Рыжие и зеленые.

- Он щенок. - Он рыцарь! – В голосе командора войны звякнул металл, - И я им горжусь. - А я горжусь нашей девочкой! – Отрезал барон. И они молча уставились друг на друга. Чудь и Людь. Рыжие и зеленые. Два заклятых оппонента. Вражда в крови. В глазах мужчин огнем войны была выжжена гордость. Реальная. Живая. Щенки. Перспективная фея Зеленого дома и молодой рыцарь Ордена. Оба ветераны Лунной фантазии – самой кровопролитной бойни за последние столетия. Оба воины. Оба выжили. Она спасла ему жизнь. Тогда. Стоя на замшелой каменной стене и смотря на погибающих врагов. На чудов. Собрала остатки энергии Колодца Дождей, скопившиеся в уголках усталого, бледного, худенького тела, и кинула молодого рыцаря в портал Московской Обители. И лапа яростной черной моряны вместо плоти рыжего Дракона рассекла воздух. И Власта улыбнулась. Зачем? Зачем она сделала это? Чем ее поразил этот щенок? В его глазах горел святым огнем знакомый молодой ведьме пожар. Ярость. И решимость. Сражаться. Насмерть сражаться за свое. За родное. До грани. На грани. Только другой огонь. У нее – зеленый. Как листва Зимнего сада Всеславы, как лесной шелест деревьев летом, как нежные побеги зелени весной. У него – карий. С отблесками красного. С отблесками огня, ярости, крови и битвы. С отблесками его стихии. Его войны. Его верности. Но у обоих колдунов огонь был один. Огонь Родины. Огонь жизни. И этот огонь был достоин гордости старых воинов. А чуть вдалеке от Гуго и Мечеслава, прислонясь к стене, стоял высокий худощавый франт Сантьяга. Черные, глубокие глаза нава неподвижно смотрели вглубь Дегунинского Оракула. Сквозь стены. И чувствовал комиссар ненависть. Настоящую, бешеную ненависть. Ненависть смертника. Ненависть, которая когтями драла душу и мозг Витольда, требуя мести за смерть любимой. Ненависть, которая пролила кровь одного из величайших магов мира – первого Лука, первого князя темной Нави. Ненависть. Кровь и жизнь исчезли вместе с Властой, осталась лишь ненависть, горящая в глазах молодого чуда. Чтобы отомстить и умереть. Вместе с любимой. Потому, что он чувствовал, как его душа рвется. Туда. Наверх. За грань. К ней. К его жизни. В глазах Сантьяги впервые за несколько сотен лет застыло уважение. А Мечеслав и де Лаэрт, не отрываясь, смотрели друг на друга. Но перед глазами мужчин стоял молодой Дракон, склонившийся над телом белокурой колдуньи… *** Их хоронили в один день. И положили в один гроб. Просто знали, что так было нужно. А день был солнечный. Слишком солнечный. Весенний. Звенели птичьи голоса над полем, трава шуршала о своем. И небо было чистое, как душа ребенка. Все было радостно. Но по лицам пришедших часто катилась соленая жгучая боль. Так и разошлись. Чуды и люды. Рыжие и зеленые. Сошлись с разных концов и разошлись так же. Порознь. И только в могиле остались двое. Те двое, которые преодолели эту вражду. *** - Ты здесь? – Тихо спросила ведьма. - Да, - просто ответил Витольд, - Я пришел. - Ты его убил? - Не получилось. Он исчез. - Зачем же… - Потому, что ты – моя жизнь, - жестко ответил Дракон, - А без тебя я жить бы не смог. - Дурачок! – Власта улыбнулась и тесно прижалась к чуду. Потом подняла белокурую голову и посмотрела в глаза Ундера. Но прежде чем слиться в поцелуе, они посмотрели на землю. Вниз. Туда, откуда их забрала смерть. Там, где остались родные. Остались друзья. И осталась старая жизнь. Осталась часть жизни, остались тела. А они теперь будут любить. Вечно. Здесь. За гранью. - Мне страшно! – Улыбнулась колдунья. - Я люблю! – И Витольд прижал к могучей груди белокурую девушку, и фея почувствовала, как пульсирует сгусток энергии внутри Дракона, - Даже не знаешь, как сильно. - Я люблю, - прошептала Власта, чувствуя тепло чуда. Душевное. Теперь именно душевное. Другое осталось внизу. Но другое уже было им не нужно. Но глаза были мокрые. Души тоже плачут. И прежде, чем слиться в поцелуе, они посмотрели на землю. Двое. Две пары глаз. Рыжие и зеленые.