Ah-lah-m-lah-lah (c.)
Тогда
Чондэ стоял тогда на станции метро, ожидая поезда, грохотание колес которого уже можно было различить в глубине тоннеля. Он мусолил носком грязно-серого кеда желтую линию, настоятельно просящую не заходить за нее, и мог думать только о словах песни, которую задали выучить на прошлом уроке по вокалу. Тогда рядом с ним на платформе встал русый парень с обворожительной ямочкой на щеке, с перепутанными наушниками в ушах и гитарой в черном чехле на левом плече. Чондэ обратил на него секундный взгляд, которым обычно удостаивал всех мимо проходящих людей и вошел в подошедший поезд, чей стук колес теперь напоминал мелодию из той песни, что просили выучить на прошлом уроке по вокалу. Тогда они проехали вместе четыре остановки, а должны были пять, потому что Чондэ забылся и вышел не на той станции, а русый парень, засмотревшись, за ним. Они пошли по длинному пути, блуждая среди узких дворовых улочек, и никто друг за другом не следил, им просто, так вышло, было по пути. Тогда оба опоздали на свои занятия, с извиняющимся поклоном зайдя в соседние аудитории. А после занятия к Чондэ подбежал его хен – Чунмен. Он, смеясь, болтал всякую чушь, на которую у парня не было времени. Он должен был выучить второй куплет песни, прокручивая мелодию в голове раз за разом. Заметив, что донсен не слушает, Чунмен сложил руки на груди и выбежал из аудитории, а в соседнюю хлопнула дверь. Вот ребенок, тогда подумал Чондэ, совсем не ожидая, что ровно через пять минут, он к тому времени как раз успел пропеть песню полтора раза, двери снова распахнутся и туда войдет Чунмен вместе с парнем с платформы в метро. - Это Исин, - сказал тогда хен. – И я пытался рассказать тебе о нем все это время, но ты меня не слушал, поэтому я его привел. Чондэ лишь улыбнулся, ничуть не удивившись такому совпадению. А Исин показал ямочку в ответ и смущенно потупил взгляд. Тогда Чондэ бы ни за что не сказал, что этот парень сломает все его мировоззрение уже через год и заставит слизывать соль с его же ключиц, а потом запивать горькой текилой с долькой кислого лайма. - Чондэ, - он протянул руку, чтобы новый знакомый ее пожал, но тот уже не видел ничего, ища стул, на который можно сесть. Он без слов достал гитару и стал играть ту саму мелодию, Чунмен внезапно ушел, а Чондэ мысленно подпевал, следя за юрко прыгающими по струнам пальцами. Когда Исин закончил, Чондэ вскочил со своего стула и выпалил, сам того не ожидая: - Может, прогуляемся, выпьем по коктейлю? Русый кивнул, уже застегивая «молнию» на чехле. Они вышли на улицу вместе, на этот раз осознанно, и Исин протянул Чондэ руку, будто за запоздалым рукопожатием. Но парень – по дурости или просто так – взял протянутую ладонь в свою и резво зашагал по улице к ближайшему кафе. Исин засмеялся и смех слился с бренчанием подвесок на его запястье. Позже, уже сидя за миниатюрным столиком у окна, Исин внимательно посмотрел в глаза Чондэ и, понизив голос, спросил: - Не боишься, что я исчезну? Второй подавился клубничным молоком, смешанным со сливочным мороженым, и разбрызгал розовую жидкость на свои джинсы. А через пару секунд рядом с ним уже сидел Исин, нежно вытирая с ткани капли синей салфеткой с желтой спиралью. Прям как одна из подвесок на его запястье, подметил Чондэ, неуклюже сжимая колени и отводя взгляд. - Если ты серьезно, то я не ищу еще одной ошибки, - наконец проговорил он, периферийным зрением заметив ухмылку на чужих губах. – Так что не знаю. - Понимаю. Встретимся в пятницу на занятиях? Ты ведь вокалом занимаешься, так ведь? – Чондэ лишь отстраненно кивал, осознавая, что Исин и так знал ответы на все вопросы, ему просто хотелось разболтать его. Но Чондэ оставался непроницаем, не желая впутыватьcя в очередную дилемму. Через полчаса Исин, кажется, не выдержал. Он поднялся со своего стула также резко, как Чондэ позвал его за коктейлями в аудитории, и подвески гневно зазвенели на его руке. - Если серьезно, то я не люблю клубнику, - отчеканил он, задевая стакан с недопитым напитком, что Чондэ еле успел удержать шатающийся пластик от еще одного знакомства с его джинсами. Исин вышел из кафе, звякнув колокольчиком, и Чондэ заметил, что тот направился к бару через дорогу, по пути вытаскивая красно-белую пачку с сигаретами из бокового кармана черного чехла. Тогда Чондэ понял, что слишком невинен для этого парня, со своими измазанными в клубнике пальцами и глупым пристрастием к сладкому. Русый любил горькое. В пятницу Чондэ на занятия не пришел, подбил Чунмена прогулять и поесть сладкой ваты на недавно приехавшем карнавале. И, наверное, все бы прошло хорошо, если бы упрямый донсен не потащил хена на спиралевидные американские горки, после которых последнего пришлось отпаивать минералкой, смешанной с соджу, чтобы расслабить и усыпить. Чондэ тогда вспомнил фигуру Исина и его тонкие пальцы, достающие из чехла сигареты. То ли по дурости, то ли просто, решил попробовать закурить – закашлялся так, что разбудил посапывающего на лавочке Чунмена и получил укоризненный взгляд от проходящего мимо аджосси. - Нечего и браться, если не умеешь. Только здоровье испортишь, - проворчал тот, проходя мимо их убежища на скамейке под деревом. Тогда Чондэ понял, что слишком мало попробовал в жизни, жадно запивая горький привкус никотина попавшейся под руку минералкой с соджу. В субботу жуткое похмелье настигло только Чондэ, Чунмен же сидел рядом с его кроватью и носил из кухни воду с мокрым полотенцем, а матери друга сообщил, что тот, вероятно, отравился мясом в кафетерии. Чондэ пропал на неделю, до следующей пятницы, сам того не ожидая, окунулся в омут с головой, шастал по клубам, напивался так, что ноги не держали, а до дома обычно добирался у Чунмена на плечах. Чондэ сам не знал, что на него нашло, когда концерт на носу и надо учить все новые и новые слова для песен, отшлифовывать высокие ноты, а не хрипеть с утра голосом пьяницы со стажем. Но он думал, что это поможет отвлечься, что ли, забыть побрякушки на запястье и клубничный сок. Однако сейчас Чондэ понимает, что на самом деле наоборот пытался найти его в барах. Русые волосы и звон подвесок мерещились за каждым углом, а та мелодия въелась под кожу. Как-то в вечер четверга он сидел за стойкой, вяло помешивая трубочкой Мохито и смотря в никуда. - Эй, парень, психолог нужен? – пробасил высокий бармен, протирающий бокалы. Он заметно скучал, а у Чондэ была настолько кислая мина, что следующей жертвой чрезмерно разговорчивого парня стал именно он. Ответом послужил лишь рассеянный вздох, и бармен отставил бокалы, наклоняясь к Чондэ. - Давай, выкладывай, какую шутку с тобой