Сказка о йотуне

В девяти мирах издревне бежит время веками, Земля Муспельхейма полна огня с древних пор. Там Сурт Прародитель зажёг своими руками Новой жизни священный костёр. Сурт Чёрный, могучий и мудрый король, Что с начала времён хранит первозданный огонь, Разрешил порезвиться дикому пламени вволь. Встало оно на дыбы, бросило ноги в бег, что резвый конь. Был собою хорош его рожденный сын-полубог, Нравом он был жарок, что на юге вулканы. Как ель лесная был статен он и высок. А его голубые глаза словно звёзды сияли. Юный принц, свободное Муспельское пламя, Он был как Фенрир могуч, проворен как Локи. Он мог бы жить в дому своём роскошном веками. Но страстен был искать судьбу на севере и на востоке. Комета Сурта, звезда Арктур - его сияющий меч, Так же славен мог стать его потомок прекрасный. Но судьба, что Норны плели, не дала раскрыть плеч, И утонули разом строки в сказе скальда ужасном. Как-то случилось в Нифельхейме быть тому принцу, Он был так хорош, что мороз не смел трогать его. Нёс он за пазухой незнакомцам гостинцы, Ведь была доброта в его желаниях чище всего. Земля зимних бурь, инеистых турсов и вечных льдов, Он любовался её жестокой красой от края до края. По снегу тянулась цепочка его ровных следов, До озера, что день лишь в году изо льда отмерзает. И вот у озера ледяного заприметил он деву. Белее снега лицо у неё, а глаза как две льдины, Её красота, какую не видел нигде он на Древе, Пленила сердце его, что раньше было невинно. И он, сомневаясь, к ней решил подойти, Чтоб восхититься красотой её и нарядом. Но остановила его дева снежная на половине пути Своим пронзительным как нож острым взглядом. И замер юноша, сияний северных блеск увидав, Будто вся его жизнь в тех глазах пронеслась. Как смерть свою он различил, виду на то не подав, Смерть, которой в костлявые пальцы отдаться лишь сласть. И он упал перед ней на колени, до небес вскинув руки. Он просил, просил её тонкой ладони для поцелуя. "Ты так прекрасна, что во всех мирах не найду слаще муки. Я возьму тебя в жёны, терпя с тобой беды и лишения любые..." Она усмехнулась холодно, чуть сквозь усталость: "Мы не пара, я не так молода, как видно снаружи, Под светлым лицом моим скрыта древняя старость. Ты молод, полюбишь меня, себе сделаешь хуже..." И в словах её слышны бури, а на губах виден яд. Юноша вновь её молит, на разрыв с лютой тоской: "Тебя я уже полюбил за ясный твой взгляд, Разве не видишь, нас Норны связали с тобой! Ну что ты смеёшься? Я одарю тебя любовью и златом." "Спрячь дары свои" молвит дева всё так беспристрастно. "Я знаю, что рождён ты, юноша, в доме богатом. Мы не пара, тебе со мной находиться слишком опасно." "Но я не боюсь ничего! Я в воинском деле уже преуспел! Дай только повод, дай испытание мне хоть любое, Я покажу тебе, как я ловок, как силён я и смел, Я всё сделаю, со всеми сражусь, чтобы была ты со мною!" Она отвернулась, ресницы седые на глаза опустив. "Не пара мы, ведь ты как огонь, а я - синий лёд, Мне слишком жарко будет в объятиях твоих. Лишь инеистый в сети ласк моих попадёт." Уж не знает огненный йотун как к ней подступиться, И давит ком горло, и слёзы уж тмят его ясные очи, Грозясь обильными реками шумно разлиться. А она всех льдов холоднее, тише северной ночи. "Тогда скажи мне, о дева, как мне стать ледяным? Я готов своё сердце заключить в оковы из льда, Я готов на бурю огонь поменять, на снег поменять серый дым. Лишь бы ты наконец согласилась и со мною на веки была." Она улыбнулась: "Лучше иди к мудрым Норнам, Они расскажут тебе что да как в жизни твоей. Спустись вниз по дорогам скалистым и горным, К корням, что омывают тьма да слёзы морей." И в тот же час, в тот же день, отправился юноша в путь. Он к Норнам спешил, идеей лучась светил неба ярче, Хотел он узнать перевоплощения такого возможность и суть, Но чем холоднее он казался себе, тем горел он всё жарче. Трудна к Норнам дорога, но не найдёт пути он другого... Он прошёл путь тернистый, к великого Древа корням, Где у источника Вирда плелись судьбы живого, Всему строки писались и людям, и богам, и зверям. Он пришёл к мудрым девам, трём сёстрам великим, Он им поклонился, задавая свой наболевший вопрос, И в сердце его плясали надежд светлых блики, А в голосе слышны были легкие тени горестных слёз. "Скажите, мудрейшие, как мне стать турсом снежным? Ведь любовь моя не примет меня, чья стихия чистое пламя. Как мне стать холодным, для её тонких рук приятным и нежным? Уверенней волка, белей снега, непоколебимее камня?" И несли Норны, что Было, что Есть и что Будет, свой свет: Молвила Урд: "Ты рождён не во льдах, а среди древних огней..." Вирданди сказала: "Влюблён ты неверно, не находишь ответ..." Вскрикнула Скульд: Ты инеистым станешь лишь после смерти своей!" И замерло всё, застыло, подёрнулось инеем малость. Лишь его сердце больное забилось быстрей. А в ушах лишь одно в ужасный тот миг оставалось: "Инеистым станешь лишь после смерти своей!" Опечалился