал Хейла только за это. Но есть кое-что баллов на сто хуже. Стайлз только на второй день решается обработать лекарством задницу. Ему и думать не хочется, каково это - изгибаться и засовывать в себя скользкие пальцы. От мыслей мутит, но без помощи неизвестных трав заживает медленно и болит. Стайлз давит приступ тошноты и желает поганому волчаре сесть задницей на рябиновый кол, когда пробует подлечить себя. В дырку свободно входит два пальца, и это так мучительно стыдно, как не было, когда отец застал его за дрочкой на порно про копов. Стайлз до боли сжимает зубы и заставляет себя пропихнуть мазь поглубже. Ему неудобно, затекает спина, и хочется напрочь забыть последние полчаса жизни. Но забывать у него не получается, и обрабатывать себя приходится еще несколько дней. Когда внутренности подживают достаточно, чтобы оставить дырку в покое, Стайлз почти счастлив. Он старается не попадаться отцу на глаза и не хочет никого видеть. Стайлз понимает, что не в порядке, он не хочет поговорить со Скоттом и скучает по отцу, но боится, что опять неправильно среагирует, если тот попытается его обнять. Стайлз чувствует себя поврежденным, и под конец недели это порядочно бесит. Стайлз с остервенением рвется в школу. Будто там, в длинных коридорах, разбросаны кусочки него, и это такой новый прикольный квест – собери себя. В ночь перед выходом с липовой болезни Стайлз не спит. Но к этому он почти привык, спать не получается с самого полнолуния, ночь напролет он ворочается, слушает тишину и перестает дышать, когда по окну скользит тень старого вяза, а под утро вырубается на час или два. Стайлз чувствует себя разбитым и пережеванным кем-то огромным с гнилыми зубами, но что с этим делать, еще не решил. Утром он выглядит не особо: все еще бледный, а синяки под глазами, как у нарика с порядочным стажем, но это ничего, подросткам свойственно зависать в интернете ночь напролет. Стайлз спешно собирается и заставляет себя позавтракать. Аддерол он пьет по часам, так ответственно, как не делал этого никогда. Но, если честно, соблазн перестать пить таблетки велик. Невозможно сосредоточиться, невозможно думать, и можно не вспомнить, почему зависал дома неделю. А еще можно слететь с тормозов, и поэтому Стайлз, как хороший мальчик, глотает таблетки. Сначала школа его радует. Потемневшие от времени кирпичные стены, парковка, ряды шкафчиков в коридоре, ядовитые выпады Уитмора, равнодушие Лидии – все такое же, как неделю назад, и оттого успокаивает. Стайлз наслаждается суетой вокруг, позволяя нести себя, как щепку по горной реке. Но потом все летит к чертям. На него налетает Скотт, и играть в Стайлза-неделю-назад становится сложно. - Ты где был? Ты правда простыл? А сейчас ты в норме? Выглядишь плохо, ты точно только простыл? – вопросы льются из Скотта, как вода из выкрученного на максимум крана. Стайлз от неожиданности пятится, остро, как штырь в ноге, чувствует всю неправильность ситуации. Они со Скоттом будто ролями поменялись или телами, как в каком-нибудь фильме для семейного просмотра в субботу вечером. Если бы Скотт не был оборотнем, словил бы приступ астмы от такой скоростной болтовни. - Я в норме, бро! – Стайлз со всей дури хлопает его по плечу. Скотт морщится, но приходит в себя. А из-за поворота появляется Эллисон. Стайлз никогда не был так рад ее видеть. В присутствии Эллисон мозг Скотта превращается в желе. Наверно, это такая особая любовная магия, заставляющая видеть розовых единорогов и плюшевых мишек на радуге, но выглядит стремно. Стайлз тихо сливается, пока Скотт улыбается коротенькой юбке Эллисон, и до конца дня все идет гладко.* * *
Валери прижимает к груди ярко-красный резиновый мяч и, подпрыгнув, толкает его вверх. Мяч ударяется о дверь гаража и отскакивает. Звук гулко разносится по пустому двору. Валери разочарованно морщит веснушчатый носик и бежит за мячом. Над гаражом висит старое баскетбольное кольцо, но попасть в него никак не выходит. Это кольцо Джима, но он играет дома в приставку. Он не хочет возиться с Валери, потому что она маленькая и девчонка. А родители придут только через час. Валери скучно одной. Мяч катится от нее прочь, таранит садового гнома и отскакивает от него. Валери улыбается, разглядывая глупое лицо деревянного человечка. Мяч откатывается к низенькому забору и останавливается, едва не ударившись о него. Валери замирает. За забором стоит высокая женщина и тихо насвистывает. Мелодия у нее получается нежная, как колыбельная, а глаза у женщины светлые с искренними смешинками. Она улыбается, и Валери улыбается ей в ответ. Вернувшись, родители находят на заднем дворе красный мяч.* * *
Скотт ловит Стайлза у кабинета экономики. В коридоре пусто, потому что занятия закончились час назад, а тренировка команды должна быть в самом разгаре. Все это наводит Скотта на неприятную, с душком обиды мысль, что лучший друг его избегает. Скотт шкурой чувствует, что со Стайлзом случилось плохое. Он пахнет травами, как иногда Дитон, и напоминает выходца с того света. Стайлз дерганый и тихий, с лунными кратерами под глазами и сквозящей в движениях осторожностью. Чужой особой разницы не заметит, но Скотту Стайлз не чужой. - Что происходит?! – Скотт появляется перед Стайлзом, как джинн из бутылки. Оборотнические штучки – штука полезная, и пусть Скотту совестно, что приходится использовать их против друга, но скорость работает, Стайлз не может сбежать. - А что происходит? – Стайлз увлеченно корчит смешные рожи. У него живое подвижное лицо, и как-то Скотт хохотал над его гримасами так долго, что разболелся живот. Тогда им было лет по шесть, а по телеку крутили «Команду А». Стайлз копировал Мердока. - Не выйдет! – Скотт хмурится, качает головой и вцепляется Стайлзу в плечо. Сначала он не понимает, что происходит. Стайлз целый день носит рюкзак на другом плече, и Скотт не задумывался, почему. За свободное плечо он хватается, потому что так будет проще удержать Стайлза, но получается, что находит секрет. Стайлз морщится от резкой боли и немного проседает вниз, стараясь избавиться от руки на плече. Скотт слышит, как пропускает удар и начинает частить его сердце, видит, как выступает на висках пот, чувствует, как меняется запах. Он не знает, что под футболкой, и не пытается остановить себя, хватается за застиранный ворот и дергает в сторону. Порвать ткань он не успевает, чуть выше ключицы Стайлза, там, где под кожей перекатываются упругие сочные мышцы, виднеется край укуса. Скотт уже видел такой укус. Он отпускает Стайлза и шумно втягивает воздух, пытаясь унять злость. За запахом трав он не заметил сразу, но Стайлз пахнет не только собой. Давно остывший, затерявшийся след, но слишком знакомый, чтобы нос Скотта его не узнал. - Дерек Хейл, да? – Скотт чувствует, как лезут клыки, и рычит. Он будто летит вниз с обрыва, все чувства обострились, и, может быть, до обращения всего ничего. Стайлз не успевает ответить. Он реагирует на имя, начинает бурлить внутри, хотя с лица уходит все настоящее, оставляя деревянную маску. И Скотту этого хватает. Он срывается с места и не помнит себя, пока не оказывается в лесу. Старый дом Хейлов воняет стаей. Скотт жадно дышит, потому что этого ему не хватает. Эллисон - его личное чудо, но есть то, что могут дать только такие же, монстры, с когтями, клыками и волком внутри. Скотт мечется перед крыльцом, купаясь в термоядерной смеси ощущений, здесь покой и сила, усталость от тренировок и ощущение плеча собрата, и от этого он звереет совсем. Скотт обращается и рычит. Он чувствует, Дерек в доме. Но это не его территория и логово теперь чужой стаи, Скотт не может войти. Он рычит и воет, не как человек, каким был утром или вчера. В логове волка он сам волк и пришел не разговаривать, а рвать противника на куски. В ответ ему раздается тяжелый, пробирающий до костей рык альфы, на крыльце появляется Дерек Хейл. Скотт припадает к земле, скалит зубы, он никогда не был зверем так полно, не становился с волком одним бешеным существом, и ощущения пьянят, как первый секс. - Чего тебе, МакКолл? – Дерек смотрит на него исподлобья, сверлит красным опасным взглядом, но обнажать клыки не спешит. - Стайлз, - Скотт тяжело роняет имя лучшего друга, раня губы клыками и тут же сглатывая горячую кровь. Он до конца не понимает, что Дерек сделал со Стайлзом, и не хочет этого понимать. Укуса и так достаточно, чтобы он пробежал полгорода, чтобы выгрызть уроду глотку. Дерек вопросительно изгибает бровь, но подбирается, вальяжность позы стирается, а в глазах появляется зверь. Скотт бросается на него первым. Думать он больше не может. В висках кипит кровь, а инстинкты требуют нападать. Он тяжело отталкивается от рыхлой земли и метит когтями в горло. Он напряжен до предела, а рот пересыхает от невозможности наглотаться чужой крови. Ярость ведет Скотта, как самый верный надежный советчик, но одной ее мало. Дерек откидывает его, как слепого щенка. Скотт с такой силой влетает в дерево, что не может вздохнуть, но бросается снова. Он обращен и в бешенстве, и нападает, не думая ни о чем. Один раз он успевает достать Хейла – полоснуть по груди, вспарывая футболку и проминая когтями твердые мышцы, но на этом везение заканчивается. Скотт приходит в себя с переломанной в двух местах ногой и разбитой головой. Дерек рычит на него, придавливает ногой к земле и с хрустом выламывает руку. - Угомонился? – зло бросает он, когда Скотт начинает жалобно подвывать. - Зачем ты обратил Стайлза? – хрипит Скотт, смаргивая слезы. Его волк понимает, что проиграл, и подчиняется более сильному. Скотт надеется, что Дерек не знает - волк давно готов признать его альфой, против только человек. - Я не обращал его, – Дерек отпускает его и отходит. Скотт перекатывается на живот, пытается встать. Раны, оставленные альфой, затягиваются плохо. Скотту так больно, что в голове стоит звон. - Ты укусил его, - Скотт упрямо смотрит на Дерека. Если понадобится, он будет ползти за ним, пока не получит ответы, или пока Альфа его не добьет. – Он обратится, как обратился я. - Питер разодрал тебе печень, МакКолл, – Дерек засовывает руки в карманы джинсов, будто прячет их. – Ты бы истек кровью в лесу, если бы не обратился. Укус у Стайлза на плече не смертельный, таким нельзя обратить. - Тогда зачем?! – у Скотта получается встать и опереться на одну ногу, другую он практически не чувствует, но может удержать равновесие, ухватившись за дерево здоровой рукой. Дышать ему трудно, рот переполнен кровью, в груди хлюпает и трудно дышать. Похоже, что Дерек переломал ему ребра, и одно из них острым осколком проткнуло легкое. Скотту откровенно хреново. - Не твое дело, – Хейл припечатывает его рыком и, развернувшись, уходит. Скотт остается один и, пока не может идти, жрет силу Дерека, так легко и правильно пробирающуюся в него сквозь синяки и кровящие раны. Скотт не его бета и не знает, в курсе ли Дерек, что на халяву подкормил его, как своего. Скотт не чувствует благодарности и уходит, как только может сделать шаг и не упасть. До шоссе он добирается долго. В голове пусто и горько. Он не смог отстоять Стайлза и откуда-то знает, что прав на друга у него больше нет. Стайлза не хочется делить, как пирог, но волк уже принял это, и Скотт знает, что не сможет ничего изменить. Перед выездом на шоссе Скотт замечает старенький джип Стайлза. Идти к нему очень не хочется. Скотт все еще подволакивает ногу и не может нормально двигать рукой. Лицо у него заляпано свернувшейся кровью и вымазано в земле. Как-то не было времени оттереть его, надо было переставлять ноги и стараться не свалиться в перегнившую листву. Стайлз ждет его, привалившись спиной к боку джипа, молчит. Скотт чувствует себя виноватым и не может посмотреть другу в глаза. Он знает, что проиграл, мог бы спасти Стайлза от чего-то страшного, но не спас. Волку Скотта отчаянно хочется выть, и мешает ему только тяжелая глухая усталость. - Не лезь в это, – говорит Стайлз и открывает дверь джипа. – Садись в машину, я тебя отвезу. Серьезный и собранный Стайлз – это дикость. Должно быть, поэтому Скотт послушно кивает, забирается на пассажирское сидение и дает себя увезти. За окном проносится лес, под колеса ложится пустая дорога, а он думает, что не может описать, как охрененно повезло ему с другом. Скотт точно не заслужил. - Ты больше не сунешься к Хейлу, – напоминает Стайлз, когда джип останавливается перед домом Скотта. Тот стискивает зубы, но кивает. По дороге Стайлз выдал ему салфетки и заставил оттереть лицо. Скотт бы не вспомнил, что выглядит, как герой боевика, и не сообразил бы отмыться. За него часто соображает Стайлз, и это тоже паршиво. - Дружба не должна быть игрой в одни ворота, – говорит он, вываливаясь на газон перед домом. - Не бери в голову, бро, – Стайлз все так же непривычно, убийственно серьезен, и Скотт снова машинально кивает. Он стоит на месте, пока старенький развалюха-джип не скрывается за поворотом, а потом идет к Эллисон. У Скотта нет стаи, но есть храм, где можно отлежаться и зализать раны. Когда он прижимается лбом к ее ладоням, Эллисон ничего не спрашивает, и это помогает. Скотт засыпает, обнимая ее, и забывает прошедший день.* * *
Скотт – дурак, Стайлз знает это класса со второго, и раньше как-то не напрягался. У Скотта всегда были проблемы, душевные муки и благородные, мать их, порывы. Такой уж он парень, с заебами, но вообще-то классный. Стайлз любит Скотта, как младшего придурковатого брата, но иногда приходится напоминать себе об этом. Перед глазами Стайлза проплывают знакомые тихие и скучные улицы Бикон-Хиллс, а внутри ворочается слежавшаяся за неделю злоба. До полнолуния у Стайлза такой не водилось, а сейчас она есть и норовит выбраться, затопить его с головой, стоит только ослабить контроль. Стайлз сжимает руль и следит за спидометром, потому что арест за превышение скорости – это последнее, что ему сейчас нужно. Дома Стайлз постепенно успокаивается. Ему не легче и ни разу не проще, просто в своей комнате он погружается в оцепенение и будто замерзает, как полуфабрикат в холодильнике. До ночи он вяло лазает в интернете, листает учебники, пишет корявым неровным почерком задания в тетрадях, а времени все равно слишком много. Стайлза не грызет скука, не тянет подслушивать полицейскую волну, что-то делать, куда-то бежать. Когда на улице расползается темнота, а разлапистый вяз за окном превращается в непонятное темное пятно, Стайлз вспоминает, что не купил рябиновых досок. Пока отсиживался с мнимой простудой, он распланировал, как будет объясняться с отцом и оббивать все дверные косяки и оконные рамы рябиной. Спокойнее от этих планов не становилось, но надо же было как-то скоротать еще одну бессонную ночь. Присутствие стремного оборотня, не явное, но где-то недалеко, становится отвратно привычным, как навязчивое едва заметное дрожание пальцев от аддерола. Стайлз селезенкой чувствует, что Дерек Хейл отирается где-то поблизости, и не может понять, почему. В полнолуние к нему заявился волк и сомнительно, чтобы Хейл думал о продолжении банкета. Хотел бы, уже пришел, и пусть Стайлза передергивает от одной вероятности, у оборотня достаточно сил, чтобы заставить. На электронных часах кислотно-зеленые нули – полночь. Стайлз ворочается в кровати. В висках отсчитывает тяжелые удары кровь, и в каждом из них четкое муторное понимание – страшное рядом. Стайлз сопротивляется, сколько может. Но сегодня он добрался до пика. Скотт его выбесил, хотя не сделал ничего неожиданного, или просто накопилось достаточно этой новой чужой злобы, чтобы Стайлз сам полез в пекло. - Какого дьявола ты тут ошиваешься, Хейл! – громко зовет он, глядя в потолок. Отец опять на дежурстве, он все последние дни приходит домой только, чтобы переодеться и пару часов поспать, в Бикон-Хиллс случилось что-то большое, а Стайлзу плевать, он пережевывает самого себя и подстегивает свой новый, недавно обретенный страх. – Будешь отмалчиваться под кустом или посмотришь проблеме в глаза, как мужик? Стайлзу становится очень страшно, но одновременно легко. Дерек Хейл вдруг оказывается в его комнате. У него хмурая мрачная рожа, потертые джинсы, запыленные кеды. Дерек выглядит взбудораженным, хоть и пытается это скрыть. Стайлз наблюдательный, он уже знает, как правильно читать его жесты. - Как узнал? – Дерек роняет слова неохотно, будто за каждое платит по десять долларов, и бросает быстрый взгляд на окно. - Догадался, - Стайлз садится на кровати, скрестив руки и ноги, пожимает плечами. – Ты свой камаро хоть в разных местах паркуй. Миссис Фитч уже всему району разболтала о странной крутой машине под ее окнами. Скоро она сообразит, что ты не к ней, расстроится и вызовет копов. Стайлз краем уха слышал болтовню дамочек, выносивших мусор, и легко сложил два и два. Как плюс – у него не развилась паранойя и редкое зрелище, пойманный на горячем Хейл. - Что тебе надо? – без перерыва кидает вопрос Стайлз. Выходит непривычно весомо, потому что он точно знает - имеет право на ответ. Но Хейл молчит. В Стайлзе шевелится склизкое и мерзкое. Он не кровожадный, но хочет распилить Дерека Хейла тупым, смазанным аконитом ножом, огреть рябиновой битой или подпалить оголенным проводом. Но последнее уже делала чокнутая тетка Эллисон, а становиться, как она, Стайлз не хочет. - Хватит играть в немого крутыша, ты мне должен, – шантаж тоже прекрасное средство, на Хейла обычно не действует, но тут помогает. Стайлз мысленно ставит себе «А» с плюсом. Дерек медленно неохотно кивает и делает шаг вперед. Стайлз дергается, но остается сидеть на месте. Руки и ноги сводит от желания убежать, но он заставляет себя сидеть. «Одна блохастая тварь не запугает Стилински», – повторяет про себя Стайлз и старается ровно дышать. - Я ничего тебе не сделаю, – откликается Хейл и, подтянув к себе стул, устраивается на другом конце комнаты в углу. Стайлз сказал бы, что он хороший песик, но Хейл ничерта не хороший, и его внезапная чуткость на вкус - кислая дрянь. – Я виноват. Компенсирую. - Ты пасешь меня, как чистильщик облажавшегося дилера! – Стайлза подбрасывает на месте от таких откровений. – Может по твоим клыкастым законам это выглядит мило, но по законам штата Калифорния нихрена. - Я присматриваю за тобой, – Дерек упрямо хмурится, пытаясь решить, игнорировать Стайлза полностью или сделать вид, что услышал. – Я должен. - Да ты что? – Стайлза окатывает знакомой, нормальной злостью. – Ты меня чуть не выпотрошил и без объяснений свалил, а теперь отсиживаешься на безопасном расстоянии. Это называется «отдаешь долг»? Ну ты и засранец, чувак. - Ты хочешь объяснений? – Дерек послушно глотает тираду Стайлза, хотя раньше врезал бы за один только тон. Он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, сильно, до побелевших костяшек сцепляет пальцы между собой и ждет. Стайлз от удивления закрывает рот, громко клацнув зубами. Дерек теперь готов спустить ему многое, и это власть. Но она вызывает рвотные спазмы, а не пьянит. Тот, кто назвал власть наркотиком, говорил не о случае Стайлза. «Пошел ты нахрен!» - крутится на языке, но Стайлз тоже молчит. Ему не хочется откровений от Хейла, но знать лучше, чем прятаться, как последний трус. - Валяй! – разрешает он, широким жестом обводя комнату, и без скрещенных на груди рук чувствует себя уязвимым. Стайлз, не давая себе передышки, вцепляется пальцами в щиколотки и пытается расслабить напряженную спину. - Я потерял контроль в полнолуние, – с самого очевидного начинает Хейл. И Стайлз кусает изнутри щеку, чтобы не перебить его. – Твой запах раньше успокаивал волка. Потом появились проблемы. - «Проблемы» - это одичавший оборотень в моей комнате? – Стайлз тоже старается не называть вещи своими именами, он не готов обсуждать прошлое полнолуние вслух, замаскированных подробностей ему и так много. - Да, это итог, – Дерек говорит медленно, подбирая слова. Он не из тех, кто обсуждает свои косяки. Но здесь он виноватая сторона, Стайлз не собирается его щадить. – Для волка ты вкусный. Он хотел тебя себе и получил. - Какое счастье, – Стайлз морщится. Дерек перешел границу недомолвок и в своей обычной манере рассказал, как есть. Стайлз решил, что готов официально объявить, как сильно его ненавидит. – Знаешь, это так здорово, знать, что на меня позарилось животное! - Хочешь, чтобы позарился я? – Хейл сильнее подается вперед, наклоняется, как перед броском. Его терпение подошло к концу, и держать себя в руках получается только за счет упрямства. - Ни один из вас! – так же обрубает Стайлз, не отводя взгляд. Смотреть в глаза хищникам – самоубийство, но до полнолуния далеко, Хейл больше человек, чем зверь. – Твой волк, конечно, милашка, но я предпочитаю Лидию Мартин. Они играют в гляделки долго. Стайлз не знает, сколько, но по его ощущениям - сутки или около того. Дерек не отводит взгляд, потому что он Дерек Хейл, альфа-оборотень и самый крутой мужик по эту сторону океана. А Стайлз – из принципа. Взгляд Дерека ощущается, как мешок камней на плечах, он давит не хуже пресса и тянет из Стайлза силы. От недавней адреналиновой бодрости остается призрачный стылый след. Стайлзу хочется лечь в кровать и уснуть, но он упорно смотрит в ответ. - Тема закрыта? – говорит Хейл вечность спустя. - Закрыта, – кивает Стайлз, и игра заканчивается. Дерек расслабленно откидывается на спинку стула. Взгляд он не опускает, но теперь смотрит на Стайлза целиком, не только в глаза. На нем больше не светится неоновой вывеской «опасность», черты лица смягчает сонная леность – зверь сыто дремлет и не собирается нападать. А Стайлз поддается желанию лечь. Он устраивается на боку, чтобы держать Хейла в поле зрения, но незаметно для себя закрывает глаза и проваливается в глубокий сон. Просыпается Стайлз от неясного ощущения, срабатывает, как сигнализация на движение, и, не задумываясь, командует: - Стоять. Когда он открывает глаза, комната кажется погруженной под воду. До рассвета всего ничего, ночь уже выцвела, оставляя за собой голубовато-серые тени, отчего воздух кажется жидким, а любые движения заторможенными. Хейл стоит около окна и смотрит на Стайлза. - Сваливаешь? – голос спросонья хриплый и тихий. Стайлз приподнимается на локтях и понимает, что действительно спал. Вот так просто вырубился, глядя на свой персональный ночной кошмар, хотя неделю не мог уснуть оттого, что тот где-то неподалеку. Стайлз медленно и отстраненно понимает, что видеть Хейла ему не так страшно, как гадать, в каком темном углу притаился волк. - Твой отец вернулся, – Дерек прислушивается и потирает шею. – Хочешь, чтобы он застукал в твоей комнате бывшего подозреваемого? - А это мысль, – Стайлз с наслаждением смотрит, как Хейл морщится, разминая плечи. По всему выходит, что ночь он провел на жестком компьютерном стуле. - Врешь, - Дерек толкает оконную раму вверх. В комнату заползает холодный утренний воздух. Стайлз глубоко жадно вдыхает, чувствует, как прочищается голова. - Старая песня про чуткий слух и суперобоняние оборотней? - И новая – про улики. Ты мог сдать меня неделю назад на горячем, – Хейл замолкает, а Стайлза передергивает. - Ты валить собирался, – жестко напоминает он, сминая одеяло так, будто хочет его придушить. - Меня уже нет, – Хейл выскальзывает в предрассветный туман. Стайлз заворачивается в одеяло, но больше не может уснуть.* * *
