Атрабет Финрод а Маэдрос

Весна 457 ПЭС, Химринг, замок короля Маэдроса Высокого …Потом, через несколько дней, когда страсти вокруг короны Верховного Владыки Нолдор немного поутихли, и весь народ свыкся с тем, что Фингон Отважный стал отныне Королём над всеми Нолдор Белерианда, Маэдрос разговорился с Финродом, оставшимся ненадолго погостить в Химринге, за кубком вина. - Воистину, Инголдо, ты – золотое сердце… Инглор, как прозвали тебя когда-то! – и Маэдрос прикоснулся к руке Финрода Фелагунда, и Финрод, улыбнувшись, пожал единственную руку того, кем сам безмерно восхищался и кого считал одним из лучших своих друзей. – Так легко отказаться от предложенной тебе короны Верховного Владыки Нолдор – от того, что вожделеют многие из нас, но не каждый этого достоин! - Я тоже недостоин… - пробормотал Финрод, пригубив свой кубок и отпив чудесного осеннего ягодного вина Маэдроса, красного и терпкого на вкус. – Твой побратим и лучший друг Финдэкано будет превосходным Королём, и он по праву наследовал своему отцу. А я – знаешь, вообще… не король по своему нраву. - Нет, Инголдо, - мягко возразил ему Маэдрос. – Ты – король! Истинный Король, многое из твоих деяний и речей уже доказало это… Ты – Король по воле Единого, благоволящего тебе, пожалуй, более всех нас, и тебе не надо даже надевать корону, чтобы казаться королём. Знаешь… особенно это отречение – более всего доказало, что именно ты, даже не отважный спаситель мой Финдэкано, достоин стать Верховным Владыкой всего нашего народа! Ты совершил воистину королевский поступок, отвергнув корону и дар власти – деяние, достойное только Верховного Владыки… редкое по своей силе, по своему великодушию!!! - Ты первый подал мне пример, - Финрод чисто и звонко рассмеялся. - У меня были существенные причины, чтобы отказаться от власти Верховного Владыки, - Маэдрос сурово наморщил свой высокий белоснежный лоб, казавшийся Финроду красивым и мужественным, настолько, что Финрод время от времени бегло зарисовывал его. – У тебя же, Инголдо, не было никаких веских причин… отрекаться… но ты всё равно поступил так. Знаешь… это дорогого стоит! И никогда раньше я тобою так не восхищался – как в тот миг, когда ты отстранил мою руку с короной Верховного Владыки!!! – и Маэдрос в порыве пожал руку Финрода. - Твои братья тогда чуть ли не вслух меня «дураком» именовали! – Финрод снова рассмеялся. - Келегорм, Куруфин и Карантир – сами дураки набитые! – Маэдрос тут тоже не смог удержаться от смеха. – Эта троица всегда и везде только мутит воду, а последствия потом мне расхлёбывать, как старшему! Словно им меньше ума досталось от отца, чем Маглору да мне… - Маэдрос вздохнул. Своих младших братьев он считал весьма далёкими от идеала, Финрод знал - в них будто бы ожили, в каждом по-своему, все главные недостатки Феанаро, породившего их всех на свет ради несчастной участи в Эндорэ и исполнения Проклятия Мандоса. – Ты же, Инголдо дорогой мой – вовсе не дурак, напротив… Признаться, и я раньше за твоей простотой и твоим потрясающим беспечным смехом, который долго мне казался легкомысленным – не видел твоей глубины, твоей особой мудрости… - серые глаза Маэдроса задумчиво блеснули, глядя на Финрода из-под шапки густых волос цвета меди. Маэдрос был больше всех сыновей Феанаро похож и внешне, и своим нравом не на отца, а на разумную, стойкую и терпеливую Нэрданэль, свою мать – и это в Маэдросе тоже нравилось Финроду. - Майтимо… - Финрод смущённо прикрыл глаза. – Никогда ещё ни от кого не слышал я… столь добрых слов о себе… Но, по-моему, ты слишком… превозносишь меня, что ли… - Ни в коей мере! Скорее, даже многое преуменьшаю… - Маэдрос вздохнул. – Я, к сожалению, не Макалаурэ, чтобы облечь в красивую песню моё безмерное восхищение тобою – но я разделяю всё, что сказано в песнях моего брата о тебе, Инголдо… светлый не только ликом и волосом, но и душой! - Я… уже совсем смущён… - Финрод снова пригубил вино и опустил свою голову. – Чтобы ТЫ, Майтимо, высокий своим духом… сын великого творца Феанаро – да говорил такое МНЕ… столь ничтожному! - Ты всегда отличался крайней скромностью и кротостью, Инголдо… ещё ребёнком помню тебя… Ты стремился быть незаметным, а в состязаниях, помню, тебе было обидно за свои же победы, поскольку они, по-твоему, унижали побеждённых! - голос Маэдроса был тёплым, ласковым, и Финроду почудилась в нём даже какая-то отеческая нотка. Конечно, ведь Маэдрос был совсем уже зрелым, когда Финрод ещё только учился ходить и говорить – и сейчас по сравнению с Маэдросом Финрод почувствовал себя совсем как дитя. – Но не принижай себя, - тут Маэдрос тоже отхлебнул вина, потом продолжил. – Знай… после Тьмы Ангамандо… я лишь одному тебе… после Финдэкано, конечно… бесконечно верю! Вас обоих с Финдэкано я люблю в равной степени… сильнее всех моих братьев, и тебе я доверяю много больше, чем родным братьям! А иногда – и больше, чем Финдэкано… поскольку ты лучше него понимаешь осанвэ, идущее от феар… ты читаешь в мыслях и сердцах, и, глядя тебе в глаза, невозможно солгать или что-то намеренно утаить! – Маэдрос снова глубоко вздохнул, а его глаза искрились, когда Финрод ловил его взгляд на себе. – Когда я полуживой вышел из Ангамандо… - голос Маэдроса помертвел на этом слове. – Ты сразу прозрел Тьму, в которой оказалась моя феа… Финрод теперь молча слушал его, задумчиво всматриваясь в его глаза из-под своих густых золотистых ресниц, а рука Финрода крепко вцепилась в руку Маэдроса, поскольку