жизнь сыграла? Вроде ведь хороший парень: симпатичный, одет стильно, опрятный, парфюмом несет за километр. Видно – не бомж, - бармен низко рассмеялся, видимо, довольный своей шуткой, а Чондэ снова вздохнул. - Знаешь, я тут наблюдаю за тобой второй день, вечер, точнее, все время по сторонам оглядываешься. Ты это, ищешь кого-то? Я тут всех постоянных посетителей знаю, может, помочь смогу. - Тот, кого я ищу, ходит со мной в один университет, так что, думаю, и сам справлюсь, - бормочет Чондэ с плохо скрываемым раздражением. - Так, погоди, но тогда что же ты тут зад просиживаешь, когда просто можешь, наконец, прийти на пары? Э, брат, да ты никак втрескался по уши, а действовать боишься? – Чондэ замялся, не зная, что ответить бармену и поэтому стал помешивать в стакане из-под Мохито растаявшую воду от льда. – Еще Мохито? - М, - Чондэ нервно кивнул, заламывая пальцы. Может, этот бармен и не такой противный, каким показался изначально. - Чанель, кстати, - он поставил перед Чондэ новый напиток и широко улыбнулся. – Ну так что, думаешь, не получится у вас ничего? Или сбежит твоя пассия? Чондэ аж поперхнулся чересчур крепким, по его мнению, Мохито. Этот Чанель что, реально в психологи ему записался? - Да ладно, не парься ты, просто подойди и заговори. А если попытается упорхнуть – лови эту птицу за хвост, только перья не повыдирай, - бармен тогда подмигнул и забрал у Чондэ выпитый только наполовину коктейль. – Хватит с тебя, завтра чтоб как огурчик был. И да, за счет заведения. В пятницу, то есть ровно через неделю, Чондэ таки объявился на занятиях, слегка потрепанный, но готовый к работе. Чунмен встретил его громогласными аплодисментами, чем немало смутил парня, а Исин, с которым он столкнулся в коридоре, только снова показал ямочку на щеке и прошел дальше, обдав Чондэ волной запаха от сигарет, смешанного с резким парфюмом русого. Они встретились снова на улице после занятий. Исин стоял под деревом, а на ветке над ним, шебуршала листьями ласточка. Она шустро пролетела сквозь колючую листву и грациозно взмыла ввысь, скрываясь в дали. Тогда Чондэ вспомнил о сравнении бармена - Исина с птицей. Исин – определенно ласточка. Такой же прекрасный, свободный и к дождю – к непрекращающемуся ливню в жизни Чондэ. Но тогда он об этом не думал. Его куда больше интересовали губы Исина, сложенные в трубочку и правая ладонь, посылающая ему воздушный поцелуй, чем вода, капающая с неба. Он решительно подошел к Исину и спросил: - Так что же ты любишь, если серьезно? Чондэ нравилось наблюдать, как на лице русого появляется хитрая усмешка, потому что это означало, что он сделал все правильно. Тогда Исин взял Чондэ за руку и повел, на этот раз сам, в любимую уютную кофейню, до которой, пусть и долго идти, но время можно утопить в бесчисленном потоке слов, преобразующихся в, порой, бессмысленные предложения, однако такие незаменимые. В кофейне тихо и все бежевого цвета. Исин заказал себе американо, даже не взглянув на протянутые Чондэ пакетики с сахаром, а для последнего взял карамельный макиато и только, посмеиваясь, покачал головой, наблюдая, как Чондэ впихнул в и без того сладкий кофе два пакетика тростникового сахара. - Ты любишь сладкое, да? – интересуется Исин, уже заранее зная ответ. – Но ты не выглядишь так. - В смысле? – не понимает Чондэ, прихлебывая горячий напиток из широкой кружки. - Ну вот, смотри. Ты все время задумчивый, часто хмуришься, сосредоточенно повторяя, я уверен, слова новой песни, а еще у тебя красиво выделяются скулы, подчеркивая линию челюсти. Да тебе только затягиваться Мальборо в пять часов на утреннем ветру, облокотившись на собственный мотоцикл, - Исин тепло улыбается, отпивая свой кофе и даже не кривясь от горечи, а Чондэ терпеливо ждет продолжения, изучая лицо русого. – А вот я люблю горькое. Только улыбчивый, с наимилейшей ямочкой на щеке, как говорила моя бывшая девушка, – до смерти бесила, кстати – русые волосы приятно гармонируют с глазами цвета карамели, – да-да, тоже ее слова – а еще мои губы совершенно не подходят для никотиновых леденцов – только вишневых или яблочных, - он замолкает, рассматривая кофейную гущу на дне кружки. – Теперь ясно? - Да... теперь ясно, - Чондэ с легким удивлением смотрит на Исина – такого сладкого с виду, но горького внутри. Вероятно, Чанель прав, он втрескался по уши. – Слушай, а что у тебя за браслеты и подвески на руке? Их так много... Исин рассеянно смотрит на свое левое запястье. - А, эти, - он улыбается. – Это все мои жертвы. Их всего восемь. Ты будешь девятым. Чондэ уже в третий раз давится напитком, решая, что больше он не пьет, пока кто-то разговаривает с ним. А Исин только заливисто смеется, и его смех похож на стучащий по зубам вишневый или яблочный леденец. - Да шучу я, ты что, поверил? Коллекционирую их я, - Чондэ вымученно улыбается, все еще откашливая кофейные капли, по случайности затекшие не в то горло. – Кстати, хочешь пойдем ко мне? Я сыграю тебе свою любимую песню. С этого вечера их отношения, можно сказать, перешли на новый уровень. Потому что, играя на гитаре ту самую мелодию, Исин тихо подпевал, а Чондэ следил за его меняющими форму губами и вторил. А потом они целовались у Исина на полу, задевая ногами гитарные струны, которые издавали жесткие короткие звуки, больше похожие на скрежет металла двух столкнувшихся мотоциклов, чем на какие-либо ноты. Чондэ всегда целовал робко, только обхватывая губы русого своими и мягко сминая их, а Исин в то же время пошло открывал рот, заставляя парня углублять поцелуй, мокро причмокивая в процессе. Исину нравилась пошлость, поэтому каждый последующий вечер их встреч он тащил с кухни пиалу с леденцами, чтобы съесть их вместе. Только было одно условие: один леденец можно есть исключительно двум людям и никак не одному. Так что, как бы Чондэ не отпирался и не краснел, ему в рот все равно проталкивался горячий язык Исина с фруктовой конфетой на кончике. Их встречи продолжались три вечера подряд, а на четвертый Чондэ начало подташнивать от сладкого и он скрылся в том же самом баре, за той же самой стойкой, с тем же самым Чанелем, который в этот раз ставил перед ним гранатовый Дайкири с лимоном. Чондэ пропадал, а потом сталкивался с Исином в продуктовом магазине в отделе еды быстрого приготовления, и русый лишь тепло улыбался, закрывая глаза на резкие исчезновения его парня, - хотя никто и не предлагал друг другу встречаться – вызывая у Чондэ карамельный привкус во рту. Ему просто требовались паузы, передышки, потому что Чондэ иногда не поспевал за темпом Исина, застревал на вопросе «а кто мы друг другу?» и прокручивал в голове