принц, ведь никогда он не мыслил, Что так с ним пошутит плутовка-судьба. Он вернулся к озеру ледяному понурый и кислый, Дева снежная всё там же, так же нежна, молода и бела. "А вот и ты, что ж ты не радостен, мой юный друг?" Спросила она с той же улыбкой белоснежной своей. "Как мне не грустить, если беда взяла меня в круг? Ведь чтобы замерзнуть, придётся мне умереть. Но нельзя мне отдавать жизнь и сердце свои смерти лютой..." И вспыхнула дева сиянием снега: "А что ещё мог ты ждать? Помнится ты мне слёзно клялся не единой минутой, Что всего взамен лишь на любовь я смогу тебя взять! И теперь, я стою пред тобой, не нужно ждать пока я приду, И ты мнёшься пред моими ногами, словно трус жалкий. Жаль, чтобы к жизни вернуться у меня лишь день есть в году, Не по зубам тебе старая Хель, принц огня без тени смекалки..." И вот стала свирепой и грозной, что минутой ранее милой была. Старая Хель, в полный рост великанша стоит прямо тут, Древнего Мимира жена, что ещё до потопа на Древе жила. Владычица Йормунгунда, мира, что теперь Хельхеймом зовут. Она шаг шагнула, кости трещали, как солома качаясь, И лик её покрыли морщины, волосы начали быстро редеть. Она быстро старела и умирала, в Хельхейм возвращаясь, Ведь была мертва уже много лет, она предыдущая Смерть. И вот она, мёртвая, от любви и боли давно уж отвыкла, Рассыпавшись снежным прахом, легла на озера гладь. И ушла душа её так же незримо, как и возникла, Оставив Муспельского принца одиноко на бреге рыдать. Билось, болело, не знало сердце юноши больше покоя. "Как же я не смог сквозь морок кости твои разглядеть? Ты же Смерть! И ты сама разлучила себя же со мною! Я попался наивно, что вольная птица, в твоих рёбер клеть... Зачем мои чувства похитили твоя красота и твой холод? Зачем я влюбился в призрак твой, что лишь раз в году Выходит из застывшего царства, чтоб насытить свой голод? Лед твои кости! Бездна твой голод! И я в неё за тобою иду... И принц с криком бросился в озеро, начал тонуть, И все рывки его разом сковали руки озера льда. Сквозь его тёмную воду в Хельхейм лёг принца путь. Его замёрзшее, огнём бывшее тело, на дно легло навсегда. Сердце кипело в оковах крепких, всё цепляясь за жизнь и шипя, Но потух огонь, плеск воды смолк, стало снова тихо, как в старь. Сам принца родитель скорби не стыдясь, горючих слёз не тая, Бесшумно ронял их звон янтарный на чёрный алтарь... Молчали снега, плакали свечи, смеялись метели. Сурт Прародитель был безутешен, над ним стояла Хель молодая, Её смоляные волосы от чужой боли душевной седели, А жизнь, не к сроку пожатая, царапала сердце от края до края. И боли и жалости тени плясали на лике спокойном. Она всё глядела вслед той, что так до неё была холодна, Что сердце принца огненного утопила в озере тёмном... Она Хель другая, в чью душу не кроет дорогу, как в Асгард, стена. Дочь ведуньи Железного Леса, дочь Ангрбоды, И Локи шрамоустого, что вольному ветру подобен, Дитя судьбы, опора миров и древнего вирда природы, Та, кому в Асгард путь навеки закрыл мудрый Один. И вот она, Хела, слёзы янтарные с лица утирает, Костями она прогоняет суровые бури и злые метели. И вот она, Хела, своего старого друга с колен поднимает. И звучит её шёпот как ветер, завывающий в елях: "Спасти можно душу, что из пламени древнего соткана, От холода, что кольцом её окружил чрез сердечную рану. И твой сын в царстве моём возродится инеистым йотуном. Он сам себе смерть сотворил, но я для него спасителем стану... Хоть огонь лёд растопит, лёд лишь к центру подтает, Смерть, даже такая, для него не будет концом... И Мордгуд, подруга, принцу новой матерью станет, А Локи пламенный станет принцу новым отцом." Годы бегут, ночь за ночью летит, рассвет за рассветом... В царстве смерти рождение жизни все ждали. И юноша вышел из тьмы, холодный и светлый. И как снег была бела его кожа, а глаза как звёзды сияли. Мудрый взгляд, в лёд закованный, ничем не закрытый... И сам он холоден стал, руки хваткой его крепче камня. Иней блестит на спине длинной, будто камнями расшитой, Но в позвонках искра Локи, а в сердце его Сурта пламя. Играет Хела на арфе, перебирая струны звонкие в пальцах, Сердце больное всё бьётся, бьётся в её рёбрах плачущей птицей. Сединой её волосы покрывая, продевая их шёлк через пяльца Старит Хель каждый сошедший с пути людского самоубийца. В доме Смерти не холодно, в её доме вечный уют. Её музыка, Хельхейм наполняя, льётся из тронного зала, В унисон кровавые воды Гьёля под корни Древа текут. А хозяйке спокойно, знает она, что ей Скульд предсказала. "Когда во имя прерванных жизней," тихо норна шептала: "Чей люди срок сочтут скоротать, твои волосы будут седеть. Но не бойся, секира защитника твоего из лучшего в свете металла, И твой ангел будет стражем у грани, где начинается смерть..." Собой так хорош Мордгуд рожденный сын-полубог, Нравом он жарок, что на юге вулканы. Как ель лесная статен он и высок. А его голубые глаза словно звёзды сияют.