Жжёный сахар.

      Посмотрите на меня. Я серьёзно. Нет, нет. Не оглядывайтесь вокруг. Ах, забудьте. Если вам угодно придумайте заново. Моё имя Сату. Да, да тот самый жжёный сахар, который продаётся в Токусиме. У меня короткие рыжие волосы. Крашеные конечно. Тело крайне худощавое. Я учусь в институте. У меня есть маленькая тайна. Она мельче всех ваших скелетов в шкафах, не серьёзней их. Всего лишь буря в стакане. В cтакане с чаем и неразмешанными кусочками сахара. Они прилипают ко дну и… впрочем, начнём с начала. Начало оно довольно растяжимое.       Тогда был ясный вечер. Закат пах тем самым сахаром. Жжённым как мои волосы, тогда они ещё были своего натурального чёрного цвета. Я жила в доме на самом краю города. Он был очень старым и маленьким. Мы и моя сестра Касуми жили вдвоём. Она была старше и занималась мной и нашим домом. В какой-то момент она решила сдавать одну из свободных комнат на втором этаже. Его звали Юдсуки. Он был старше меня на шесть лет. Они хорошо общались с сестрой, вскоре он стал частью нашей семьи, и Касуми стала оставлять нас жить вдвоём во время ее командировок. Позже она вышла замуж и уехала жить к мужу в Канто.       На улице была осень. И он, войдя в комнату, тихо сказал, что его бросила девушка. Я сидела за столом. Он подошёл и сел у стены. Глубоко вздохнул. Я не испытывала к нему никаких чувств, но мой страшный враг - любопытство. Я спросила. Он ответил, что отношения были спектаклем. Розыгрышем. Я была ещё ребёнком и свято верила, что отношений, а тем более секса без любви не бывает, но его как будто прорвало: слова сыпались на пол, заполняли комнату до краёв. Душили меня. Я тонула под подробностями их личной жизни. Мне стало душно. Сердце танцевало от волнения. Я уже знала размер ее груди и длину волос, цвет глаз. Он перешёл на крик; - Я никогда не любил ее! Никогда!       Никогда не говори никогда. Тогда я не знала о чем он. Ещё не знала. Он вышел, почти выбежал из комнаты. Где то внизу хлопнула дверь. Я была предоставлена сама себе. Ха-ха. Я сидела, не понимая, что случилось, из глаз шли слезы, сердце замерло. Ноги покосило. Да! Я хотела его! Я ненавижу себя за это теперь и буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь! Но в тот момент я не могла думать ни о чем другом. Внизу живота захрипел, проснулся под влиянием гормонов и желания дракон похоти. Мне было двенадцать. А я любила телом. Когда он пришёл, я уже успела принять душ и успокоится. Мы сели ужинать. Деревья за окном тянули к нам свои черные горелые ветви, и они пахли жжёным сахаром. Тем самым жениным сахаром. Они вплетались в мои волосы, они висели на ветках, как лианы. Ветви протыкали Юдсуки насквозь и залезали под рубашку, рыжий закат полоскал нашу кухню в последних лучах солнца, как свидетеля. Мы вдвоём. Принимаем пищу. Наверно, ты, Юдсуки, не чувствовал запах карамели, но с того вечера он отравил меня. Паук с длинными, как ветви лапками. Лживыми жвалами. Лжец. Я сама пришла в его комнату. Он отдыхал. Стоило лишь прислушаться, чтобы услышать всех жуков и мокриц, медленно пожирающих наш дом. Наш старенький покосившийся домик. Я легла к нему на кровать. Он приоткрыл глаза, но не сказал ни слова. Я прижалась к нему всем телом. Не телом прекрасной бабочки, как вы могли бы подумать, но жуткого термита, как те, что заживо едят наш дом. Как я хотела бы расправить свои крылья. Свои радужные крылья бабочки, красивой, чешуйчатокрылой. Смотри на меня, смотри, Юдсуки! Я улечу с тобой, слышишь!       -«Я люблю тебя» - он был краток, но этим выбил меня из колеи. Я. Была счастлива, как охотник осознающий, что в мышеловку попалась лисица. Я была счастлива, и радость стрекотала внутри, готовая взорваться и обрызгать моим пищеварительным трактом его комнату. Я была счастлива. Карамель капала мне на голову, лилась на тело. Она была вязкой и тягучей, как эти слова "я люблю тебя, я люблю тебя" только я вот тебя не люблю. Листья опадали с крыши. Как жаль, нелюбовь моя, что ты меня не слышишь. Он открыл глаза. Шумно вдохнул воздух, потом его зрачки резко расширились. Я только сейчас заметила, что его глаза непривычного серого цвета. Он резко вскочил и прижал меня к кровати, сейчас он показался мне совершенно незнакомым человеком. Его тяжёлое тело вдавило меня в кровать. Спина неприятно хрустнула. Я услышала свой утробный глухой хрип. А его пульсирующий член, уже упирается в ткань трусов.        