Маленький Рома

Я смотрю на себя в зеркало и не знаю, плакать или смеяться. С отражения на меня смотрит инопланетянин с абсолютно лысой головой и большими голубыми глазами. Инопланетянин растерянно моргает, и по его лицу тоже видно, что он не знает, плакать ему или смеяться. Видимо, он так и не может выбрать, что делать первым, и поэтому не делает ничего, просто смотрит и смотрит на меня. Я пытаюсь улыбнуться. Он тоже пытается улыбнуться. Мы одновременно проводим ладонями по своим головам. Не знаю, какая на ощупь у него, а моя будто бархатная. По щеке инопланетянина медленно стекает слеза, а на другой щеке лежит выпавшая ресница. Я машинально тянусь к зеркалу, чтобы помочь ему убрать ее, и только тогда окончательно понимаю, что это мое лицо, и я начинаю плакать. Еще полгода назад у меня были достаточно длинные для парня русые волосы, которые приобретали на солнце медовый оттенок. Я расчесывал по сто раз на дню, делал стрижки, ходил в салоны и переживал по поводу каждого секущегося кончика. Я любил свои волосы, но они оставались везде. На подушках, на которых я спал. На одежде, которую я носил. Я был как линяющий персидский кот, шерсть которого валяется по всему дому. Когда я расчесывался, на расческе оставались целые пряди. Однажды папа сказал: "Хватит, пора это сделать". Он взял машинку и состриг мои волосы. Мама принесла большую сумку. Она сказала: "Теперь ты можешь носить парики, ведь я знаю, что ты любишь быть красивым". И открыла ее. Она сказала это радостно - мама, кажется, единственный человек в нашем доме, который может еще радоваться. И улыбаться. Или хотя бы правдоподобно изображать радость и улыбки. Все остальные ужасно устали, и я чувствую свою вину перед ними. Простите, я не хотел, чтобы вы из-за меня мучились. Я не нарочно, правда, мне самому этого совсем не хочется, я представлял свое будущее совсем по-другому. Я посмотрел на этих искусственных извивающихся чудовищ, лежащих в сумке, и вспомнил, как так же лежали на полу мои волосы. При мне доктор настроен так оптимистично, что я боюсь, как бы его щеки не треснули от натянутой улыбки. Нет, мама, мне не нужны твои парики. Мне нужны мои волосы, моя жизнь. Почему и по какому праву ее может кто-то забрать? У меня были совсем другие планы. Я бы поступил в университет. Стал бы работать кем-нибудь. Устроил бы выставку своих картин, встретил бы любимого человека и построил бы с ним свою семью, завел бы большую лохматую собаку. Я был бы старичком и умер бы лет в девяносто, а вокруг собрались бы все люди, которых я любил и знал за свою долгую, иногда счастливую жизнь. Конечно, раньше я никогда не мечтал о том, чтобы стать старым. Мне казался романтичным и крутым лозунг "Live fast, die young". Но сейчас из зеркала на меня смотрит инопланетянин. Смотрит и хлопает глазами. Меня уже нет. Это уже не пятнадцатилетний Рома Фрагин, который мечтал стать знаменитым художником. Эй, пришелец, порадуйся за меня! Я никогда не стану старым. Не буду дряхлым восьмидесятилетним стариком. Мне не исполнится сорок. И даже тридцать. И с вероятностью в 99% мне никогда не стукнет двадцать. Дело в том, милый инопланетный друг, что я не понаслышке знаю одно плохое слово из трех букв. Оно не из тех , что пишут мальчишки на заборах, но от этого становится только хуже. Оно написано у меня на лбу невидимыми ядовитыми чернилами. Оно бродит по моим венам. Оно не хочет, чтобы я окончил университет и чтобы у меня был любимый человек. Я могу сколько угодно произносить его вслух, когда говорю с доктором, с родителями или с кем-то из "сочувствующих" - легко и даже с пренебрежением. Но сам себе я не говорю этого слова никогда. Это табу. Он - тот, кого нельзя называть. Мне кажется, что по сравнению с ним я очень маленький. Очень маленький и очень тоненький, меня так легко сломать - я Маленький Рома, которому приходится сражаться с Большим Чудовищем. Однажды доктор - тот самый доктор, улыбки которого не вызывают у меня доверия, сказал моей маме: "Он должен верить. Только тогда мы можем что-то сделать, он сам должен по-настоящему хотеть жить и бороться за это. Раковые больные должны верить до конца". Я случайно подслушал этот разговор. Тогда я только скривился: Тебе легко говорить. Ты не болен. Ты будешь жить. Верить до конца? Ха. Не слишком долго осталось мне верить. Но, хотя я и не доверяю этому доктору, его улыбкам, эта фраза все еще постоянно звучит у меня в голове. Раковые больные должны верить до конца. Должны верить. Я живу этой фразой...