фразу, сказанную в кафе за клубничными коктейлями: Не боишься, что я исчезну? После чего ему сносило крышу, Чондэ исчезал на месяцы, просто садясь в метро и уезжая прямиком на вокзал, а оттуда – куда-нибудь в пригород. Он не просто терял время – зарабатывал на жизнь, выступая в местных ночных клубах (ведь за живую музыку тогда хорошо платили), периодически даже удавалось продать собственные стихи к песням мелким продюсерам, в надежде заработать себе хоть какое-то имя и накопить на билет домой. Сейчас Чондэ со смехом вспоминает, как начинал и на каких куличиках у черта выступал. Но тогда это пошло ему на пользу, чтобы через год гастролировать сначала на фестивалях, потом на музыкальных программах и транслироваться по телевидению. - Слушай, - как-то при очередной случайной встрече, на этот раз в том самом парке, где когда-то Чондэ отпаивал Чунмена, сказал Исин. – Я с самого начала не хотел дружбы. И если тебя смущает то, что мы даже не совсем встречаемся, можешь забить. Просто приходи сегодня ко мне и прихвати текилу с лаймом, - он прижал Чондэ к шершавому стволу дерева, окончание фразы шепча прямо в губы: - Если ты хотел меня, тебе надо было только сказать. Рука Исина как бы невзначай задела грубую ткань джинсов Чондэ, от чего к его щекам прилила кровь, так как по знакомой усмешке русого было видно, что тот явно почувствовал напряженный бугорок под ними. Этим вечером у них слишком мало времени – только неумолимо исчезающие в пространстве секунды. Секунда на вдох, секунда на пересекшиеся взгляды, еще одна - на перепутавшиеся друг с другом пальцы, следующая - на холодное соприкосновение кожи, и наконец, выдох. Как кислород по выступающим на руках синим венам. Сильно выпирающие ключицы на практически белой коже, с которых Чондэ слизывает соль, а затем получает кислую дольку лайма из чужих губ. Красные полосы от ногтей на спине, жесткие русые волосы и красная шелковая простынь в горьких пятнах от текилы. Чондэ смотрит как бы со стороны, как на его же теле появляются алые следы от укусов, въедаясь внутрь, смешиваясь с кровью. Он смотрит, как ДНК двоих сливаются в одно, а затем прохладный ветер из полуоткрытого окна застилает целлофаном глаза. И он ничего не видит, только ощущает руками влажное теплое тело рядом. В последний раз он слышит живой стук сердца, когда собственное бьется с замедленной скоростью. Время заканчивается, и наступает промозглое утро. Заблудшая ласточка стучится клювом в окно, с любопытством заглядывая в комнату, где, перепутав собственные конечности с чужими, спят два парня, а в воздухе витает терпкий запах алкоголя и похоти. Ласточка легко взмахивает крыльями и улетает восвояси, не желая нарушать покой Исина и Чондэ. Она летит слишком низко. Кажется, будет дождь. Ливень грянул в 15.46 того же дня. Чондэ сидел у Исина на кухне и дул на мятный кофе, – по личному рецепту русого – когда на телефон позвонили и сообщили о заманчивом предложении сотрудничать с одной музыкальной компанией в Кванджу. Чондэ уже и не помнил, как несколько месяцев назад проходил там собеседование, и одного из продюсеров заинтересовала его персона. Контракт с компанией на год и временная оплата проживания в Кванджу, пока сам не начнет зарабатывать достойные деньги. - Хотя, - помощник директора компании со смехом упомянул, - думаю, к тому времени Вам уже придется оплачивать только суточное проживание в отеле где-нибудь в Осаке. Чондэ замялся, с грустью смотря на озадаченного Исина с незажженной сигаретой во рту, чей кончик он задумчиво посасывал. Только не сейчас, почему не месяц назад? Почему сегодня? Думал Чондэ, а помощнику отвечал: - Да, конечно, я не могу упустить такую возможность, Вы правы. Конечно, если меня что-то не устроит, я смогу разорвать контракт и вернуться к обычной жизни. Да, это именно то, о чем я мечтал всю свою жизнь... Когда Чондэ повесил трубку, Исин уже дымил, как паровоз, докуривая до половины вторую сигарету и смешивая пар от горячего мятного кофе с клубами серого никотинового дыма. - Тебе надо уехать? – тогда спокойно осведомился он, будто прошедшей ночи не было вовсе. Будто в их отношениях ничего, наконец, не прояснилось. - Я могу остаться, если хочешь. Знаешь, я сейчас позвоню и откажусь... – Исин не дал Чондэ договорить, ударив кулаком по столешнице с такой силой, что ароматный напиток расплескался по миниатюрному блюдечку и синей с желтой спиралью салфетке. Прям как одна из его подвесок. - Еще одно твое слово, и этот кулак окажется впечатанным в твой нос, - прорычал русый, перекусывая по полам тонкую трубочку сигареты. Но увидев испуганный взгляд Чондэ, смягчился, заговорив неестественным для него упавшим голосом. – Ты должен поехать, это же такая возможность. Предложили бы мне такое, я бы тут уже не сидел, - и он снова закурил, выпуская дым прямо Чондэ в лицо, заставляя глаза слезиться, но вовсе не от грусти, а всего лишь от едких смесей. - Он сказал, у меня есть четыре дня на сборы, включая этот. В среду отъезд в Кванджу. Чондэ говорил тихо, опустив глаза на недопитый кофе с остатками воздушной пенки, которая раньше изображала узор сердечка, а на лице Исина появилась радостная усмешка и из уголка рта на стол выпал непотушенный сигаретный окурок. - Ты ведь любишь американские горки, да? – снова вопрос, не требующий ответа, и вот Чондэ уже за руку тащат на карнавал – последний в этом году, потому что уже октябрь и на чертовом колесе верхние кабинки покрываются инеем. Исину было плевать, что на аттракцион совсем маленькая очередь, ведь все нормальные люди отогревались дома с горячим чаем и книжкой, но Исину плевать, потому что он любил превращать свою жизнь в книгу, а не читать о других. Чондэ впервые дрожал, садясь в вагончик, но не от страха, а от пробирающегося под воротник куртки холодного ветра, только русый расценил это как мандраж. Поэтому уже через секунду их руки переплетены, сцепляясь в крепкий замок. Настолько крепкий, что по приезду с горок, они не могли пошевелить онемевшими пальцами и ходили так еще около часа, пока не начало ломить все мышцы и не пришлось отогревать руки в ближайшем ларьке над вертелом с хот-догами. У них в запасе еще три дня, и на следующий у Исина выступление в театре при университете – он впервые исполнял соло. Чондэ с запалом хлопал громче всех в зале, выкрикивая ободряющие кричалки, как черлидерши на стадионе, а Чунмен насильно усаживал разбушевавшегося донсена на место, потому что люди, черт возьми, смотрят, что ты творишь, обалдуй? Исин лишь показывал любимую ямочку, сосредотачиваясь на игре, а после выступления громко, и наплевать, что все слышат, кричал: - Чондэ, моя