Шериф любит свой дом. Когда он приползает с дежурства, вымотанный, обсосанный со всех сторон и пожеванный, как черенок от чупа-чупса, нет ничего лучше родных стен. Еще в коридоре, скидывая ботинки, он чувствует, что за закрытой входной дверью оставил большую часть дерьмового дня. С собой только то, что может вывезти немолодой отец-одиночка и не начать отстреливать каждого подозрительного типа на улицах Бикон-Хиллс. Шериф запирает за собой дверь и прижимается к ней спиной. В голове звоном отдается напряжение последнего дела, от усталости кружится голова и совсем не хочется спать. Он бы пошел в кровать до рассвета считать овец и каждую из них приветствовать глотком виски, но вместо этого заворачивает на кухню. Чашка горячего кофе и удобный стол, на взгляд шерифа, это уже праздник. На столешницу практически целиком помещается карта и можно еще пристроить отчеты. Шериф разворачивает маленький полевой лагерь одного бойца и отхлебывает из кружки, не разбирая вкуса. Стайлз начал бы громко не одобрять, но, если повезет, они опять разминутся. - Какое чудесное начало дня! - шериф не знает, сколько сидит над делом, когда на кухню вваливается помятый, но пугающе бодрый Стайлз. – Остывший кофе с бумагами. Даже если ты решил ими перекусить, пап, я этого не одобрю! Вместе с сыном появляются суета и шум – гремят сковородки-ножи-тарелки, хлопает дверь холодильника, шипит горячее масло. Стайлз много говорит, ловко орудует кухонной утварью и, бесцеремонно сдвинув бумаги, ставит перед шерифом омлет. - Вкусно, питательно и полезно. Можешь не благодарить, я знаю, что крут. - С парой кусков бекона стало бы только вкуснее, - без особой надежды откликается шериф, вооружаясь вилкой. - И в разы вреднее. Мы это уже проходили, пап. Холестерин – зло, а мы на светлой стороне силы. Стайлз ерзает на стуле, неаккуратно кромсает вилкой свою порцию омлета и болтает о ерунде. У соседей страшенная лысая кошка, мистер Харрис последним тестом устроил натуральный геноцид, а за такое должна быть статья, в выходные надо купить пару лампочек и когда-нибудь, не в этом году, разобрать чердак. Шериф жует свой питательный полезный завтрак и расслабляется. Больше всего в своем доме он ценит неловкую заботу Стайлза. - Не такой паршивый был завтрак, да? – Стайлз улыбается с набитым ртом. - Медаль лучшего сына получишь не раньше Рождества, - шериф сыто откидывается на спинку стула, немного сползая вниз, и пьет свой крепкий остывший кофе. - Ждать всего ничего, как-нибудь справлюсь, - Стайлз пытается состроить суровое выражение лица. Шериф невольно улыбается и ненадолго закрывает глаза, пальцами потирая веки. – Выглядишь, как лежалый сыр. Не хочешь пойти спать? – иногда Стайлз становится слишком взрослым. Шериф знает, что может гордиться сыном, но эти его приступы зрелости - грустная штука. Они будто говорят - Стайлз вырос, а ты и не заметил, проглядел. - Спасибо за откровенность, сын, но мне надо еще поработать, - шериф нехотя тянет к себе бумаги. В голове щелкает переключатель, возвращая от уютного семейного завтрака к расследованию. – Срочное дело. - Что-то серьезное? – Стайлз тоже меняется, сразу становится тише и незаметнее. Из-под руки шерифа он быстро вытягивает посуду, сгружает ее в раковину и возвращается на стул рядом. - Да, на редкость дрянное дело, - показания Лори, Саймона и Джима Марш записаны мелким остреньким почерком стажера, их было бы проще понять, прилагайся к ним лупа. – Вчера пропала Валери Марш с Саммер-стрит. Исчезла с заднего двора своего дома, пока родители ездили за покупками, а брат сидел на первом этаже в гостиной. - Пропал ребенок, у нас в городе? – Стайлз, не удержавшись, присвистывает. - Она точно не ушла в гости к подруге? Помнишь, я лет с восьми начал к Скотту сбегать, когда ты уезжал на смену? - Всех друзей проверили. Мы бы не среагировали так быстро, но Валери не первая. А ты и сейчас сбегаешь, - шериф отрывается от бумаг, чтобы воспитательный эффект был хоть чуточку больше, но замечает горящий жадный до информации взгляд сына. – О нет, я знаю эти штучки! - Что?! – Стайлз моментально реагирует, меняется, как картинка в телевизоре, стоит переключить канал. Он вполне правдоподобно играет непонимание с примесью обиды, мол, не доверяешь мне, отец, а я честный и искренне страдаю от этого. - Ты в это не сунешься, Стайлз! – шериф слишком хорошо знает своего сына, чтобы вестись на его честные глаза. Такие же он строит каждый раз, когда умудряется вляпаться или набедокурить. – Это опасное дело. Ты не подойдешь к нему и близко. Стайлз набирает в рот воздуха, чтобы начать спорить. Но шериф торопливо сгребает бумаги в кучу и накрывает ладонью. - Никаких споров. Никаких аргументов. И ты не слушаешь полицейскую волну, Стайлз. Я похоронил жену и не хочу хоронить рядом с ней сына. – Шериф не любит давить на больное, для них обоих родное и не отболевшее до конца, но иногда Стайлз не оставляет выбора. Он умный парень, но слишком рисковый. А шериф не хочет думать о том, что когда-нибудь не успеет его вытащить. – Ты меня понял? - Я не… - Никаких споров и аргументов. - Я понял, - иногда Стайлз признает, что перегнул палку со своим любопытством. Проблема только в том, что шериф до конца не уверен, что научился безошибочно распознавать эти случаи. - Я рад, - внимательно оглядев сына, говорит он и расслабляется. Пока Стайлз не уходит в школу, они разговаривают. Кофе в чашке заменяет полезный зеленый чай, карту с отчетами – тосты с вишневым джемом, шерифа при исполнении – соскучившийся отец. Стайлз снова кажется скованным, когда на прощание шериф его обнимает, но для шестнадцатилетнего пацана это нормально. К поступлению в колледж сгладится, и на смену этой придет другая дурь.* * *
Валери так страшно, как только может быть маленькой девочке, украденной ведьмой. Она не уверена точно, но это же ведьмы похищают детей и, затолкав их в холщевые мешки, уносят в свою черную башню, чтобы живьем сварить и сделать из их костей волшебную мазь. Рот Валери зажат жесткой противной тряпкой, руки и ноги связаны, а в мешке, где она уже очень, очень долго сидит, темно, тесно и пыльно. Ведьма везет ее в свое логово ужасно долго. Под спиной, копируя обычную машину, рычит железный монстр. Валери боится, что он проголодается и откусит от нее кусок.* * *
В обед Стайлз заезжает в участок. У него очень важное дело – полный контейнер салата и вареные овощи, которые отец снова не взял. Дежурный офицер Мередит понимающе улыбается и разрешает ему подождать в кабинете шерифа. Мередит классная, и, наверно, последний коп в Бикон-Хиллс, еще доверяющий Стайлзу тихонько посидеть и подождать папу. Она оставляет его наедине с целым столом полицейских бумаг и даже закрывает за собой дверь, чтобы царящая вокруг суета не бросалась в глаза. Стайлз сидит смирно, прислушиваясь к рваным обрывкам фраз и разговоров за стеной, целую минуту. Он хорошо подгадал время, чтобы приехать. Отец с поисковой группой прочесывает лес, а в участке полно работы и никому нет дела до непоседливого подростка. Мередит где-то недалеко разговаривает по телефону, и под ее ровный вежливый голос Стайлз начинает обыск. Он старается, честно, очень-очень старается действовать быстро - все найденное фотографирует на телефон и не вчитывается. Ну, точнее пытается. Вырывать отдельные фразы и предложения у него получается само-собой, как дышать. Стайлз чувствует себя так, будто отчетами и заключениями экспертов можно ширяться. И этой дозы ему не доставало уже очень давно. Бумаги в руках подрагивают, Стайлз уговаривает себя не помять их и постоянно облизывается, потому что от свалившегося вдруг азарта пересыхают губы и рот. Мысли в голове набирают третью космическую скорость, и от этого становится трудно дышать. Но Стайлзу все равно в кайф. Он сейчас снова он, тот Стайлз Стилински, которому жизненно важно сунуть нос в каждое мутное дело и раскопать его, как лисью нору. А нынешнее дело действительно мутное. Стайлз радуется, что забыл пообедать, когда находит посмертные фотографии Кетти Краповиц и читает заключение патологоанатома. Такого у них еще не водилось. У Стайлза холодеет между лопатками, но тормоза для трусов, он не может остановиться. Жертв уже трое. Девочки от пяти до восьми лет, цвет глаз и волос разный, этнического единства тоже нет. Для маньяка-педофила не характерно. Как и профессиональное расчленение. Первый ребенок пропал в Смуф-Ривер-Крик за три недели до полнолуния, и появился в Линденкрест сразу после него, мертвый и основательно выпотрошенный. Там же пропала вторая жертва, а найдена была в Бивер-Сити. Кетти исчезла из Бивер-Сити, нашлась в Бикон-Хиллс, она третья. Везде один цикл, с привязкой к луне. И Валери Марш светит всплыть где-нибудь миль на сто-сто пятьдесят южнее при следующей полной луне. Стайлз ежится. Из документов понятно, что к делу присели ребята из ФБР. Они отрабатывают вероятный маршрут преступников, перекрывают дороги и рассылают соседним городам профили. По их мнению, это организованная группа лиц и еще два листа подробностей, Стайлз дочитает потом. Отец официально еще не передал дело. Перехват по дорогам не дал результатов, и пока есть хоть призрачный шанс, что ребенок в окрестностях Бикон-Хиллс, его будут искать. Стайлз очень подробно разглядывает маршрут поисков и чуть не уступает соблазну убрать пару флажков. В своих владениях Хейл каждого червяка знает. Если бы похитители к нему сунулись, люди отца уже получили бы вызов. Квадрат немаленький и сил на него будет убито много и зря. Стайлз взвешивает все за и против, но оставляет флажки. Отец просечет, что он трогал карту, и посадит его под домашний арест, хорошо, если не с офицером за дверью, а территорию стаи все равно прочешет. В коридоре кто-то громко зовет Мередит, Стайлз дергается и сворачивает свои шпионские игры. Теперь он снова хороший мальчик с СДВГ и нашпигованным играми телефоном. Когда дверь открывается, он увлечено рубится в гонки и не с первого раза слышит, что отца можно не ждать. Мередит искренне улыбается, провожая Стайлза до самой стоянки. Его джип заводится с первого раза, радио оживает, передает залежавшийся двухлетней давности хит. Карман толстовки оттягивает телефон со свежими фото, и от предвкушения сводит скулы. Стайлз чувствует себя каплей воды в горячем масле - еще чуть-чуть, и взорвется. И это ощущение кружит голову не хуже Лидии Мартин.* * *
Дерек подъезжает к дому шерифа почти в полночь. Запах Стайлза просачивается в приоткрытое окно, волк голодно ведет носом, но головы не поднимает. В их с Дереком отношениях тишина. Разлад никуда не делся, но после полнолуния волк притих. То, что они сделали Стайлзу, перевязало клетку толстым зловонным канатом, он пахнет окончанием ночи, на вкус, как изнасилованный подросток, и от всего этого Дерека порядком тошнит. Шериф Стилински спит в своей спальне. Дерек слышит его грузные приглушенные краем подушки вздохи, ровные сокращения немолодого, порядком изношенного работой и жизнью сердца, чует идущую от него усталость и напряжение. Шериф и в собственной кровати, как на дежурстве, и уж наверняка у него под рукой пистолет. Дерек оставляет его наедине с бездной тяжелых снов, прислушивается к комнате Стайлза. Тот меряет пол шагами и, кажется, грызет ногти. Сердце Стайлза выдает удары, будто на скорость, пульс частит, в запахе пряной, щекочущей язык нотой слышится нервное возбуждение. Волку нравится такой Стайлз. Дерек сравнивает с апатичной безвольностью прошлой недели и соглашается, ему этот Стайлз тоже нравится куда больше. Дерек глушит мотор и удобнее устраивается на сидении. До рассвета он будет здесь – кормить волка отходняком Стайлза и есть его самому, иногда заедая острыми крылышками из KFC. Ближе к двум часам ночи Стайлз выдыхается. Дерек решает, что сейчас он свалится на кровать и уснет. Стайлз плохо спал все прошлые ночи, и от этого волку Дерека не по себе. В комнате гаснет свет и становится тихо. Дерек слушает шорохи и разбирает в них шелест завязок штанов, трение ткани о кожу, промятый матрац. Волк не реагирует на звуки, они продукт цивилизации и зверю их не понять. Зато человек представляет, как Стайлз, переодевшись, готовится спать, как он ворочается, то кутаясь в одеяло, то сбрасывая его, молотит руками подушку, обиженно, очень по-детски сопит. - Я знаю, ты меня слышишь, Хейл, - у Стайлза такой голос, будто он только что сдался. – Тащись уже сюда, мне нужен плюшевый серый волк, чтобы уснуть. Дерек не двигается. Стайлз только что будто потыкал его палкой. Как облезлого циркового зверя, скулящего за толстыми прутьями клетки. Злость закипает мгновенно, бьется о диафрагму, не давая вздохнуть. Человек жаждет откусить Стайлзу голову, а волк тащит обоих, реагируя на призыв. Дерек не знает, что злит его больше: наглость засранца или то, как послушно ведется на нее волк. Зверь едва не припадает на передние лапы, топчется нетерпеливо, рычит. Для него нет никакой палки, нет злости, гордость не требует пойти и придушить. Волк получил разрешение добраться до Стайлза, его прямое приглашение в дом. Дерек прокручивает в голове образ Стайлза после общения с волком – скулящего, закрытого, больного. «Хочешь еще раз?» - он вспоминает о запахе боли и злобы, их кислом душке, забивающем остроту и сладость. Волк скалится, прижимает нос лапами, пытается счистить с морды неправильный гадкий смрад. - Дерек, ну почему ты всегда такой гад?! – терпение Стайлза кончается слишком быстро. Дерек слышит, как он опять начинает ходить по комнате, бурчит себе под нос, вертит в руках какие-то вещи, переставляет их, спотыкается о ножку стола. Стихийное бедствие Стайлз резко набирает обороты, и Дерек уверен, от него скоро начнет болеть голова. - Ты читал сказку про мальчика, кричавшего «Волки»? – говорит он, спрыгивая с подоконника. В комнате беспорядок, Стайлз умудрился за один день раскидать все, что сумел поднять и передвинуть. - Да ладно, Дерек, ты и метафоры - неудачный союз, - Стайлз нетерпеливо отмахивается, он все еще боится, но держится хорошо. Дерек не нарушает его личное пространство, а Стайлз не пытается слиться с противоположной стеной. В их новых долбанутых на все углы отношениях явный прогресс. – Хочешь сказать, что я нарываюсь? - А нет? - Ты сам таскаешься к моему дому каждую ночь, - Стайлз прерывается только чтобы набрать в легкие больше воздуха. - Чего ты хочешь? – Дерек обрывает его. Стайлз выглядит так, будто обожрался своих таблеток и готовится послать к чертям последние тормоза. - Чтобы ты не перебивал? Дослушал, что я говорю? – Дерек чувствует, что головная боль рядом. Спорить нет смысла, и он просто смотрит, как Стайлз изображает озарение. Наблюдать за его мимикой бывает даже интересно, если время не идет по цене «упущенный час за собственную шкуру». – Знаю, похоже на сказки. Но давай разок произойдет чудо, и ты дослушаешь? - Говори, что хотел, - в висках неприятно покалывает, Дерек чувствует, что энтузиазм Стайлза накрывает его, как штормовая волна. Если задуматься, придушить его - не самый плохой выход. - Я и пытаюсь! – Стайлз собирается на второй круг, но обрывает себя. Страх выплывает из него, будто Дерек приманил его красными отблесками в глазах. Стайлз не пятится, не орет, хотя Дерек видит, как сильно он закусывает губу. – Ладно, Хейл, ближе к делу. Стайлз снова незнакомо серьезный. Таким он напоминает рассказы об одержимых демонами. И что-то новое, колючее в глубине его глаз добавляет убедительности этому варианту. Дерек ведет носом, готовый учуять серу и гарь из преисподней, но в комнате пахнет сладко и остро, не особо приятно, но умиротворят и волка, и Дерека вместе с ним. Пахнет Стайлзом. - У меня к тебе предложение, - Стайлз отворачивается, чешет пятерней затылок, сильно надавливая короткими ногтями, оглядывается вокруг, будто ищет подсказку. – Я не особенно хорошо сплю. Ну, ты, наверное, знаешь. - Я слышал, - Дерек следит за нервными пальцами Стайлза. У него руки как руки, обычные мальчишеские ладони, длинные пальцы с остриженными под корень или обкусанными ногтями, суетливые резкие жесты. - Так вот, я с полнолуния нормально спал только вчера. Без понятия, почему. Может, это из области шоковой терапии или как китайская мудрость про то, что если болят зубы, надо сломать палец, чтобы заглушить одну боль другой. Только вместо зубной боли взбесившийся волк, а твоя дружелюбная небритая рожа – сломанный палец. - Предлагаешь мне сторожить твой сон? – Дерек слышит в своем голосе океан скепсиса, но волк внутри оживился. В комнате Стайлза его запах везде, он густой и тяжелый, как теплое одеяло. Волку нравится заворачиваться в него и разбавлять этот запах своим, невидимой меткой оседающим на вещах и на самом Стайлзе. - Да ладно, чувак! Ты каждую ночь сидишь в своей безумно крутой, но тесной тачке у меня под окнами! А здесь теплее и можно вытянуть ноги, - Стайлз обеими руками указывает на жесткий стул перед компьютером, будто он самое удобное, что когда-либо изобрело человечество. - В моей машине мягкие сидения и обогрев. Этот хлипкий стул – не вариант, - Дерек прислушивается к недовольному бурчанию волка. Если бы тот ластился к Стайлзу, как шавка, осталось бы только сбежать. Или загрызть мальчишку, накормив зверя его нежным молодым мясом. Но волк примеряется к новой территории, как к только что отбитым владениям, и Стайлза видит в них не хозяином, а своей собственностью, тем, за что стоит перегрызть глотку и оставить себе. - А что вариант? – Стайлз выпрямляется и скрещивает на груди руки. Похоже, торговаться он не планировал. - Ты делишься подушкой и одеялом. Я тебя не трогаю, сплю, отвернувшись в другую сторону, но на кровати, как ты и предлагал – в тепле и вытянув ноги, - Дерек краем уха улавливает возмущение Стайлза и внимательно слушает волка. В их сделке есть третья сторона, чье мнение и согласие подчиниться куда важнее. Волк внутри глухо порыкивает и скалится, но не пытается вырваться. Канат имени Стайлза-в-полнолуние держит крепко, волк затихает, принимая правила игры. – Хватит трепать языком, Стайлз. Я контролирую волка, а если что-то пойдет не так, где выход, найду.* * *
