Лекарство от одиночества

"Таблетки, у кого-нибудь есть таблетки? От сердца…" В такие минуты в голове сбиваются в кучную толпу бесполезные мысли о скоротечности жизни, роковых случайностях, всем том, что от тебя не зависит, но ты-то зависишь. Разбавить внезапными житейскими сожалениями, и ты сам практически при смерти. Одно дело - дряхлый дед, хотя и того жалко, но поручень до белых костяшек пальцев посреди вагона метро сжимает молодой парень, на вид давно не школьник, но юный, юный. У таких не должно быть проблем и случайных инфарктов. Полезные мысли, впрочем, в голову Хонбина тоже имеют неограниченный доступ, поэтому из озирающихся и охающих с расфокусированным в растерянности взглядом людей – кто-то роется в сумках-косметичках-пакетах, кто-то жмется в сидение и делает вид, что жизненные передряги – это не про него, - он первый оказывается рядом. Веки незнакомца прикрыты и отливают алым - не нужно быть медиком, чтобы оценить серьезность ситуации. Вот и Хонбину с его факультетом изящных искусств до медицины, как до Сатурна, но очевидно, что стоять без поддержки человеку в таком состоянии нельзя. Поэтому он осторожно перехватывает тяжело вздымающиеся плечи и тянет парня чуть на себя, бормоча какие-то неуместные извинения. В любой другой ситуации подобное поведение от него – нонсенс, но это - не любая ситуация. Найдет уже кто-нибудь таблетку или нет? Как тебя зовут, куда ты едешь, может ли тебя кто-нибудь встретить, нажмите на кнопку скорой помощи – все отходит на второй план, когда вес тела на его руках усиливается. Неужели – конец? – стреляет где-то в мозгу, отчего зрачок сокращается вдвое, и уже теперь Хонбину, кажется, нужны таблетки. И, к счастью, лекарство находится: никогда женщины с протянутой рукой не выглядели так спасительно - может, конечно, в детском саду и было что-то похожее, но откуда в его голове сейчас такие вещи? Тем временем незнакомец словно оттаивает, отваливается сугробом в сторону, неловко цепляясь за его одежду, скользит ладонями. Чуть взмокший, оттого только более болезненный, он разлепляет губы и принимает средство из чужих пальцев, закашливаясь в кулак от отсутствия воды - Хонбин ощущает, словно это в его горле саднит, и морщится – это к лучшему. "Спасибо", - первые неуверенные слова, как в классической драме по центральному каналу, только здесь голос дрожит в непосредственной близости, скрываясь за легким шумом поезда и превращая все либо в сюжет скрытой камеры, либо в удушливую реальность. Какая сейчас остановка? На выяснение деталей ушло не больше трех фраз: зовут Джехван, пахнет от Джехвана печеньем, едет домой, дома никого - здесь Хонбин вздохнул: словно в жизни бывает иначе и у потерпевшего в квартире томится в напряженном ожидании армия заботливых родственников, обученных первой помощи. С молчаливой просьбы и молчаливого же согласия вопрос был снят – кот Бина продержится на вынужденной диете до вечера. Предусмотрительно освобожденное каким-то заботливым дядюшкой место так и не потребовалось – нужная станция была практически следующей. Дорога от метро оказывается неблизкой - еще один вздох, уже мысленный: ну как же, иначе было бы даже как-то странно. Нет, Хонбин не равнодушный человек, ровно наоборот, он даже слишком беспокоится за парня, который то спокойно занимает его плечо на время автобуса, то беззастенчиво расспрашивает о жизни и охотно делится фактами из своей. Рука от чужого веса немного затекает, но это нестрашно, ведь Джехван умеет изображать собаку и обязательно это сделает, как только народу будет поменьше. А еще он любит петь и – «да точно говорю, все пищать будут» - уверен, что прославится. Хонбин тоже любит петь и уже открыто смеется над подобной уверенностью. Когда выясняется, что до дома нового знакомого – Кена – «сценический псевдоним, но можешь использовать, прошу» - еще и немалый путь