тот стал говорить о до сих пор болезненных для него вещах. - …И ты лечил меня – и душу, и тело… Более, конечно, душу, поскольку телом я быстро оправился… от пыток Гортхаура и Моргота… от ран… - Маэдрос снова вздохнул. – До того времени я даже и не знал… что беспечный весёлый Инголдо сможет без всяких просьб со стороны, по одному зову собственного духа, принять на себя полностью… всю мою тяжёлую боль, всю черноту… и освободить мою феа от плена, от начавших уже проникать в меня чар Врага! - Я… должен был это сделать, - прошептал ему Финрод. – Иначе ведь никто… да и вообще… мне только хотелось, чтобы ты не страдал, чтобы ты вернулся своим духом к нам и не вспоминал о тюрьме Моргота и пытках! И… это не стоит никакой благодарности… - Ты чистая, светлая душа, друг мой Финдарато Инголдо… Благословен тот миг, когда я, ещё лёжа совсем больной… после Ангамандо… узнал твою истинную сущность! Будто бы прозрел… и Тьма откололась от глаз моих… - пальцы Маэдроса тут обвили узкую длинную кисть руки Финрода, каким-то ласковым движением, на которые суровый Маэдрос Высокий обыкновенно не был слишком щедр. – Твой свет вернул жизнь феа, погибавшей в моём теле… от глухой плотной Тьмы… и… тебе ведь самому было и тяжело, и больно, прямо как мне от железа Моргота, я это чувствовал – но ни единой жалобы или проклятия из тебя не вырвалось! Удивлялся я потом, уже много лет спустя – этой небывалой твёрдости твоего духа… в которой тебя никто из нас, сыновей Феанаро, не мог даже заподозрить! Ты ведь раньше всегда всем казался только изящным и довольно бесполезным украшением всего рода Финвэ, даже более хрупким и слабым, чем твоя прекрасная сестра, Артанис Алтариэль… При этих словах Маэдроса Финрод снова звонко рассмеялся – Финрода порою просто бесила реакция всех его родичей на его внешность, так, что время от времени хотелось получить какое-нибудь серьёзное увечье в битве или на охоте, которое сделало бы его менее красивым, но заставило бы других больше думать о нраве и уме Финрода, чем о его золотых волосах и прекрасном облике. - Не смейся сейчас, Инголдо, - Маэдрос снова заговорил. – Это серьёзно… Я уже давно понял, ЧЕГО ты стоишь… и после Ангамандо, и после того, как узнал от народа Финголфина, как ты вместе с ним вёл народ через Хэлкараксэ, и после Дагор Браголлах, где ты показал чудеса отваги и самоотречения, и чуть не погиб вместе с Айканаро и Ангарато, вечная им память! – тут Маэдрос высвободил свою руку из ладони Финрода и глубоко отхлебнул вина из своего кубка. Финрод молча последовал его примеру, вспомнив своих доблестных братьев – истинных воинов, не чета ему самому… - А лучше всего тебя понял совсем недавно, когда ты отверг корону Верховного Владыки… доказав своё бескорыстие! Белая, незапятнанная, душа – и прекрасно, что твой облик соответствует твоей феа, Финдарато Инголдо… - досказал Маэдрос, снова заглянув Финроду прямо в душу. - Мне очень дорого… столь высокое мнение твоё обо мне, Майтимо, - теперь серьёзно сказал Финрод. – Всю жизнь… буду стараться хоть как-то оправдать его! Знаешь… это намного дороже короны Верховного Владыки Нолдор. - Может, и к лучшему, что эта корона миновала твою светлую голову! – Маэдрос улыбнулся. – Значит, тебя в меньшей степени коснётся Проклятие Мандоса и злая воля Моргота с Гортхауром Жестоким, не приведи тебя Эру только встретиться с ними! Радуйся жизни в Нарготронде, читай и пиши твои любимые учёные труды, пируй, пой песни – с войной мы сами как-нибудь справимся, Финдэкано поведёт нас вперёд! А ты – одари нас своим белым светом, своей мудростью и красотой твоей феа! Храни наш Свет – чтобы нам было, ЗА ЧТО сражаться, Финдарато Инголдо!!! - Про клятие Мандоса… коснётся всех, давших Клятву Феанору и презревших остережение Валар и Голос самого Намо, - глухо ответил Маэдросу Финрод. – Я знал, на что иду, когда вместе с вами давал эту Клятву – так что и мне не избежать столкновения с Тьмой и нашей общей горькой участи здесь, в Эндорэ… и я не буду ни от чего бежать и прятаться, и жаловаться тоже не буду, - и Финрод снова отхлебнул вина. – Мне не укрыться… даже за стенами Нарготронда, за горами и тремя рядами отборных эльфийских лучников. Будет надо – встречусь и с Морготом, и с Гортхауром… и погибну достойно. - Как бы я хотел, чтобы это тебя не коснулось! – вдруг вырвалось из самой глубины существа Маэдроса, потрясённого горькими и столь мужественными словами Финрода Фелагунда. – Пусть мы будем воевать, мы уже привычны и к ужасу боя, и к ранам, и к пыткам, и к убийству – но только не ты!!! Не хочу… не желаю… чтобы твоя добрая душа была омрачена всем этим кошмаром, а твоё тело истязали какие-нибудь орочьи сволочи, подручные Гортхаура! Знаешь, Инголдо? Иногда я проклинаю своего отца… которого любил… даже за то, что он создал эти треклятые Сильмариллы! За то, что он своим Творением, столь потрясшим ваши глаза и души своим сиянием и великолепием… всех вас впутал… в трясину этой страшной войны… И за что? За какие-то три камня, которые я сам видел только несколько раз в своей жизни! И эти камни, как бы ни были драгоценны и красивы, не стоят ни одной жизни, отданной за них!!! - Мы сами впутались, - мягко возразил Маэдросу Финрод. – По крайней мере, я… Феанаро ни к чему не принуждал меня, у меня был выбор. Я мог, как отец мой, повернуть на полпути и вернуться в Валинор, избежав Проклятия – но я не повернул! – голос Финрода повысился. – Так что теперь пойду вместе с вами к любому концу – как бы горек он ни был… ведь прошёл же я Хэлкараксэ… а после этого уже ничего не страшно! – Финрод улыбнулся. - Верность и благородство имя тебе, прекрасный Инголдо! – восхищённо прошептал Маэдрос. – Сейчас я проклинаю отца ещё больше… за то, что он сжёг ваши корабли в Лосгаре, заставил вас… погибать в ледяном аду! И за то, что ты – ТЫ! – оказался во льдах Хэлкараксэ, а потом, вместе с нами, и на этой войне… а тебе бы только читать твои любимые книги в Валиноре да петь, радуясь вечным цветам и зелёным травам, или купаться в волнах тёплого моря! - Я не держу, Майтимо, ни капли зла на Феанаро… о котором сохранил только самую добрую память… Ты же знаешь! И я всегда восхищался твоим великим отцом… восхищался и Творением его, звёздными Сильмариллами, в которые лишь его искусная рука смогла вложить частицу нетленного света Дерев, Тельпериона и Лаурелин! – воодушевлённо сказал Финрод. – Никогда бы я не создал того, что создал Куруфинвэ Феанаро – потому и дороги памяти моей сияющие Сильмариллы, потому и пошёл я за вами на эту войну! - Скажи мне, Инголдо…- вмешался тут Маэдрос. – Ты… хотел бы обладать Сильмариллами… хотя бы одним Сильмариллом… если мы всё-таки их отвоюем и победим Моргота? - Нет, Майтимо… ни в коей мере! – Финрод даже вздрогнул от этого вопроса, поскольку Сильмариллов боялся ещё больше, чем короны Верховного Владыки Нолдор, боялся даже одного желания обладать Сильмариллами, даже одного звучания самого слова «Сильмарилл». – Звёздные камни вовсе не нужны мне… они дороги мне только как память о благословенных днях расцвета Валинора, о Деревах Света, погубленных Морготом! Мне дорог лишь Свет, что внутри них – а сами эти камни… холодны, прекрасны и бездушны, это всего лишь оболочка, как хроар для наших феар. Свет в камнях принадлежит Эру и Валар, а сами камни – Феанаро… Намо Мандос, не будь он только к ночи упомянут, изрёк, что в Сильмариллах заключена Судьба всей Арды, Рок всех её элементов – так что на Сильмариллах Слово Мандоса, что сродни и его Проклятию, тому, что на нас… - Финрод содрогнулся всем телом, потом глубоко вздохнул и опрокинул в себя сразу пол-кубка вина, словно желая прогнать тягостное наваждение, появившееся при упоминании Проклятия Мандоса. - Потому я считаю, Майтимо, что этими камнями не должен обладать никто… - Даже мы, сыны Феанаро – давшие Клятву в Час Тьмы Валинора? – чёрные брови Маэдроса изогнулись. – Это ведь наше наследство, доставшееся от отца! То, за чем мы и пришли сюда, в Эндорэ, что поклялись отвоевать у Моргота любой ценой!!! - Никто… - тихо и необычно мрачно ответил Маэдросу Финрод. - Даже вы, сыны Феанаро - не должны жаждать получить эти камни в личную собственность! Поскольку это – невозможно… я уже давно так думаю… Сильмариллы закляты Мандосом, они, хоть и несут Изначальный Свет Валинора в своих гранях – прокляты, как и сами мы… давшие Клятву… И Клятва эта – проклята… На ней, думается мне, есть одно заклятие, наложенное нами же, но угодное Чёрному Врагу - заклятие невыполнимости! – Финрод мрачно усмехнулся. – Феанаро давал Клятву в Затмении Валинора… и в затмении своего разума после похищения Сильмариллов, после погибели короля Финвэ, его отца! Я помню… он был тогда безумен, и мы все тоже были не в себе, когда Тьма… вдруг опустилась на наш Бессмертный Край, Свет которого мы мнили вечным! – Финрод тряхнул головой, глаза его неожиданно ярко зажглись. – Мы все были безумцами… и слова нашей Клятвы подсказало одно лишь безумие! А, если рассудить более здраво, - голос Финрода стал снова привычно-ровным и мягким, как было всегда, когда он пускался в рассуждения и немного отстранялся от всего, происходящего вокруг, и даже от всех собеседников. Маэдроса всегда пленяла эта особая отстранённость, отличавшая и самого дядю Арафинвэ, и его старшего сына. – В дело с Сильмариллами давно уже вмешались сами Валар, могущественные Стихии… ещё с тех пор, как пресветлые Манвэ и Варда благословили Творение рук Куруфинвэ Феанаро! Затем Мандос предрёк им стать Судьбой всех элементов Арды – а после Мелькор… а он, Мелькор-Моргот, наш Чёрный Враг, самый могущественный Вала, надо сказать… похитил звёздные камни… Майтимо! Дав эту ужасную Клятву, мы, вслед за безумным и одержимым Куруфинвэ Феанаро, отцом твоим – вступили в бой с силами куда более могущественными, чем мы… чем вообще все Эльдар Валинора, вместе взятые! Не Моргот – так другие Валар остановят нас на пути этой Клятвы… и, если то будет надо, разотрут нас в порошок одним мизинцем! Эта Клятва неправедна, неправильна… все наши последующие деяния лишь доказывают, что в ней – Зло… и благие Валар тоже вправе ополчиться на нас, поскольку мы следуем Злу… пребывая в стойком заблуждении, что со Злом боремся. Да ещё стяжаем величайшее Сокровище, Судьба которого – принадлежать Валар, изрекшим своё Слово над ним, либо… достаться Мандосу, поскольку Там находится феа Куруфинвэ Феанаро, и лишь сам Феанаро, кроме Валар, имеет право как творец распорядиться Сильмариллами по своему усмотрению или же их разрушить! Но то суждено только после Погибели Арды и Второго Хора Айнур, когда будет создана новая Арда, свободная от Искажения, Арда Исцелённая – тогда Куруфинвэ Феанаро выйдет из Мандоса, раскроет тайну своего Творения и распорядится Сильмариллами… Иначе и быть не может – поскольку Феанаро родился и погиб до света Солнца и Луны. Пока светлые Анор и Итиль идут по небосводу, он не имеет права выйти из Чертогов Мандоса… Так судили