Школьные будни – это фруктовая жвачка, налипшая на подошву любимых кед. Они тянутся в бесконечность, теряют вкус и цвет раньше, чем прилипают к ноге. Даже совместные занятия с Эллисон не спасают от размеренного однообразия. Скотт чувствует, что попал в фильм, где герой каждое утро просыпается в одном и том же дне. Раньше у него было лекарство – Стайлз. Тот не умеет быть одинаковым две минуты подряд и никогда не дает скучать. Стайлз и сейчас есть – не пропускает занятий, доводит до исступления половину преподавателей, здоровается по утрам и обедает за одним со Скоттом столом. Но этого все равно мало. Скотт не может рассказать даже Эллисон, но после полнолуния чувствует, что остался один. Стайлз теперь пахнет Хейлом. Всегда и каждый день на его одежде, на нем самом и на всех вещах, как печать, чужой запах. Скотт больше не морщится, когда резкий горьковатый душок забивается в ноздри и тянет отступить на пару шагов. Стайлз отдаляется, и у Скотта нет права его вернуть. В коридоре всегда много людей. Школа, как растревоженный улей: стоит разлететься по кабинетам звонку с урока, она начинает гудеть и вибрировать. Скотт к этому до сих пор не привык. Его крутой слух режет плотное многоголосье, нос атакует слишком много запахов, и вот прямо сейчас хочется есть. Скотт сидит на ступенях, сверлит длинный коридор на пол-этажа ниже неласковым взглядом. И чувствует, как в ответ ему прилетает три таких же колючих, со спрятанной в зрачках желтизной, взгляда – стая. Скотт бы оскалился, но вокруг слишком много людей. Стая теперь всегда где-то неподалеку, кружит вокруг Стайлза и довольно принюхивается. Скотт может на что угодно поспорить, им нравится, здорово вштыривает от того, что Стайлз пахнет их альфой, и через эту метку он теперь их, замечательный и чудесный их собственный Стайлз. Скотт еле сдерживается, чтобы не зарычать. - Что-то случилось? – Эллисон возникает за его спиной, как из воздуха. Крис Арджент здорово за нее взялся в последнее время, и теперь Эллисон что-то вроде местного привидения, которое может просочиться сквозь стену и около самого уха сказать: «Бу!». Даже Скотт, влюбленный в нее и всегда скучающий оборотень, не каждый раз слышит ее шаги. Эллисон садится на ту же ступеньку и своим острым плечом пихает плечо Скотта. На их личном языке жестов это значит: «Расскажи мне, я же вижу, тебе хочется кому-то сказать». Скотт отвлекается от гляделок со стаей и с удовольствием целует Эллисон, за этот день в первый раз. - Я хочу подойти к Стайлзу и потереться носом о его затылок, - Скотт иногда делает не подумав. Его мама и Стайлз «иногда» заменили бы на «всегда», а Эллисон кажется такой удивленной, что Скотту неловко. – Это как-то совсем странно? Скотт не видит стаю, но чувствует. Лучше всех - Эрику, потому что она каждый день попадается ему на глаза и шпыняет, как шелудивую дворнягу. Вот именно сейчас она похабно скалится, вгрызаясь в яблоко белыми крупными зубами. Айзек и Бойд отираются где-то неподалеку, и Скотту не нравится, что их с Эллисон разговор не подслушивает разве что Стайлз. - Знаешь, я иногда забываю про твои оборотнические штучки, - Эллисон, будто вспомнив что-то очень простое и милое, улыбается. Скотт смотрит на ямочки на ее щеках и расслабляется. Эллисон больше не пользуется духами - не из-за Скотта, ее отец настоял, - и аромат ее кожи, терпкий и легкий, особенно сильный на шее и за ухом, погружает Скотта в наркотический транс. Он трется лбом о ее кожу, помечая своим запахом, и игнорирует недовольный рык у себя в голове. Скотт никогда не растреплет ни одной мертвой или живой душе, но его волку не нравится Эллисон.* * *
По крыше оглушительно барабанит дождь. Валери слушает перестук крупных капель и думает - скоро громыхнет гром. Она всегда до слез боялась грозы и бежала в комнату брата, потому что он старше и не боится даже гоблинов и пауков. Теперь ей бежать некуда, комнатушка с потрепанным спальным мешком и чужими игрушками заперта снаружи. Ведьма приносит ей еду трижды в день и насвистывает свою нежную ласковую песенку, будто не она привела Валери в эту жуткую крепость в лесу. За стеной иногда раздаются тихие голоса, но что они говорят непонятно. Иногда Валери замечает, что полоску света под дверью загородила тень. Там, за куском изъеденного ржавчиной железа, кто-то стоит, прислушивается и молчит. Валери замирает, старается не шевелиться и не дышать. Она уверена, что это подручный ведьмы, какой-нибудь жуткий голодный монстр. И если Валери не будет вести себя тихо, ее съедят. Потом тень исчезает. Раскат грома кажется оглушительным, он как взрыв над головой – уши закладывает, а плоская, выложенная шифером крыша начинает мелко подрагивать. Валери прижимает к себе потрепанного плюшевого жирафа с грязными пятнами на боках и жмурится. Через стену от нее переговариваются настоящие монстры, а Валери так же сильно боится грозы.* * *
Скотт дозревает задать неудобный вопрос, когда Стайлзу совершенно не до него. Официально дело Валери Марш не сдвинулось ни на йоту, а вот собственное расследование Стайлза Стилински дало неожиданный результат. Надо только еще раз проверить и сопоставить с одной старой потрепанной книгой из городской библиотеки. Стайлз семенит по стоянке к своему джипу, у него мало времени, и живущий в голове вечно голодный черт подгоняет, наматывает извилины на раскаленный трезубец и понукает своим острым копытцем: «Быстрее, Стайлз, ты и разгадка уже почти повстречались, давай, поднажми, герой!» Стайлз на ходу достает ключи, спотыкается на ровном месте и чуть не падает, когда Скотт сильно стискивает его локоть и дергает в сторону. От резкого рывка у Стайлза громко клацают зубы, чудо, что получается не прикусить язык. - Знаешь, чувак, я все еще человек, – он нетерпеливо облизывается и пытается стряхнуть руку Скотта. Стайлз уже почти в норме, не вздрагивает, стоит кому-то пройти за спиной, и не шарахается от прикосновений отца. Но как же стремно, когда кто-то неожиданно хватает и тащит неизвестно куда. – Если ты оторвешь мне руку, она заново не отрастет! Скотт смотрит, как напрудивший на коврике в ванной щенок, безмерно виновато и так же бессовестно. Но руку Стайлза он отпускать не спешит. Сначала убеждается, что друг остановился, заметил его и приготовился говорить, и только потом медленно разжимает пальцы. - Спасибо, что не сломал. Я правда ценю твою заботу, бро! - Во что ты вляпался? – Скотт начинает говорить одновременно со Стайлзом и не останавливается, будто решил получить ответы, несмотря ни на что. – Хейл тебе угрожает? - Нет, он играет в суперзаботливую фею-крестную! Я в полном порядке, Скотт. Те, кто утверждают, что с неугомонным, выдающим по паре сотен слов каждую минуту Стайлзом невозможно разговаривать, просто никогда не видели его жутковато серьезным. Скотту вот повезло нарываться дней десять подряд, и он бы с удовольствием поменялся на «никогда». Такой Стайлз слишком сильно напоминает, что шансов подохнуть у них у всех едва ли меньше, чем выжить, по городу может бродить канима или взбесившаяся охотница с винтовкой наперевес. - Ты врешь, я слышу, - Скотт держится с упрямством самоубийцы-неудачника, пытающегося застрелиться в десятый раз подряд. – Стайлз, пожалуйста. - Что, пожалуйста? Скотт, в самую глубокую задницу в своей жизни я уже влез, когда потащил тебя искать труп Лоры Хейл, - Стайлз очень хочет нажать на курок и разрядить обойму Скотту в колени. Но говорит медленно, с театральными паузами, чтобы дать лучшему другу время расслышать - он, Стайлз Стилински, не врет. – Остальное фигня. Хочешь, повторю по слогам? - От тебя пахнет Дереком, - еще раз пробует Скотт, но уже не так уверенно. - Чертовы оборотни с их чертовым нюхом! И Хейл тоже чертов! – Стайлз, запрокинув голову, выговаривает свои претензии низкому серому небу. Вчера был дождь, но за ночь облака собрались снова и расплылись по небу рваными грязно-серыми тряпками. - Скотт, правда, не парься. Я сам не знаю, как согласился на это, наверное, очень спать хотел. Но результат нормальный. Попахиваю я Дереком, Армани или нестиранными носками, какая разница, Лидия на меня все равно не смотрит. Стайлз не кривит душой. Наедине с собой он бы поспорил, но из Скотта вполне себе неплохой детектор лжи, перед ним не потешишь обиженное самолюбие и лишний раз не погорюешь о попранной чести. Стайлз сам решил ночевать в компании Хейла, и, черт возьми, с этим накачанным куском брутального мужика под боком спится просто отлично. Почти как в детстве, под мамины сказки из яркой цветастой книжки. Стайлз оставляет Скотта переваривать информацию и мчится в библиотеку дышать книжной пылью и проверять свою версию. Он снова переключается на странное дело, выбрасывает из головы всех оборотней вместе взятых и по отдельности каждого. Стайлз вкалывает себе дозу фактов, и шестеренки в его голове вертятся, перемалывая все ненужное, залежавшееся с прошлого полнолуния и приобретенное за пару не самых лучших в его жизни часов. Стайлз не вспоминает о посторонних вещах до самого вечера. В библиотеке он отрыл недостающее звено и с упоением взялся собирать новую версию с участием не людей.* * *
Жизнь Дерека незаметно обрастает новыми привычками. Он тренирует стаю, решает постоянные мелкие дела, наматывая мили между Бикон-Хиллс и парой близлежащих городов, выстраивает нейтралитет с охотниками и каждый вечер заезжает в KFC, МакДональдс или СабВей. Ближе к полуночи Дерек забирается в комнату Стайлза и отвоевывает половину своего ужина у гомонящего растущего организма. Стайлз обожает портить острые крылышки вязким сладким соусом, запихивать в рот полпачки жареной картошки, а то, что он делает с сэндвичами с лососем, Дерек готов вписать статьей в уголовный кодекс. Они собачатся по любому поводу, и Дерек даже не всегда замечает, как Стайлз втянул его в очередной бесполезный спор. Становится незаметно привычным вешать куртку на спинку жесткого компьютерного стула, пинком задвигать кеды под стол, искать свои носки в горе разноцветных стайлзовых. И самое невероятное - постоянный треп. Дерек привыкает к нему, как владельцы домов вдоль железной дороги - к грохотанию поездов. Стайлз затыкается только когда спит или вспоминает прошлое полнолуние. Тогда Стайлз делается угрюмым и тихим, а Дерек незаметно принюхивается и оглядывается по сторонам, вычисляя, где тот припрятал смазанный аконитом нож. Такой Стайлз не вызывает доверия, а волк, учуяв его, оглушает протяжным воем. Дерек не привык оставлять решение проблем на потом, но со Стайлзом все привычные схемы летят к чертям. Волк рядом с ним присмирел и только иногда поднимает голову, вспоминая, что Стайлз – лакомый кусочек, который мало просто не отдавать другим. Но вместо него Дерек обгладывает куриные кости и иногда задерживает взгляд на суетливых руках или россыпи родинок у Стайлза на шее. Стая долго принюхивается, смакует новое в запахе альфы, но не решается об этом заговорить. Дерек видит их молчаливый танец, торопливые переглядывания, как у детей, которые подзуживают друг-друга сказать за всех, и делает вид, что ничего не заметил. Щенки еще не заработали право открывать рот. - Нам нравится Стайлз, - после очередной тренировки осторожно говорит Айзек. – И нам нравится, когда он пахнет тобой. Эрика с Бойдом молчат, но стоят так, будто готовы взять Айзека за руки и повторить его слова. Щенки смотрят на Дерека, готовые получить взбучку, в воздухе растекается их напряжение, но отступать они не спешат. - Вы в это не полезете, - отрезает Дерек. - Мы не полезем, - за всех откликается Айзек. – Мы доверяем тебе. - Нам просто нравится, - подает голос Эрика и опускает голову, выражая покорность. Бойд коротко кивает и подставляет шею на случай, если Дерек надумал его загрызть. Больше стая не говорит об этом, только принюхивается украдкой и обменивается безмятежными довольными взглядами. Им действительно нравится Стайлз и его запах, перемешавшийся с их собственными.* * *
Ведьма приносит Валери еду трижды в день. И столько же раз выводит ее в туалет по длинному темному коридору в комнату, напоминающую туалеты в торговых центрах, только заброшенную и жуткую. На полу и стенах мелкая квадратная плитка, в глубоких трещинах на ней расползлась грязь и плесень. Вдоль стены ряд обшарпанных, покосившихся кабинок без дверей и с выдолбленными в полу дырами вместо унитазов. Валери каждый раз ждет, что пол под ее ногами истает, и она упадет в темноту, в зубы чудовищам, но ничего не происходит. Ведьма незаметно следит за ней, насвистывает свою песенку. В осколках почерневшего зеркала над раковиной отражается что-то страшное. Валери не пытается сбежать.* * *
Красный маркер оставляет за собой толстую яркую полосу цвета, его кончик едва слышно скрипит, проезжаясь по бумаге. Стайлз сосредоточенно ведет им, перечеркивая место на карте – жирный крест на остатках фермы Эткинсов, переехавших из Бикон-Хиллс еще в середине двадцатого века. Унылое место с неплодородной землей и продирающим до костей ветром. Стайлз был там сегодня, и ему не понравилось. Не удивительно, что похитителей Валери там не оказалось. Стайлз откидывается на спинку стула и рассматривает свои пометки. На карте выделено шесть мест и пять из них перечеркнуты. Стайлз смотрит на росчерк маркером поверх старой заброшенной лесопилки. Лет семь назад было до чертиков много дождей, вода лилась с неба, как из брандспойда, и никак не заканчивалась. Низины в лесах затопило, кое-где расползлись болота, а на месте, где стояла уже тогда работавшая с перебоями лесопилка, почва просела. Здание ушло вниз на метр, и поднимать его, восстанавливать и перестраивать оказалось накладнее, чем забросить. Пятью годами позже Стайлз притащил к ее покосившимся стенам Скотта, и вместе они облазили каждый угол. Стайлз откладывает маркер и в несколько раз складывает карту так, что перед ним остается лесопилка и пара акров земли вокруг нее. Для того, кто стащил бедную Валери, место прекрасное – глухой лес в стороне от города, крепкие стены и крыша, и очень напоминает пещеру или нору. Все, как по специальному заказу для редкой нечисти. И, что удивительно, вокруг Бикон-Хиллс полно подобных этому мест. Карта шуршит в руках, топорщится, но Стайлз давит на плотную бумагу, пока та не складывается плоской гармошкой. Шериф с поисковой группой наведался к каждым развалинам и запустелым хибарам вокруг Бикон-Хиллс, но ничего не нашел. Лесопилку проверили во второй день поисков и больше не возвращались к ней. Еще десять очков к хорошему логову - если бы Стайлз был преступником, он бы залег в месте, где недавно провели обыск. Мало кому придет в голову вернуться туда, где уже искали и ничего не нашли. Шериф замечательный коп и не бросил поисков даже когда дело окончательно передали в Бюро, но ему не хватает времени и людей. Преступления в Бикон-Хиллс продолжают случаться, а малютка Валери согласно профилю ФБР должна быть уже далеко. Шериф не верит профилю и Стайлз тоже не верит. Отец бы открутил ему уши, узнай, как глубоко Стайлз закопался в дело, и отправил бы в клинику, услышав версию, которую он выстроил и проверяет все последние дни. В стенном шкафу под грудой комиксов и запрятанных под ними порножурналов покоятся распечатки отчетов. Отец не устраивает ему обыски, но Стайлз не хочет рисковать. Это непонятное жуткое дело нужно ему, как лекарство. Оно плотно сидит в голове и не пускает туда ничего лишнего. Стайлз рассасывает его на языке, закапывает строчками рапортов прямо в глаза и верит, что идет на поправку. До полнолуния шесть дней. И Стайлз отсчитывает их не лунно-менструальным циклом ебанутого волка Дерека, а шансами выжить для Валери Марш. Девчушку будут убивать под равнодушным надзором полной луны, а значит ее можно спасти. На часах без четверти полночь, и Стайлз сгребает в кучу свои наработки, переносит их в шкаф. Вряд ли Дереку будет дело до его личных глупостей, но Стайлз хочет сохранить этот секрет. Благодаря волку Хейл и так видел слишком много Стайлза Стилински: беспомощности, страха, стыдных царапин и синяков. Дерек даже потрогал его изнутри пальцами, и Стайлз сгребает вокруг новое личное, обрастая им, как только что наросшей бронированной кожей. К полуночи Стайлз валяется в кровати, снова прокручивая в голове строчки отчетов. Это же необычно, чтобы три судмедэксперта - в Линденкресте, Бивер-Сити и Бикон-Хиллс, - тщательно осмотрели жертв и не сошлись во мнениях, каким оружием их убивали. Загадка разбегается по телу Стайлза мурашками, кончики пальцев холодные, ладони вспотели. Стайлз чувствует себя семилетним сорванцом в летнем лагере, будто он сидит на полу в общей спальне с такими же жадными до страшилок мальчишками и раззадоренный общим настроем замирает, слушая про кровожадного монстра из леса или злющую озерную тварь. Только его страшилка настоящая, она оставляет на телах жертв длинные с рваными краями разрезы и микрочастицы меди в них. Если бы не следы металла и точность нанесения ран, было бы очень похоже на работу горного льва. И Стайлза пробирают мурашки, совсем как в летнем лагере, когда он думает, что за тварь ворует детей. Думать о чем-то страшном и далеком, что случается с кем-то незнакомым, чужим – это тоже его терапия. Стайлз растворяется в бешеной скачке мыслей в своей голове и не слышит, как неуютно тихо в пустом доме. Раньше у него не было с этим проблем, а теперь добротные крепкие двери и толстые стены оставляют чувство открытой спины. Они не дышат, не думают и не помогут, если в доме окажется кто-то еще. Стайлз ворочается в кровати, обкусывает нижнюю губу, а потом слышит, как оконная рама тихо скрипит. Стайлз рывком садится в кровати и корчит недовольную рожу. Дерек, такой хороший песик, взял за привычку шуметь, чтобы не нервировать внезапным визитом. Если подумать, невероятно трогательная забота с его стороны, но Стайлз не собирается умиляться. Он указывает подбородком на часы и хлопает себя по животу. - Ты задержал мой ужин! – лицо Дерека, когда он сдерживает праведный злобный рык, бесценно. Дразня его, Стайлз получает удовольствие, как от дрочки, только с салфетками не надо возиться и доставать из штанов конец. – И, кстати, привет! - Ты совсем обнаглел, - доверительно сообщает ему Хейл и мстит. Стайлз точно знает, привык уже, что сейчас в него кинут пакет, но все равно пропускает момент. Сегодня он получает по лицу бургерами – теплым, вкусно пахнущим вредной едой пакетом. И в глубине души думает, что жизнь удалась. Дерек тоже наглеет. Два дня назад он лопал свою порцию за столом, а вот сейчас уверенно двигает Стайлза, чтобы плюхнуться на кровать. И Стайлз бы точно спросил, не треснет ли у него жопа, но полный рот картошки – это единственное, что иногда мешает ему говорить. Хейл быстро уминает свой ужин и как-то ненормально привычно вытягивается на «своей» половине кровати. На нем плотная серая футболка и толстые джинсы. Дерек не касается невидимой, делящей кровать пополам, черты, их руки-ноги не сталкиваются, но Стайлз чувствует, как от него волной исходит тепло, и размякает в нем, будто сыр в хорошо прогретой духовке. Когда бумажные пакеты и пустая бутылка колы улетают в корзину для бумаг, Стайлз чувствует себя вялым и сонным. Он по привычке истязает нервы Дерека, проверяя их прочность, но препирается с ним всего пару минут. Закончить вечер без грызни ему не дает чувство справедливости, но всерьез спорить – лень. Он отыграется завтра или еще через день. Стайлз не задумывается, сколько Дерек планирует спать в его комнате, но точно знает - шанс поквитаться за все на свете у него есть. Довольный этой мыслью, он отворачивается к стене. Спину греет портативная печка Хейл, тишину разбавляет чужое дыхание, и Стайлз засыпает, убаюканный хмурым недружелюбным волчарой.* * *