черлидерша, ты помпоны забыл, милый, но все равно спасибо! Чондэ покраснел до кончиков ушей, пряча голову в коленях, а Чунмен со смехом пообещал обязательно отдать бедному парню эти самые помпоны со своей детской зимней шапочки, все равно для сестренки она слишком колючая и не розовая. Осталось всего два дня – вещи все еще разбросаны по всей комнате, правда парочка удачно закинута Исином, ищущим себе свободное место, в раскрытый чемодан. Чондэ не совсем уверен, что ему пригодятся в Кванджу ласты и “Playboy” журналы, но Исин до того уверено запульнул их туда, что парень решил не спорить, усаживаясь под боком у русого и пряча голову в изгибе его шеи. Они заказали пиццу с сыром и пепперони, чтобы провести последний тихий вечер в обществе вредной еды, какой-то мелодрамы, выбранной в видеопрокате наугад, и друг друга. Чондэ никак не хотелось завтра в это же время сорвя голову носиться по квартире, вспоминая все ли он взял, получать короткие подгоняющие ругательства в спину от Исина и видеть слезы гордости, блестящие у матери на глазах. Он всего-навсего хотел провести остаток жизни с Исином вот так, сидя в разгромленной комнате на полу, поедая пиццу и целуясь каждый раз, когда то же самое делают на экране. Они даже не знали, зачем снова и снова тянутся друг к другу губами, может, так фильм становился менее занудным и скучным. Исин заснул на коленях у Чондэ, когда по черному экрану телевизора не спеша ползли белые финальные титры, и играла забавная музыка. А Чондэ, зевая, вспоминал ту самую мелодию – мирное сопение Исина так похоже на нее. Дней больше нет. Вещи, как ни удивительно, собраны и аккуратно сложены в большой коричневый чемодан. Чондэ стоял на пороге дома и не мог сделать шаг наружу, к гладкой черной машине, в отблесках лунного света которой можно было увидеть свое отражение, слегка растянутое и комичное, что в другой раз Чондэ бы определенно рассмеялся, повиснув на плече у Исина и колошматя того по спине. Но тогда собственное отражение его только отпугнуло, не хотелось садиться в этого железного монстра. Вдруг передняя дверь машины открылась, и из нее вышел низкорослый мужчина средних лет в деловом сером костюме. Гладко выбритый, с небольшой проседью на затылке и висках, он, элегантно двигаясь, направился прямо к Чондэ. Его лицо не выражало ничего, кроме рабочей сосредоточенности, в то время, как Чондэ всего трясло, что он даже по инерции сжал руку матери, стоявшей за его спиной. - Все будет хорошо, сынок, – шепнула тогда женщина, целуя сына в макушку. Но я не хочу уезжать, мама. Всю жизнь хотел, но сейчас не хочу. - Ким Чондэ, рад нашей встрече, – мужчина в костюме протянул ему руку, они оказались грубыми и мозолистыми. – Прошу в машину, считай, с этого момента начинается твоя новая жизнь, – он сдержанно улыбнулся и отступил на шаг, давая Чондэ возможность пройти. Мужчина не дал ему времени, чтобы украсть прощальный поцелуй у Исина, стоявшего чуть поодаль, в тени растущих почти вплотную вишневых деревьев, под кроной которых они любили раньше проводить ночи; самого парня не было видно, только периодически зажигающаяся оранжевым тлеющая сигарета. Удачи! Хотел закричать русый, но что-то сдавило горло, а когда отпустило, Чондэ уже был замурован в железном монстре; он громко зарычал и тронулся. Раньше Исин часто слышал от Чондэ, что похож на ласточку, да и называл он его также «моя ласточка», а после безумно радовался, что смог поймать такую неуловимую птицу. Исин лишь смеялся, не придавая этому особого значения, однако тогда, наблюдая за удаляющимися в ночи огоньками задних фар, его посетило странное чувство тоски. Ведь человек, который приручил его, к которому он привязался, которого полюбил, вдруг исчез, оставив свою ласточку трепыхаться в колючей листве и ждать помощи. С этого момента единственной связью друг с другом стали смс в три часа ночи для Исина, когда заканчивался его день, и в три часа утра для Чондэ, когда его только начинался. «Доброе утро». «Спокойной ночи». Так начинались и заканчивались их переписки, а после следовала череда сообщений по четыре абзаца каждое, что обычно заканчивалось ссорой и подорванными нервами Чондэ. И снова: «спокойной ночи» – «доброе утро». Теперь у Чондэ был жестокий график, подготовка к дебюту, а Исин проводил вечера вместе с тем барменом – Чанелем, который с радостью согласился поработать психологом для русого. И, если честно, Исин не чувствовал себя выпущенным на свободу, как раньше, когда Чондэ исчезал, а загнанным в клетку со стальными прутьями, ключ от которой есть только у того же самого Чондэ. - Так ты та самая пташка? – как-то со смехом сказал Чанель, ставя перед Исином новую порцию Маргариты. - Я ласточка, козел, - так же смеясь, отвечал ему парень, потягивая коктейль через трубочку, но в смехе скрывалась едва различимая грусть. - А мне казалось, ласточки более толерантные и не пыхтят, как паровозы, - на это Исин лишь улыбался, показывая любимую ямочку Чондэ, и показательно затягивался, втягивая щеки, а после отвечал: - Я особенный, Чанелли. Да и, - он потушил сигарету прямо о стойку, - я все равно обещал ему бросить. - Сколько раз? - Шесть. И столько же раз хватался за пачку, вытряхивая со дна последнюю поломанную трубочку табака и никотина, - бармен только качал головой, забирая бычок и сразу же протирая стойку от пепла. Через два месяца сплошных смс и убитых нервов, Чондэ наконец дали выходной, а Исин, не теряя времени, приехал к нему в Кванджу на первом же скоростном экспрессе. Чондэ снова стоял на станции, задумчиво мусоля носком кеда ярко-желтую линию «не заходить», когда вдали раздался грохот колес, а после на платформу вышел счастливый Исин с тем же самым гитарным чехлом на плече, он напевал, а Чондэ мелодично вторил, стискивая парня в горячих объятиях. Тем вечером они сидели в однокомнатной квартире Чондэ, обставленной все еще слишком скудно и просто, потому что «Не успел нормально устроиться, график. Я ведь тут даже практически не живу, только сплю», после чего последовала вымученная улыбка, и Чондэ предложил спеть пару новых песен. Исин с восторгом наблюдал за тем, как поет его парень, иногда забываясь и переставая аккомпанировать ему на гитаре, оставляя недоигранные ноты висеть в душном воздухе, пропитанном сладкой горечью. - У тебя прекрасный голос, Чондэ, - с улыбкой сообщил тогда Исин, когда парень закончил очередную песню и обессиленно опустился на пол, облокотившись на неразобранные картонные коробки. – Кстати, мне предложили выступать с одной группой в качестве гитариста, их старый был слишком эмоционален и перессорился со всеми ребятами, так что... позвали меня, - неловко добавил он. - Это же чудесно, Исин! – Чондэ был по-настоящему рад за парня, но слова, прозвучавшие секундой позже, потушили все счастье. - Только первый концерт в Сеуле уже через неделю, а потом мне придется уехать в Японию... У нас по ней тур, - Исин опустил взгляд на раскрошенный по полу хлеб от пиццы и грустно улыбнулся. – Кажется, наши мечты осуществились, да? - И мы должны радоваться? – тихо продолжал Чондэ. - Наверное, именно так реагируют нормальные люди, - в глазах Исина плескалась совершенно нескрываемая печаль, он нервно жевал нижнюю губу, желая тогда только одну-единственную сигарету из красно-белой пачки Мальборо и никуда не уезжать на рассвете. Видимо, ласточкам тоже достается от дождя, вызванным собственным низким полетом. Исин промок до нитки. - Чондэ, - сипло начал он, пытаясь, чтобы голос не сломался. – Давай не спать всю ночь?Сейчас