Я рванула в бок, утробно рыча и сжимаясь. Юдсуки опустил руку и сжал половые губы. Тело отозвалось пронзительным ударом тока, и меня бросило в пот. Он быстро оборвал резинку моих трусов и приспустил свои. Его член уже стоял и на мой живот падали капельки смазки. Он уперся головкой к входу во влагалище и мои колени непроизвольно сжались не желая пускать внутрь инородное тело, на что он ткнулся сильнее, заставляя боль пронизывать тело, кусать губы, скрипеть зубами и дрожать в холодном поту. Минутная пауза. Попытка осознать все происходящее быстро улетучилась. Ещё один толчок…. Тело напряжено как струна, лёгкие налиты свинцом, тяжело дышать, деревянные оковы сковали тело, ростки мёртвых деревьев ползли по венам и заползали в самые потаённые уголки сознания, парализуя и отравляя. Он вошёл, и начал медленно и болезненно двигаться, заставляя сдавленно мычать и сжимать пальцы до белых костяшек. Ещё один толчок, глубокий, обжигающий, заставляет меня выть от боли. Он двигается быстрее, смазка смешивается с кровью, течёт по промежности и капает на простыню. Я стараюсь из последних сил не орать при толчках, в глазах темно и, слава богу, все тело в мурашках, а живот нервно сокращается.       Движения стали более резкими и глубокими. Он уже задыхался, потом обессиленно упал на кровать рядом со мной. С десяток минут мы просто лежали. Я едва дышала. Тело ныло. Внутри было пусто. И как то слишком болезненно. На улице было темно. Я тихо-тихо дышала. Юдсуки встал, одел тапочки, и спустился, куда-то вниз, а я лежала. Запах жжёного сахара ещё дурманил мою голову. Почему? Почему? Ведь… ведь он же любит меня. Любит. Эта мысль скоблила мой мозг, как черви пол и кору деревьев. Они шумят на улице. А тело молчит. Это не правильно… Зачем? Где-то на задворках хлюпает ответ на вопрос. Это так неправильно. Неправильно. Этого не должно было случиться. Никогда. Он неправильный. Нет, МЫ неправильны, неправильны. "Да... Да..." Я вторю голосу деревьев и опавшей листвы в моей голове. Медленно встаю с кровати, медленно и тихо-тихо, улыбаюсь. Иду вниз. Каждому моему шагу вторит сердце. Ступенька. Вот мамочка, ещё живая и здоровая, поливает наш маленький огородик за домом. Ступенька. А вот и сестричка первый раз моет полы в доме. Ещё одна. Отец, далёкой фигуркой проплыл вдоль сознания. Я остановилась и сжала зубы в злостном оскале. Бегом я осилила остаток лестницы и вбежала на кухню. Звякнул ящик с приборами. Блеснул нож. Подумав, я взяла вилку. На всякий случай. Я уже улыбалась во весь рот. Я вхожу в ванную. В воздухе витает запах карамели. Он открывает дверцы душа. Все происходит быстро. Его тело на полу, я сижу не нем, вкручивая его глаз на вилке все дальше в глазницу, мне это быстро надоедает. Я ломаю ему ребра. Надо же после удара под сердце, он все ещё пытается жить. Из его горла вылезает тихий хрип. Юдсуки выблёвывает его на пол. Я роюсь в его груди. Вокруг меня уже рой тараканов, короедов и ещё множество насекомых. Они начинают лакать свежую кровь. Я смеюсь. Мои дети. Мои милые дети, пейте, пейте, все для вас. Из разломанной хрупкой девушкой грудной клетки я достаю сердце. Надо же. Оно бьётся. На моих глазах оно раскрывает свои яркие алые крылья и улетает в распахнутую дверь. Бабочка. Я смеюсь. Ложусь на пол к насекомым. Мне удивительно смешно и спокойно. У нас будут дети, Юдсуки. Чудесные дети. Я глажу живот и закрываю глаза. Вокруг меня копошатся остальные мои потомки. Их так много. Их спинки: коричневые, серые, рыжие и мягкие покрывают стены, пол и даже потолок пёстрым ковром. Я засыпаю. Из письма от Касуми ее мужу Тобико. ...Сату уже вышла из больницы. Нам пришлось сделать аборт. Кто бы подумал, что он окажется маньяком, бедная девочка...