Дереку хорошо. Он лежит в теплом коконе одеял в темноте. Под закрытыми веками плавится мягкое ласковое ничего, оно пьянит и завораживает, как не умеет то, что можно увидеть. Слух нежат тихие рваные вздохи. Они, как легкие прикосновения к нервам, и в каждом приглашение, просьба сделать так снова, еще. Дерека будто качает на здоровенных качелях: взлеты под самое небо, где разряженным воздухом невозможно дышать, падения - в сладкую бездну. И там, в глубине, под толщей аппетитного запаха - Стайлз. Он разморенный, превосходно размякший. Дерек прижимается к нему сзади, и кто бы знал, как это приятно, держать в руках тощего шебутного Стайлза. Дерек чувствует, как колотится его сердце и мелко подрагивают мышцы. Стайлз хочет больше. И Дерек тянет его к себе, вжимаясь бедрами в упругий замечательный зад, потирается о него крепко стоящим членом. Движения обманчиво неторопливые и ленивые, только дразнят. Дерек смакует ощущения, не спешит. Его руки гладят бока Стайлза через футболку, ткань сминается, собирается складками под ладонями, и от этого еще интереснее - каково это, гладить кожу под ней. Дерек будто случайно задевает пальцами теплый взмокший живот. Температура тела у людей ниже, чем у оборотней, но Стайлз разомлел, отогрелся под одеялом и неторопливыми ласками. Дереку нравится, он ведет носом по шее Стайлза, пробует языком кожу сразу под кромкой коротких волос, тихо, довольно урчит. Стайлз непривычный, не такой, какие нравятся Дереку - чудесную остроту перебивает сладость, но именно это заставляет снова и снова сглатывать вязкую слюну. Стайлза выбрал не Дерек, но сейчас именно Дерек балдеет от его запаха и от того, что Стайлз может ему предложить. Волк послушно кайфует издалека, он одно с Дереком, с ним вместе лакомится свеженьким, неопытным Стайлзом - трогает его плоский живот, катает по языку особенный привкус возбуждения, по-подростковому шального, забирающего через край, трется, чувствуя, как неприятно ширинка давит на член. И от всего вместе Дереку стачивает тормоза. Одну руку он запускает дальше под старую футболку, водит растопыренными пальцами, будто хочет захватить больше Стайлза в ладонь, другой стискивает крепкое бедро с внутренней стороны, где кожа тонкая и нежная, и так легко оставить синяк. Дерек коротко рычит, подаваясь вперед. Ему горячо, почти больно в паху, под веками клубятся красные вспышки, а зубы смыкаются у Стайлза на плече, сжимая человеческими зубами безвкусную ткань футболки и аппетитную плоть под ней, как велит ему волк и инстинкт. Стайлз в его руках вздрагивает, и теплая ласковая пустота вокруг лопается, оглушая и не давая вздохнуть. Дерека выдергивает из сна резко и сразу. Ему не нужно открывать глаза и пытаться вспомнить, где он и кто. Все отвратительно четко и ясно. Дерек в комнате Стайлза, валяется в его койке и жмется к нему стояком. Все как во сне: нежная кожа бедра под пальцами, перекрутившаяся футболка, блядская дорожка щекочет ладонь, во рту старая безвкусная ткань и так приятно сжимать зубами стайлзово плечо. И одновременно все не так. Стайлз в его руках задеревеневший, неподвижный, как окоченевший труп. Его сердце выдает медленные, тяжелые удары, выдохи кажутся резкими, злыми. Стайлз закрытый, холодный. И ни черта ему не приятно. Дерек чувствует, как ощутимо воняет страхом, ожиданием боли. Волк настороженно скалится, но пока не рвется с цепи. Дерек чувствует себя в полной заднице, по самые уши в дерьме. Хуже бывало, но на убитую семью и повзрослевшую на шесть лет суку Кейт у него не стояло до звона в яйцах. А Стайлза Дерек хочет долго, со вкусом иметь. Сначала он медленно разжимает зубы. На языке остается ощущение шершавых синтетических волокон. Его бы выполоскать изо рта и зализать вкусом кожи Стайлза. Дерек плотно сжимает губы, закусывая их изнутри, и заставляет себя убрать руки. Сложнее всего – не трогать лишний раз Стайлза, не мазнуть большим пальцем по его животу, в дюйме от резинки трусов, не погладить тазовую косточку ребром ладони, не тормозить, вытягивая из-под его бока руку. Проще было бы сразу загрызть. Но вместо этого Дерек резко отодвигается от Стайлза, перекатывается на спину и спускает ноги с кровати. В висках тяжело бухает кровь, от возбуждения кружится голова, и хочется подчиниться волку. Дерек мотает головой, чтобы вытряхнуть из ушей его злое рычание, и на ощупь идет к двери. В коридоре становится легче. К запаху Стайлза примешивается резкий, с въевшейся горечью револьвера и виски, запах шерифа. Дерека передергивает от него, но прочистить голову не выходит. Он слишком возбужден и растравлен недавним сном. Дерек шагает к ванной, припадая на одну ногу, и бездумно ведет рукой по стене, будто шероховатые обои могут его удержать. Холодный душ отпадает сразу. Стоит у Дерека колом, хоть гвозди забивай на спор, на трусах, там, где ткань оттянута головкой члена, расползлось темное пятно смазки, мошонка отяжелела и стала болезненно чувствительной. В таком виде можно полоскаться в холодной воде пока яйца не посинеют, а дрочить все равно придется. Дерек выкручивает краны в уютной пожелтевшей от времени ванной Стилински. От горячей воды поднимается пар, душ приятно шумит, забивая уши своим нехитрым шипением, упругие струи бьют по груди и плечам, возвращая Дерека в теплый ласковый кокон из сна. Быстрой и невыразительной, как поход в туалет, разрядки не хочется, от нее только яйца пустеют, а желания только крепнут. Дерек обхватывает ладонью член и медленно, сильно дрочит себе, задерживаясь у головки, чтобы обвести ее большим пальцем. Тело прошивает мелкая дрожь, дыхание сбивается, и Дерек приваливается спиной к гладкой кафельной стене. Ему представляется Стайлз из сна – расслабленный, жадный до удовольствия и покорный. Дерек мысленно тискает его, широко грязно вылизывает тощую шею и разминает тугую задницу. Он вставляет сразу два пальца, и от этого Стайлз прогибается, жмется к нему лопатками, жалобно стонет. Мышцы вокруг пальцев Дерека расслабляются неохотно, но все равно поддаются. Третий палец Стайлз принимает с рваными вздохами и скулежом. Дерек представляет, как выгибается его поясница, большой влажный рот широко открыт, а глаза шало блестят. Дерек двигает рукой чаще, кусает нижнюю губу и думает, как это должно быть классно – вставлять Стайлзу, медленно проталкивать член в его горячее тесное нутро. Он откидывает голову на стену, свободной рукой сжимает себе мошонку, теребит яйца и мысленно трахает Стайлза, вгоняя в него сильно и глубоко. Стайлз загнанно дышит, комкает побелевшими пальцами покрывало и подмахивает. От пота его кожа становится мокрой и скользкой, и Дерек перехватывает его крепче, одной рукой сильнее притягивает к себе, другой - отводит в сторону его ногу. От пальцев остаются темные синяки, но Стайлз послушно прогибается и умопомрачительно сладко стонет. Дерека от его стонов подбрасывает, и уже в реальности он долго спускает в ладонь. Проморгавшись и отойдя от оргазма, Дерек врубает холодную воду. Теперь ледяной душ – самое то. Дерек стоит под ним, пока из тела не уходит вязкая, как карамель, расслабленность, а из головы – затраханный и счастливый Стайлз. Его образ стирается медленно и неохотно, выцветает кусками, но остается под кожей. И Дерек уверен, что не сможет избавиться от него. Волк глубоко внутри радостно фыркает, подтверждая - да, дружище, ты круто попал. После душа Дерек основательно растирает спину и руки большим полотенцем. От мягкой ткани пахнет кондиционером для белья, немного шерифом и Стайлзом. Длинный ворс собирает водную пыль с кожи и оставляет вместо нее бледный след дома, того незаметного в повседневных делах уюта, что живет в крепких, дружных семьях, и о котором Дерек почти забыл. От непривычного ощущения сводит скулы, но Дереку нравится. Ему, самое время признаться, нравится чувствовать рядом Стайлза, перемешивать свою жизнь с его и накладывать на этого неказистого пацана лапы. И списывать на блажь волка у него получается все хуже и хуже. В комнату Стайлза Дерек возвращается задумчивым и не готовым к тому, что видит. Он будто и не уходил. Стайлз лежит, отвернувшись к стене, одеяло сползло и перекручено так, как бросил, выпутываясь из него, Дерек. Но на часах без четверти семь, небо за окном выцвело в тусклый застиранный некогда синий ком, с улицы тянет утром. Стайлз совершенно точно не спит. Его выдает сердце и слишком быстрое злое дыхание. А Дерек не знает, что говорить, и потому тихо нашаривает свои потрепанные кеды. В них бегать по крышам и лазить в окна удобнее, чем в тяжелых армейских ботинках, ноги ступают мягче, легче держать равновесие и оставаться невидимым для соседей Стайлза. И Дерек просто любит эти разношенные старые кеды. Он быстро натягивает их, наклонившись, завязывает шнурки, туго, чтобы ботинок не соскочил в драке или во время пробежки по лесу, поправляет язычки и замирает, слушая тихие шорохи от кровати. Дерек напряженно выпрямляется, чувствуя, как затылок буравит пристальный взгляд. К кровати он поворачивается неохотно, стиснув зубы и выдвинув вперед подбородок. Стайлз равнодушно наблюдает за ним, как рептилия, размышляет - укусить ядовитыми клыками или побрезговать. И Дереку от его немигающего взгляда становится не по себе. Стайлз гипнотизирует, как чертова змея, натянувшая шкуру подростка. И невольно Дерек задумывается, можно ли превратиться в каниму после насильственной случки с озверевшим оборотнем. Жажды мести у Стайлза должно быть хоть отбавляй. Тишина давит на Дерека, молчание Стайлза нервирует раз в десять больше, чем его треп, и от всего этого хочется выть. Дерек чувствует себя глупой псиной, попавшей в ловушку, и не знает, как бы удрать из нее. А Стайлз продолжает смотреть. Где-то далеко, на границе слышимости, появляется звук. Урчание машины шерифа похоже на наваждение, так удачно оно выдергивает Дерека из тишины. Он небрежно ведет плечами и поворачивается к Стайлзу спиной. Движения уверенные, без нервозности или спешки. Перед тем как надеть Дерек встряхивает в воздухе свою куртку, смахивает несуществующую пыль с рукава. - Шериф в квартале от дома. Ты не хочешь, чтобы он нашел в твоей комнате сомнительного мужика, - Дерек гордится своим голосом. Он говорит будто бы между делом, пренебрежительно, как о погоде или неприятностях Скотта в школе. Жесты тоже выходят как надо, в них нет напряжения и суеты, Дерек вальяжно перекидывает ногу через подоконник и на прощание кивает Стайлзу. К машине Дерек идет с обычной скоростью, никакой мать ее спешки, он не бежит. Но, подходя к припаркованной за углом Камаро, он слышит убойно-ядовитое шипение: «Хренов блохастый трус». От скользящего в голосе Стайлза бешенства Дерека пробирает нервная дрожь. Мышцы скручивает выбросом адреналина, руки зудят от желания добраться до шеи мальчишки. И если б это было только желание придушить, Дерек бы не возражал. Но его накрывает фантомным вкусом стайлзовой кожи, воспоминанием о его бедрах, пересеченном дорожкой мягких волос животе, суетливых руках, крепкой заднице. Нос закладывает запахом Стайлза, перед глазами плывет, цвета тускнеют, а слух делается острее. Дерек пропарывает себе руку когтями, чтобы сдержать обращение. Волк в его голове беснуется. Ему нужно назад, к Стайлзу, ответить на провокацию и доказать, что они не трусят, не бегут от его вкусного запаха и угловатого нескладного тела. Волк рвется, как бешеный, и набирающая бока луна, сейчас бледная, привалившаяся к горизонту, ему помогает. Дерек коротко рычит на равнодушную небесную стерву и громко хлопает дверью машины. Камаро не заслужила такого обращения, но Дерек слишком зол и растерян. В салоне пахнет добротной кожей и стаей, запах Стайлза не исчезает, но здесь он так крепко перемешан с хорошо знакомыми и привычными запахами, что Дерека отпускает. Волк унимается, недовольно дергая мордой, путы луны вязнут в затемненном стекле, голова прочищается. Дерек глубоко дышит, успокаивая скачущий пульс. С уступками волку пора заканчивать. Чокнутый альфа в Бикон-Хиллс уже был. И закончил дядя Питер паршиво.* * *
День пролетает быстро и бесполезно. Утро Стайлз тратит на приступ выматывающей кислой злости. Днем убеждает Скотта, что не воняет агрессией, а если и так, палить по одноклассникам или еще кому-нибудь не пойдет. Друг, как привязанный, ходит за ним по коридорам школы, таскает за собой Эллисон и тихо рычит на стаю. Жизнь кажется Стайлзу дешевым сериалом, какие крутят днем по ТВ. - Скотт, я в порядке. Я не свихнулся, не пережрал аддерола. И я ни во что не вляпался. Ни в прошлом месяце, ни вчера, – Стайлз чувствует себя поставленным на повтор треком. Он повторяет одно и то же, и сам себе надоел. Но Скотт не унимается. Он едет к Стайлзу домой, заниматься. Скотт. Заниматься. Хорошая шутка, бро. Но Скотт плюхается на пассажирское сидение джипа с таким видом, что Стайлзу приходится завести машину и ехать домой вместе с ним. И Скотт не сдувается через час. Он не пытается вникнуть в формулы, кидает тоскливые взгляды на телефон и не уходит. В его вервольфьей тупой башке засело, что он должен вести себя, как нормальный друг – поддержать, вникнуть в проблемы Стайлза, хуже того, помочь. И от его уверенности хочется лезть на стену. Стайлз тихо злится на друга. Не так, как пару часов назад бесился от одной мысли о Дереке. Хейлу до сих пор хочется врезать - взять рябиновый брус и огреть по его трусливой небритой морде, так, чтобы осколки зубов разлетелись на ярд вокруг, и громко хрустнула челюсть. Скотту хватит пинка под зад. Его Стайлзу жизненно надо спровадить и, пока не пришел отец, сгонять к лесопилке. - Чувак, слушай, я подрочить хочу! – Стайлз сверлит красное лицо Скотта тоскливым взглядом. – Ну, правда, друг, это у тебя есть девушка. А мне не к кому бегать ночами. Лидия безответна, и только правая рука помогает мне не сойти с ума! Стайлз вдохновенно добивает Скотта подробностями. Есть что-то гаденькое и приятное в том, как горят его уши и становится беспомощно-виноватым взгляд. Скотт не делится такими подробностями. Он целыми сутками может рассказывать, какая Эллисон классная, и как ему с ней хорошо. Но без подробностей. Стайлз не пробовал спрашивать, но уверен - за интерес к цвету трусиков Эллисон Скотт загрызет. - Ты меня вынуждаешь просить, а это нечестно, Скотт, - тянет Стайлз, откидываясь на кровать. Футболка с ухмыляющимся зеленым свином задирается, и Стайлз хлопает себя по оголившемуся животу ладонью, зная, какими громкими покажутся Скотту шлепки. - Сходи в ванную! – Скотт не выдерживает, вскакивает со стула, нервно ходит по комнате. - Есть предложение лучше - ты свалишь домой! – бесхитростно предлагает Стайлз. Он не оборотень, не обладает супер-чутьем и нюхом, но повисшее напряжение ощущает прекрасно. Оно ложится на кожу плотной холодной пленкой и сковывает не хуже страха. Скотт, набычившись, буравит его взглядом и еле-еле удерживает себя на месте. Скотт правда хочет помочь, мирится с уничтоженным вечером, пренебрегает Эллисон, чтобы достучаться до Стайлза. Но фигня случается, друг, иногда ты лезешь вон из кожи, а никто не ценит. Стайлз с мстительным удовольствием пожимает плечами, кивает на дверь. - Твой отец вернулся, - Скотт неожиданно расслабляется, прислушивается к чему-то недоступному человеческому слуху. – Ты же не станешь при нем… Он замолкает, а снизу доносится шум. Отец всегда громко хлопает дверью, если знает, что Стайлз дома. С его приходом первый этаж наполняется шорохами, перезвоном ключей, громким уверенным окликом: «Я вернулся, Стайлз!». - Здравствуйте, мистер Стилински! - Скотт работает на опережение, когда Стайлз только подскакивает на кровати, он вываливается в коридор и приветливо на полдома орет шерифу. Его, такого хорошего друга, практически брата, теперь не выставишь. Иначе придется долго и очень правдоподобно врать отцу, что у них все прекрасно, лучше даже представить нельзя, просто Скотту действительно надо домой. Стайлз с досады закусывает губу. Не иначе, среди мохнатой братии пошла традиция использовать его отца, чтобы слиться с неудобной темы. Стайлз мысленно ставит себе пометку отомстить Скотту. Вечер проходит неплохо. Отец с интересом слушает россказни Скотта, припоминает их совместные со Стайлзом шалости и много смеется. В кухне пахнет лазаньей, а в их чашках - горячее какао. Лучший друг и отец рядом. Стайлз проникается этой уютной, с привкусом детства, атмосферой и на время растворяется в ней. Его выдергивает неожиданно, пробирает холодом, будто холодной водой облили. Скотт пересказывает матч по лакроссу и подвисает, не зная, как выкрутиться и не сболтнуть о трех оборотнях в команде. Пять баллов, МакКолл, и удаление с поля. Стайлз изворачивается за него, если отец не знает, что надо искать, его можно заболтать и вывести на другую тему. Приходится слить прогул в прошлом семестре и три отработки у Харриса. Но отец ведется, качает головой, прикидывая, что услышит на следующем собрании, а Скотт сидит тихий и благодарный. По кухне все так же плывет вкусный запах настоящего какао, которое отец делает просто волшебно, в тарелках - остатки лазаньи. Разговор медленно сходит на безопасные истории про тренера Финстока и школьные сплетни. Но Стайлз больше не может расслабиться. Как-то бездарно он размотал свой лимит счастливого забытья, и Вселенная больше не дает ему отключиться. Перед ним оборотень, лучший друг, безуспешно сражающийся со своими инстинктами - старина Скотт. Стайлз видит, как ему нужна стая, как день за днем Скотт, не замечая этого, тянется к волчатам Дерека, как общается с ними по-волчьи – проводя открытой ладонью по их столу, вынюхивая запах Эрики, час назад пнувшей его шкафчик. Эти звериные игры видит и Эллисон, но молчит. Напротив Стайлза сидит отец. Его самый классный, лучший отец на свете. Он изо всех сил тянет оболтуса-сына и умудряется оставаться понимающим, современным папой. Стайлз видит морщины вокруг его глаз и на лбу, усталость в глазах, растерянные, будто блуждающие огни над болотом, улыбки. Отец не молодеет, а Стайлз с завидным упорством добавляет ему проблем. Стайлз незаметно щиплет себя за колено. Это все его беззащитность, оставшееся с прошлого полнолуния ощущение пустоты. Стайлз варится в нем сам и пытается сквозь этот протухший супчик смотреть на других. Скотт и отец сильнее, чем видится сейчас Стайлзу. И не такие они люди, чтобы вязнуть в своих проблемах. Скотт настороженно ведет носом, чувствует, что настроение Стайлза опять поменялось, и не может понять, чего ждать. Злость внутри Стайлза нездоровая, он и сам это знает, но другой нет. И улыбается Скотту бодро, мол, все отлично, чувак, я пришел в себя. Домой Скотт уходит поздно. Стайлз провожает его до двери и с силой хлопает по плечу. Друг не выглядит убежденным, но стоящий у лестницы шериф добавляет ему уверенности – за Стайлзом присмотрят. Ночь начинается с предвкушения. Стайлз ходит по комнате, просто не может заставить себя сесть или задержаться на одном месте дольше пары секунд. Злость внутри требует видеть Дерека-сволочь-трусливую-Хейла и высказать ему свои мысли в лицо. Стайлз накручивает себя, вспоминая, как проснулся в прошлую ночь. Руки Дерека были везде, а хватка оказалась пугающе крепкой. За пару недель Стайлз умудрился забыть, насколько же Хейл сильнее, но вчера, спасибо, чертов волчара, вспомнил. Прижатый к крепкому, как монолитная каменная стена, оборотню, Стайлз почувствовал, что попал в ловушку. Выбраться самому или отбиться, реши Дерек повторить прошлое полнолуние, Стайлз бы не смог. И это до чертиков испугало. Стайлзу припомнились боль и страх, ощущение распирающей тяжести внутри, жуткий рык за спиной. Плечо прожгло призрачной болью, и оказалось, что Дерек снова решил его покусать. Стайлз, как по команде, выключился - руки и ноги стали тяжелыми, пошевелить не получалось даже пальцем. Стайлз толком не запомнил свои ощущения, все тонуло в ожидании боли, мысли вязли в затопившей сознание панике, но что Дерек был Дереком, он мог бы поклясться. И это выбило Стайлза из колеи сильнее всего. Он ждал подставы от волка, но не от Дерека в здравом уме. - Опять прячешься в своей тачке? – ближе к двум часам ночи Стайлз начинает говорить с пустотой. – Ну же, Хейл, где твои яйца, когда надо быть мужиком?! Ничего не меняется. Стайлз прислушивается, но не улавливает чего-то особенного. Отец спит в своей спальне, из окна тянет холодом, а в его комнате - только он сам. - А твои дрессированные волчата в курсе, какое ссыкло их грозный вожак?! – Стайлза ощутимо потряхивает. – Даже на это мне не ответишь?! Внутри него будто оголенный провод под напряжением. Стайлз едва может сдержаться, чтобы не начать крушить комнату и орать в темноту. Сколько узнал бы отец, прибеги он на шум. И как легко было бы потом удавиться. Стайлз точно знает, что инфаркта отца бы не вынес. А какой любящий отец не заработает инфаркт, узнав во всех подробностях, как основательно его сын влез в вервульфье дерьмо? - Мудила законченный! Только и можешь, что спящих подростков лапать. Да ты извращенец, Хейл! Тебе бы в тюрьму, а не свою стаю дрессировать. Урод! Больной хвостатый ублюдок! Козел! - злость выматывает Стайлза. Сил не остается даже на то, чтобы громко шептать. Он валится на кровать, носом в подушку, и продолжает бормотать, пока не кончаются слова и идеи. Но в комнате все так же – только он и никаких злобных, сверкающих красными глазами альфа-оборотней. Стайлз переворачивается на спину. Его так жрет изнутри, как не было с самого полнолуния. Под ребрами и в животе булькает раскаленная злоба. Стайлзу она видится черной и стремной. Такое нельзя оставлять в себе. Стайлз рывком встает. Может и к лучшему, что Скотт не дал ему съездить на лесопилку. Если бы не она и не Валери, прости милая кроха, что тебя используют, как громоотвод, Стайлзу бы не нашлось, чем себя отвлечь. А так, есть рисковый и интересный повод. Стайлз быстро кидает в рюкзак фонарь, банки с рябиновым пеплом, и засушенными, перетертыми в порошок цветками аконита, пластиковую бутыль с зажигательной смесью для барбекю. Последнее – это на крайний, лучше, чтобы до него не дошло, случай. Стайлз даже так, доведенный до ручки, не собирается лезть в логово сверхъестественных монстров. Он только разведает и, если прав, сдаст похитителей Арджентам. Пусть постреляют. А у Валери будут все шансы вернуться домой. Стайлз проверяет содержимое рюкзака еще раз. Его колотит, руки трясутся, а мысли в голове скачут так, будто он неделю не принимал аддерол. Закинуться дозой таблеток и правда надо. Стайлз не помнит, сколько лекарства принял за день, и нет времени припоминать. Он вытряхивает на ладонь продолговатую белую капсулу и глотает, не запивая водой. Таблетка царапает гортань, Стайлз морщится, сглатывает слюну и очень тихо просачивается в коридор. На электронном табло часов светится три утра.* * *