- Гейт на рейс Токио-Сеул закрывается через десять минут, настоятельно просим всех пассажиров пройти на борт авиалайнера, - вещает металлический голос из динамиков аэропорта. Чондэ, закрываясь темно-синей маской и солнечными очками, пытается скрыть жуткий недосып и отсутствие макияжа от назойливых профессиональных камер репортеров и внушительной толпы фанатов, резво следующей за ним по бокам, сзади и даже спереди. Он жмурится, пытаясь прийти в себя от ярких вспышек, слепящих глаза. За спиной катится небольшой красный чемоданчик, колеса плавно скользят по плитке и сейчас Чондэ может слышать только их, потому что автоматически вспоминается стук колес поезда в метро, напевавших их мелодию – Исина и Чондэ. Однако теперь Чондэ зовут Ченом, а фанатки напевают исключительно его песни из дебютного альбома, взорвавшего все чарты, и никак не ту простенькую мелодию, что заела в душе и скрежещет, как сломанное радио в Мерседесе Чена. Надо бы починить, думает он, а потом перед лицом внезапно возникает большая плюшевая игрушка. - Оппа, я люблю тебя, возьми, пожалуйста! – пытается перекричать толпу четырнадцатилетняя девочка, протягивая Чену игрушечную птицу. Ласточка, он вздрагивает, отпрыгивая от игрушки, а на помощь уже спешит охранник, загораживая Чена от толпы кричащих фанаток. Девочка вместе с ласточкой пропадает из его поля зрения, а парень все продолжает крутить головой, надеясь хотя бы услышать снова ее голос, чтобы забрать таки игрушку; но надо идти вперед, иначе опоздает на рейс. Что-то щемит сердце, трудно понять, что именно – то ли досада от того, что девочке так и не удалось отдать своему оппе подарок, на который она наверняка копила со своих карманных денег, то ли злость на самого себя, потому что не вовремя растерялся, а может, затопившая голубым облаком все его существование вязкая, холодная тоска, раздуваясь внутри. Чондэ скучал по Исину и медленно угасал от нехватки русого, как от недостатка кислорода, а Чену было все равно. Чен знал только Лэя – гитариста популярного бунтарского бойз-бэнда, и они не были знакомы вживую. Вздох сожаления сорвался с его губ, и в глазах на миг блеснули слезы, но этого никто никогда не узнает, ведь теперь он Чен, а не тот невинный парнишка – Чондэ. Теперь при нем всегда темные очки и непроницаемая маска эдакого бэд-боя. Он ненавидел этот образ. Особенно тогда, когда садился на свой мотоцикл после ВИП вечеринки в каком-то клубе, и в руке тлела недокуренная Мальборо. Ненавидел, потому что этот образ ему когда-то приписал Исин, хотя Чен все еще любит сладкое и, на самом деле, только делает вид, что курит. - «Скандал» – теперь твое второе имя, - говоря это, босс смотрел очень серьезно, а Чондэ заламывал пальцы, думая, что это имя, скорее, подошло бы Исину. Мужчина долго сверлил взглядом неловкую фигуру парня, а после отчетливо добавлял: Чен. Всегда. Идя сейчас по бортовому трапу самолета, Чен не был уверен, счастлив ли он. И вроде да, ведь мечта всей его жизни сбылась, хотя, когда он впервые сообщил о том, что хочет выступать, петь, стоя на слишком большой для него одного сцене, быть айдолом, даже родители снисходительно улыбнулись, а про себя подумали, что это желание пройдет; ведь все подростки через это проходят. Но вот Чондэ уже заканчивал старшую школу и все еще грезил о большой сцене, о музыке, под мелодию которой подстраивается сердце, отбивая ритм, и о голосе, от которого на коже появляются мурашки. И сейчас Чен был по-настоящему счастлив, выступая перед тысячами своих фанатов; он любил их всем сердцем, ведь именно благодаря им он обрел такую популярность, смог поделиться с ними частичкой своей души. Но, когда Чондэ оставался один, не задеваемый суматохой и графиком, ставшим куда более плотным, чем год назад, тогда Чондэ вспоминал, что любит кое-кого еще. И этот кое-кто по прежнему занимал самую большую часть его сердца. В такие моменты Чондэ мог бесконечно долго сидеть перед окном, смотря на темно-синее ночное небо, на котором нельзя было разглядеть ни единой звездочки из-за густого смога над городом. В такие моменты он напевал только одну песню, пытаясь воспроизвести в памяти самые яркие воспоминания об игре Исина на гитаре. Как его пальцы перескакивали с одной струны на другую, как позвякивали подвески на запястье, каким глубоким и мягким было звучание, так играть умел только Исин. Выражение его лица – абсолютно расслабленное, прикрытые веки, корпус медленно покачивается из стороны в сторону. Русый никогда не напрягался, играя на гитаре, наслаждаясь каждой нотой, а Чондэ впитывал в себя, как губка, любое слабое колебание воздуха. Спустя год картинка слегка потускнела, краски уже не были такими яркими, а детали – не такими точными. Чондэ не был уверен, откладывал ли Исин медиатор на колено или зажимал в губах, спадала ли челка ему на глаза или была не настолько длинной. На самом деле, он не был уверен даже в собственном присутствии, потому что, кажется, растворился в музыке, хрупким волшебством витающей в пространстве их комнаты. Сейчас же они оба в разных городах, странах и даже часовых поясах. Все это кажется настолько неправильным, что Чондэ хочется взвыть, повернуть время вспять, на год назад, в тот вечер, когда мечта Исина тоже исполнилась. Он бы не отпустил его так легко, не успокоился, пока не получил бы хотя бы обещание, что они встретятся вновь совсем скоро, не расцеплял бы их руки до последнего, запомнил бы их последний совместный вдох... А потом прокрутить еще на полгода, послать все к чертям и перезвонить помощнику директора, чтобы отказаться от предложения, не боясь сломанного носа. Но вдруг Чондэ вспоминает слова Исина в тот день: Предложили бы мне такое, я бы тут уже не сидел. Они эхом отдаются у него