Валар – и тому, знаю, точно не быть на нашем веку! – Финрод снова вздохнул, глотнул вина и окинул взглядом своего собеседника, впавшего за время этой речи в какую-то прострацию. Должно быть, Маэдроса, как и многих других Нолдор, просто сводили с ума долгие рассуждения Финрода сына Финарфина о Судьбе Арды после Конца Света да о Смерти не только смертных, но и самих Эльдар, тех, кому Смерть не была дана Илуватаром как Дар – и о Роке феар и хроар Эрухини, как будто со Смертью вовсе не наступает покой, как будто в Чертогах Мандоса нет Безвременья и Бессветия! «Дорогой Финдарато Инголдо, смелость и ясность твоего ума слишком далеко заходит – за все известные пределы!» - почуял Финрод мысль Маэдроса сына Феанора. – «Ты задаёшь Мирозданию такие вопросы, какие, должно быть, даже не были на уме и у самого Эру Илуватара… и рассуждаешь о том, что очень глубоко сокрыто от нас – о том, что большинство Эльдар даже и не волнует, о том, что Эльдар и вовсе не касается, как, например, Смерть Эрухини и Конец Арды… Я, признаться, даже насидевшись в темнице Ангамандо и провисев долгие годы на вершине Тангородрима – никогда о подобном и не задумывался. Для меня важнее было то, что Моргот был совсем рядом – и я состязался с ним своей волей, позабыв обо всём вокруг! Да и сейчас – для меня гораздо важнее, что мы воюем с Ангамандо, что у нас прямо под боком и Моргот, и Гортхаур с его орками и прочей нечистью… и главное – продержаться в этой войне подольше, чтобы тёмные силы не раздавили нас одним своим движением! А Конца Арды и Второго Хора мы, должно быть, и не увидим – нас ждёт гибель и Мандос в своих Чертогах, Там мы и успокоимся…» «…Майтимо, мне нет покоя – и не будет, верно, даже в Мандосе!» - послал Финрод своё осанвэ Маэдросу. – «Пока я не решу своим разумом все эти неразрешимые загадки Мироздания, оставленные нам Эру Единым, пока не познаю Истину – Смерть же не конечная грань процесса Познания… Скорее, напротив – самое начало…» «…Это чудовищно, Финдарато Инголдо, светлый наш мудрец – как ты только живёшь со всем этим грузом мысли в тебе? Я бы точно сошёл с ума или наложил бы сам на себя руки – если б меня хоть раз в жизни посетила одна из твоих мыслей!» - ответил Маэдрос. «Не всё так страшно и печально, Майтимо!» - мысленно ответил Финрод, пристально глядя на Маэдроса. – «У каждого из нас свой Смысл – тот, что и Проклятье, ведущее в сумрак Мандоса, и величайший Свет. Для тебя и других сынов Феанаро это – Сильмариллы, ваша Клятва и Война с Морготом, для меня же – Мысль и Познание Истины… И это не тяжелее противостояния с Морготом – поскольку в мысли моей не только Смерть, но и Свет Радости, вечное Бытие… ты же видишь, я улыбаюсь, думая всё это… мне не тяжело…» «За твоей улыбкой этого не видно – но в тебе такая бездна, Финдарато Инголдо Арафинвион, ты даже сам не подозреваешь… а я – вижу» - мысленно возразил Маэдрос. – «Ты похож на Море… и на клыки бескрайних льдов, на айсберги Хэлкараксэ – видно, сквозь что прошёл ты, идя в Эндорэ… ЧТО закалило и расковало твою мысль!» «Ты понимаешь меня», - подумал Финрод. – «Ты сам прошёл через свой ад… через гораздо большее, чем я – ведь ты познал саму Тьму Ангамандо… потому ты – видишь!» «Всё равно мне очень далеко до тебя, Финдарато Инголдо – на Пути Познания…» На это осанвэ Маэдроса Финрод уже ничего не ответил, только светло улыбнулся другу. «Ну, так что же Сильмариллы?» - мысленно спросил Маэдрос. – «Как ТЫ, Инголдо – видишь Судьбу Сильмариллов? Я выслушаю тебя – и приму к сведению всё, что бы ты ни произнёс…» – Сильмариллы… Прекрасные звёздные камни, величайшее Творение отца твоего, Куруфинвэ Феанаро! – Финрод нараспев протянул вслух и вздохнул полной грудью, окинув Маэдроса взглядом, а после надолго замолчал. - Стяжая Сильмариллы, мы поступаем, как воры… - наконец, собравшись с мыслями, тихо продолжил Финрод. - Это и вас, сынов Феанаро, тоже касается, поскольку не вы созидали Камни… Мы все… поступаем, как воры, желающие украсть краденое! А деяниям воров нет правды, на краденом же пребывает Проклятие – тем более… если вор… сам Моргот, а не абы кто! Пребывая в короне на его голове, светлые Сильмариллы осквернены в ещё большей степени, чем простые краденые алмазы… Чем больше в них было Света раньше – тем больше теперь Зла и Проклятия… И, желая присвоить Сильмариллы любой ценой – мы… просто переходим на уровень нашего Врага… да ещё дразним Валар, подставляя свои головы под их удар! – Финрод тут схватился рукой за свою голову. – Преступно и гибельно желание обладать Сильмариллами, преступна вся наша Клятва – в той же мере, что и резня Тэлери в Алквалондэ среди Ночи, опустившейся на Валинор! - Пожалуй, - мертвенно и глухо пробормотал Маэдрос, опустив голову при последних словах Финрода. За Алквалондэ Майтимо сыну Феанаро было до сих пор стыдно – особенно, перед Финдарато Инголдо Арафинвионом, который лишь по счастливой случайности не был зарезан на берегу Алквалондэ мечом Майтимо насмерть. - Так вот, Майтимо… Проклятье нашей Клятвы Феанору в том, что она невыполнима – поскольку мы сражаемся с Врагом, намного превосходящим нас… и отрекаемся от помощи Стихий Арды, призывая лишь их гнев на свои головы… а ещё в том Проклятье наше, что Клятва ненарушима. Клялись-то мы именем самого Эру Единого, призвав в свидетели Манвэ и Варду – и не сможем нарушить Клятву, не сойдя в бессветную мглу, в абсолютную Тьму, перед которой затемнение Валинора и мрак глухих подвалов Ангамандо