- У нас сегодня гость! – говорит ведьма, неожиданно приходя посреди ночи. – Знаешь, он, похоже, тебя искал. Правда, смешно? Ведьма подходит ближе, за ее спиной открытая дверь и освещенный тусклой желтой лампой коридор. Валери становится жутко. Она часто моргает, отползает к стене и обнимает руками колени, чтобы стать меньше и незаметнее. - Он странный, но очень смешной. Жаль, вы не познакомитесь! – у ведьмы хорошее настроение, она пританцовывает на месте, потом легким плавным движением опускается на корточки, лицом к лицу с Валери. – А может быть, вы и встретитесь в другом мире. Ты его обязательно узнаешь, - шепчет ведьма, и голос ее кажется ласковым, доверяющим важную тайну. - У него тоже не будет глаз! Валери громко всхлипывает, но не плачет. Джим говорил, что нельзя показывать страха, и чудовища не посмеют тебе навредить. - Я не боюсь тебя, ведьма, - медленно говорит Валери, не веря сама себе, и чувствует, как щеки становятся мокрыми от слез. - Но я не ведьма, милая, - удивляется ведьма. – Я намного страшнее! Она счастливо улыбается и показывает Валери свою руку. Длинные когти тускло поблескивают, ловя свет лампы из коридора. Валери не может оторвать от них взгляд. - Ты увидишь сама в полнолуние! – ведьма подносит палец к лицу Валери, длинным когтем легко щелкает ее по носу. – А наш гость убедится сейчас! Глаза ведьмы кажутся светлыми и безмятежными, как летнее небо, она поднимается, разворачивается на каблуках и уходит. Закрываясь, дверь громко и страшно скрипит. А Валери трет дрожащей рукой нос, чтобы стереть прикосновение железного когтя.* * *
Скотт без понятия, что ему снилось. Но голова кажется ватной и бесполезной, и единственная, живущая в ней мысль – вернуться в сон. Но звонки посреди ночи – это всегда к беде, и Скотт подрывается с кровати, слепо нашаривает телефон и, только поднеся его к глазам, различает номер. Ему звонит Дерек Хейл. - Стайлз крупно вляпался. Я у твоего дома, - скупо доносится из динамика, и звонок обрывается. Скотт тупо пялится на свой телефон, пока не осознает, что стоит посреди комнаты в одних трусах. Через пять минут он вываливается из дома. Правая нога цепляется за левую, и Скотт чуть не падает носом вниз со ступеней. Хорошо, что мать на дежурстве, и не нужно лезть через окно. Скотт чувствует себя таким разболтанным, что не удивился бы, отлети от него пара пальцев, ухо или нога целиком. В голове все еще мутно, сон не до конца отпустил его, и визит Хейла больше походит на ночной кошмар. Если бы речь шла не о Стайлзе, Скотт бы его послал. - Чего тебе? – неласково говорит он, подходя к Камаро. Дерек уничтожающе смотрит с водительского сидения, Скотт глубже засовывает руки в карманы куртки и готовится стоять столбом, пока тот не объяснит суть. - Ты вроде хотел быть нормальным другом, МакКолл? Если так, кончай ломаться и залезай, - Скотт слышит привычное дереково раздражение и приказ альфы. От последнего у него под кожей начинает зудеть, а волк ощутимо толкает в спину: иди, придурок, вожак тебя ждет. Но подчиняться чужой воле нельзя. Это дорога в стаю, под лапу к Дереку и под бок к остальным. Приказы альфы сулят место в логове, собратьев и сильного лидера. В них спасение для сущности волка и ловушка для человека. Нет, Скотт не подчиняется, он исключительно по своим причинам обходит Камаро и забирается на пассажирское сидение. - Я здесь только ради Стайлза! – Скотт упирается спиной в дверь машины, так, чтобы сидеть, обернувшись к Хейлу всем корпусом. Так ему кажется безопаснее. А Дерек не реагирует, кивает коротко и вжимает педаль газа в пол. Камаро срывается с места и неожиданно уходит в крутой поворот, Скотта бросает вперед и влево, и если бы не реакция оборотня, он бы разбил нос о приборную панель. - Ты охренел?! – Скотт быстро пристегивается и для надежности цепляется влажными пальцами за свое сидение и ручку над дверью. - Я не знаю, сколько у нас времени, - Дерек не отвлекается от дороги. Ведет он, как псих, но уверенно. В скупых движениях ничего лишнего, сердце бьется сильно и ровно, дыхание, как у нападающего перед сигналом начать игру. И его собранность медленно передается Скотту, питает мышцы силой и умением выждать нужный момент. – Стайлз влез в нехорошее дело - похищения и убийства детей. И похоже, что докопался. Я нашел записи в его комнате, они в бардачке, посмотри. Скотт недоверчиво лезет в бардачок и сгребает помятые, испещренные кривым почерком Стайлза листы и нечеткие распечатки. Над Бикон-Хиллс глубокая ночь, в салоне машины темно, но бонусное волчье зрение не подводит, Скотт быстро перебирает страницы и хмурится. Особенно сильное впечатление на него производят отчеты судмедэкспертов. Пока читает их, Скотт не шевелится, как хищник в засаде, дышит медленно, напряженно. Потом сминает листы в руках, по салону разносится неприятный бумажный хруст, и поворачивается к Дереку. - Это полный пиздец! – бубнит он на выдохе и обиженно добавляет. – Почему Стайлз мне не сказал? Тело девочки нашли почти месяц назад, а он и словом не намекнул! Дерек не отвечает, но так выразительно изгибает густую черную бровь, что Скотт всей шкурой чувствует немой вопрос: «Серьезно, МакКолл, я похож на няньку и спеца по задушевным беседам?» Камаро выезжает на пригородное шоссе, скорость растет, и кажется, что они вот-вот взлетят, как герои комикса. - Похитители не обычные люди, почему Стайлз к ним сунулся? – Скотт не унимается, смотрит то на Дерека, то на чернеющий за окнами машины лес. - У Стайлза был припрятан аконит и рябиновый пепел. Похоже, он взял их с собой, - Дерек говорит скупо и только по существу, но так зло выплевывает каждое слово, что кажется, вместо руля он бы с удовольствием сжал пальцы на шее Стайлза. - Тогда у него есть шанс? – Скотт хмурится. – Стайлз же умный. Он знает, что делать! Скотта несет. Дерек наверняка слышит, как начинает частить его сердце и сбивается дыхание. - Стайлз разузнал про них. Эти, как их… - Скотт торопливо шуршит бумагами, пытаясь разгладить их и найти нужные листы. – Ишкус**, вот. Они же слабее оборотней – нюх плохой, в темноте почти не видят, скорость ненамного выше человеческой. Стайлз может с ними справиться, да? - Нет, - нужный поворот почти не различим в темноте. Дорога к лесопилке давно пришла в негодность, дожди размыли землю и превратили ее в полосу препятствий. Камаро съезжает в продавленную редкими машинами колею, подскакивает на неровностях, подвеска тихо скрипит. – Ишкус - выдумка. - Что? – Скотт искренне верит, что ему просто послышалось. Вся ночь, от звонка Дерека до каждой минуты их странной поездки, больше похожа на стремный фриковый сон. - Что слышал, МакКолл, - Дерек едва не рычит. Волк Скотта трусливо поджимает под себя хвост и скулежом выпрашивает прощение альфы. Чудо какое-то, что Дерек не слышит его, но Скотту это чудо действительно нужно. – Мой прадед сочинил этот бред для охотников. Тогда были популярны исследования культуры индейцев, про них много писали, и издать полный бред под псевдонимом было легко. Прадед написал, что квакиутли, сквомиш и маках сочиняли сказки про одних и тех же существ – омег, выродившихся в полуразумных кровожадных существ. Самцов он сделал Вендиго, самок – Ишкус. И это сработало, вместо нас охотники взялись искать по лесам Калифорнии несуществующую нечисть, но в итоге, конечно, никого не нашли. Мать говорила, даже на севере распространили эти бредни. Постепенно про книгу прадеда забыли. Я не думал, что в городской библиотеке Бикон-Хиллс есть хоть один экземпляр. - Значит, - Скотт с трудом переваривает информацию. – Стайлз… - Сунулся к кому-то другому, - заканчивает за него Дерек.* * *
Стайлз медленно приходит в себя. Собственная голова кажется ему тяжелой, мысли звенят, как рассыпавшаяся по полу мелочь, запястья и плечи болят. Стайлз бы и рад опять отключиться, но тихий мелодичный напев не дает этого сделать. Нежный женский голос насвистывает что-то очень знакомое, одинаково похожее на заезженный попсовый хит и колыбельную, которую пела мама. В желудке тяжестью собирается ледяной ком, Стайлз сглатывает вязкую горькую слюну и пытается изображать безвольное тело дальше. - Я знаю, что ты проснулся! – женщина весело смеется. Под ее ногами шуршит мелкий мусор, голос звучит все ближе. – Давай же, открывай глазки, у меня есть к тебе вопросы! По макушке ненавязчиво скребет что-то острое, Стайлз морщится, откидывает голову назад, переживая взрыв маленькой игольчатой бомбы под сводом черепа, и открывает глаза. Женщина убирает руку, показушно поигрывая длинными рыжеватыми наконечниками на пальцах. Вот она, медь. От света тусклой грязной лампы у Стайлза слезятся глаза. Он пытается незаметно сморгнуть выступившие слезы, но стремная дамочка фыркает, с наслаждением наблюдая за ним. - Какой смешной! – она снова протягивает к нему когти. Перед глазами маячат острые зубцы странного украшения, и Стайлз бы не взялся гадать, что собралась делать эта чокнутая бабенка. С нее станется раскроить ему щеку или выколоть глаз. Стайлз таращится на когти, как можно ярче показывая испуг. Если психопатке с оружием так нравится страх, лучше ей его показать. – Боишься меня? И правильно. Она могла бы быть симпатичной: приятная улыбка, беззащитный вид, - все как в профиле ФБР. Иллюзию портят только глаза. От плавящегося в них безумия Стайлза мутит, такой взгляд был у Кейт Арджент, и сравнение с ней ничего хорошего не сулит. Стайлз думает, что Бикон-Хиллс чем-то привлекает ебанутых на всю голову особ. - Расскажи-ка мне, что за синий порошок ты швырнул в моих мальчиков? – женщина кивает в сторону незапертой двери. Оттуда доносится шорох, потом резкий хлопок и гогот. Женщина устало закатывает глаза. – Не знаю, чего ты хотел добиться, посыпая нас им, но мальчикам нравится, как он взрывается, если поджечь. В этом был план? Ты пришел сжечь нас живьем? Как жестоко! - А детям глаза вырезать не жестоко? – Стайлз не успевает прикусить язык. Осознание валится на него, как комья рыхлой земли на гроб. Похитители – люди. В них нет ничего сверхъестественного, жестокость и мертвые дети – это настоящее, по-человечески страшная реальность. И Валери Марш - живая маленькая девочка, а не картонная фигурка на поле для настольной игры. До Стайлза болезненно ясно доходит, что он сам игрался живым человеком, ребенком, почти месяц. - А ты дерзкий, - женщина говорит не так уверенно, как раньше, хмурится, вглядываясь в лицо Стайлза. Ее силуэт расплывается, пятна света от лампы перемешиваются со сгустками темноты, и все это вертится, вертится перед глазами. Стайлзу трудно дышать от скорости, он несется в лавине своих мыслей, захлебывается ими, еще немного, и непременно утонет. Пощечина кажется ему звонкой, как удар в бубен у самого уха, от нее голова дергается в сторону, щека горит, мозг взрывается болью. Стайлз прикусывает губу, чтобы позорно, как девчонка, не взвизгнуть. У него в голове личный фейерверк из преисподней, но болезненные всполохи неплохо прочищают мозги. Стайлз глубоко, с шумом втягивает затхлый воздух. - Ты же понял, что умрешь до рассвета? – женщина с участием смотрит ему в глаза. Стайлз не хочет отвечать. Его качественно приложили по затылку, чтобы вырубить, а версия, в которую он так верил, оказалась полным отстоем. Самое время для подростковой депрессии и жалоб на дерьмовую жизнь. Женщина нетерпеливо помахивает когтистой ладонью. Штука у нее на руке похожа на ритуальное украшение – острые медные «когти» делают пальцы длиннее, как у монстра из фильма ужасов, цепочки, что тянутся от их основания к широкому браслету вокруг запястья, тихо позвякивают. В тусклом свете паршивой лампочки женщина кажется сказочным монстром, а все, что с таким удовольствием надумал Стайлз, - правдой. Версия была классная и замечательно объясняла странности дела: то ли свист, то ли тихое женское пение, что слышала бесполезная няня второй жертвы, странные раны с частицами меди, привязка к полнолунию, следы ритуального убийства в заброшенной шахте под Бивер-Сити. Все кричало, что это не люди. И Стайлз поверил. - Зачем вы убиваете? – тупой вопрос. Такие задает Скотт и герой каждого завалящего выкидыша Голливуда. Но Стайлзу и правда хочется знать. Если бы женщина перед ним оказалась Ишкус с выводком, было бы ясно – молодая мамаша откармливает потомство, как было написано в книге. Но эта дамочка просто злобная шизофреничка, а ее мальчики далеко не дети. Стайлз мельком разглядел их: - отчетливый отпечаток дебильности на одинаковых непривлекательных лицах дает им скидку, но на потомство они не тянут. Шестерки для грязной работы – это да. Такие любую фигню сделают, лишь бы было весело и прикольно, особенно, если эта милая леди наградит их задорным перепихоном. - Любопытный, - с придыханием, будто облизывая каждый звук языком, тянет женщина. И это выглядело бы эротично, не знай Стайлз, что она делала своими медными коготками. – Мне нравится! Она вскакивает на ноги и идет в центр комнаты. Лампа подсвечивает ее, как прожектор на сцене, женщина раскидывает в стороны руки и запрокидывает голову, жмурясь от удовольствия. Для нее Стайлз – публика, ее пятнадцать минут славы, которые жаждет любой маньяк. - Мы приносим жертвы великим духам предков! – высокий голос набирает силу, будто перед психованной дамочкой толпа последователей, а не привязанный к широкой трубе подросток. Стайлз пробует растянуть веревки, но не выходит, его связали на совесть. Наверняка «мальчики» в детстве играли в скаутов – ходили в походы, учились вязать узлы и втихаря душили попавших к ним в руки белок. – Чтобы обрести силу волка, нужно отдать ему чью-то жизнь! Стайлз замирает. Действительно, ни одно стремное дело в Бикон-Хиллс не обходится без волчьих хвостов. Было бы очень смешно, не окажись так паршиво. Непонятный экстаз медленно отпускает дамочку, она встряхивает головой, будто сбрасывает отыгравший свое образ, и снова подходит к Стайлзу. - Ты должен знать, что индейцы приносили жертвы духам-покровителям племени. Очень хороший обычай, правда, сейчас забытый, - женщина задумчиво смотрит сквозь Стайлза. – Жертва дает воинам силу тотема. Ты знаешь, что волка считали учителем? Он приносит своей стае новые знания, силу, выносливость, скорость. Мне подходит, правда? Она кокетливо вертится, будто показывает новое платье и предлагает оценить цвет и фасон. Стайлз давится неуместным смешком. Если агрессивный псих спрашивает твоего мнения - поддакивай или молчи. Согласиться, даже ради спасения своей шкуры, у Стайлза не получается. Ему представляется хмурый, вечно отмалчивающийся Дерек – волк-наставник, учитель для неразумных людей. Отличная шутка, ее бы отослать Скотту, чтобы поржал, жаль, руки связаны, и телефон непонятно где. - Молчишь, значит, согласен, - женщина кивает самой себе и мечтательно продолжает. – Дети чудесные существа, их считают невинными, оберегают, любят. И их приносят в жертву, чтобы показать свою абсолютную преданность. Ребенок – лучший выбор, чтобы добиться покровительства духов! - Только индейцы не приносили в жертву детей! – Стайлз знает, что надо молчать, но его рот шевелится, будто сам по себе или по приказу другого, живущего в голове Стайлза. Стайлза, которому жизненно важно сказать, что он думает, пусть и остаться за это без языка. Дамочка же не спешит проливать его кровь, только фыркает пренебрежительно. - И проиграли колонизаторам. Жесткость в природе хищника, и духи ждут ее от своих избранников, - женщина обрывает себя и поворачивается к двери. Из темного, похожего на дыру проема выходят мальчики. С их бычьими шеями и неуклюжей походкой вразвалку надо было выбрать тотем медведя или пингвина. Дамочка идет к ним, и Стайлз замечает, как меняются ее жесты и позы. Для своих шестерок она надела другую маску – нежной послушной девочки. Один из близнецов кивает в сторону Стайлза, второй мнется чуть позади брата. Формальный лидер и третий, который не запасной. Дамочка подплывает к ним, томно покачивая бедрами, в ее движениях сквозит обещание награды, и, можно спорить на что угодно, мальчики выполнят все ее «просьбы». - Он готов встретиться с волком! – психопатка ласково улыбается своим амбалам. - Сегодня не полнолуние, но кровь есть кровь, духи одобрят. Она протягивает близнецам руку с медными наконечниками-когтями, те глупо улыбаются, повторяют ее жест. Стайлз напряженно сглатывает - у придурочных мальчиков на руках по комплекту заточенных безделушек из меди. На их лапищах когти смотрятся глупо, но все равно страшно. Стайлз чувствует, как начинает липнуть к спине футболка, пот неприятный, холодный, и если бы рядом был оборотень, он бы унюхал панику пополам с ужасом - его, Стайлза Стилински, сейчас будут резать на ленточки полные психи. Дамочка с удовольствием несет бред про чудесную жертву и преданность волку, ее подручные напряженно слушают, не понимая и половины. Время превращается в таймер, Стайлз нутром чувствует, как на невидимом циферблате одна за другой исчезают секунды его жизни, их слишком мало, и каждая истлевает зазря. Женщина первой разрывает переплетение пальцев и идет к Стайлзу. Она убьет - принесет его в жертву своей шизе, а шестерки аккуратно соскребут мясо с его костей. Может быть, тело Стайлза найдут этим же утром, и на вызов, Господи-Боже, точно приедет отец.* * *