в голове, пока самолет взлетает, а уши закладывает так сильно, что в голове будто бьют сотни маленьких молоточков, бросая фразу от стены к стене. Чондэ болезненно морщится, отворачиваясь к окну, но вдруг слышит знакомый голос нуны из стаффа. - Снова мигрень, Чен? – у нее доброе лицо и глаза карамельного цвета, а Чондэ кажется, будто его расплющивает воспоминаниями. – Я сейчас принесу таблетку, подожди немного. Женщина удаляется, вскоре возвращаясь со стаканом воды и двумя небольшими круглыми таблетками голубого цвета. - Спасибо, - благодарит Чондэ, кладя в рот сразу два синих кругляшка. Хотя и знает, что таблетки всего лишь немного ослабят боль – чувство, будто сердце трещит по швам, грозясь расколоться, все равно останется. - Волнуешься? – нуна, вопреки мысленным сигналам Чена оставить его в покое, присаживается на соседнее сиденье. - Есть немного, - он снова отворачивается к окну. – Знаешь, я лучше посплю, может, боль отпустит. Женщина понимающе кивает, поджав тонкие губы и, кажется, не собирается продолжать разговор, но где-то спустя минуту, когда Чондэ уже успел забыть о ее присутствии, она полушепотом заговаривает, чтобы ни в коем разе кто-то третий не услышал. - Я знаю, ты скучаешь по близким, ведь вы не виделись уже год и, наверное, еще долго не встретитесь, пока ты не начнешь приносить прибыль, которая удовлетворит агентство. И я понимаю, что ты чувствуешь, Чен, я сама прошла через это. Все кажется неправильным, будто все должно было быть по-другому, хочется все бросить и вернуться к прошлой жизни, так? – она замолкла, словно ожидая ответа, но Чондэ не мог выдавить из себя ни звука и лишь слушал, затаив дыхание. – Но не смотря на все это, не делай глупостей. Иногда нам кажется, что все совершенно не так, как хотелось изначально – все куда трудней и тяжелей переносится. В такие моменты надо притормозить, вспомнить, ради чего все это было и посмотреть со стороны – кем ты стал теперь? Каких высот достиг? Ведь все это было не зря, - женщина снова притихла, и Чондэ уже было подумал, что она закончила, но тут она издала едва уловимый горький вздох и продолжила: А близкие... те, которых мы любим и не хотим отпускать, они останутся. Поверь мне, они всегда с нами, пусть мы их и не можем видеть. И он тоже рядом, я знаю. Последние слова женщины парализовали Чондэ, он не мог пошевелить ни одним мускулом, пытаясь совладать с бурей эмоций, охватившей его. Откуда она знает? Может, знакома с Исином лично? Он рассказывал ей о нем? Безумно хотелось спросить, узнать немного больше, и Чондэ даже удалось раскрыть рот, но женщина ушла. Теперь рядом с ним были только два пустых места с небрежно лежащими на них ремнями безопасности. А может, ему просто почудилось? Да нет же, он точно слышал... Чондэ вздохнул, почувствовав, как усталость давит на веки, а тело стало словно ватным. Перед тем, как уснуть, он смотрел на пушистые облака, гадая, могут ли ласточки подняться так высоко. Исин определенно остался в сознании Чондэ. Остался грациозной птицей со сложным характером и горьким привкусом пепла на губах. Исин идет по осенней жухлой листве, появившейся из-под растаявшего снега, хотя, судя по календарю, была весна и уже зацвели вишневые деревья. Слегка розоватые цветочные лепестки перемешались под ногами с грязно-коричневыми листьями, вызывая у парня странное чувство неприязни к весне. Нежные душистые ароматы цветения заполнили все пространство, создавая некий купол над головой Исина, и закрывая прозрачной пленкой, словно мантией-невидимкой, от посторонних взглядов. Он присаживается на белую скамейку прямо под деревом, надеясь, что влюбленная парочка чуть поодаль не заметит его под густым розовым покрывалом вишни. Лэй отрешенно смотрит на свои пальцы, вспоминая, как вчера они с бешенной скоростью перемещались по струнам электрической гитары, а черный медиатор с официальной эмблемой группы, пылал между подушечек, стирая кожу в кровь. Сумасшедший рев толпы и выкрикивание слов песен вразнобой и совсем не в ноты все еще шумели в голове; но в то же время прошедшая ночь казалось такой далекой, запредельной, словно до предела красочный сон. И эти возбужденные возгласы фанатов «Лэй, Лэй, Лэй» будоражили сознание, выплескивая адреналин в мозг. Парню до сих пор было непривычно слышать свой сценический псевдоним, он каждый раз удивленно смотрел на стафф и других знаменитостей, которые называли его исключительно Лэем. И ни разу никто Исином. Исин – тепло и карамельно. Лэй – звучно и ярко. Ему нравилось имя, но только оно, потому что образ оставался цветочного милого мальчика – единственного такого в группе. Некоторые фанаты даже в шутку писали в блогах, что не понимают, как Лэй оказался в этой группе, он ведь такой нежный, ранимый и хрупкий. Какая ирония, усмехался парень, читая сии строки среди ночи в гордом одиночестве на своем белом ноутбуке, когда согруппники сладко спали на соседних кроватях. Исин был уверен, что этот образ бы больше подошел пусть вечно задумчивому, но сладкому, как его любимый тростниковый сахар, внутри Чондэ. И сейчас, сидя на скамейке, с которой краска слезла в некоторых местах, обнажая неровную древесину, Исин безмерно скучал по Чондэ. Он правда помнил и надеялся, что тот тоже не забывал... их. Их все: ночные прогулки, внезапные звонки в то время, когда трудно точно определить утро сейчас или ночь, мятный кофе, вишневые и яблочные леденцы, мокрые поцелуи, холодные, крепко переплетенные друг с другом пальцы, что не понять, где чьи и, самое главное, их мелодию, известную только им самим. Исин сжимает зубы, отряхиваясь от сыплющихся с деревьев лепестков, и понимает, что ему безумно хочется курить. Но агентство строго запретило, потому что такие, как он не могут вдыхать клубы никотина в организм, затапливая легкие, и уж точно не на людях. А еще раньше его просил бросить Чондэ. Исин отчетливо помнил, как после этого без зазрения совести тайком вытряхивал из пачки последнюю сигарету и помещал между губ. Сейчас он будто со стороны наблюдает, как сценарий повторяется и облачка дыма смешиваются с лепестками, создавая впечатление, что они парят в густом тумане. В душе Исина тоже туман, и практически невозможно разглядеть дорогу. Куда он шел? Куда идет теперь? И не свернул ли с намеченной тропы? Он вздыхает, мысленно прося у Чондэ прощения. За то, что исчез, возможно, навсегда, за то, что все еще скучает, за то, что не может отпустить и позволить парню наслаждаться жизнью, вдыхать полной грудью свою мечту. За то, что так странно и отчаянно любит. Лэй возвращается в отель к десяти вечера, когда на Сеул только-только опустились