ничто!!! – красивое лицо Финрода снова исказилось. – Не исполнить нам Клятвы – и не отречься от неё… - Финрод вздохнул. – Это – наши оковы страшные, нерушимые! Навек!!! Сам Моргот в Ангамандо не сумел бы так сковать нас по рукам и ногам – как мы сковали сами себя словами этой жуткой Клятвы! Так что… судил нам Вещий Намо Мандос только сгинуть в Эндорэ при очередной отчаянной попытке отнять Камни у Моргота – и не видать нам Сильмариллов, как своих ушей! – тут Финрод судорожно рассмеялся. – И лучше бы – не видать… поскольку, мнится мне, если кто из нас возьмёт хоть один Сильмарилл в свою руку, будет только ещё хуже! – Финрод снова тяжко вздохнул. – Даже… если мы вдруг… победим Мелькора-Моргота… в чём я глубоко сомневаюсь… - Сильмариллы надо отдать на Суд Валар. Ведь Свет их феар принадлежит Стихиям! Если б я… вдруг взял Сильмариллы – то сделал бы именно так… я не возьму то, что мне не принадлежит, чтобы присвоить, да я, наверное, и не совладал бы со Светом и Проклятием Сильмариллов! – Финрод хлебнул ещё вина. – Да и не возьму я Камней вовсе в свою руку… Эру упаси меня от такого! Сильмариллы… сами по себе совершенно не нужны мне, мне в Нарготронде… и без них хорошо! – Финрод широко улыбнулся. – Драгоценных камней у меня навалом, золота, серебра, мифрила, железа и других металлов целые залежи в моих горах… и с Наугрим, работающими в горных шахтах, у Нарготронда более чем тёплые отношения… Казна Нарготронда может многое позволить – я, знаешь, даже никогда не опускался до того, чтобы считать мои деньги и средства!.. А простейшие алмазы, которые здесь ценятся весьма высоко, я и сам могу выращивать не хуже Куруфинвэ Феанаро! Феанаро ведь учил меня в Тирионе и Форменосе немного… - Финрод светло улыбнулся ещё раз. - При таком богатстве меня невозможно прельстить Сильмариллами как Сокровищем… зачем мне ещё и они, тогда как я всё время думаю, с кем бы поделиться лишними драгоценностями, накопленными в Нарготронде и вовсе не нужными мне лично? - Финрод тихо рассмеялся тут. – Я… даже свои сокровища не считаю своей безусловной личной собственностью – порой… я и вовсе готов оставить, бросить всё… - это Финрод сказал более тихо и быстро. – Ведь в Мандос не возьмёшь с собою нажитое в Эндорэ! А оставить мои сокровища по наследству мне некому здесь, сына у меня нет… - Финрод вздохнул. - И потом… собственность так… сковывает, как и привязанность – а я, Майтимо, знаешь… люблю свободу… превыше многого другого!!! Она нужна мне – как воздух летящей птице… и… нет Познания Истины, того, что и держит меня в Эндорэ даже сильнее нашей Клятвы Феанаро, без свободы… - Финрод взмахнул рукой, словно крылом, и снова засмеялся, свободно и непринуждённо, как только он умел. - Так что ценность Сильмариллов… меня не прельщает вовсе, хоть бы на них можно было и весь Нарготронд купить! – тут смех Финрода стал более звонким и заливистым. – Я не продаюсь… Идя за Феанаро и за вами – я иду лишь за Идею… за Справедливость… за Свет против Тьмы! – синие глаза Финрода снова ярко сверкнули, он редко когда говорил с такой страстью и убеждённостью. – Ещё – я исполняю свой Долг давшего Клятву… Долг тягостный, суровый – но… никогда и никто ещё не говорил, что Финдарато Инголдо Арафинвион, государь Нарготронда Финрод Фелагунд, нарушает своё Слово и бежит от своего Долга! – Финрод снова гордо взмахнул золотом своих волос – и закончил свою долгую речь, которую Маэдрос сын Феанора почти ни разу не перебивал. - Наверное, ты прав, как, впрочем, и всегда, - серьёзно произнёс наконец Маэдрос, выслушав всю речь Финрода, которая была плодом многолетних размышлений о сущности Проклятия, наложенного на Сильмариллы. – А я признаюсь – в отличие от тебя, кому дорог только Свет и чья душа совершенно бескорыстна, иногда… жаждал обладать хотя бы одним из Камней лично… как наследник своего отца… но всегда перебарывал в себе эту жажду, чуя Проклятье! Тем более, что теперь они ещё и осквернены железом короны Моргота и чернотой его помыслов! Я… видел их… уже тут, в Эндорэ, - Маэдрос перешёл тут на глухой хриплый шёпот, от звука которого Финрода так и бросило в ледяной озноб… ведь именно так говорил Маэдрос сразу после освобождения из Ангамандо, когда на нём ещё лежала Тьма. – В его короне… во Тьме Ангамандо… когда он приходил… мучить меня… Ледяная боль – его взгляд, ужас и мука – его присутствие! – Маэдрос глухо застонал и опустил свои глаза, закрыв их огненной прядью своих волос, в которой острый взгляд Финрода различил тонкие седые проблески, так страшно похожие на волосы Эдайн преклонного возраста. Эльдар не могли постареть и стать седыми, подобно Смертным – но долгое пребывание в самом сердце Тьмы Севера, непосильная работа и постоянные мучения оставили на голове Маэдроса свою неизгладимую тень. – И мука невыносимая – видеть Камни, сотворённые отцом, на его голове… - глухо и хрипло твердил Маэдрос, опустив свои глаза в пол. - От них шло столько боли, сколько не было во всём раскалённом железе, которым меня жгли орки!!! – тут Маэдрос сжал свою единственную руку в кулак и поднял свой голос почти до крика. - К счастью, Финдарато Инголдо, тебе не понять до конца всю бездну и тьму этой муки… ты ведь даже до конца не понимаешь, что это такое, когда раскалённое железо касается твоей голой кожи! – и бездонные серые глаза старшего сына Феанора, поднявшего наконец свою голову, так и впились в холодную спокойную синеву глаз Финрода, от которой веяло Морем и безмятежностью