Дерек чувствует, как внутри него истончается и растрескивается сухой коркой терпение. Волк не помогает, он от самого дома Стайлза, его пустой, насквозь пропахшей неприятностями, комнаты, рвется с цепи. Волку нужно найти Стайлза. Инстинкт требует оттащить неугомонного идиота в нору, потрепать его, как беззубого тупого щенка, и вылизать, собирая языком чужие запахи и беду. Рвать глотки за него волк хочет так же сильно, как Дерек. И просто удача, что за время поездки Скотт не заразился их жаждой крови. Страх Стайлза висит в воздухе плотной тяжелой взвесью. Скотт бестолково мечется рядом. Если бы в стае был хоть один матерый или два более-менее натасканных беты, Дерек бы взял с собой их. Но щенки слишком неопытны, их нельзя брать в логово неизвестного врага, и Скотт - лучшее, что можно было найти за пятнадцать минут. - Там кроме Стайлза еще трое и ребенок? – МакКолл напряженно слушает стук чужих сердец. Для обращенного он справляется сносно. Но чтобы выжить, ему нужно больше тренироваться и начать подключать голову. - Да. Все люди. Или ловушка, или нам повезло, - Дерек чувствует слабый душок аконита. Его недавно жгли внутри обветшалого здания лесопилки, но запах выветрился, будто опасным порошком баловались глупые дети. - Они… – не договорив, Скотт срывается с места. Дерек едва успевает схватить его за руку и дернуть назад. - Не ловушка, - настороженно говорит он, прислушиваясь к витиеватой бессмысленной речи женщины. Только Стайлз мог нарваться на таких клоунов. – Найди и успокой ребенка. Скотт открывает рот, чтобы начать спорить, но Дерек толкает его в сторону и обращается. Вой гулко разносится по округе, волк скалится, предупреждая. Скотта сметает с места. На лесопилке сбиваются с ритма три сердца, ребенок испуганно плачет, а Стайлз сипло шепчет свое любимое: «О, мой Бог». В давно заброшенном мертвом здании Дерек чувствует себя уместно, будто он продолжение городской страшилки – монстр, который идет по темным сырым коридорам на запах жертвы. Он, не таясь, входит в провонявшую чахоточным сумасшествием комнату. Очень удобно выступать из темноты на жидкий неяркий свет: сначала чужаки видят силуэт Дерека, потом красные огоньки вместо глаз и последнее, что страх в их крови превратит в оживший кошмар, – оскал на полузверином лице. Сказки не врут - если долго звать волка, он непременно придет. Женщина приходит в себя первой. Она смаргивает с глаз мутную пленку оцепенения и медленно, будто ступает по дряхлому рассыпающемуся мосту, пятится к неприметной двери в дальнем углу комнаты. Дерек не собирается ей мешать, пусть бежит. Там, в конце длинного узкого коридора ее встретит Скотт. - Только не убивай. Мы не сможем скормить ФБР версию про горных львов, которые совершенно случайно задрали банду серийных убийц, - вялая болтовня Стайлза срабатывает, как сигнал к действию. Близнецы отмирают и делают глупость. Не раздумывая, они бросаются к Дереку в неумелой попытке взять в клещи. Их баба юркой бесцветной тенью спешит добраться до двери. Драка больше походит на отбивание несъедобного мяса. Близнецы по меркам людей сильные, но неповоротливые и тупые. Их подводит вера в собственную неуязвимость, и, получая по одинаковым мордам, они теряют драгоценные секунды на удивление. Боль чужаков радует волка, инстинкт требует разорвать их на куски, но Дерек сдерживается. Он вырубает близнецов, убедившись, что целых костей в них примерно столько же, сколько переломанных. Туши валятся ему под ноги неаппетитной падалью. Из коридора за неприметной дверью раздается и обрывается на середине крик женщины. Дерек чувствует восторг и азарт Скотта. Его волк мечется, как дорвавшийся до первой охоты щенок, и не знает, как правильно перегрызть горло. Дерек рыком осаживает его и, перекинувшись в человеческую форму, идет к Стайлзу. Сдерживаться непросто. Вид неуклюже сидящего на бетонном полу подростка, его вывернутых над головой рук и привязанных к прочной трубе запястий - как приглашение хищнику. Стайлза можно рвать на куски, лакать большими глотками его кровь, обглодать каждую кость и припрятать там, где никто не найдет. Дереку хочется придушить Стайлза за глупость или отвесить по подзатыльнику за каждый свежий синяк. Дерек принюхивается, но не находит в нем страха. Из Стайлза будто откачали все эмоции и его обычную живость. Адреналин тоже кончился, и осталась только помятая оболочка с клубком непонятных мыслей, а может и без них вообще. Дерек рвет чертову веревку и едва сдерживает рык, глядя на покрасневшую поврежденную кожу. Он быстро осматривает Стайлза: руки, голову, ребра. За каждую царапину хочется оторвать чужакам по пальцу, за шишку на затылке – выпустить их гнилые кишки. Но Стайлз легко отделался. Его могли порезать, расчленить и сожрать, а вместо этого у него куча синяков, пара ушибов и даже нет сотрясения мозга. Дерек вздергивает Стайлза за капюшон толстовки и направляется к выходу. Тащить его за собой так же приятно, как в детстве вернуть украденную придурком-кузеном игрушку – злость смешивается с облегчением и хочется спрятать любимую вещь, чтобы больше никто не позарился, не умыкнул. Волк по всем пунктам «за», и Дерек с трудом загоняет его в старую, разболтавшуюся клетку из ярости. Страх Стайлза держал много крепче, но его нет, будто на прошлое полнолуние и чужаков ушел весь запас. - Вы куда? – Скотт нагоняет их, когда Дерек выводит Стайлза к покореженным воротам зоны отгрузки. Там почва просела меньше, и удобнее выбираться из здания. - Уезжаем, - бросает Дерек. Скотт во все глаза пялится на Стайлза, принюхивается, еще немного и подойдет потрогать. - Я приведу девочку, - кивает он, не спеша исчезнуть. - Ты остаешься, - Дерек игнорирует отвисшую челюсть Скотта и тащит Стайлза мимо него. Есть что-то ненормальное в происходящем. Стайлз отмалчивается, будто деревянный истукан, Скотт играет в заботливого лучшего друга, а Дерек бесится, как собака, у которой пытаются отобрать кость. - Я не… - Ты вызовешь копов и отдашь им ребенка, мелкая все равно тебя видела, - Дерек подходит к Камаро, открывает дверь с пассажирской стороны и заталкивает несопротивляющегося Стайлза внутрь. Скотт, как привязанный, топчется рядом. – Я везу Стайлза домой, шерифу лучше не знать, что он опять влез в неприятности. - А я что ему скажу? Гулял ночью в лесу, нашел банду убийц? А когда эти подонки придут в себя и начнут рассказывать про монстров?! – до Скотта доходит, что чужаки их видели и смогут красочно описать. Дерек чувствует его липкую панику. Скотт смотрит круглыми бестолковыми глазами и вслед за Дереком обходит машину. От волка, которым он был недавно, остался трясущийся хвост и распсиховавшийся подросток. – Что теперь делать?! - Придумай что-нибудь, - вкрадчиво предлагает Дерек, садясь на водительское сидение. В салоне уютно пахнет стаей, Стайлз ведет себя паинькой - быстро пристегивается и небрежно кивает Скотту. Дерек наконец чувствует, что ситуация под контролем. – Скажешь, что они обкурились и передрались, ты прибежал на шум. Скотт растерян, не понимает поведения Стайлза и только поэтому еще не вцепился когтями в Камаро. Дерек, не дожидаясь, когда того накроет новой порцией дружеских чувств, заводит машину и трогается с места. Лесопилка почти сразу исчезает за стволами деревьев. Рыхлое подобие дороги уводит их в сторону, несколько миль проходит в полном молчании. Стайлз громко сопит на пассажирском сидении, сидит, не меняя позы, и часто облизывает губы. Дерек каждый раз замечает кончик розового языка и сглатывает набежавшую слюну. Камаро пропитывается запахом Стайлза, и с этим позже придется что-то решать. - Они оказались людьми, - Стайлз подает голос, когда Камаро выезжает на шоссе. – Обычные, блин, психопаты. Эта стерва убивала, прорезая детям еще один рот, от уха до уха, и вырезала глаза. А ее шестерки потрошили. Кто-то из них отгибал и ломал ребра, другой вытаскивал сердце. Я читал в отчетах, что органы вынимали целиком, в этих парнях погибли талантливые мясники. А потом они все вместе жарили человеческое мясо и ели. Они, правда, верили, что так смогут заполучить невъебенную сверхсилу. Дерек стискивает зубы так сильно, что челюсть начинает болеть. От Стайлза все так же разит усталостью и равнодушием, но под их вязким слоем плещется что-то неясное. Будто в короткостриженной голове измотанного мальчишки вызревает какое-то решение, оно отъедает приличный кусок сил и питается треснувшим подростковым самолюбием. Дерек шкурой чует, что от выводов Стайлза прилетит и ему. - Людей больше, чем оборотней, - голос не подводит, скармливая Стайлзу пренебрежительные интонации, но Дерек словно идет по тонкому льду, треп никогда не был его стихией, и наверстывать не выходит, даже когда надо. – Нас не хватит на все слишком жестокие для человека убийства. - Твоя правда, чувак, - Стайлз несколько раз кивает и отворачивается к окну. Молчание Стайлза кажется Дереку чем-то зыбким. Оно - песок, в котором может прятаться скорпион. Но ощущение опасности медленно истирается. Дерек слушает ровный сильный ритм сердца, дышит Стайлзом и не может найти подвох. Волк внутри снова принимается выть, у него свое понимание ситуации, в котором Стайлза надо тащить в логово, а не везти к отцу. Дом Стилински встречает их тишиной. Шерифа нигде нет, его машины тоже. Видимо, Скотт был хорошим мальчиком, сделал, как велел Дерек, и теперь полиция Бикон-Хиллс гробит служебные машины на подъезде к лесопилке. Стайлз долго смотрит на темные окна, будто ждет, что в них сейчас загорится свет, и на пороге появится силуэт отца. Потом расслабляется и берется за ручку двери. Дерек слышит щелчок замка так, будто он срабатывает в его голове, и рывком подается вперед, разворачивает Стайлза к себе. - Ты охуел?! – пульс Стайлза частит, но язык двигается как надо, вопль получается гневным и только самую малость надтреснутым. Дерек слышит, как внутри Стайлза клокочет сгусток эмоций, дыхание сбивается. Такой Стайлз - правильный, его можно кормить, провоцировать на бессмысленный спор, сдвинуть с центра кровати и устроиться рядом, чтобы быстро уснуть в коконе его запаха и спокойствия. Дерек за грудки притягивает к себе Стайлза и утыкается носом ему в шею. Это, должно быть, наркотик - нет ничего приятного в том, как сплетается острое со сладким и щекочет ноздри неясной смесью. Но остановиться Дерек не может. За ухом Стайлза запах гуще, насыщеннее, тонкая кожа покрывается мурашками, рядом лихорадочно бьется артерия, гоняя горячую вкусную кровь. Волк внутри сходит с ума от радости, его восторг пьянит Дерека не хуже Стайлза, и надышаться никак не выходит. Дерек отталкивает от себя Стайлза и заводит мотор. - Достань рябиновых досок и выложи ими периметр подвала или чердака, так я не смогу войти в дом, - голос звучит хрипло. Дерек хочет прокашляться, но нельзя. Стайлз и так понял, что у него проблемы с самоконтролем. Еще немного слабости, и придется выбирать из щенков нового альфу взамен тому, что помешался на человеке. – Иди и не высовывайся в полнолуние. Стайлз поджимает губы и быстро вываливается из машины. В темноте он спотыкается о выбоину в асфальте и нелепо машет руками, чтобы устоять на ногах. Дереку не должно это нравиться, но стайлзовы нелепые танцы притягивают его взгляд. Невозможно оторваться от тихой ругани и тощей шеи с бледной кожей и темными точками родинок. У Стайлза невозможно много родинок: на лице, шее, острых лопатках, ногах. Но в прошлое полнолуние Дерек видел и больше - выпользованного, оглушенного злостью и болью Стайлза. Рык так и остается царапать за ребрами, Дерек давит его, будто звук можно проглотить, как горький отвар. Камаро послушно срывается с места, стрелка спидометра доходит до восьмидесяти миль в час. Дерек не хочет признаваться себе, что сбежал.* * *
- Скотт. И почему я не удивлен? – шериф морщится. Честные, виноватые глаза Скотта вызывают зубную боль и привычное беспокойство за сына. – Стайлз тоже здесь? Иногда шерифу Стилински кажется, что ни одно темное дело в Бикон-Хиллс не остается без внимания Стайлза. Его будто магнитом тянет к изувеченным трупам и смертельно опасной чертовщине. Шериф порядком устал бояться, что когда-нибудь эта нездоровая тяга приведет Стайлза к могиле. - А? Нет, Стайлз дома! – для убедительности Скотт несколько раз кивает и, спохватившись, поправляет себя. – Ну, он должен! Где ему еще быть? Я здесь один, сэр! Врать МакКолл не умеет. По нему сразу видно, когда придумывает, не договаривает или выгораживает лучшего друга. Сейчас Скотт делает все сразу и отчаянно боится, что ему не поверят. - У тебя в руках рюкзак Стайлза. Еще раз, Скотт, он в порядке? – головой шериф понимает, что есть вещи важнее его сына. Заброшенная лесопилка в стороне от города, избитые до полусмерти мужчины и женщина в обмороке (подозреваемые в серии бесчеловечно жестоких убийств), подросток, который ночью «гулял» в лесу и услышал страшные крики, перепуганная, но живая Валери Марш – все слишком странно и неправдоподобно. Шериф нутром чувствует, что его непутевый сын был здесь, и от того, что патрульные не обнаружили его с МакКолом, становится страшно. - Он в порядке, правда! – Скотт, как на ядовитую змею, таращится на рюкзак. Глаза у него становятся такими большими и круглыми, что, кажется, вот-вот вывалятся из глазниц. Но теперь он не врет. - Есть хоть один шанс узнать, что случилось на самом деле? – шериф сдается. Вздыхает тяжело и берет Скотта за плечо, отводит подальше от посторонних ушей. В десяти футах от них парамедики осматривают малышку Валери. Ее родители уже едут, чтобы наконец обнять дочь. А похитители сядут на сроки большие, чем способен прожить человек. В таких историях не бывает счастливых концов, но Валери Марш жива, ее труп не найдут после полнолуния, убийцы предстанут перед судом, и благодарить за это стоит только непонятное жутковатое чудо. Скотт мнется, кусает губы и мямлит. Кто-то помог ему выдумать про прогулку. Но подробных указаний не было, и поэтому Скотт хлопает глазами, пытается выдать ложь на ходу. - Ладно, я понял, - шериф устало прикрывает глаза. – Ребята из ФБР будут задавать много вопросов. Для них нужна правдоподобная версия. Шериф знает, что офицер полиции не должен так поступать, но забирает из рук Скотта рюкзак и быстро находит в нем телефон. Эту игрушку он опознает и с завязанными глазами. Шериф знает каждую царапину на всякое повидавшем корпусе и, даже не заглядывая в контакты, может сказать, что телефон Стайлза. - Мой сын дал тебе свой рюкзак на прошлой неделе, а этого, - шериф кивает на телефон и быстро убирает его в карман форменных брюк, - тут не было, ясно? - Угу, - Скотт энергично кивает, как кукла на хорошо смазанных шарнирах. Его бы познакомить с ремнем, чтобы не заставлял мать раньше времени поседеть. Но шериф и на собственного непутевого сына не может поднять руку, не то что на доверчивого глуповатого Скотта. - Я верю, что ты хороший парень, и поэтому помогаю тебе. Так что не разочаровывай меня, Скотт, - шериф выразительно смотрит на парня и выдерживает паузу, чтобы тот смог настроиться на важный разговор. – Ты же встречаешься с Эллисон Арджент, да? Насколько вы близки? - Какое это имеет отношение… - Скотт покрывается красными пятнами и начинает хватать воздух ртом. Астма у него, может, и пропала чудесным образом, но привычки остались. - Прямое. Она сможет подтвердить, что этой ночью вы на ее машине поехали в лес, чтобы побыть вдвоем? – шериф с нажимом перебивает Скотта и стискивает его плечо. Не время переживать за честь девушки, хоть это и правильный порыв. - А… - Скотт смотрит на отца своего лучшего друга так, будто видит впервые. Да, так бывает, что взрослые сами учат детей вранью. И шериф может только молиться, чтобы у этого зерна не было бурных всходов. – Ну да, я думаю. Мы иногда так встречаемся. Ничего не подумайте, просто я не очень нравлюсь ее родителям, и мы не хотим лишний раз мозолить им глаза. Мы ничем таким не занимаемся, честно! - Я знаю, что кажусь тебе старым, Скотт, но я родился не сто лет назад. Еще помню, что такое молодость и влюбленность, - шериф смотрит поверх головы Скотта. Неловко заводить такой разговор с подростком, тем более не своим сыном. Поодаль темнеет старая лесопилка. Ее стены не придают сил, но возвращают к психам и маленьким девочкам. Шериф переводит взгляд на лицо Скотта и уверенно продолжает. – Слушай внимательно, тебе придется повторить это много раз и не запутаться. И обсуди версию с Эллисон, вы должны рассказать одно и то же, но разными словами. Скотт поджимает губы и коротко кивает. Откуда-то в нем появляется взрослость, под угловатыми чертами мальчишки проскальзывает мужчина – другой Скотт, уверенный, собранный, немного хищный. Но иллюзия почти сразу развеивается, бесследно исчезает, как непонятная желтизна из глаз. Шериф хмурится, но продолжает. - У вас с Эллисон было свидание, хотели побыть вдали от чужих глаз в тихом спокойном месте. И ты вспомнил про лесопилку. Я знаю, что вы со Стайлзом ездили сюда несколько лет назад и облазили ее вдоль и поперек. Не вздумай сказать, что решил рассказать Эллисон про детские приключения, тебя примут за маньяка. Помни, тихое место, никто не помешает влюбленной парочке целоваться, - на скулах МакКолла проступает румянец, взгляд становится задумчивым и далеким. Шериф встряхивает парня за плечи, чтобы привлечь внимание. - Когда подъезжали, услышали крики. Ты пошел проверить, нашел передравшихся под трипом парней и девицу без сознания, вызвал полицию. Эллисон ты отослал домой, чтобы ей не попало от родителей. Все понял? Из-за деревьев выезжает серебристый седан. Свет фар подсвечивает спину Скотта и режет глаза шерифу. Громко хлопает дверь машины, мать Валери, спотыкаясь, бежит к парамедикам и ребенку, отца задерживает недавно переведенный в Бикон-Хиллс офицер. В поднявшейся суматохе теряется и начинает бледнеть напряжение прошлых дней. Малышка плачет на руках у родителей, ее звонкий голос отдается где-то внутри, вытравляя из грудной клетки изматывающее ожидание несчастья. Светлеющее небо делает лес еще мрачнее, сырой ветер обдает холодом. Темные, покореженные временем стены кажутся декорацией из фильмов ужасов, которые обожает Стайлз. Но шериф улыбается, глядя на них, хлопает по плечу Скотта и идет к лесопилке. Пусть это и невозможно странный, но все равно хеппи энд.* * *
Дерек бежит впереди стаи. Щенки коротко подвывают, будто капризные дети. Не подгоняй их приказ альфы, все трое растянулись бы на земле и уснули носами в подгнивших листьях. Над их головами плывет бледная, как выбеленная временем кость, луна. Она нежно и властно шепчет, обещая волкам свободу, но бесцветный и жидкий свет не пугает, как ядовитая рыжина месяц назад. Дерек знает, как щенки боялись снова увидеть над головами непривычную больную луну, и потому измотал их тренировками еще днем. Ночи они достались помятыми, злыми, но слишком уставшими, чтобы по-настоящему переживать. Сейчас волчата только вяло грызутся между собой и отфыркиваются от серебристой пыли лунного света. Дерек подхлестывает их недовольным рычанием, но в целом полнолуние кажется скучным и слишком простым. Дереку нужна драка, чтобы отвлечься от заунывного, уже порядком надоевшего воя своего волка и слежавшейся за ребрами тоски. Четыре дня он не видел Стайлза. Сгоревший дом Хейлов встречает неопытную смешную стаю Дерека тишиной. В полнолуния сильнее всего ощущается, что стены – это всего лишь стены. Матери, тети, двоюродных братьев, отца здесь нет. И пепелище теперь принадлежит вчерашним неудачникам-подросткам и Дереку, последнему выжившему Хейлу. Дерек смотрит, как медленно щенки бредут по поляне и карабкаются по ступеням. Пока не отоспятся, толку от них не будет. И Дерек напряженно слушает лес, чтобы не прозевать опасность. Затишье в Бикон-Хиллс длится несколько месяцев, чутье и информация не обещают опасности, но, пока стая уязвима, инстинкт требует быть начеку. Дереку это на руку, беты лучше всего помогают отвлечься и собрать расплескавшиеся по округе мозги. Дерек отступает обратно в лес и обходит дом по широкой дуге. Ему спокойнее что-то делать, пусть и не много пользы в прогулке вдоль невидимой границы логова. В полнолуние связь со стаей крепнет, Дерек чувствует, как от грудной клетки тянется перевитая силой нить и намертво привязывает его к сомлевшим на старом диване в гостиной подросткам. Дыхание бет отдается в голове Дерека мерным спокойным звуком, их сердца кажутся беззащитными, будто лежащими у него на ладони - сожми руку в кулак и волчата умрут. В полнолуние власть Альфы над стаей становится такой огромной, что Дерек едва не теряется в ней. Но ответственность за неразумных щенков удивительно помогает. У Дерека снова есть стая, неумелая, проблемная, но накрепко связанная с ним укусом. А за лесом, в маленьком доме на окраине Бикон-Хиллс, Стайлз. Дерека тянет проверить, спит ли этот неугомонный поганец или опять протирает ковер резкими злыми шагами. Стайлз - не стая, волк Дерека определяет его иначе. Не семьей, которую надо вести за собой и защищать, и не добычей с вкусным мясом и сладкими костями. Стайлз что-то вроде приза, если можно представить здорового матерого волка с кубком в зубах. Стайлз бесполезен, его сил не хватит в драке, а неплохие мозги работают с поправкой на СДВГ. От него проблем больше, чем пользы, но как бы часто Дерек себе это ни повторял, им с волком откровенно паршиво без Стайлза под боком. За ночь до полнолуния Дерек не выдержал, поддался почти полной луне и пробрался к дому шерифа. Его волк ликовал и чуть не подпрыгивал, как щенок в радостном предвкушении, хотя Дерек не собирался приближаться к Стайлзу достаточно, чтобы угомонить зверя. Шериф спал в своей спальне, его дыхание было ровнее, а сны, видимо, спокойнее и приятнее. Стайлз же не спал. Дерек учуял его нервозность за милю и едва не обратился, так захотелось оказаться в его комнате, на узкой одноместной кровати, и уткнуться носом в его нежную шею, там, где бешено бьется пульс. Волк только подгонял, готовый сорваться с места. И Дерек не заметил, как оказался в тени вяза под окнами Стайлза. Подойти ближе им с волком не удалось. Рябина надежно держала их и опаляла кости огнем. Дом Стилински стал неприступной крепостью, и от злости напополам с облегчением Дерек едва не завыл. Волк бесновался почти до рассвета. Дерека накрывало его яростью и неожиданно острой человеческой тоской. Ни одно чувство не было новым, но если к звериной части Дерек привык, человеческая выбивала из колеи. Тоска холодом расползлась внутри, и даже волк увяз в ней, застрял всеми четырьмя лапами и протяжно беспомощно выл. Дерек хорошенько запомнил ее, пропустил через себя