Жертва

Если бы мне предложили заключить сделку с товарищем Люсиком, я бы предпочел отдать ему свою душу за то, чтобы он сделал меня жертвой искусства. Безумцем, что попрощался с рассудком ради глубочайшего погружения в музыкальный или художественный мир. Я бы творил и играл вовсе не ради славы, не ради денег, признания или чего-то вроде того, это даже не в моих интересах, подобные алчные человеческие желания, в конце концов сводящие их в могилу в полном одиночестве. Через искусство я бы выражал то, что не могу или попросту не хочу выразить эмоциями и словами. Навряд ли люди бы понимали этот своеобразный скрытый подтекст моих произведений, да и не надо ведь. Пусть бы глупцы восхищались и восторженно вскрикивали "Каков талант!", звонко апплодируя, так даже лучше - одновременно искусство и доносило бы мои переживания и боль до людей, и скрывало под видом мрачной картины или сборника нот. Кому надо - тот бы и осознал все то безумие, что происходит в душе и в голове автора, но какая разница, он бы все равно не мог ничего исправить, а я продолжал бы творить, неся по частичке свой внутренний мир в массы. Я знаю, что рано или поздно, искусство бы убило меня. Зависимостью от себя оно отравляло бы мою душу в течение всей моей жизни, медленно сводя к надгробной плите, на которой я сам бы коряво вывел свое имя и предсмертные слова. Я бы сам сколотил себе достойный гроб и вырыл могилу в шесть футов глубиной. Свои инструменты я бы похоронил вместе с собой, как единственных верных товарищей и собственных детей. Даже после моей смерти никто не посмеет касаться их, иначе, клянусь, я восстану из ада, и уже ничто меня не загонит обратно. Так я бы вершил свое искусство вечно, сводя человечество с ума. Если бы я рисовал, я бы никогда не давал никому притронуться к самому сокровенному - альбому с набросками, листам с готовыми работами, своим краскам, кистям. Хотя, почему только краскам? Наверняка, если бы я углубился в рисование, я бы пользовался и гуашью, и акварелью, и пастельными мелками, и углем, и гелевыми ручками, и даже просто-напросто цветными карандашами... Я бы закупился одними только листами и скетчбуками так, что истратил всю стипендию месяца на три вперед. Я бы ночами не спал, едва ли держась на ногах и не падая в обморок от голода и усталости, с огромными темными мешками под глазами и впалыми щеками я бы старательно и увлеченно рисовал. Кисти были бы буквально продолжением моих костлявых рук; мои работы, все они непременно отражали бы то, что происходит в моей душе, глубоко внутри. Лучшие из моих картин обязательно бы висели на стенах моей скромной однокомнатной квартирки, я бы не постыдился взять в долг у соседа, чтобы прикупить шикарные рамы для них. Возможно, случайный знакомый, заглянувший за конспектами и увидевший, какой ужас изображен на холсте, так гордо красующимся в прихожей, и сделал бы какие-то выводы, но все мы знаем, как оно бывает - он просто скривится и спросит, где я откопал такую жуть, за что, естественно, получит сапогом в лицо с размаху. Хорошим таким, высоким сапогом из качественной кожи и с твердой, жесткой подошвой. И при этом, ей-богу, обязательно каблуком в глаз. Пускай люди оскорбляют меня, - мне-то какая разница? - но я никому не позволил бы в открытую поливать грязью свои работы. Дети не должны быть виновны в безумии своих родителей, и они тем более не должны страдать за их грехи. Я продолжал бы творить, никакая критика не остановит меня. Я бы не ел толком сам, питаясь каким-нибудь поганым "Анакомом",заливая его водой из-под крана, но я бы не жалел денег на свои картины, приобретая для них лучшую бумагу и холсты, самые красивые рамы, затрачиваясь на самые качественные кисти, покупая наиболее богатые цветами наборы пастели или красок, подобно сумасшедшему отцу-одиночке, что отдает все свои средства и всю свою жизнь на благо самого дорогого - своих единственных детей. Я знаю, что я бы слабел и чах день за днем, здоровье и иммунитет увядали бы стремительно быстро, но, как там было в моей любимой песне? "Улыбался, глаза блестели И дышал уже еле-еле, Но