If you really want more...

Если ты звезда, то совсем не важно, где именно тебя видят. В каком-нибудь Пусане они светят куда ярче, чем сквозь смог суетливого Сеула. А Кай - настоящая звезда, пусть и нет у него миллионов фанатов по всему миру, и его фото не продают на каждом углу. Но, даже в небольшом клубе родного городка, он сияет так, как не способны сверкать ведущие танцоры SM, Woolim, JYP и прочих фабрик по производству айдолов. Ему вовсе не важно количество почитателей, когда можно взять качеством. Чем звезды ближе, тем сильнее их жар, растапливающий даже вечную мерзлоту. Ночь – его время, а сцена – его место. Когда на сцене - он король. Он сам Бог. Каждое его движение вызывает замирание сердец всех очевидцев. Каждый взгляд вбрасывает порцию адреналина в кипящую кровь. Кай впитывает в себя внимание зрителей, почти сгорая в их эмоциях, лучах софитов и в собственном удовольствии. Он отдаётся танцу, а зритель – ему. По кусочку теряя себя, каждый, находящийся в зале отдаётся Каю. До Кёнсу привычно стоит в беснующейся толпе, чувствуя себя одновременно и её частью, и, словно в социальном вакууме. Его голос вливается в хор десятков голосов, кричащих в поддержку танцора, а рука, с включенным телефоном, движется в одном ритме со всеми. И Каю со сцены видно волнующееся звездное море, ни одна часть из которого не выделяется. Но, в то же время, для Кёнсу в этом зале нет никого, кроме него и Кая. Он видит лишь свою Звезду. В те моменты Кёнсу тоже каждой частичкой души и тела жертвует в его пользу. Любое движение, разворот и выпад, он принимает на себя резонансом – руки невольно вздрагивают, ноги эхом повторяют несложные шаги, корпус подаётся в сторону сцены. А расширившиеся зрачки, кажется, пытаются вобрать в себя как можно больше сияния танцора. «Опять этот чокнутый сталкер» - сообщает одна из зрительниц подруге, кивая на Кёнсу. Довольно громко, чтоб было слышно сквозь музыку. Парень только улыбается в ответ на это. Окидывая девушек взглядом из-под прикрытых век, он улыбается так, что они тут же исчезают в толпе, стремясь оказаться как можно дальше от него. У зажигающего на сцене парня немало поклонников и еще больше поклонниц, зовущих его «Наш Кай» или «Мой оппа!». Да только он «светит» всем, без исключения, напитываясь взрывными эмоциями толпы, их энергией, живя ею от выступления к выступлению. И при этом он ничей и всех сразу. Кёнсу – один из немногих, знающих настоящее имя парня – Ким Чонин. И единственный, кто может уверенно заявлять действительно собственнические права на него. Тот сам шепчет «Твой, только твой!» каждый раз, когда влетает в объятия Кёнсу у одного из черных ходов клуба. Разгоряченный, и всё еще слегка мерцающий. Кёнсу подтверждает собственность, несильно кусая Чонина за мочку уха. И без того возбужденный выступлением, парень тихо стонет и тянет Кёнсу вглубь переулка. Всего два-три поворота по изученным до последнего камешка улицам, и они оказываются у неприметных дверей. Никакой вывески, явности, никакой огласки. Исполняющему обязанности портье в крошечном отеле «на одну ночь», абсолютно нет дела до того, кто именно снимает у него номер. Пытаясь сладить с приступом зевоты, он забирает деньги, не глядя, даёт ключ и пакет с одноразовыми предметами гигиены, затыкает уши берушами и вновь отправляется дремать на стойке. По привычной лестнице, налево и по коридору до упора. Не смотря на регулярность заходов, номер не кажется родным и уютным, но интимный полумрак чужого помещения только щекочет нервы легким ощущением запретности. В гигиеническом наборе стандартные два презерватива, иногда, дополняются порционным пакетиком лубриканта - как постоянным клиентам. Они никогда не включают свет, узнавая о белоснежности простыней на ощупь. Никогда ничего не говорят друг другу прежде. Всё – потом. Изящный и хрупкий, Кёнсу почти теряется на фоне уличного света в оконном проёме. Но в его взгляде столько силы, что Чонин сдаётся безоговорочно, утягивая за собой на кровать. Его тело подчиняется маленьким ладоням Кёнсу, будто нагретый воск – скульптору. Разум и сердце и без того в его власти почти круглосуточно, не считая проведенного на сцене времени, отданного Каю. Чонин отдаётся с головой, теряя рассудок. Отдаётся ярко, бесповоротно, сгорая, как белый карлик. Только он не умирает единожды, как звезда, лишенная источников энергии. Он умирает ежесекундно, возрождаясь с новой силой, как бессмертные персонажи мифологии. Нервы, словно оголены и ощущение Кёнсу собой внутри и снаружи остро-болезненное, заполняющее каждый уголок естества. Запах близости густой патокой льётся в горло, мешая вдыхать, усиливая и без того яркие чувства этой легкой асфиксией. Ему просто невероятно. Как будто каждый раз так случается впервые. Кёнсу забирает жадно, оставляя метки на коже и в душе, заставляя Чонина вскрикивать и одним лишь взглядом просить о большем. Любое движение, каждый порыв оттиском замирает на сетчатке внимательных глаз, аккуратно складываясь в очередную папку безмерной памяти Кёнсу. Он собирает губами вкус каждого участка чониновской кожи, губкой впитывает каждый изданный звук – всё в ту же коллекцию. Он хранит её бережней антиквара, и помнит всю - тщательней дотошного филателиста. Заполняет себя Чонином до конца. Взрыв сверхновой куда разрушительней, но точно не ярче того, что взрывается светом под веками Кёнсу, мгновенно дезориентируя и лишая опорной реальности в момент оргазма. Его почти вышибает из тела прочь. И только Чонин путеводной звездой возвращает обратно. Он вжимается в Кёнсу, цепляется за плечи так, словно хочет врасти в него и остаться единым целым до скончания миров. Может у него получается, а может им просто слишком лениво лишний раз шевельнуться, поэтому, отдышавшись, оба так и лежат в тесном сплетении друг с другом. Кёнсу скользит взглядом по лицу, выражение которого не видано никем, кроме него. Ни с кем больше Чонин не бывает настолько умиротворен, настолько испит до дна, настолько здесь и сейчас. Он лежит головой на плече Кёнсу и оглаживает его шею кончиками пальцев, иногда мягко касаясь губами. Если бы только было можно, он бы отдал душу дьяволу, а тело – на донорские органы, лишь бы иметь эту восхитительную шею в постоянной доступности. Равно, как и её владельца. Они никогда не говорят друг другу о любви словами, предпочитая более убедительные способы. Но иногда, не удержавшись, поддавшись лунным отблескам в темных глазах, можно и сорваться. - Не важно, кому ты светишь, ты всё равно моя звезда. Слова отдаются вибрацией под щекой Чонина, заставляя его улыбаться. - А ты для меня – целая Галактика. - Скажи уже, что я просто космос и всё, - насладившись бархатистым тембром парня, смеется Кёнсу. - Как угодно, хоть Вселенная. Да только мне тебя всегда слишком мало. Последняя фраза звучит почти шепотом, но таким заманчивым, что неспешные ласки перерастают во вторую ударную волну, набирающую силу постепенно. До рассвета еще много времени…