и ушел, злой, разбитый, но уверенный, что в полнолуние сможет удержать волка. Тоска по Стайлзу замазала трещины в клетке, зверь не сумел выбраться из нее и сменил ярость на бесполезное, но безопасное для стаи и Стайлза уныние. Хотя тоскующий, вялый волк - тоже погано. Дерек чувствует его слабость и беспокойство стаи. Но вместо бунта щенки устраивают тихий, спокойный день. От их покорности сводит зубы, но Дерек сдерживается - не хватало только сорваться на бетах, когда те, как могут, стараются помочь. Но в одиночестве в лесу, без их опеки становится легче. Дерек прислушивается к мерно звенящей связи со стаей и передает им столько спокойствия, сколько у него одного не было никогда. Неожиданно в ноздри набивается слабый, разбавленный лесом и ветром запах. Дерек застывает на месте и медленно оборачивается, принюхиваясь. Пульс начинает частить, а волк взвивается, бросается на прутья клетки, выбивая из легких Дерека воздух. Слишком далеко, чтобы слышать, но Дерек все равно настораживается. В том направлении, откуда ветер принес острый и сладкий запах, между деревьями вьется дорога к Бикон-Хиллс. Дерек медленно шагает в сторону дома. Волк внутри притаился и выжидает, будто они на охоте и дожидаются, когда глупый молоденький баран отойдет достаточно далеко от стада. По ушам бьет неровное тарахтение старого одряхлевшего мотора, да и подвеска скрипит так, будто готовится отвалиться ко всем чертям. Дерек облизывает пересохшие губы, старается дышать медленно и глубоко, не обратиться. Джип Стайлза гремит на всю округу, он на ходу, наверное, только из-за непроходимого упрямства владельца, но за всем скрежетом, стуком, гудением Дерек легко улавливает спокойный уверенный стук сердца. Стайлз и спокойствие – это всегда не к добру. Дерек останавливается по центру дороги, ярдах в восьми от дома, широко расставляет ноги и скрещивает на груди руки. Может, Стайлз правильно поймет его позу и даст задний ход. Щенки уже почувствовали напряжение альфы, еще немного, и инстинкт поднимет их, заставит встать за спиной вожака или напасть на незваного гостя. - Ничего не случилось, - шепчет в темноту Дерек. Беты его услышат и распознают приказ. А ломать тишину вокруг и зудящее под кожей предвкушение Дерек не хочет. Джип Стайлза полудохлой каракатицей тормозит перед Дереком, едва не ударив бампером по ногам. Стайлз долго барабанит пальцами по рулю, но потом глушит мотор. Дерек ищет, но не находит в нем волнения или страха и хмурится. - Какого хера ты здесь забыл?! – неласково рычит Дерек. В полнолуние волк сильнее всего, Дерек едва удерживает его на цепи, а придется еще спровадить Стайлза и дать идиоту уйти. - Хватит лаять, я не твоя бета! – Стайлз только высовывается из машины и уже начинает перепалку. Дерек скучал по его выпадам и резким ядовитым уколам. Но Стайлзу придется уехать, пока волк не перехватил контроль. - Тебе мозги отшибло, Стайлз, или приключений опять захотелось? – вспоминать прошлое полнолуние неприятно, Дерек не хочет окунать в него ни себя, ни Стайлза. Но сейчас любой способ сойдет, лишь бы спровадить его домой. – Понравилось с волком месяц назад? - Пасть закрой! – злость в голосе Стайлза окатывает Дерека горячей волной. Это вызов, агрессия, на которую альфа должен ответить и доказать, что сильнее. Дерек тихо, низко рычит и обходит джип, становясь напротив Стайлза. - У тебя меньше минуты, чтобы унести свой зад целым, - с расстановкой произносит он и дает радужке глаз окраситься красным. Стайлз предсказуемо вздрагивает. - Блядь, Дерек, хватит уже! – он все еще зол и не выбирает выражений. Но поведение Стайлза меняется, он будто сдувается, успокаивается и передает немного своего странного хладнокровия Дереку. – Я сам к тебе пришел, волчара. Сбегать, поджав хвост, не собираюсь. Стайлз делает шаг в сторону и захлопывает дверь джипа. Звук подхватывает эхо и разносит по верхушкам деревьев. Дерек с раздражением думает, что сможет дотянуться до Стайлза когтями, не сходя с места. Слишком близко, запах Стайлза дразнит, щекочет ноздри, оседает невидимым слоем на коже. Дереку хочется растереть руки, чтобы втереть немного Стайлза в себя. - Зачем приехал? – грубо, но не так зло спрашивает он, когда пауза затягивается. Играть со Стайлзом в гляделки не получается, нельзя подавить взглядом того, кто не сопротивляется. Стайлз просто смотрит, как мог бы смотреть на огонь или в пустоту. И под его взглядом волк Дерека успокаивается – добыча пришла сама и не пытается убежать. - Те психи: баба и два имбецила, - Стайлз, не переставая разглядывать лицо Дерека, откидывается назад на корпус джипа и задирает подбородок. Под лунным светом его шея кажется белой, как молоко, а родинки черными. Дерек прилипает взглядом к открытому, подставленному для них с волком горлу, – им светит тюрьма в Калипатрии***. Суда еще не было, и их только завтра увозят из Бикон-Хиллс под конвоем, но федералы намекали отцу, типа, в благодарность за раскрытое дело. Стайлз замолкает и отворачивается, разглядывает неприветливый дом. Дерек с трудом отрывает взгляд от его кадыка, обычного такого, хорошо заметного на худой шее, и тут же попадает в другую ловушку. Стайлз как-то особенно притягательно закусывает пухлую нижнюю губу. - Ты пришел болтать об этих уродах? Со мной? – хрип в голосе Дерека услышал бы и глухой. Рычащие нотки делают голос ниже, больше похожим на звериное ворчание, только волк ни при чем. - А с кем еще? – Стайлз легко пожимает плечами. – Знаешь, они сами сделали те жуткие когти, близнецы работали в какой-то мастерской. Их лидер, дамочка, решила создать что-то типа секты и подогнала к этому делу целую сказку про сверхлюдей и силу духа волка. Они втроем колесили по стране и кормили свою шизу каждое полнолуние. Не очень смешно, наверное, но у них критические дни, как у оборотней. - Стайлз, - Дерек подпускает угрозы в голос. - А Скотт рассказал про твоего пра-пра. Классно он придумал троллить охотников. Я тоже поверил. Но знаешь, - Стайлз замолкает и наконец снова поворачивает лицо к Дереку, - они говорили про луну. Ну, именно луна заставила их осесть в Бикон-Хиллс. Это был, типа, знак им – здесь ваша Земля Обетованная, убивайте и пожирайте, духи предков благословляют вас. Месяц назад луна и правда была пиздец. Ты знаешь, что это за сверхъестественная хрень? - Никакой сверхъестественной хрени, - Дереку даже жаль разочаровывать Стайлза. - В смысле? Ты тоже был не в адеквате, чувак. Не темни! - Стайлз, до того, как Скотта укусили, ты много внимания обращал на луну? – Дерек понимает, что занимается ерундой, но не может отказать себе, картинно приподнимает бровь. Грызня со Стайлзом всегда отвлекала, должна помочь и сейчас. Дерек надеется, что не очень заметно пялится на его искривленный рот. И пусть Стайлз сколько влезет гримасничает, его губы ничем не испортить. - Ты намекаешь, что я что-то там пропустил? – о да, Стайлз, ты пропустил интерес альфа-оборотня, подтекст своих закидонов и то, что стоишь в шаге от изнасилования, опять. У Дерека чешется язык - рассказать, о чем думает, - но спровадить Стайлза это ему не поможет. Проще ответить на все вопросы. И, лучше бы, побыстрей. - В Бикон-Хиллс почти каждую осень и весну выдается полнолуние, когда луна кажется оранжевой. Это стремно, нервирует оборотней, потому что мы сильно зависим от луны. Но ничего больше, никакой магии. - В том, что банда ублюдков облюбовала Бикон-Хиллс, где разгуливают оборотни, охотники и, может быть, что-то еще, никакой магии?! – Стайлз хмурится и в первый раз за весь разговор отмирает, неловко дергает руками, попадая локтем по двери джипа. - Никакой магии. У «банды ублюдков» не все хорошо с мозгами. Луна – всего лишь предлог. И, Стайлз, - Дерек широко разводит руками, - больше никакой сверхъестественной хрени, в Бикон-Хиллс есть только оборотни. - Ты мастер успокаивать, чувак, - Стайлз неожиданно криво ухмыляется и засовывает руки в карманы джинсов, оттягивая их вниз. Дерек замечает полоску кожи между толстовкой и застиранным старым денимом. И это не тот вид, что способствует ясности мыслей, Стайлз, мелкий сучонок, снова играет с огнем. Но Дерек не успевает осадить его, лицо Стайлза снова становится жутковато серьезным. – Здесь холодно. Пошли в дом. Дерек не успевает среагировать. Его будто примораживает к земле голосом Стайлза – непреклонной уверенностью и бараньим упрямством в нем. Стайлз ничего не предлагает и не спрашивает, он ставит перед фактом, как человек, имеющий право диктовать альфе на его же земле. И Стайлз имеет это право, заработал своим дурным запахом и самоубийственной наглостью. Он, не боясь, обходит Дерека и поднимается на крыльцо. Ступени тихо скрипят под его ногами, поднявшийся ветер бросает в лицо Дереку его запах, луна подсвечивает мешковатую ткань толстовки, под которой теплый нескладный Стайлз. Дерек, как привязанный, идет следом. Волк вторит его шагам и настороженно ведет носом. Почуй он страх или нервозность, сорвался бы – разодрал клетку и вцепился в Стайлза. Но Стайлз спокойно дергает дверь на себя, переступает порог. Он теперь в логове, не просто во владениях Дерека, на его земле - Стайлз будто сам прыгнул в пасть к зверю и извернулся так, чтобы было удобнее перекусить его пополам. Дерека прошивает судорога – предвкушение, как перед охотой: рот наполняется слюной, внизу живота скручивается и печет тяжелый ком. Дерек идет следом, тихо прокрадывается в собственный дом, на чертову дюжину секунд отставая от Стайлза. Внутри темнее, лунный свет пробивается через трещины и дыры в горелом потолке и ложится на стены и пол, будто проплешины на шкуре больного старого пса. Стайлз обходит лунные пятна, но это все, что можно назвать осторожностью, и то с натяжкой. Стайлз любопытно осматривается, оббегает взглядом тяжелую дверь в подвал и, забывшись, кусает губу. Он словно ищет в доме Дерека что-то свое. Не как чужой, он деловито обшаривает стены глазами и сует любопытный нос в бывшую гостиную, где сохранился обгорелый стол и старый продавленный диван. Стайлз застывает в дверях и смотрит на спящих бет. Дерек встает с ним рядом. Щенки на диване кажутся пестрым клубком из перепутанных рук и ног. Бойд ближе всех к двери, его широкая спина напоминает щит, отгораживающий более мелких волчат. Ладонь Эрики на его мощной шее кажется кукольно аккуратной, девчонка жмется к нему, как к здоровенному плюшевому медведю. А сзади ее обнимает Айзек. Волчата совсем не дети, но спящие, серые от усталости, они напоминают желторотую малышню. Стайлз тихо хмыкает и коротко улыбается, запоминая стаю Дерека беззащитной, как новорожденные слепые щенки. Звук повисает в комнате, и Айзек, как самый чуткий, реагирует на него. Он поднимает встрепанную голову и смотрит бессмысленными, пустыми глазами на Стайлза. - Спать, - твердо, но без привычной резкости говорит Дерек, и Айзек закрывает глаза. Он послушно ложится обратно и утыкается носом в макушку Эрики. Рука Бойда накрывает его плечо, и все трое сползаются еще ближе. Альфа велел им спать. Стайлз меряет Дерека непонятным взглядом и отступает назад. Волк дергает ушами, напряженный, растравленный поведением Стайлза до зуда в кончиках лап. Он не позволит ему уйти. Дерек чувствует, как наливаются напряжением мышцы. Но Стайлз не идет к выходу. Дерек с ужасом смотрит, как он поднимается на второй этаж, замявшись и покрутив вокруг головой, поворачивает к гостевой спальне. Волк внутри сходит с ума от счастья, Стайлз входит в комнату, где Дерек обосновался по возвращении в Бикон-Хиллс. Когда Дерек переступает порог комнаты, Стайлз подслеповато осматривается. Лунный свет сероватой лужей лежит на полу под ощерившимися осколками лопнувшего стекла окном, вокруг на него наползают ночные тени, и человеку не так просто рассмотреть скудную обстановку. Дерек не сразу замечает, что стоит, удачно загораживая дверь - попробуй Стайлз смыться, ему осталось бы только прыгать в окно, - и заставляет себя отойти к подгнившему подоконнику. Дверь в спальню остается открытой, и если Стайлз будет достаточно расторопен, сможет уйти. До лестницы или, может, до середины холла внизу. Дерек не врет себе, дальше он не отпустит добычу. Был бы Стайлз просто едой, они с волком уже бы жрали, сочно хрустя его молодыми костями. Но Стайлз особенный, зверь внутри Дерека смачно облизывается и довольно урчит, ему нравится, как медленно и неуклюже Стайлз осваивается на их территории. - Закрой дверь, - говорит Стайлз, нервно дергая рукав толстовки. Он тупо пялится на старый матрац на полу и думает о чем-то своем. А Дерек склоняет голову к плечу и заставляет себя не шевелиться. Волк сильно мешает, вьется у ног и настойчиво тянет выполнить просьбу Стайлза. Дерек думает, что еще чуть-чуть, и зверь захлебнется слюной. Может, в этом твой страшный коварный план, Стайлз? - Что ты затеял? – прямо спрашивает Дерек, не пряча рычащей хрипотцы в голосе. В легких клокочет воздух, мысли путаются, как после очень долгого бега. Дерек старается медленно, глубоко дышать, но только больше глотает запах Стайлза. И от этого хочется облизать пересохшие губы. - Очередную глупость, - Стайлз барабанит пальцами по своим бедрам, перекатывается с пяток на носки и обратно, его зад отклячивается, джинсы натягиваются, обрисовывая две интересные округлости. Дерек не хочет смотреть на это, но всухую проигрывает, ведется на ненамеренную провокацию. Он помнит этот зад без лишней одежды: бледную кожу и темные пятна синяков. Дерек хочет думать о царапинах, синюшно-черных следах от пальцев, но хорошо понимает, что не прочь наставить Стайлзу новых. И начать с качественной, долгой порки. - Знаешь, Дерек, для крутого брутального альфы ты слишком часто прячешь свою мохнатую морду в песок, - Стайлз не умеет останавливаться. Дерек предупреждающе рычит, но тот только неуклюже дергает головой. – Не рычи, детский сад разбудишь, - и без перехода продолжает. - Я вроде как жертва, а приходится самому лезть. Стайлз кивает самому себе и резкими быстрыми движениями стаскивает с себя толстовку вместе с рубашкой. Он предсказуемо запутывается и наклоняется вперед, чтобы освободить голову и свои не в меру любопытные уши. Дерек перестает дышать и смотрит на острые лопатки, выгнутую дугой спину, выставленный загривок. Пол под ногами качается, как корабельная палуба, и кажется, что проседает, рассыпается в труху, оставляя Дерека без опоры. - Это не закончится, Стайлз, - Дерек сглатывает, хотя во рту пересохло, и колючий воздух царапает горло. – Если ты не свалишь сейчас же, как раньше не будет. Я тебя не отпущу. - «Как раньше» уже месяц нет, - Стайлз комкает и бросает на грязный пол свои шмотки, берется за молнию джинсов. Привычная дерганность в его движениях смешивается с нездоровой сосредоточенностью. Стайлз будто залип на одном действии и полностью погрузился в него. Под сердитое вжиканье молнии Дерек отлепляется от стены и делает несколько шагов до двери. Он не спускает настороженного взгляда со Стайлза, будто тот может вдруг раствориться в воздухе или просочиться в окно. Ручка двери легко ложится в ладонь, и Дерек тянет ее на себя, пока рассохшееся дерево не скрипит, перегораживая дверной проем. Больше никаких иллюзий – Дерек признается себе, что Стайлз сам загнал себя в ловушку, и шанса сбежать у него нет. И это помогает. Волк немного успокаивается, все еще давит, тянет Дерека к Стайлзу, скалит пасть, но дышать становится легче. - Ты знаешь, что делаешь? – Дерек сжимает и разжимает кулаки, кровь растекается по сведенным судорогой пальцам больно и быстро. - Теоретически, - легко признается Стайлз и сбрасывает кроссовки, сбивая один о другой. – Я гуглил. И посмотрел гейскую порнуху. Много гейской порнухи. Это не тот ответ, который ему нужен, но Дерек молчит. Стайлз нервничает, закипает от клубящейся внутри него энергии и несет чушь. Дерек не торопит его, только крепче держит волка, пока он стягивает джинсы с трусами. - Парням на форумах и в роликах это нравилось. Так что постарайся, волчара, - Стайлз со свистом выталкивает из себя едкие интонации и опускается на четвереньки. В голове Дерека щелкает невидимый рычажок. Звук гулко отдается под сводом черепа и разносится в пустоте, вместо которой еще минуту назад были мысли. И в эту полную оглушительную и страшную тишину прорывается звук. Он идет снизу из глубин Дерека, из далекого пласта инстинктов – из владений и клетки волка. Сначала он, словно рябь на воде, еле осязаемая вибрация, но вот он набирает силу и мощь и в следующее мгновение уже ревет и оглушает торжествующим воем. Звук взрывается в голове, будто охотничья граната. Он ослепляет, дезориентирует. И Дерек едва не поддается, почти теряет себя в волчьей сущности, когда вдруг особенно остро начинает ощущать запах. Сладость и острота, появившиеся в его комнате вместе со Стайлзом, как путеводная нить, яркий и вкусный след выводят Дерека из глубин примитивных инстинктов обратно, в суматошную ночь. Он пошатывается, еще раз глубоко вдыхает, не боясь задохнуться этим густым чарующим ароматом, и делает шаг вперед. - Тебе понравится, - говорит он белой чистой спине и крепкой поджарой заднице Стайлза. Аппетитная кожа, крепкие сочные мышцы под ней, не удивительно, что Дерек рычит. Стайлза же от его голоса передергивает: он подбирается как пружина и начинает фонить страхом. Снова ошибся, налажал, Дерек Хейл. Почуй он страх Стайлза чуть раньше, сорвался бы – вгрызся в беззащитный загривок, подмял под себя и сделал то же, что месяц назад, но теперь его ведет запах, не хуже якоря помогает оставаться в своем уме. Стайлз снова дергается, когда Дерек кладет руки ему на бока, неторопливо, обстоятельно гладит, щекоча ребра короткими человеческими ногтями. - Я держу волка, - он еще раз пробует успокоить, и на этот раз выходит удачнее. Дерек чувствует, что Стайлз немного расслабляется - не до конца и недостаточно для постельных игрищ, но это уже что-то. – Он не вырвется, - повторяет Дерек и наклоняется, чтобы широко, мокро лизнуть спину Стайлза. Рот наполняется вкусом, от которого прошибает лучше, чем от горячей живой крови, у Дерека даже скулы сводит от удовольствия. Он едва слышно урчит и лижет снова, наслаждаясь, смакуя. - Эй, если ты не понял, я не сожрать меня предложил! – в голосе Стайлза плещутся истерические нотки. Вместе с шальным, отчаянным весельем получается жуткий коктейль. Дерек фыркает. - На твоих форумах не писали про предварительные ласки? – последняя изюминка, то, чего Дереку недоставало, чтобы поверить в происходящее – перепалка со Стайлзом. Конечно, только Стайлз мог начать спорить, стоя на четвереньках кверху задницей. - Ты не поверишь, но в них как-то чаще записывают минеты! – в его голосе слышится азарт, тот хорошо знакомый запал безбашенности и любопытства, что так часто бросал Стайлза в самую гущу событий. Дереку это нравится, и, повинуясь игривому настроению, он ощутимо щиплет Стайлза за задницу. - Ауч, осторожнее! – взбрыкивает Стайлз, переминается, больше опираясь на локти и подставляясь. – Теперь ты протащил в ласки задорное садо-мазо? - Угомонись уже, - Дерек так же нешуточно шлепает Стайлза по другой ягодице. Напряжение между ними все еще не сексуальное, Стайлз забивает эфир скомканными мимолетными эмоциями: упрямством, любопытством, немного возбуждением и чуть больше тревогой. Но это ближе к нужному настрою, не в пример приятней и будит в Дереке хищный, звериный азарт. Он легко покусывает лопатки Стайлза, больше прихватывая губами, чем пуская в ход зубы, и тут же грубовато-бесцеремонно гладит узкие бедра, лапает, как хотелось после горячечного мокрого сна. Мелкие щипки рядом с мошонкой особенно нравятся Стайлзу, он начинает ерзать, тяжело сглатывает и сипло дышит. Когда Дерек сгребает в горсть его яйца, Стайлз громко всхлипывает и поспешно кусает кулак. Вот это правильное настроение. Дерек самодовольно скалится, впитывает эмоции Стайлза и бросает их волку – чуешь, как он заводится, как вкусно пахнет? А зверь их послушно жрет, чавкает так, что в голове Дерека стоит хруст. И от этого еще лучше. Дерек наконец чувствует, что контролирует ситуацию. Он обхватывает рукой полувставший член Стайлза и начинает медленно водить по нему, сильнее сжимая пальцами основание и совсем легко, обещающе потирая тонкую кожицу под головкой. Стайлз прогибается, выставляет себя: поясницу, мякоть ягодиц, - наконец-то, стонет. Дерек скалится в темноту, облизывается, проезжаясь языком по крепким человеческим зубам. Волк внутри него тоже ловит свой кайф и не пытается вырваться, чтобы получить больше. Дерек прижимается к Стайлзу сзади, грубая плотная джинса трется о незагорелую кожу, и та аппетитно краснеет. Дерек крепко