Валинора… тем, о чём Маэдрос почти что забыл за годы плена и войны в Средиземье. - Не надо!!! – взмолился тут Финрод, чуть не плача, и Маэдрос понял, что безмятежное спокойствие златоволосого друга, которое временами даже бесило и его самого, и всех остальных сыновей Феанора, было только чистой видимостью. На самом деле всё в существе Финрода, и в феа, и даже в хроа, чутко отзывалось на каждое слово Маэдроса сейчас. Взгляд Финрода затуманился при словах Маэдроса о раскалённом железе в Ангбанде, пальцы руки заметно вздрогнули, как ни пытался он сохранить в себе сейчас присутствие духа и разума, остаться спокойным и невозмутимым хотя бы внешне. – Я всё понимаю, Майтимо… понимаю, как страшно видеть светлое творение Феанаро в железной короне Моргота… И понимаю, что ты пережил… там… откуда уж не возвращаются живыми Эльдар – лишь ты и вернулся, да и то благодаря другу нашему, Финдэкано! - Ничего ты не понимаешь… - почти беззвучно проговорил Маэдрос, одними губами, пристально глядя на склонённую в муке и печали золотую голову. – И не надо… да ладно… - Маэдрос тяжко вздохнул. - Инголдо, прости только меня!!! – сын Феанора тут прикоснулся к мягким золотистым волосам, повернул голову друга к себе и долго-долго, испытующе и умоляюще, заглядывал в эти большие, умные и печальные глаза, не знающие, что такое ложь и зло, но принадлежащие при этом эльфу, прошедшему через большие испытания и потери. Финрод тут ощутил, что Маэдрос вспомнил о том, скольких родичей Финрод потерял в Алквалондэ, затем при переходе через Хэлкараксэ – и о том, что совсем мало ещё прошло времени с последней потери, самой острой, болезненной… Айканаро и Ангарато… Вместе, в один день, в самый первый день Дагор Браголлах. Финрод осознал, что Маэдрос всё-таки верит – старший сын Финарфина понимает его, и понимает теперь много лучше, чем несколько сотен солнечных лет назад… - Это уродство, весь этот ужас – полностью вне твоего понимания… - более мягко продолжил Маэдрос, лёгким гладящим движением отпуская голову того, кем всегда восхищался, кого любил, как только он умел – немногословно, сдержанно, но очень сильно и даже нежно, хотя последнее и было труднее всего заподозрить в суровом и грозном на вид Маэдросе Высоком, лучшем воине Белерианда, не согнувшемся и в кромешном ужасе застенков Ангбанда. Лишь Фингон Отважный, Маглор да Финрод Фелагунд знали об иной, светлой и нежной, стороне души этого закалённого воина. И Финрод, пожалуй, чувствовал тонкость и уязвимость могучей души первого сына Феанора более всего, ибо мысленно всегда зрел в самую глубину и видел суть за любыми покровами. - Это куда хуже Дагор Браголлах, верно, намного хуже и самого Хэлкараксэ!!! Не пытайся только… заглянуть за эту грань… А ты… к тому стремишься, знаю - понял ещё в то время, когда ты исцелил меня! Ты ведь…всегда стремился за пределы… искатель… мудрец… - более задумчиво прошептал Маэдрос и после грустно вздохнул. - Это-то и увлекло тебя за нами, хотя никакой выгоды лично тебе не мог принести наш Исход из Валинора… лишь беду одну… чует сердце, беду ты тут только и встретишь… Эта земля… слишком безжалостна, слишком темна для того света, который ты несёшь в себе и стараешься подарить всем, кто встречается на твоём пути. И зачем ты только за нами пошёл! – Маэдрос опять отпил вина из своего бокала и надолго замолчал… Финрод внимательно смотрел на него сквозь слегка прикрытые глаза в полном молчании – впервые он был свидетелем столь долгих и откровенных речей Нэльофинвэ Майтимо Феанариона, обычно подобного безмолвной северной скале. И впервые Финрод понял, НАСКОЛЬКО дорог на самом деле старшему сыну Феанора – Майтимо боялся за него, боялся его потерять… А ведь, идя через Вздыбленный Лёд, дрожа от смертельного холода и такой же смертельной слепой ярости на Феанора и всех его сыновей – Финрод временами проклинал и Майтимо сына Феанаро как предателя и врага. Проклинал необдуманно и незаслуженно, и уже многажды раскаялся в таких разрушительных мыслях и чувствах как в порождении Морготова Искажения – особенно после того, как увидел Маэдроса после плена, лежавшим неподвижно, совершенно беспомощным, больным и измождённым. Увидел – и проникся острой жалостью, проявил всё сострадание, на которое только был способен… и сила его феа исцелила Маэдроса от Тьмы Моргота. Но даже после того полной открытости между Финродом и Маэдросом не было – между ними стояла стеною тяжёлая память о том, что нельзя простить в один день. Только теперь – Финрод то окончательно понял – стена недоверия и непонимания между ним и самым первым сыном Феанора полностью растаяла… чего, правда, не скажешь о младших братьях Майтимо. Не считая Макалаурэ – его Финдарато Инголдо и на вечных льдах Хэлкараксэ не проклинал… - Знай, Финдарато Инголдо, - продолжил старший сын Феанора, видя, что ему внимают и не перебивают. Финрод умел слушать, как никто другой – этим он отличался в самую выгодную сторону и от отца Маэдроса, и от всех братьев, в любом споре всегда горячо гнувших только свою линию. – Там гнетущая темнота, где из света только блики злого красного подземного огня, злорадный хохот орков… - голос Маэдроса опять стал жёстким и чётким, слова были подобны ударам безжалостного стального клинка. – Чары Чёрного Врага… И БЕСКОНЕЧНАЯ БОЛЬ!!! - Глаза Маэдроса, казалось, тут прожгли Финрода насквозь, он ощутил совершенно реальную боль, словно ко лбу его на миг прикоснулся раскалённый металл. Финрод дёрнулся