сумерки, окрашивая вечно затянутое облаками небо в розоватый цвет. В голову приходит мысль, что это вишневые лепестки все еще застилают его плотным куполом, пряча от тоскливых глаз звездный покров. Ему не хочется идти в номер, чтобы провести остаток вечера в обнимку с книгой или ноутбуком, и так одиночества хватает, пусть вокруг и не переставая снуют люди. Лэй оглядывает просторный холл в пастельных тонах, колонны рядом с ресепшеном отделаны мрамором, а над головой высокий стеклянный потолок, с которого свисает медная массивная люстра. Здесь сутки напролет работают кондиционеры, поэтому Исин зябко обнимает себя за плечи. Его взгляд падает на небольшой бар в глубине холла, где по всему периметру расставлены мягкие диванчики и миниатюрные изящные столики, а в самом конце, где закачивается длинная барная стойка, располагается терраса, где можно подышать свежим воздухом. Лэй еще раз воровато оглядывается и идет прямиком к стойке, усаживаясь через два стула от высокого парня в дорогом костюме; он медленно помешивает лед в своем коктейле и задумчиво смотрит в сторону. Парень определенно красив: небрежно уложенные волосы, высокие скулы, изящные, чуть приоткрытые губы, слегка нахмуренные густые брови придавали лицу мужественности, а темные глаза смотрели холодно и как бы чуть свысока, но что-то цепляло в этом взгляде, побуждало Исина, не моргая, следить за ним. Он опомнился только тогда, когда к нему подошел бармен, узнать, что тот будет пить. Исин отстраненно заказал текилу и снова перевел взгляд на молодого человека, взгляд чьих глаз заставил его отшатнуться – тот смотрел прямо на него. - За мой счет, пожалуйста, - сказал бармену парень, не сводя глаз с Исина. – Крис, - после добавил он с легкой усмешкой на губах. - И... Лэй, - на выдохе представляется Исин, с досадой прикусывая изнутри щеку. - Ты гитарист, да? Моя племянница твоя фанатка, - Крис с неподдельным интересом изучает Исина, будто тот диковинная кукла. – Вживую ты выглядишь по-другому. Знаешь, смотря на тебя с экрана телевизора, ни за что бы не сказал, что такой, как ты способен зависать в таких местах и пить текилу. Исин раздраженно ведет плечами и переводит взгляд на бокал с алкоголем. - Это образ. - Понимаю. Но твое настоящее лицо мне нравится больше, - слова Криса заставляют Лэя сжать зубы, да будто этот парень знает его настоящего! – А еще я чувствую перегар, которым несет явно не от меня. Русый делает пару небрежных глотков текилы и снова поворачивается к Крису. - И что теперь? Расскажешь об этом прессе? Продашь им сенсацию и, думаешь, разбогатеешь? – в ответ Крис только растягивает губы, пытаясь изобразить улыбку, однако получается довольно зловеще. - Я и так богат, у меня отец олигарх и скоро получу в наследство его корпорацию. Так что мне не за чем что-либо раскрывать про тебя прессе. Это было бы мерзко. На самом деле, я просто хотел стрельнуть у тебя сигаретку, месяц назад заставили бросить, но, кажется, больше я не выдержу. Исин смягчается, расслабляя мышцы лица и разглаживая угрюмые морщинки. - Козел, - по-доброму усмехается он. Крис, с той же странной улыбкой на лице, поднимается с места и двигается в сторону террасы, но Исин мягко берет его за запястье, разворачивая в обратную сторону. - Лучше в номер, с улицы может кто-нибудь заметить, - парень понимающе кивает и высвобождает свое запястье из руки Лэя. Последний непонимающе моргает, отходя на шаг. - Будет лучше, если нас никто не увидит, держащихся за руки, гений. Исин как-то совершенно несвойственно облегченно выдыхает, смущенно улыбаясь, и ведет Криса наверх, к себе в номер, при этом держась на приличном расстоянии от него. А Крис оценивает фигуру Исина взглядом и, наверное, увидь Исин его плотоядную ухмылку в этот момент, он мог бы замешкаться, притормозить и задуматься над тем, что, черт возьми, делает; потому что оба знали, к чему все идет. Сигарета, которую Исин зажал между средним и указательным, опасливо накреняется, когда Крис, не хотя больше ждать, пока русый найдет, наконец, ключ и откроет номер, прижимает парня к стенке по правую сторону от железной дверной ручки, горячо целуя в губы. Исин не знает, почему даже не предпринял попытки отстраниться, он только положил Крису на грудь ладони, скользя по гладкой ткани его темно-синей рубашки, а колени согнулись в сладостном предвкушении продолжения, заставляя парня съезжать по стене вниз, пока сильные руки Криса не подхватили его за бедра, поднимая чуть ли не над полом. Исин отдаленно слышит, как где-то поблизости щелкает замок, будто кто-то, смутившись, тихо закрыл дверь. Крис, тоже уловив тихий щелчок, останавливается, переставая целовать разгоряченного Исина, и осекается, а после ставит парня на ноги, позволяя ему открыть уже дверь. В номере тихо и чисто. Единственная кровать заправлена белоснежными простынями, а раздвижные двери на балкон широко раскрыты. Крис одобрительно хмыкает, забирая из пальцев Исина сигарету и зажимая в зубах; он направляется прямиком на балкон, не решаясь закурить в комнате. - Там кто-то был? – Исин подходит к Крису со спины, неуверенно останавливаясь в паре шагов от него. - Да, какой-то парень, но он быстро скрылся из виду, я не успел разглядеть его лица, - Крис выпускает белый дым изо рта, блаженно прикрывая глаза. - Думаешь, он узнал меня? – на миг Исину почудилось, что тем парнем был Чондэ, но он быстро отогнал совершенно абсурдную мысль. - Не знаю. Да не напрягайся ты так, Лэй. Вот, затянись, - он протянул парню сигарету, но не разрешил взять в руки, позволяя курить только из собственных пальцев. Исин послушно обхватил темный кончик фильтра губами и глубоко затянулся, пропуская ядовитую смесь в организм, на что получил одобрительный смешок от Криса, и лицо парня вдруг оказалось слишком близко к собственному. Он аккуратно обхватил передними зубами нижнюю губу Исина, оттягивая, заставляя того открыть рот и выпустить сигаретный дым себе в рот. У Исина окончательно затуманило рассудок от до жути горького поцелуя; последнее, что совестно промелькнуло где-то на задворках сознания, перед тем, как он начал расстегивать рубашку Криса, было блеклое воспоминание о сладких поцелуях с Чондэ и леденцами. Чондэ сидел на полу, обхватив руками колени, и пытался мысленно склеить только что треснувшее и разлетевшееся на куске сердце. Он не был уверен были ли они с Исином вместе, потому что, в принципе, никто из них ни разу не произносил слов «давай встречаться», так же, как и «нам пора расстаться». Чондэ запутался. Ему не хотелось кричать, крушить все подряд и заливаться слезами, просто что-то внутри сломалось, словно отключив все эмоции. Он