держит Стайлза под животом, не давая отодвинуться, и продолжает ласкать его член. Это первый раз, когда Стайлза трогает другой человек, не считая прошлого полнолуния. Это их первый секс – по-животному яркий для Дерека и совсем первый, по-подростковому долгожданный для Стайлза. Дерек вжимается бедрами в его задницу, твердый член упирается между крепкими половинками так, чтобы Стайлз мог почувствовать его и привыкнуть. Дерек не спешит раздеваться, чтобы не рушить иллюзию безопасности происходящего и не отвлекать Стайлза. - Ты, блядь, избавишься от штанов?! – Дерека пробивает разрядом, по позвоночнику вниз течет ток, в животе скручиваются, каменеют внутренности - так это здорово, слышать нетерпеливый, капризный хрип Стайлза. – Ты мне всю задницу в мясо сотре… Стайлз запинается и срывается в очередной стон. Дерек видит, как крепко он цепляется за матрац, и обещает себе потом облизать каждый сустав на побелевших от напряжения пальцах. Он отстраняется, под недовольное сопение Стайлза стаскивает насквозь мокрую от пота майку и джинсы с трусами. От резких движений ткань под пальцами громко трещит, но не рвется. Дерек откидывает вещи в сторону и забывает о них. - Руки, Стайлз! – рычит он, клацая зубами, и перехватывает запястье Стайлза, заставляет его убрать руку от члена. – Ты себя трогать не будешь. - Нахуй сходи, - огрызается Стайлз, и Дерек бессовестно заламывает ему руку за спину, давит между лопаток так, что тот валится носом в матрац, и вся злобная ругань тонет в старой, пропитавшейся дымом и пылью ткани. - Хочешь спустить в начале, как полный лузер? – вкрадчиво говорит он, пока гладит бедро Стайлза. Тот теперь правильно напряженный, жадный до прикосновений и ощущений. Стайлза неожиданно заводит беспомощность и неудобная поза. И Дерек снова прижимается к нему сзади, пачкает его своей смазкой. Запахи смешиваются, волк расценивает это как метку и одобрительно фыркает. - Ты сам пришел, - медленно говорит Дерек и отпускает Стайлза, но не отстраняется. Самыми кончиками пальцев он ведет вдоль позвоночника Стайлза, запинаясь о темные симпатичные родинки, потом устраивает ладони на его пояснице, давит, принуждая сильнее прогнуться. Дереку странно и сладко от того, как удобно ему со Стайлзом, как правильно выгибать его под себя, и в каком восторге от этого волк. Голова кружится, как от аконита, только боли нет, вместо нее по телу Дерека растекается предвкушение. - Валишь ответственность на подростка? – ехидничает Стайлз, но Дерек видит в скудном отсвете лунного марева, как горят его уши. - Расставляю все точки, - Дерек и не думает париться от того, как мягко звучит его голос. Стайлз заслужил немного заботы, пусть даже она получается неуклюжей и по-дерековски не ко времени. Ему просто нравится гладить Стайлза, чувствовать его – живого, порывистого, нетерпеливого, - под своими руками. - А ты попробуй их расставлять и одновременно что-нибудь делать, - торопит его Стайлз и крутит задом, так, будто не понимает, что дразнить хищников вообще-то опасно. Дерек давится вдохом и заставляет себя не сорваться, хотя больше всего ему хочется повестись на провокацию Стайлза, засадить ему и драть так, чтобы завтра паршивец не смог ходить. Но это все будет потом, когда Стайлз привыкнет, растянется под член Дерека и будет раздвигать ноги, как течная сука. Дереку нравится эта фантазия, от нее рот наполняется голодной слюной, а волк одобрительно толкает под руки – воплощай свое право в жизнь, глупый ты человек, хватит тянуть. И Дерек слушается его, снова берется за член Стайлза, но больше дразнит, чем помогает снять напряжение. Кончит Стайлз только с узлом в заднице, хорошо оттраханным и размякшим. Такой Стайлз будоражит воображение, но Дерек не дает себе отвлекаться. Он торопливо облизывает два пальца, смачивает их слюной. У Дерека теперь сверхважная и почти невыполнимая задача – подготовить Стайлза к сексу и вязке. - Твою мать! – хрипит он, когда наконец трогает дырку Стайлза. Нежная тонкая кожица пульсирует, припухшие края легко поддаются, и пальцы Дерека всасывает тесное скользкое нутро. Смазки так много, что она, согретая внутри Стайлза, просачивается между пальцев и заливает его яйца. – Готовился… Дерек осторожно пробует двинуть пальцами и шалеет от тихого рваного выдоха Стайлза. Это больше, чем можно выдержать, а он хоть и альфа-оборотень, но обычный мужик. Дерек сжимает член Стайлза у основания и начинает быстро долбить его пальцами. По смазке идет хорошо, Стайлз, пыхтя и сипя, принимает в себя третий палец, дерет скрюченными пальцами простыню и матрац, но послушно делает, как велел Дерек – не пытается прикасаться к себе. Волку его покорность нравится чуть ли не больше, чем Дереку. Дерека отвлекает чудесный и пошлый звук, с которым пальцы выскальзывают из растянутой дырки. Стайлз хорошо подготовился. Дерека оглушает мысль, что все долбанные четыре дня он запирался в своей комнате и, начитавшись советов, готовил себя: приучал к одному пальцу, потом к двум и больше. Справлялся ли Стайлз пальцами или трахал себя игрушкой? Представлял, что это Дерек имеет его, как последнюю дрянь? - Хватит уже! – сдавленно стонет Стайлз. Тихо у него не выходит, не прикажи Дерек волчатам спать, те бы уже повскакивали и грели уши под дверью. Стонет Стайлз преотлично. Дерека наизнанку выворачивает от этих звуков, и он, забывшись, еще несколько раз глубоко засовывает в него пальцы, попадая по маленькому бугорку внутри. Когда же он убирает руку, Стайлз подается назад, пытаясь насадиться обратно, и бессвязно ругается заплетающимся языком. - Я тебя уже трахаю, - обещает ему Дерек, приставляя к горячей дырке головку. Он вталкивается сразу и до конца. Стайлз обхватывает его, крепко сжимает нежными стеночками и гортанно стонет. Дерек вовремя понимает, что тот пытается соскочить, и не дает, наваливается на Стайлза, отпускает его член и обеими руками держит его запястья. Стайлз дергается, как ретивая молодая кобылка, шипит. Но пахнет от него так же – возбуждением, кайфом, адреналином. Знал бы Дерек, что ему так нравится подчиняться, не ебал бы себе мозг столько времени. - Расслабь дырку, - командует Дерек и начинает иметь Стайлза короткими неглубокими толчками. Ругаться тот может сколько угодно, краем уха Дерек слушает, кем его обзывает Стайлз, и шире ухмыляется, не отвлекаясь. Очень уж это классно - драть его тесную попку, чувствуя, с какой жадностью и восторгом его принимают. Стайлз не перестает материться, даже когда за стонами становится невозможно разобрать, что он бормочет. Зато подмахивает он на совесть. Дерек, не ожидавший такого, рычит и кусает Стайлза в плечо. То самое, что прокусил волк в прошлое полнолуние, запоздало понимает он, но Стайлз только взвизгивает, как-то жалко и высоко, как шавка, и подается на зубы. Он весь извивается и трется о Дерека, пытается насадиться на член и острее прочувствовать боль от укуса, потереться о простыню членом и твердыми маленькими сосками, со всей неуемной жадностью девственника и шиложопого подростка старается получить все и сразу. А Дерек слишком долго был один, чтобы думать башкой, и с удовольствием потакает Стайлзу, работает бедрами так, что их обоих подтаскивает к краю матраца, а когда соображает притормозить, Стайлз вдруг затыкается на полузвуке, напрягается всем телом, обалденно сильно сжимая Дерека внутри себя, и кончает. Запах спермы тонкой длинной иглой прошивает Дереку мозг. Он жадно вдыхает, соображает притормозить, пока Стайлз корчится в судорогах оргазма и держит его член в ловушке из тугих, пульсирующих мышц. По спине Дерека течет быстро стынущий на ночном воздухе пот, ветерок из раскуроченного окна холодит кожу. Когда Стайлз обмякает и затихает, Дерек затаскивает его обратно на матрац и продолжает трахать. - Сука ты, - неразборчиво бормочет Стайлз. Его колени разъезжаются, и Дереку приходится вздернуть его повыше. - А ты прелесть, - Стайлз, разморенный и податливый, даже ругаться толком не может, и Дереку хочется оттянуть свой финал, ебать его как можно дольше. Но уже через пару толчков Дерека накрывает такой мощной волной удовольствия, что на десяток волшебных мгновений у него отшибает все прочие ощущения. Дерек оказывается слепым, глухим, перестает воспринимать запахи, только смутно чувствует под собой теплое, мягкое, подарившее эту радость – Стайлза. Не до конца осознавая себя, Дерек глубже пропихивает в него узел и, когда тот накрепко вяжет их, аккуратно валится на Стайлза, придавливая его своим весом.* * *
Стайлз перестает дышать. Сквозь ватную послеоргазменную негу он чувствует узел, и в голове червячком-эпилептиком в припадке бьется мысль, что вот сейчас станет больно. Но больно все не становится, Дерек тяжелой и теплой тушей вминает Стайлза в матрац, обнимает своими накачанными руками и что-то ласково порыкивает в шею. Стайлз бы никогда не поверил, но эмоциональный, как брусок кирпича, Дерек Хейл тихо-тихо порыкивает, как обожравшийся вкусняшками пес. Стайлз осторожно пробует сделать вдох. Ему непривычно под весом здоровенного мужика, тянет нудной, но не особенно сильной, болью плечо, то самое, на котором только недавно зарубцевался шрам, а изнутри распирает узел. Стайлз медленно выдыхает. То ли от недостатка кислорода, то ли от офигенного-невероятного-ничего-себе-как-же-круто оргазма у него кружится голова, ладони и стопы покалывает. Стайлз делает еще один вдох. Каким-то совсем другим, «исцелившимся» или «обновленным», он себя не чувствует. Но просроченная страшненькая злоба из него выветрилась, ее сдуло в разбитое грязное окно и в лунный свет. Внутри Стайлза теперь пустота. Она мягко растекается маслянистой лужей, обволакивает и убаюкивает внутренности, селезенку, желудок, кишки, легкие, даже сердцу как-то спокойнее биться в ее нежных неумолимых объятиях. Стайлз чувствует себя совершенно пустым, и это почти так же круто, как недавний оргазм. Стайлз снова делает выдох, еще медленнее, как учат в группах преодоления горя. Он ощущает себя дохлым буйволом, до белых-белых костей выеденным койотами, суетливыми грифами и скорпионами. Его высушенный горячим ветром скелет медленно проседает в песок, а сверху давит огромное горячее солнце. Стайлз делает вдох. Хорошо, что отец на дежурстве, а после заедет к матери Скотта, чтобы помочь ей с чем-то. Отец выглядел воодушевленным, и Стайлз решил, что не хочет знать никаких подробностей, вообще никаких. Стайлз делает выдох. Ему отлично. Секс – это здорово, правда. Даже если он заканчивается узлом в заднице, секс – это очень здорово. Стайлз пробует устроиться поудобнее, узел внутри не доставляет особой радости, но кошмарной боли на этот раз нет. Стайлз просто чувствует себя уязвимым, беспомощным, как насаженный на иглу мотылек в деревянной рамке. Но это можно и пережить. Стайлз не успевает сделать вдох, а Дерек на нем начинает шевелиться. Он по-хозяйски оглаживает его бедро, перехватывает выше колена и отводит ногу в сторону еще сильнее. Стайлз напряженно сопит. Дерек уверенно раскладывает его, как лаборант лягушку для вскрытия. Но это не больно, только меняется давление узла, Стайлз чувствует, что Дерек пропихивает его еще чуть-чуть, под другим углом. Воздух выталкивается из Стайлза с громким смешным звуком. А Дерек, угомонившись, снова затихает живым тяжелым одеялом. Только узел давит иначе, непонятно-приятно и правильно. Стайлз чувствует, как горячо становится скулам от стыдного ощущения и от того, как мокро у него между ног – почти полтюбика смазки и порция спермы. И весь этот голубой коктейль у него внутри, но как только узел спадет, и Дерек отвалится, из Стайлза польет, как из пробитой трубы. - Ты в норме? – глухо спрашивает Дерек. Его губы задевают шею Стайлза, но, должно быть, поздно напрягаться от такой ерунды. - Я салфетки не взял, - признается Стайлз. - Где-то тут есть полотенце, - Дерек понимающе, мать его, фыркает, прикладывается губами к коже за ухом Стайлза. – Не напрягайся, почистим тебя, будешь в лучшем виде. - Ты там не обнаглел? – в пустоте, которая так ласково затопила Стайлза, рябью пробегает негодование. - Нет, я предупреждал, что не отпущу тебя, - Дерек прихватывает губами ухо Стайлза, потом отпускает и утыкается небритой рожей в изгиб между плечом и шеей. – Это у нас насовсем. Стайлз открывает рот, чтобы ответить, но, так ничего и не сказав, закрывает его. Пустота в нем успокаивается, в ней тонет все, кроме приятной усталости. Что-то поганое в жизни Стайлза закончилось. И пускай Дерек пугает, хуже, чем жрать себя изнутри, мало, что может быть. За месяц Стайлз вдоволь поварился в супчике из своих обид, злости и неспособности что-то сделать. Больше не хочется. Стайлз так и молчит, пока не чувствует, что узел внутри него начал спадать. Это еще более странное ощущение, чем сама вязка. Стайлзу чудится, что он сам расширяется, а член Дерека остается таким же, как минуту назад. Но так не бывает, Стайлз говорит себе, что это спадает узел, и окончательно смиряется со штуковиной внутри себя. Потом Дерек осторожно вытаскивает из него член и трогает пальцами дырку. Стайлз с мстительным удовлетворением думает, что пальцы Дерека пачкаются в сперме и смазке, что густая, как гель, мокрота вытекает из него на матрац, и что чистить его придется Дереку. Стайлз так увлекается этими мыслями, что не замечает, как Дерек нашаривает полотенце. Пока его тщательно вытирают, Стайлз тихо лежит, отдаваясь навалившейся на него лени, а потом нехотя сдвигает ноги. И Стайлзу не становится больно. - Я все еще хочу капитально тебе нагадить, - говорит Стайлз, чувствуя, как Дерек вытягивается рядом с ним, прижимается к его плечу рельефной грудью, а к боку - своим офигенным прессом. Дерек закидывает руку Стайлзу на задницу и легко мнет пальцами одну из половинок. Стайлз неуклюже поворачивается к нему лицом, рука съезжает ему на бедро, Дерек не выглядит огорченным, но в темноте его глаза кажутся настороженными больше обычного. – Знаешь, не морду тебе набить и не подставить стаю. Я все еще хочу отомстить, но как-нибудь жестоко: вколоть тебе аконита в яйца или свалить из Бикон-Хиллс. Рука Дерека крепче сжимает его бедро. Стайлз чувствует, как Дерек мгновенно каменеет, превращается в литую глыбу упрямства. От него снова веет опасностью, хищным зверем, который плевать хотел на законы людей. - Вот и мне последнее кажется самым действенным, - Стайлз вытягивает вперед руку и щелкает Дерека по носу. – Но я не буду. Стайлз впивается обгрызенными ногтями в затылок Дерека, подается вперед, подваливается вплотную и неуклюже прижимается губами к его губам. Отстой, конечно, но тренироваться на помидорах Стайлз зарекся еще в десять лет, а Лидия так и не снизошла, чтобы его учить. Но Дерек не возражает, его рот приоткрывается, и Стайлз вздрагивает, чувствуя, как уверенно по его губам скользит влажный язык. Стайлз подчиняется его властному напору, пропуская в свой рот Дерека, и проваливается в поцелуй.Эпилог. Полгода спустя.
Стая движется в непроглядной ночной тени. Над их головами висит огромная ядовито-оранжевая луна, и верхушки сосен горят в ее больном свете. Пятна рыжины на полянах кажутся ядовитыми. Волки стремятся убежать прочь от этого страшного, так похожего на огонь, света, прочь от города и от человеческой части себя. Но питомцы Дерека надежно держат их и неслышно гоняют друг-друга по владениям стаи. Каждый из них иногда с вызовом поглядывает на сучку-луну - что, старая, съела, мы стали сильнее тебя. За зиму стая окрепла, превратившись из беззубых щенков в сильный, но безголовый еще молодняк. И Дерек не оставляет их, иногда рыком, иногда сильной затрещиной осаждая их пыл. А волчата радостно скалятся и пытаются затянуть его в свои игры. - За нами следят, - выдыхает Эрика ему в ухо, когда у нее наконец получается запрыгнуть на спину Альфе. - Пусть, он не опасен, - отвечает ей Дерек и падает спиной на ближайший ствол. Эрика глухо охает, ударом из нее вышибает воздух, и она отцепляется. Но раскаяния Дерек не видит и сердито, предупреждающе рычит. А из кустов дикой малины далеко на холме за ними наблюдает оборотень. В отличие от стаи он глядит на луну со страхом - он перед ней один. Дерек отворачивается от оборотня и уводит волчат к дому. Тоска растекается от холма и тянется вслед за ними. Но волчата отфыркиваются от нее и задирают друг-друга. Их крепкие когти оставляют глубокие борозды в коре деревьев. Это послание чужаку – наша земля и наш лес. Наша ночь, наша луна. А ты ничей, ты один. Запахи леса дурманят, как и в каждое полнолуние, они кажутся особенно вкусными, яркими, они тянут в самую чащу - обратиться и никогда не становиться человеком опять. Лес зовет оборотней, сверху им поет о свободе луна, но якоря держат стаю. Ярче леса Дерек чувствует дом. Даже рыжий свет на поляне вокруг логова не кажется опасным. Правое крыло почти полностью восстановили, лунный свет стекает по его новеньким доскам, от которых еще пахнет живым деревом, и теряется в комьях земли. Левое крыло от луны прячут строительные леса. А на крыльце стоит человек. Дерек принюхивается. От человека замечательно пахнет острым и сладким и немного какао. У человека на ногах две пучеглазые рожи Гомера Симпсона, тапки такие дурацкие, что вся стая наперебой доказывала Дереку, что их надо оставить. А Стайлз в логове вылезает из них только в кровати и душе. Стайлз стоит на крыльце, привалившись плечом к резной деревянной колонне, и лениво прихлебывает свое переслащенное какао. У Дерека сводит зубы, когда он думает, сколько сахара тот кладет в чашку. Волчата привычно проходят мимо Стайлза, бодро ему кивая. В ночь полнолуния они со Стайлзом общаются только глазами – это новая идиотская традиция, которая очень нравится стае. А Дерек молча наблюдает за представлением и недовольно качает головой. Рядом со Стайлзом волчата напоминают класс младшей школы на выезде. Когда за стаей закрывается дверь, Дерек поднимается на крыльцо. Стайлз широко улыбается красными от горячего питья губами и отдает ему свою пустую чашку. Теплый керамический бок греет Дереку пальцы, а Стайлз, блестя глазами, отворачивается от него и, сложив ладони рупором вокруг рта, кричит лесу. - Скотт, ты дебила кусок, хватит протирать задницу, сидя под окнами в кустах! - голос у Стайлза сильный, уверенный. Дерек слышит, как оборотень в лесу сбивается с шага и испуганно замирает. Лес стаи – лес Стайлза, и приглашение от него - все равно, что выигрышный лотерейный билет. Скотт с минуту молчит, напряженно сопя, потом дергает косматой башкой и тихо скулит, он срывается с места и, не разбирая дороги, ломая ветки, бежит к шоссе. - Отработаешь, - мрачно говорит Дерек, но его слова и сердитый тон не производят эффекта. Стайлз всегда был умным мальчиком и очень быстро просек, как сесть на шею альфа-оборотню и с комфортом на ней устроиться. Он полностью разворачивается к Дереку и показывает ему средний палец. - Обломись, Дерек, завтра у меня школа, - в глазах у Стайлза пляшут веселые черти: азарт и вызов, приглашение зверю внутри Дерека. Волк сразу же отзывается на него, заставляет Дерека зарычать. Звук закипает в грудной клетке и кипятком прокатывается по гортани вверх, опаляет язык и губы. Когти царапают бок чашки. А Стайлз быстро облизывает нижнюю губу. Дерек ставит чашку на перила, в воздухе расползается возбуждение. Его чует стая и, может быть, даже Скотт. Губы Стайлза блестят от слюны, и Дерек касается когтем нижней, восхитительно пухлой и мягкой, оттягивает ее вниз. Стайлз послушно приоткрывает рот. Это особенное, гипнотическое зрелище. Когда губы Стайлза смыкаются вокруг большого пальца Дерека, тот чувствует себя хозяином мира. Стайлз посасывает и обводит языком каждый сустав, не боясь пораниться. Вместо когтя, его язык ласкает короткий человеческий ноготь. _______________________________________________ *ADX Florence, Колорадо - исправительная тюрьма максимально строгого режима исполнения наказаний (Administrative Maximum Facility (ADX)), США — тюрьма супермаксимальной безопасности во Флоренсе (Колорадо). ru.wikipedia.org/wiki/Тюрьма_ADX_Florence ** Дсонакавы (Кали-ахт, Ишкус) - в мифах индейцев Северной Америки (квакиутль) жестокие великанши-людоедки с медными когтями. Дсонакавы свистом заманивают к себе детей, которых потом уносят в корзинах. Если сжечь дсонакаву, из ее пепла родятся москиты. Если же захватить великаншу врасплох, она может поделиться с человеком частью своих богатств. У племени сквомиш эти духи зовутся кали-ахт, у маках - ишкус. myfhology.info/monsters/dsonakavy.html *** Тюрьма в Калипатрии – тюрьма строгого режима http://yahooeu.ru/photo/18496-tyurma-v-kalifornii-otdelenie-strogogo-rezhima.html