всем телом и глухо вскрикнул – и лишь тогда Маэдрос замолк, виновато опустив свою голову… он слишком раскрылся перед Финдарато Инголдо, излил ему, столь впечатлительному и сочувствующему, свои страхи, боль и муку, то, чему могли бы ужаснуться и самые суровые воины из Нолдор. Тюрьма, Моргот, Сильмариллы в чёрной железной короне, столь близкие и столь недостижимые, Гортхаур Жестокий, цепи на руках и ногах, постоянные пытки… Хотя Финрод Фелагунд уже вдоволь наслушался рассказов Маэдроса о пытках в Ангамандо – всё равно было крайне мучительно такое воспринимать. Отвратительно и больно каждый раз представлять, как уродливые твари, порождения Искажения, враждебные всему мудрому и красивому на Арде, терзают и калечат совершенное тело Эрухини, Квэнди – и творят то не только из подчинения Морготу и Гортхауру, но и, как успел Финрод понять из рассказов Маэдроса, просто ради забавы… Феа Финрода никак не могла привыкнуть к тому, что было одной из жестоких истин Эндорэ и войны с силами Моргота Бауглира, Душителя – хотя давно бы пора привыкнуть, рано или поздно пытки Моргота и мучительная смерть от рук Морготовых тварей ожидают тут всех их. Но всё нутро переворачивалось и сердце сжималось, как только Финрод слышал от Маэдроса о раскалённом железе, плетях, клещах, дыбе, иглах под ногти и многом-многом другом, что приносит невыносимую боль телу, ранит и рушит хроа, а феа погружает в бездну ужаса ожидания всё новой и новой боли… Сам Финрод не вынес бы и половины того, через что прошёл старший сын Куруфинвэ Феанаро. - Не вспоминай… о железе орков сейчас, Майтимо, - наконец, после долгого сосредоточенного молчания, мягко прошептал Финрод, прикоснувшись своей прохладной ладонью к пылавшему лбу Маэдроса. – Всё уже прошло… Пусть только дух твой не возвращается больше к этому уродству и мраку… Этим движением он словно освобождал сознание Маэдроса от страшного болезненного воспоминания, брал часть его боли себе – как то было когда-то, почти пять столетий назад, когда Маэдрос приходил в себя после Ангамандо, отлёживаясь в военном лагере Владыки Финголфина на Митриме. Тогда Финрод вздрагивал при каждом таком прикосновении к Маэдросу, едва сдерживал стоны муки со стиснутыми зубами – словно все орудия пыток, касавшиеся Маэдроса, жгли, рвали и пронзали самого Финрода, Финрод тогда всё это прочувствовал на себе. Но ещё худшей мукой было ощущение чёрной холодной тени, часть которой тогда окутала Маэдроса сына Феанора – всепроникающей и всесильной Тёмной Мысли Моргота, Мысли искажающей и порабощающей самую душу… Самой главной пыткой Бауглира было не терзание хроа, но насилие над самой феа, превращение любого свободного Эрухина в раба. Труднее всего Финроду было исцелить не раны и ожоги Маэдроса, а его феа, у которой уже не осталось почти никаких сил противиться давлению Мысли Моргота – если бы не Финдэкано, так вовремя отважившийся спасти Нэльофинвэ Майтимо, старшему сыну Феанаро грозила бы или гибель, или полное опустошение феа и подчинение Морготу, что было намного хуже смерти… Маэдрос взял тут Финрода за руку – тем же жестом, каким когда-то в Валиноре брал своих младших братьев, опекая и наставляя их, Финрод помнил то хорошо - ощутив, как тот вздрогнул, дёрнувшись всем телом: – Прости, Инголдо… Я сделал тебе больно… - глухо проговорил он виноватым голосом. – Не хотел такого – но сделал… Не приведи тебе Эру пережить такое… то, что я пережил… - пальцы Маэдроса снова слегка погладили ладонь Финрода. – Так что не принимай рассказы о пытках так близко к сердцу, не примеряй только подобное на себя, прошу тебя!!! Ты этого не вынесешь… я и то едва пережил, каждый миг был готов сломаться! Так что не кличь… подобной беды… на свою светлую голову, брат, - и крепкая рука Маэдроса приобняла Финрода. Финрод любил, когда Маэдрос называл его именно так – братом, в те редкие минуты, когда их не отделяло друг от друга довольно мощное аванирэ, за которым стояла память об Алквалондэ, Лосгаре и Хэлкараксэ… Теперь – и сам Финрод назовёт его братом с любовью, с совершенным, чистым доверием. Может, это хоть как-то ослабит для всех Нолдор Проклятие и обратит на них хоть немного милости Эру! - Ничего, - пробормотал Финрод, глубоко вздохнув, его феа уже освобождалась от наваждения, в котором были пытки Моргота, не столько даже телесные, сколько давившие на самый дух. – Просто твой разум сейчас слишком открыт для меня, а я, знаешь, слишком чуток к осанвэ, идущему от феар сородичей – и в твоём осанвэ были сейчас мрак и боль… гораздо худшие, чем от раскалённого железа в руке орка! - Верно, Финдарато Инголдо, - Маэдрос тут снова пригубил кубок с вином. – Я вспомнил… что самой худшей мукой было видеть три Сильмарилла в короне Бауглира, будь он проклят! - лицо Маэдроса исказилось от ненависти. - Это было куда хуже… всех орудий пыток, которыми терзали моё тело, даже хуже… постоянного давления Моргота на мою феа, когда телесные пытки кончались… Я чуял муку светлых звёздных Камней – в тюрьме короны из чёрного железа, в подземном бессветии, или рядом с тёмным огнём его кузниц! Инголдо… это самое невыносимое… - голос Маэдроса снова свело. – Но они… Сильмариллы… уже порабощены им… осквернены его руками… И я… после Ангамандо… не желаю даже… прикасаться к Сильмариллам, такой уже от них идёт убийственный холод – они же пронизаны мыслями Бауглира!!! - Да, это, увы, так, - печально промолвил Финрод, с безмерной жалостью сейчас глядя прямо внутрь самой феа