пешком, вздыхать больше не хочется. А тот, как лампочка новогодняя, светится, тяжесть на руке совсем исчезла, в глазах плещется веселье – не было ничего, просто два друга по дороге домой: там ждет приставка и самая любимая вредная еда на кухне – кто не пробовал чипсы с мятно-шоколадным молоком, тот не жил! - Таблетка подействовала с двойным эффектом, теперь тебе в пору других спасать,- смеется Бин, когда в порыве очередного потрясающего-рассказа-ты-обалдеешь Кен выныривает из-под его руки и даже чуть вперед забегает. - Какая? Эта? Глаза Хонбина теперь круглее таблетки, которую Джехван с хитрым-хитрым выражением достает из кармана; моторные функции, речь – отпустить и забыть. – Вообще-то редкий сегодня день, обычно они предлагают жвачку, знаешь, мятную, ментоловую. Не разбираются, но где-то прочли, что помогает. И действительно помогает - у меня отличная улыбка! – и он улыбается. Широко, без тени издевки или смущения - отличник, только что перевел через дорогу дюжину бабушек и проживет еще сотню лет. Хонбин же, продолжая переставлять ноги, осторожно спрашивает себя, что происходит. Понимание находит его растерянным, оскорбленным, да и просто в дурацком положении. Будь он главой японской мафии, тело несчастного – хотя постойте, какой же он несчастный – тело этого отъявленного мерзавца уже покоилось бы с бетоном в ногах на дне Токийского залива. Собрав все слова во вполне реальный кулак, Хонбин решает негромко уточнить: - Больным прикидываться, людей пугать – это нормально? – получается уязвленно и язвительно; шаг сошел на нет, улыбка напротив – тоже. - Я не сердечник, да, - с рукой в высветленных волосах Кен выглядит то ли жалостливо, то ли жалко, - но одиночество – болезнь куда страшнее многих. А так ты меня почти до дома проводил. Правда, стоило того? Размазать что-нибудь по лицу этого циничного гада, вот, что стоило бы - точно о нос поранишься, зато за дело. Артист, симулянт! Такому определенно место на сцене - создавать иллюзии с экранов. Но вместо этого Хонбин делает еще один очень глубокий вдох, разжимает ладонь и достает из кармана бумажку - на поверку оказывается смятым чеком: быстрорастворимый шоколад в Севен Элевен - его небольшая зависимость, - быстро царапает на ней пару строчек и молча протягивает в свернутом виде – выглядит одолжением, но недовольство скрывать он не обязан. - Это что? – голос подводит, оцепеневший было Джехван тут же принимается разворачивать записку, но в последний момент инстинктивно останавливается под выразительным взглядом – а вдруг там слова нехорошие. - Это рецепт. Врачи обычно выписывают, вот и тебе не помешает. Прости, - парень неопределенно взмахивает руками в воздухе, но тут же находит в себе усмешку и словно припечатывает ею – немного цинизма и напускного равнодушия не помешает и ему, такая уж ситуация, - дальше сам. Развернувшись на пятках, он отстраненно прикидывает, сколько времени займут поиски дороги домой. Джехван, также отвернувшись, теребит в пальцах бумажку и снова думает, что все испортил, когда в его спину прилетает: - И попробуй начать заводить друзей. Ты странный. Терпение Кена едва ли укладывается в два квартала быстрого шага Хонбина. На скомканном листке драматично тупым карандашом разбросаны цифры, которые он тут же с выдохом радостного облегчения записывает в телефон: "Истеричка Бин". Уголки губ сами собой мягко стремятся вверх, то ли от шалости, то ли просто так - добрый знак. И дома на родной улице выглядят будто иначе - теплее, да это самые теплые серые трёхэтажки на свете! Джехван улыбается им, снова торопливо стучит по клавишам и изменяет имя контакта на "Лекарство". Вибрация в кармане подсказывает Хонбину, мнущемуся между незнакомых зданий, что это только начало, странное, как в старых детских книжках, "Все же стоило его стукнуть", но трубку брать не торопится – они еще успеют.