знал, что Исин, конечно, поступил так только ради секса и, вероятно, даже не подозревал об их одинаковом местоположении. Ведь они даже находились, черт возьми, на одном этаже. Какое приятное совпадение, иронично думает Чондэ, хмыкая. А после забирается в постель, запутываясь в тонком белом одеяле и пытаясь уснуть. Может, на утро окажется, что ему это всего лишь приснилось. Только сна нет ни в одном глазу, а в голове будто стоит на повторе прижатый к стене Исин, его руки, сжимающие ткань рубашки какого-то парня, их слившиеся в поцелуе губы. Чондэ все еще слышит мокрые причмокивания и тихий звон подвесок на левом запястье, что не оставляло никаких сомнений – это был Исин. Его ласточка, которая явно перестаралась, подлетая к Чондэ, приближаясь к земле опасно близко. Ураган начался с мелкого дождя, но тогда оба не заметили сгустившихся над головой серых туч. Чондэ не знает, сколько времени неподвижно пролежал на боку, погрузившись в свои мысли; в окне был виден яркий диск луны, освещающий комнату призрачным сиянием. Вдруг кто-то постучался в дверь. Сначала Чондэ подумал, что ему показалось, но стук послышался снова, уже более настойчиво. Он бросил короткий взгляд на часы: два ночи. Чондэ догадывался, кого могло принести в столь поздний час, но упорно отрицал навязчивую мысль, идя к двери. Однако его догадки, к счастью или сожалению, подтвердились – в дверном проеме стоял потерянный Исин, от него сильно пахло перегаром и алкоголем, а на щеках блестели полосы от недавних слез. Парень пошатывался, опираясь на косяк, понятно, что прилично пьян. Чондэ даже не знает, понимает ли Исин, зачем пришел. - Как ты понял, что это был я? – севшим голосом спросил Чондэ. - Почувствовал, - тихо ответил Исин, сглатывая слюну. - Ты что-то хотел? – Чондэ совершенно не знал, как себя вести в этой ситуации. При виде на зареванного беспомощного Исина, у него вставал горький ком невыплаканных слез в горле. С одной стороны, ему хотелось смачно захлопнуть дверь перед носом русого, а с другой, ему просто было жалко. Жалко, что так вышло, хотя, наверное, в произошедшем была и доля его вины. - Прости меня, - после недолгого молчания, выдавливает Исин, поднимая мутный взгляд на Чондэ и делая неуверенный шаг к тому в номер. Чондэ мешкает, но все же отходит в сторону на шаг, пропуская парня. - Зачем? - Я не знаю... – из глаз Исина вот-вот снова хлынут бесконечным потоком слезы, он ненавидит себя за содеянное. - Ты хотел этого, Исин? Тогда... – Чондэ не надо продолжать и не нужен ответ, он все видит в глазах русого. Все понимает без слов. Его плечи невольно опускается, он опускается на пол, подпирая спиной кровать и прячет голову в коленях. А после чувствует, как голова Исина оказывается на плече. Ткань футболки намокает очень быстро. - Ты же знаешь, Исин, я не хотел быть просто еще одним парнем... пустышкой, - надломлено шепчет Чондэ, краем уха слыша еле различимые всхлипы. – Я знаю, у нас изначально отношения не ладились, были какими-то странными, неправильными. Я исчезал, потом возвращался, снова все приходило в норму, а после разрушилось от одного звонка. Наверное, надо было мне тогда отказаться. - Нет... – сдавлено хрипит Исин. – Ты должен был исполнить свою мечту, чтобы быть счастливым. - Но я не уверен в понятии «счастье». Да, я исполнил свою мечту, а дальше что? Стал наслаждаться жизнью и радоваться каждым мгновением? Скорее, у меня не осталось времени даже на то, чтобы вздохнуть. Вот ты... ты счастлив? - Я был счастлив с тобой. - Вот видишь, - безэмоционально шепчет Чондэ, невидящим взглядом смотря на стену. За окном уже начинало рассветать, а облака снова окрасились в нежный оттенок вишневых лепестков. Теперь оба парня ясно осознали, что все совершенно не так, как хотелось. Что все перешло границы, и уже слишком поздно, если честно. Чондэ понимает, что мечтать, может, и не вредно, но опасно. Исин думает, что больше никогда не позволит себе воображать счастливое будущее, довольствуясь настоящим. Ведь они оба, строя воздушные замки, совершенно не ценили то, что у них было. Даже друг друга. Чондэ все время путался, психовал и уезжал куда-то на поиски загадочного счастья, а Исин вовсе забывал о своем парне на время его отсутствия, погружаясь в музыку. И поняли они, что любят слишком поздно, когда механизм саморазрушения уже запустился. Иногда люди слишком ослеплены мечтами, чтобы замечать происходящее вокруг. Ведь, возможно, заметив тогда в кофейне Чондэ, как Исин нервно потирает одну из подвесок в пальцах, он бы спросил, что она означает. И ведь Исин бы ответил, он очень хотел сказать сам, но не мог, потому что ему нужен был толчок со стороны Чондэ. И тогда он бы рассказал невеселую историю о кончине своего дедушки: перед смертью он отдал внуку эту подвеску, сказав, чтобы тот передал ее человеку, затронувшему его сердце, вызвавшему в груди неожиданное желание измениться в лучшую сторону. Тогда Чондэ бы узнал, что оказался этим самым человеком. Может, Исин даже бросил бы курить, но каждый раз он опускал грустный взгляд на до сих пор не отданную подвеску и тянулся в карман за пачкой приевшихся Мальборо. А если бы сам Исин был достаточно внимательным, он бы увидел необычную переписку с агентством на телефоне Чондэ, оставленном как бы невзначай разблокированным прямо перед носом у русого. Чондэ просил сделать из него и Исина дуэт, только нужно было согласие второй стороны, но у самого Чондэ не хватало сил сообщить об этом. Оставалось всего полчаса до звона будильника, бодро сообщающего о том, что утро наступило и пора бы собираться на репетицию. Последние полчаса рядом друг с другом, тесно прижавшись плечами. Слез ни у одного, ни у другого больше не было, потому что такое количество эмоций просто невозможно было выразить. За пять минут до подъема, Чондэ, пересилив себя, тихо напел до боли знакомую мелодию, а Исин повторил, пару раз срываясь на хрип. Эта недлинная череда нот и полутонов была последней, таявшей в утреннем тумане, надеждой. Спустя час Чен вышел из отеля при полном параде, с искусственной профессиональной улыбкой на лице, у входа его поджидала машина. Чен не спеша направился к ней, приветливо кивая нескольким фанатам, сгруппировавшимся возле отеля, но вдруг парень замер и даже натренированная за год улыбка пропала с его губ. Под окнами, где располагался его номер, Чондэ увидел трепыхающуюся на асфальте ласточку. Она бесполезно пыталась взмахнуть крыльями, отчаянно щебеча. У птицы было подбито левое крыло, а на одном из перьев, позвякивая, висела подвеска, предназначавшаяся раньше для Чондэ. Эта ласточка больше никогда не сможет взлететь.