Маэдроса. – Я всё знаю и понимаю… и по твоим рассказам, и по твоим мыслям… да и сам давно уже предполагал такое. Потому и считаю, что никто не должен после Моргота Бауглира брать Сильмариллы в свои руки – ибо вряд ли среди нас, тех, на ком лежит кровь Алквалондэ и неправедный уход из Амана, найдётся столь чистая рука, что преодолеет Морготово Искажение!!! - Да… наши руки ведь уже запятнаны… имею в виду не тебя, на тебе нет крови - но нас, всех семерых сынов Феанаро! – с мукой в голосе произнёс Маэдрос. – Увы мне… Прозреваю я постепенно, что мы утратили права на Сильмариллы – и не нам освободить их из тюрьмы Моргота Бауглира, не нам снять с них его злое заклятье!!! И… не выполнить нам Клятвы – Тьма вечная ждёт нас! – голова Маэдроса снова поникла, седая прядь сверкнула в огненной меди его длинных волос. - Майтимо… - Финрод мягким сочувственным жестом взял друга и родича за плечи. – Не знаю тогда, что же делать… - Финрод тяжко вздохнул. – Не знаю, чем помочь только тебе в этом – но я так жажду помочь… если надо, я и сам пошёл бы прямо в Ангамандо, чтобы взять хотя бы один Сильмарилл из короны Моргота и вернуть его вам! – вырвалось из груди Финрода. - Не стоит… Это бессмысленно, - прошептал Маэдрос, останавливаясь взглядом то на своём бокале с недопитым кроваво-красным вином, то на встревоженном лице Финрода. – Сгинешь сам, а Сильмарилл не вернёшь… К тому же… найдутся даже среди моих братьев те, кто не остановится ни перед чем, чтобы отнять Камень у тебя! Ни перед предательством… ни перед убийством… Что уж говорить о силах Врага – если даже свои родичи… настолько осквернены жаждой обладания Камнями, что готовы убить за них любого, превратиться… в орков… типа тех, кто пытал меня в Ангамандо??? - Слава Эру, ты понимаешь, - ответил Маэдросу Финрод. – Намо ведь сам рёк… что никому из давших Клятву не удержать Сильмарилла в своих руках! И… лучше бы… не надо… Это страшно очень… то, что будет твориться в Белерианде, окажись тут хотя бы один из Сильмариллов! - в голос Финрода проникла мука. – Держаться бы от этого Проклятия подальше – глядишь, и выйдет что-то… - Спасибо тебе, мудрый и светлый Инголдо – за то, что… многое объяснил мне сегодня… насчёт Сильмариллов, Проклятия Мандоса и нашей Клятвы, - это Маэдрос сказал уже более спокойно, на глубоком выдохе, сегодняшняя беседа с Финродом заметно облегчила состояние его духа и прояснила разум. - Не зря тебя многие зовут Мудрейшим из Нолдор… - Маэдрос глубоко заглянул в глаза Финроду, проникая взглядом внутрь самой феа. - Со стороны, верно, оно тебе виднее – это мы… глупцы самонадеянные, дети своего отца, безоглядно втянулись во всё это, влипли по уши, и сами не понимаем, ЧТО сотворим, присвоив Сильмариллы! Пожалуй… сейчас, особенно, после твоих слов, будь даже суждена нам победа над Чёрным Врагом, я бы не рискнул взять ни один Сильмарилл своею рукой!!! Маглор тоже… правильно, что уже боится этих камней, хотя в Валиноре так сильно восхищался ими! Вот только младшим бы объяснить, что не суждено им получить никогда ни одного Сильмарилла – каждый из них ведь жаждет носить Сильмариллы на себе! – чёрные брови Маэдроса нахмурились. – Они одержимы Сильмариллами, одержимы этой Клятвой! Им - даже одно слово «Сильмарилл» надо запретить произносить всуе!!! - Давай и мы не будем поминать Сильмариллы всуе! – сказал Финрод, тоже поморщившись, словно от боли. – Ведь Морготу, чтобы рассорить всех нас и одолеть без боя, нужно… лишь отдать нам Сильмариллы! Тут, Майтимо, такая резня начнётся – если хотя бы один Сильмарилл достанется нам… это будет много хуже, чем тогда… в Алквалондэ… - голос Финрода дрогнул и замер. - Не знаю, что делать с этим, Финдарато Инголдо… - Маэдрос снова тяжко вздохнул. – Да, мы будем воевать за Сильмариллы с Морготом, поскольку это не просто война… это Рок… и мы не властны уйти от нашего Рока – но обладать Сильмариллами… я не смогу… да и не желаю я такого Проклятья ни себе, ни кому бы то ни было ещё! Даже тебе – хотя твоя чистая рука смогла бы выдержать огонь и Свет Сильмариллов, и я бы… сам подарил тебе один из Камней, чтобы ты вправил его в свой Наугламир и был самым великолепным из нас… не будь на этих камнях Тьмы Моргота и Проклятия Мандоса! Но, Инголдо, знаешь – не могу… даже допустить того, чтобы хоть один гибельный отсвет от Сильмарилла коснулся тебя!!! – в голосе Маэдроса было страдание. – Лучше бы, как сказал ты, ни одному из нас не получить звёздных камней никогда! Остаётся только ждать да молить Эру Единого, чтобы Он… хоть как-то вмешался, и разрешил этот вопрос… с Войной и с Судьбой Творения Феанаро!!! - Это лишь в Его власти, Майтимо, - глухо произнёс Финрод. – А у нас есть лишь вера да надежда… Эстель, что дарит Свет во тьме Эндорэ под самым боком у Моргота. Так что давай верить – и делать лишь то, что нам необходимо… и что нам суждено Единым в это время, - и Финрод вздохнул, слегка прикрыв глаза. - Золотые слова, Инглор! Давай же выпьем за это – и забудем на время… о Сильмариллах… - голос Маэдроса запнулся на этом слове. - И о всех наших бедах! Время мира и покоя столь кратко, ты это тоже понимаешь, как и я… – и Маэдрос, сверкнув серыми льдинками своих глаз, налил из высокого резного кувшина ещё вина Финроду и себе. Они выпили, глядя друг на друга и иногда, словно ради забавы, читая друг у друга мысли, сейчас совершенно свободные от аванирэ – и на душе у каждого заметно полегчало. Дружба их с Маэдросом ещё больше окрепла с той поры…