всегда выходил за грань" Я бы боролся, как мог, с любой болезнью, хотя и далеко не ради себя, но ради того, чтобы свободно творить и далее; и далее завешивать стены с облезшими старыми обоями роскошно обрамленными картинами, изображающими многоглазых и многоногих паукообразных чудовищ, парящих над полыхающими синим пламенем храмами воронов с глазами-серебристыми бусинками, мертвые деревья с сухими крючковатыми ветвями, роскошные готические соборы... Перед своей смертью, я бы обязательно нашел укромное, никем не посещаемое место, куда бы спрятал картины. У меня бы попросту рука не поднялась сжечь то, что я сам породил на белый свет. Хотя, не исключено, что какие-то экземпляры я бы и забрал с собой. В могилу. сгорбившись над листком бумаги и старательно выводя синими чернилами шариковой ручки ноты, а затем и пробуя сыграть получившуюся мелодию, как бы интересуясь у инструмента, а по душе ли ему приходятся мои старания? Разумеется, ровный и изящный звук послужил бы просто идеальным согласием. Словно синхронизируя свою проклятую душу и чистейшую душу инструмента, заставляя свои пальцы слиться с холодными клавишами или гладким смычком, я бы добивался идеального резонанса, погружаясь разумом в музыку и позволяя ей захватить полный контроль над собой, ведь она достойна этого за свою светлейшую красоту, черт возьми! Пускай соседи жалуются, сколько им угодно, их недовольства - это уж точно не то, что могло бы меня остановить, не исключено, что назло им я бы начал играть лишь еще чаще и громче, а со скрипкой выходил бы в завывающую метель на балкон. Я бы бросил вызов самой бушующей стихии, пошел бы с музыкой своей души против ветра, против бури, правда, если бы только это не повредило инструмент. Что бы я сделал с роялем, предвидя скорую смерть? Разобрал бы. Попросту разобрал, чтобы никакая скотинушка не посмела прикоснуться к тому, что видело и ощущало на себе в полной мере мою душу. И погреб недалеко от собственной могилы. Скрипку бы я, без сомнений, забрал в гроб с собой, симметрично уложив на груди и обхватив руками. О, а занимайся я писательством, не суть, впрочем, прозы или поэзии, творил бы я исключительно от руки на листах бумаги, кто бы ни говорил, как удобно в наше время заниматься этим на компьютере или ноутбуке, где, в случае чего, можно распечатать сколько угодно страниц текста в хорошем качестве на принтере. Современные технологии - это, несомненно, ну очень удобно в большинстве своем, но слишком уж бездушно. К тому же, мне незачем текст в электронном виде, ведь я никуда не намерен его выкладывать, будь я писателем, я бы в Интернеты просто ни ногой со своими работами. Плюс ко всему, значительно... Более завораживающе, на мой взгляд, смотрится кипа скрепленных между собой тоненькой бечёвкой листов, сплошь исписанных чернилами, выводящими авторский почерк. Представьте сами. Рукопись сохраняет в себе то, что испытывал ее автор, сохраняет в себе его переживания и эмоции, сохраняет в себе частичку его души. Взгляни на почерк - и ты сможешь отличить, в какие моменты жизни человек страдал, а где пребывал в приподнятом настроении; где он нервничал, роняя соленые капли слез на бумагу, а где работал в полном умиротворении, попивая горячее какао. Где-то рука автора дрожит от волнения, где-то буквы расположены дальше друг от друга, чем обычно; где-то автор делает интересные завитушки и "хвостики", преисполненный вдохновением и решительным настроем. И все это можно увидеть, лишь взглянув одним глазком на почерк, а стоит ли говорить о самом содержании текста, его теме? Резкие, неожиданные повороты сюжета - они тоже могут рассказать случайному читателю о многом из того или иного момента из жизни писателя. А энергетика? Энергетика автора несомненно точно так же станет частью работы, как и запах дыма от сигарет, что курит человек в процессе написания, как и аромат крфе, что он пьет. Разве все это не стоит того, чтобы отказаться от жесткой, бездушной клавиатуры, пользуясь исключительно ручкой и пачкой гладкой бумаги? Разве искусство не стоит того, чтобы продать за него душу Дьяволу?